Борис ЛУКИН. Сын удивительной эпохи
К 85-летию поэта Юрия Николаевича Беличенко
На илл.: Портрет Юрия Беличенко из книги стихов «Звенья» (Рига : Лиесма, 1969. - 70 с.)
Нам досталась такая страна,
что к душе прирастает, как кожа, –
где кругами идут времена,
а иконы – на близких похожи.
Ю. Беличенко
Уверен, что его имя я слышал ещё студентом Литературного института им. А.М. Горького, хотя бы потому, что в нашем семинаре поэзии Евгения Михайловича Винокурова был студент, работавший в редакции газеты «Красная звезда». Юрий Беличенко в эти годы руководил отделом литературы и искусства во всесоюзной армейской газете.
Но всерьёз судьба свела меня с творчеством Юрия Беличенко много позже. В финале первого десятилетия XXI века я занялся сбором и изданием Антологии современной русской литературы России «Наше время». В одном из томов были напечатаны произведения Евгении Перепёлки. Она и познакомила меня в итоге со своим мужем – Дмитрием Беличенко, сыном Юрия. Итогом нашего знакомства стала многолетняя дружба. Именно Дмитрий и поможет мне в написании этой статьи, прислав по моей просьбе оглавления двух первых книг отца. К сожалению, найти у букинистов и в библиотеках эти издания мне не удалось. И это для меня неудивительно. Более десяти лет занимаясь сбором и изданием поэтических антологий современной литературы «Наше время» и «Война и Мир: Великая Отечественная война в русской поэзии ХХ-ХХI вв.», я привык, что современные книжные фонды основательно «подчищены» реформаторами русской культуры, и в первую очередь под этот каток попали советские издания.
И так – на всех направлениях российской культуры. Причину рефоррмисты формулировали просто: «Кому нужны книги «неизвестных» читателям писателей?» А откуда они могут знать о них, если даже в библиотеках про писателей-земляков рассказывают выборочно. Например, на сайте Калининградской областной научной библиотеки в числе знаменитых писателей, чья жизнь связана с Калининградом, нет имён не только поэта Юрия Беличенко, но и учёного-фантаста Сергея Снегова. Зато не обошлось без упоминания Солженицына: «К сожалению, свидетельств о пребывании Солженицына в нашем городе не сохранилось».
Много лет назад я встретился с похожей ситуацией, когда при написании книги «Очерки из истории Крыпецкого монастыря» изучал Энциклопедический словарь «Известные люди Псковского края». На одной из страниц оказалась статья о Е.П. Блаватской, в которой было написано, что «была в Пскове проездом». Интересующие меня исторические личности в эту энциклопедию, изданную на деньги Сороса, не попали; как и не сохранилось в Калининграде сведений о жизни поэта Юрия Беличенко, служившего с 1962 года в одной из воинских частей Калининградской области. (Если я ошибаюсь и в каком-то институте или библиотеке есть уголок поэта, да простят меня подвижники.)
Шестидесятые годы XX века в писательской жизни Калининграда оставили много знаменательных вех. Одной из них, несомненно, стало начало работы в «Доме офицеров» литературного объединения, у истоков которого стояли Евгений Шанин и Юрий Беличенко и многие другие будущие профессиональные писатели.
На илл: "Проталины" Юрия Беличенко
Вернусь к неожиданной находке в архиве Евгения Шанина – рукописной книги Юрия Беличенко «Проталины». Прислала её мне из Курска двоюродная сестра – Любовь Шанина (по матери – Лукина).
К рукописи прилагалась рецензия Евгения Шанина на стихи Беличенко и сопроводительная статья Любови Шаниной «О стихах Ю. Беличенко или первый опыт литературной рецензии Е.А. Шанина».
Прекрасно сохранилась рукопись. Она, аккуратно напечатанная на пишущей машинке, кое-где имеет авторские правки ручкой и карандашные замечания: восклицательные знаки, «галки» и подчёркивания строк (видимо, это заметки Е. Шанина).
Пятьдесят шесть страниц книги «Проталины» аккуратно подшиты. В принципе это готовая книга, ну разве что без обложки. Кстати, если внимательно посмотреть на обложку первой книги «Звенья» (1969; Рига, «Лиесма»), то станет понятно, что именно под название «Проталины» она и создавалась, потому что на обложке легко разглядеть ручейки и первоцветы. А название… В те годы редактора часто меняли названия книг по своему усмотрению. Но это пока мои фантазии…
В «Проталинах» четыре части. После эпиграфа из стихотворения Новеллы Матвеевой «Мы капитаны, братья – капитаны» (в недавней книге поэтессы под этим стихотворением стоит дата – 1962) перед основным блоком идёт «У человека загорелось сердце», набрано заглавными буквами.
Сорок три стихотворения были распределены по частям: «Мы – дети удивительной эпохи», «Добрыми руками», «Уйти в леса», «А кто-то скажет: утро». Но на странице 41 название стихотворения «Сентябрьский закат» написано сверху страницы от руки чёрными чернилами автором, а вот текст, к сожалению, отсутствует.
Рукопись создана не ранее 1963 и не позднее 1966 года, так как Беличенко прибыл для службы в Калининград в 1962 году, а в 1967 году Шанин уже уехал в Курск.
Здесь я прервусь и предоставлю слово вдове Евгения Шанина – Любови Фёдоровне Шаниной. Без неё не сохранилась бы рукопись, и некому было бы рассказать нам ещё одну страничку из истории русской поэзии. Приятно осознавать, что и калининградцы впредь будут знать о жизни и творчестве одного из своих земляков из 60-х годов прошлого века.
О СТИХАХ Ю. БЕЛИЧЕНКО,
ИЛИ ПЕРВЫЙ ОПЫТ ЛИТЕРАТУРНОЙ РЕЦЕНЗИИ Е.А.ШАНИНА
Разбирая архив мужа, заслуженного работника культуры РФ Евгения Алексеевича Шанина, я неоднократно обращала внимание на папку со стихами Юрия Беличенко. Была среди них и сброшюрованная ручным способом машинописная рукопись. Желтовато-серые страницы указывают на их серьёзный возраст. Сопоставляя факты биографии Е.В. Шанина, можно с уверенностью сказать, что это был 1964 год. Несколько лет назад я готовила документы, связанные с жизнью и творчеством мужа, для передачи в государственный архив. Но отправить туда рукопись Юрия Беличенко рука не поднялась. И я отправила её брату, зная, что он дружит с сыном поэта и сумеет правильно ей распорядиться.
Фамилия поэта мне была знакома по воспоминаниям мужа, который, рассказывая о жизни в Калининграде, часто вспоминал этого поэта. Определённый интерес представляет история их знакомства. Профессиональный военный Юрий Беличенко офицерскую службу в рядах советской армии проходил в Калининграде. Так совпало, что в 60-ые годы ХХ века вместе с ним в одной части служили молодые новобранцы так же увлечённые поэзией. Среди них оказался и ещё один будущий писатель, выпускник Литературного института им. А.М. Горького, главный редактор журнала «Подъём», председатель Воронежского отделения Союза писателей России И.И. Евсеенко. Первый опыт литературного творчества выявил потребность у начинающих поэтов в помощи профессионалов и с соответствующей просьбой Ю. Беличенко обратился в Калининградский университет, в то время – пединститут, на кафедру литературы. Такова история появления молодого преподавателя Е.А. Шанина в судьбе начинающих поэтов. Официальное поручение очень быстро переросло в творческое содружество близких по духу людей. Особенно тесными и продолжительными оказались отношения с И.И. Евсеенко.
В 1967 году Евгения Алексеевича Шанина пригласили в Курский пединститут, где создавался новый факультет, задачей которого являлась подготовка организаторов воспитательной работы в школе, и руководство Вуза оценило творческий потенциал личности Е. Шанина, как одно из необходимых условий решения этой задачи. В это же время на литфаке Курского пединститута после демобилизации появился И. Евсеенко, и сотворчество, начатое в Калининграде, продолжилось в Курске. Затем в судьбе И.И. Евсеенко будет долгая и плодотворная профессиональная литературная деятельность в Воронеже, но на всех этапах жизни они до конца будут вместе и земную жизнь окончат почти одновременно: Евсеенко – 29.12.2014 г., а Шанин – 30.12.2014 года.
Анализируя роль Е.А. Шанина в своей литературной судьбе и тот счастливый случай, что свёл их в самом начале большого пути в русской литературе, И. Евсеенко написал для журнала «Литературная учёба» (1980, №2) статью «Мой учитель Женя Шанин». В ней он рассказал о роли Е.А. Шанина, учителя и друга, в формировании своей личности, особо подчеркнув, как важно иметь рядом в качестве наставника щедро одарённую личность, готовую понять, принять и поделиться всем, чем владел сам.
Но в их отношениях будет период, когда роли поменяются, и учителем будет выступать Иван Иванович Евсеенко. Так не без влияния друга Евгений Алексеевич начнёт свой творческий путь, результатом которого станут несколько поэтических сборников и книга прозы. «Женя, прежде всего, учил нас творчеству, – вспомнит однажды Иван Евсеенко. – И если мы чего-то добились в жизни, то во многом благодаря тому, что в один счастливый день встретились со своим первым учителем – Женей Шаниным».
В папке со стихами Ю. Беличенко я обнаружила несколько печатных листов озаглавленных «О стихах Беличенко». Так, не употребляя профессиональных терминов, скромно оценивая свой первый опыт рецензирования, Е. Шанин раскрыл ещё одну грань своей творческой личности.
Мой рассказ о Юрии Беличенко перешёл на разговор о Е.А. Шанине потому, что поэт Ю. Беличенко понимал, как важно, определяя свой путь в творчестве, знать и осмысливать всё накопленное в духовном опыте человечества, а двигаясь в одиночку легко переоценить свои возможности и упустить главное. Тогда в Калининграде этого не произошло, и звонок Ю. Беличенко в Пединститут позволил сохранить связующую нить времён.
Современная действительность ничем не ограничивает творческие задатки личности, но и не создаёт условий её созревания, поэтому очень часто юный поэт в своей творческой жизни предоставлен самому себе. Ведь не все пойдут учиться в Литинститут. А продолжать писать будут многие. Какие-то формы литературной учёбы в обществе должны быть и поэтому пример, описанный в данной статье, представляет определённый интерес, как один из вариантов решения проблемы.
Любовь ШАНИНА
Курск, 2024 год
Из обширной прежде рецензии на «Проталины» до нас дошли только девять страниц. Первые восемь страниц были посвящены первой части книги, где разговор вёлся о гражданской лирике.
Исторически доказано, что сохраняются в литературе только важные страницы и строки. На мой взгляд, так и произошло, потому что в книге «Проталины» гражданская лирика – сама сильная её часть. Странно, что в «Звенья» с рисунком проталин на обложке не включено ни одного стихотворенья из рукописной книги. Зато во второй книге «А рядом ходит человек» вошли стихи из разных глав «Проталин»: «Человек» (по первой строчке названа книга), «Шестнадцатый», «Отец», «Фауст».
Поклонники творчества Юрия Беличенко, думаю, с интересом познакомятся с ранним творчеством поэта. Найти в свободном доступе удалось только стихотворение «Шестнадцатый», интересно, что в «Проталинах» напечатана одна из ранних его редакций. Следует отметить, что стихотворение «Кровь» в рукописи отсутствует.
О СТИХАХ ЮРИЯ БЕЛИЧЕНКО
(страница 1)
Лирика – это исповедь автора, это и его автобиография, и эволюция души. Говорить о молодом поэте – это значит говорить о уже выявленных сторонах души, его мироощущениях данного этапа становления как человека и, значит, как поэта. Талант объяснить нельзя – это дар природы, которым она одаривает только избранных. Талант никогда не повторим – он один, ни на кого не похож, индивидуален, своеобычен. Копии талантов – это всего лишь копии. Талант – это всегда радость и так же редок, как редки радости серьезно относящегося к жизни человека.
Говорить о Беличенко сейчас, как о поэте, значит говорить о наметившихся уже возможностях. Судить о том, что даст в будущем поэт своему читателю, никто не властен – это дело времени, самого объективного судьи.
Юрий Беличенко предельно искренен как человек. Стихи его являют собою выражение внутренней человеческой искренности. Он обладает способностью бесконечно верить в то, о чем пишет, даже если в основе переживаний лежат факты жизни, лично поэтом не пережитые. Отсюда внутренняя логичность и последовательность переживаний, которые являются доброй основой каждого стиха поэта. Поэтому так убедительны и искренни лучшие его стихи, посвященные самым различным темам.
«Шестнадцатый». Поэта волнуют большие темы, сторонним созерцателем которых он никогда не становится. Присутствие автора в больших событиях, вызывающих большие переживания, ощущается не только в авторском отношении к изображаемому, но и в буквальном слиянии авторского «я» со всеми участниками событий. И поэтому, стихи убедительны, страстны, активно вызывающие бесспорную реакцию слушателя, читателя. Сразу в стихотворении настораживает посвящение: «Матери моей, оставшейся в живых». Ощущение больших событий, больших переживаний, заявленное в посвящении, не обманывается и по прочтении всего стиха.
(страница 2)
«Нас не было, когда нас убивали, Родильный дом от бомбы догорал» – кажется, что эти первые строки стиха вводят в большие переживания, которые возникнут сами по себе, от того, что душещипательная тема. Но нет. Поэт не смакует трагичности момента. Он вводит читателя сразу в строй мыслей, которые составляют логическую основу произведения. «Беременность – солдат в потенциале, – так заявил фашистский генерал». Оказывается, трагедия с обитателями роддома, это не просто жестокость, бесчеловечность людей, – это продолжение той большой борьбы идей, мировоззрений, которая ведется на фронтах отечественной войны.
«А мой отец давно мечтал о сыне» – поэт нас снова возвращает с высот рассуждений о борьбе идей к конкретным человеческим переживаниям, к конкретным людям, что делает эту борьбу для читателя волнующей. Так как от результата, исхода борьбы, зависят судьбы хороших людей. И в контрасте с человеческой светлой мечтой «А мой отец давно мечтал о сыне» звучит следующая строка: «Циничный смех и крик: «Живей, скоты!», за которой следует лаконично и точно выписанная картина, которая по силе обобщения, по степени трагической приподнятости может сравниться разве только с Довженко: «И шли к обрыву женщины босые, Держа в руках большие животы». «Горела степь, был день иссиня-чёрным…» – в этом чувствуется безысходность, трагичность момента: раздольность украинских степей…простор…и – степь горит. Иссиня-чёрный день – это скорее не буквальные краски, а характер восприятия, особенность внутреннего состояния, определенная трагичностью момента. Рядом с этими строками поэт ставит: «под самою Москвою шли бои»… Война идёт широким фронтом – на фронтах сражений, в умах людей… Общая страшная картина: отцы сражаются на фронте за своё будущее, а это будущее зверски уничтожается
(страница 3)
во чреве матерей. Как крик, как призыв к последнему резерву борцов за жизнь, звучат строки: «Вы не имели права быть девчонками, неузнанные сверстники мои!» И снова борьба, снова трагедия… но в стихе нет ни слова страсти, ложной патетики, смакования страданий: «А матери подкошенные падали и замирали…» И всё. Сам факт говорит за себя и краски излишни. Но жизнь борется. Отстоять её можно только с оружием в руках, и каждый, не родившийся даже – воин: «И вот в этот час мы стали до рождения солдатами, и нас боялись, убивая нас».
Как ни силён враг, он истерически боится жизни, выдавая свою слабость в жестокости: «И нас боялись, убивая нас». И совершенно естественно звучат последние слова стихотворения, которые являются призывом, клятвой и предостережением одновременно: «А я не умер, я родился, выжил, И стал сейчас в пятнадцать раз сильней От имени пятнадцати мальчишек, Расстрелянных во чреве матерей».
Так естественно слилась тема жизни и фашизма, тема мечты и борьбы за нее, тема страданий человеческих и становление борца. Большие идеи, вытекающие из стихотворения, волнуют читателя, так как они даны через понятные, конкретные судьбы людей и человеческие переживания. На протяжении всего стиха Беличенко остаётся и сопереживателем и судьёй, не скатываясь в такую соблазнительную и такую возможную в данной теме сентиментальность и чувствительность. Взяв такую тему объектом описания, поэт не играет на чувствах, на нервах читателя, не спекулирует на теме. Он очень целомудренно ведёт трагическую тему гибели матерей, не нарушая параллель её с мыслями, рождёнными переживанием момента.
(страница 4)
В стихотворении «Отец» Беличенко рассказывает о рядовой судьбе рядового героя отечественной войны. Внешне ничего особенного, ничего примечательного в судьбе этого солдата нет. Война. Постоянная опасность. Атака – и солдат поднимается первым и гибнет. Но заслуга Беличенко заключается как раз в том, что он сумел передать во внешне ординарной судьбе полно, психологически точно внутреннее состояние человека, оторванного от жизни. В стихотворении нет ни единого слова, называющего качество переживаний, но внутреннее напряжение, собранность человека перед лицом опасности негласно присутствует от начала до конца во всём стихотворении. Мысли о бессмысленности войны, как формы жизни, боль за муки, которые ценой каких-то усилий солдат не выдаёт, не переживает, вытекают органически из произведения, как итог эмоциональной оценки факта. Этим стихотворением поэт доказал, что ему по плечу глубоко психологические и драматические темы. Он с большим чувством такта показывает душу человека, не оскорбляя ни героя, ни читателя мелочным копанием во внутренних переживаниях, являющихся достоянием совести героя. Быть может именно эта сторона в уже проявившемся в стихах Беличенко станет основой его дальнейшего творчества. Умение проникнуть в суть внутреннего состояния героя, умение искренне жить его жизнью, его радостями, болью, дают право надеяться на интересное будущее поэта.
Как и стихотворение «Шестнадцатый», «Отец» отличается предельной лаконичностью, отсутствием смакования соблазнительных для этого моментов содержания стихотворения. Смерть солдата названа образно и скупо: «к созвездиям солдатских пирамидок добавилась ещё одна звезда». Как ни странно, но в этой скупости средств чувствуется иступлённая боль за человека, обида. Созвездия солдатских пирамидок говорят о том, что отец пал не первым. О том, что он пал не последним, говорит неожиданная концовка: «Утихла ругань полевых орудий, несбитый «фокке» в воздухе кружил. Курили, спали, матерились люди, Варилась
(страница 5)
каша, продолжалась жизнь». Вначале может возникнуть подозрение, что поэт последними строками этого стиха утверждает войну, как форму жизни. Возможность такого понимания идеи стихотворения страшна.
Нет! Война глубоко античеловечна – такой вывод вытекает из эмоциональной оценки явлений, лежащей в основе стихотворения, а такая концовка его только усиливает этот вывод: кто-то так же пишет письма жене, так же напряжён в ожидании опасности, кто-то так же уходит из жизни, а внешне будто бы ничего не происходит – продолжается жизнь. И это страшно, так как за созвездиями солдатских пирамидок стоят живые люди, а поскольку это обычная солдатская жизнь, то перспектива солдата в будущем не вызывает зависти. Но в этой сдержанности обычной жизни солдата есть и суровая готовность занять место павшего в бою.
(страница 6)
Обращаясь к большим гражданским темам, Беличенко ищет каждый раз новую форму выражения мысли. Общечеловеческие темы рассказаны, преподнесены художниками разных времён по-разному и кажется, что поэтам нашего времени ничего не остаётся, кроме как петь новыми словами, более соответствующими времени, старые песни. Старую тему может заставить зазвучать по-новому только найденная наиболее острая, наиболее волнующая современного читателя форма. Мысль, воспринятая разумом, как необходимость, как обязательное положение – это одно. Такая мысль, прежде чем стать убеждением человека, должна пройти ещё сложный процесс преобразования, преломления в системе психофизической индивидуальности человека. Конечный этап становления её от абстрактного положения к убеждению наступает тогда, когда она пройдёт момент и эмоциональной оценки, когда эмоции и разум перекрещиваются, сливаются и заполняют всё существо человека как единое качественное целое. Произведение искусства отличается от других форм воздействия на человека тем, что в нём слиты в единое целое эмоциональное и рассудочное, чем сокращается путь от восприятия истины как таковой, как абстрактного положения, к убеждению. В этом, мне кажется, главное отличие произведения искусства от других видов повествования, от других форм воздействия на человека. Отсюда вытекает необходимость серьёзного отношения художника к направленности своих мыслей, к позиции, которую он занимает в оценке изображаемого им явления жизни.
Об ответственности человека за события времени, о долге его перед памятью павших, говорили многие писатели и поэты. Тема кажется исчерпанной достаточно. Но со смелостью, присущей молодости, Беличенко возвращается к этой теме. Причём, она поэтом повёрнута таким образом, что звучит ново, свежо, взволнованно, искренне.
Стихотворение «Кровь» по жанру, скорее всего, следует отнести к романтической лирике. Но гражданственность, конкретность
(страница 7)
объекта, к которому обращается поэт, настолько сильны, что романтически приподнятая форма становится только средством наиболее сильного, эмоционально насыщенного воздействия.
Под оплавленным небом
Где-то падают парни,
Приняв последнюю пулю
Исковерканным ртом.
Над ними горят закаты
Красные, как возмездия,
Над ними сверкают звёзды,
Острые, как клинки.
С первой строки поэт вводит читателя в картину предельной напряженности. Оплавленное небо – это характеристика боя, боя не на жизнь, а на смерть. Эмоциональная оценка картины боя так сильна, что скорее воспринимается не сам бой, а отношение к нему, поскольку он дан через восприятие как бы участником события. И именно это не оставляет спокойным читателя. Этому способствует и многократно повторенный звук «П», за которым чувствуется рассказчик, ещё не отдышавшийся от напряжения, от борьбы, воспалённые губы которого ещё не послушны в речи – речь прерывиста, с придыханием. Трудно говорить… Но бой идёт, и рассказчик торопится. Его рассказ звучит как призыв, как приказ встать в ряды борцов. «Красные закаты, сверкающие, острые, как клинки звезды» ассоциируют со ставшими уже песенными образами гражданской войны – будёновкой, саблей, красным знаменем – символом борьбы за свободу. Дальше поэт даёт символическую метафору, в которой ещё активнее звучит призыв стать в ряды борцов, звучит укор тем, кто не видит боя:
Их кровь вытекает ало,
Она прожигает землю
И, смешиваясь с металлом,
Клокочет в венах земли.
Их кровь прожигает землю,
Она становится магмой
И гневным землетрясением
Рвётся из-под земли.
(страница 8)
Кровь, вытекающая ало, глаголы очень активного действия создают чувство предельного напряжения. Следующее за этим буквально обращение к читателю, звучит уже как обвинение всем равнодушным, кругозор которых замыкается собственными привычными заботами, интересами:
А мы читаем газеты,
Мы спорим и много курим…
Но чувствуем ли, как грозно
Вздрагивает земля.
Разделив человечество на борющихся и равнодушных, поэт обострил предельно конфликт между этими сторонами. И хотя в стихе нет названных действующих лиц, они, тем не менее, ощущаются через конкретность чувств. Абстрактные мысли, согретые экспрессивно человеческими страстями, приобрели плоть и стали конкретными, ощутимыми, волнующими.
Евгений ШАНИН
Калининград, 60-е годы XX века
Данную юбилейную статью я с удовольствием завершаю текстами стихотворений Юрия Беличенко из книги «Проталины». Уверен, что эта публикация по-своему уникальна, ведь книги пришла к российским читателям шестьдесят лет спустя после своего рождения, а стихи из неё остались актуальны. Поэзия – Вечна.
28.04.2024, Вербное воскресенье
СТИХИ ЮРИЯ БЕЛИЧЕНКО ИЗ РУКОПИСНОЙ КНИГИ «ПРОТАЛИНЫ»
ШЕСТНАДЦАТЫЙ
Моей матери, оставшейся в живых
Нас не было, когда нас убивали.
Родильный дом неспешно догорал...
«Беременность – солдат в потенциале!» –
Постановил фашистский генерал.
...А мой отец давно мечтал о сыне...
Их торопили: «Поживей, скоты!»
И шли к обрыву женщины босые
Держа в руках большие животы.
Горела степь.
Был день иссиня-чёрным.
Под самою Москвою шли бои...
Вы не имели права быть девчонками,
Неузнанные сверстники мои!
...А матери подкошенные падали
И замирали…
И вот в этот час
Мы стали до рождения солдатами,
По самой сути породившей нас.
…А я не умер.
Я поднялся,
Выжил,
И стал сейчас в пятнадцать раз сильней
От имени пятнадцати мальчишек,
Расстрелянных
Во чреве матерей.
ОТЕЦ
Окоп был добрым:
Пригибайся ниже,
Скрути цигарку и пиши жене.
То не беда, то мартовская жижа
Ползёт в сапог и чавкает на дне.
Пусть чувствует напрягшееся тело
Обманутую смерть над головой…
Он не был трусом.
Просто не хотелось
Вставать под дождь.
Но начинался дождь.
Но начинался бой.
И был приказ.
И понимая: надо,
Крича «ура» и зажигая всех,
Он побежал… и долго-долго падал
На талый приминающийся снег.
Мир закружился, и пришла обида.
Хотелось встать и закричать: «Сюда!»
…К созвездиям солдатских пирамидок
Добавилась ещё одна звезда.
Утихла ругань полевых орудий.
Горела хата в занятом селе…
Уходят вёсны,
И уходят люди,
Но остаются песни на земле.
***
Но нас всегда хватало на стихи.
…Ещё травой не заросли окопы,
Когда, надев отцовы сапоги,
Несли мы заявления в райкомы.
Мальчишками –
Рвались на целину.
Басили, опасаясь, что откажут, –
И ехали.
И пели про войну,
Гордясь трёхдневным комсомольским стажем.
А век – трудился.
Век стоял в лесах.
Он весь был стройкой.
…Падали рассветы.
Планета молодела на глазах,
А мы мужали на глазах планеты.
Не принимая умного нытья,
Рубя под корень мелочность и корысть,
Мы постигали сущность бытия,
Впитав его космическую скорость.
Была работа,
Дождь,
И рёв пурги.
Тугим упрямством наливались скулы…
Эпоха не терпела перекуров, –
Но всё же нас хватало на стихи!
На илл: Из книги "Проталины" Юрия Беличенко
НАЧАЛО
Ивану Евсеенко
Начало в бешенстве молчанья.
Мир необычен.
Мир – открыт.
Начало в немощном мычаньи,
Когда мельчайший нерв кричит.
Упрямство слов…
Приходят злости,
Что так беспомощна рука,
И мастерством резьбы по кости
Чужая кажется строка.
Ты задыхаешься.
Ты жалок.
Ты весь потерян.
Ты – не ты,
В тебе беснуются пожары
Невысказанной красоты.
И вот,
На грани вырожденья,
В ночах, что терпки и тихи,
Вдруг
Исчезают наважденья
И начинаются
Стихи.
ОБЯЗАННОСТЬ
Их не за что винить –
Они «как все».
Им этого хватает и с избытком.
Ругают дождь.
Не ходят по росе,
И в меру пьют свирепые напитки.
Ко сну читают книжки «для души»,
Не признают сердечных перегревов,
Чтут в меру моду,
Лопают борщи,
И в песнях
Подпевают лишь припевы.
Их жизнь идёт, степенна и нежна,
Под грузом репутаций успокоясь.
А смелость…
– Так не всем она нужна –
Её не предусматривает кодекс.
…Земле кружиться.
Распускаться вязам.
Снежинкам – падать,
А перу – скрипеть.
Но человек,
Наверное,
Обязан
Хотя бы раз
По-своему запеть.
КАК ОТЦЫ
Мы не лежали в стынущих окопах –
Но если взрывам плавить горизонт –
Мы, как отцы,
На запертых райкомах
Оставим надпись:
«Все ушли на фронт!»
Мы – дети удивительной эпохи…
