«В роман мой запросился Джамбул...»
Из переписки Ивана Шухова и Павла Кузнецова
На илл.: Сидят слева – Дм. Снегин, в центре – Ив. Шухов, справа – П. Кузнецов. Алма-Ата, 1938.
В их судьбах много общего, их пути-дороги – житейские и литературные – на протяжении долгих лет шли рядом, а порой пересекались.
Родились в первом десятилетии двадцатого века, оба – в августе (Шухов – 1906, Кузнецов – 1909 года). Выходцы из больших крестьянских семей. Учились в церковноприходской школе. В двадцатых годах писали стихи, лирические и “на злобу дня”, публиковались под псевдонимами: И. Пресновский – в Петропавловске, П. Кузнец – в Семипалатинске. Работали разъездными корреспондентами, Шухов – “Уральской областной крестьянской газеты”, Кузнецов – “Казахстанской правды”. А впервые встретились в марте 1933 года, в редакции “Волжской коммуны” (Самара), и знакомство это переросло в крепкую дружбу.
Связала их позднее и общая работа – в Союзе писателей республики, его русской секции, и журнале “Литературный Казахстан” (предшественнике нынешнего “Простора”). В 1937 году Кузнецов стал его главным редактором, а Шухов к тому времени уже несколько лет состоял членом редакционной коллегии.
По воспоминаниям Юрия Домбровского, работала редакция так: “Он (И.П.) давал мне иногда рукописи на консультацию, не часто – рукописей в те давние, довоенные годы было мало, сотрудники справлялись сами, и денег не было, чтобы оплатить рецензию. Но, конечно, когда это требовалось, мы читали бесплатно, да и было-то нас, творческого актива журнала, раз, два и обчелся – П. Кузнецов, Л. Макеев, Д. Снегин, Н. Титов, В. Чугунов, И. Калашников, я, ну и, конечно, сам Иван Петрович”.
А вот – из мемуаров Николая Айова: “Калашников подготовил к печати сборник стихов “Молодость”. Сборник отдали на просмотр Павлу Кузнецову. Но он что-то долго не отвечал автору. В то время Иван Петрович переехал из Москвы в Алма-Ату и стал председателем русской секции СП К. Узнав, что Кузнецов держит рукопись, он сказал ему:
– Принеси ее мне. Я посмотрю.
И в один день прочитал сборник, сам отредактировал и отправил в издательство”.
Любопытен и такой факт, косвенно упомянутый в переписке.
Перед войной в Алма-Ате было построено престижное по тем временам жилье – так называемые “дома специалистов” (они и поныне стоят выше улицы Шевченко). Шухов получил там квартиру, однако занимал ее совсем недолго, и следом в ней поселился Кузнецов.
Жил там по соседству и критик Мухамеджан Каратаев.
Впоследствии он напишет: “Однажды Иван Петрович вместе с поэтом Павлом Кузнецовым гостил у меня. Сидели долго. Насколько я помню, разговор шел главным образом о фольклоре, народной поэзии и, конечно, о Джамбуле, о его самобытном таланте, о переводе его на русский язык. Шухов восхищался переводами П. Кузнецова и К. Алтайского, сожалел, что Алексей Максимович не успел увидеть Джамбула”. (“Певец простора”. “Воспоминания об Иване Шухове”, Алма-Ата, “Жазушы”, 1979).
Связывали друзей и совместные, как принято теперь говорить, литературные проекты. Они собирались написать либретто к опере “Амангельды”, заключили договор с театром. Однако замысел этот по каким-то причинам так и не был осуществлен.
Зато другой “проект” – сборник “Казахстан” (1940) – вполне удался. Вышел он под редакторством Шухова и включал очерки Павла Кузнецова, Владимира Чугунова, Леонида Макеева, Максима Зверева и других казахстанских литераторов. Опубликован здесь и один из шуховских очерков.
Взаимоотношения тогдашних представителей писательского цеха, как водится в творческой среде, были весьма непростыми, что также нашло отражение в переписке.
На илл.: Акын Джамбул Джабаев и переводчик Павел Кузнецов
Касается это и такой легендарной фигуры, как Джамбул.
Кто не знает его великолепных, звонкочеканных, зажигательных строк:
Песня моя, ты лети по аулам!
Слушайте, степи, акына Джамбула.
Слушай, Кастек, Каскелен, Каракол.
Я славлю великий Советский Закон!..
Это, без сомнения, одно из лучших достижений Кузнецова-переводчика. Было немало и других его отличных переводов, широко прославивших старого казахского акына.
Однако кузнецовские труды одобряли не все. Находились и те, кто обвинял его во всяких грехах, даже в фальсификаторстве.
Явно надуманное обвинение. Стихотворный перевод, тем более с “акынского”, не может и не должен быть буквалистским. Ведь, как точно сказано в стихах: “Конечно, это вольный перевод! Поэзия в неволе не живет”.
Нет, никакой фальсификацией Павел Кузнецов не занимался. А вот мистификатором был поистине отменным: опубликовал в “Казправде” целую поэму от имени некоего, как позднее выяснилось, не существовавшего в природе акына Маимбета.
Что ж, это была своего рода успешная проба переводческого пера на подступах к главному творческому делу Кузнецова – сотрудничеству с Джамбулом в качестве переводчика и литературного секретаря.
Все военные годы и последующие, вплоть до своей кончины в 1968 году, Павел Кузнецов работал корреспондентом “Правды”. Жил в Москве, объездил всю страну, но не порывал связей с Казахстаном, с Алма-Атой, не раз приезжал сюда, был в курсе здешних общественных и культурных событий. За эти годы в Алма-атинском издательстве вышло несколько его книг стихов и прозы. Среди них – роман “Человек находит счастье” – о юности, становлении творческой личности Джамбула Джабаева.
С особым интересом следил Павел Николаевич за “Простором”, редактируемым И.П. Шуховым, за тем новым, что старался привнести его давний друг в работу журнала. И не просто следил – писал об этом в “Правде”.
Так, в статье “В творческом поиске" Кузнецов отмечал: “Из номера в номер журнал печатает литературно-документальные материалы. Читатель узнает новое о своих известных и знаменитых земляках, о замечательных людях, связавших свою судьбу с Казахстаном. Это публикации, посвященные Тарасу Шевченко, Чокану Валиханову, Всеволоду Иванову, Павлу Васильеву...”
В 50-60-х годах Шухов и Кузнецов время от времени встречались то в Москве, то в Алма-Ате, переписывались же очень редко. В архиве сохранилось лишь по одному их письму той поры.
В последнем из этих писем – Павла Кузнецова – речь идет о готовившейся к печати в издательстве “Жазушы” его книге “Цветы на камне”. Она вышла в свет в 1967 году.
Письма публикуются с сохранением авторской орфографии и пунктуации.
Письма и комментарии
Пресновка,
11.12.39.
ПАША!
Пора бы уж и честь знать! Это водь только лирики забывают людей тот час же, как только перестают их видеть. Ну, скажем, такие поэты, как Митя. Но тебе. Паша, непростительно. Непристойно. Гнусно. Ведь ты же сквозной эпик, Паша! Никак. грешным делом, не думал, что и эпики могут быть сволочами.
С кем это вы там придумали послать мне этакую грозную кушаевскую ноту? Почему я должен вернуть деньги, полученные мною на творческую командировку, связанную с моей АРМИЕЙ? Судя по кушаевскому ультиматуму, потому, что я “до сих пор никуда не поехал”. Но позволительно будет спросить – где нахожусь я сейчас? В свадебном путешествии? В увеселительной прогулке на Принцевых островах? Или за рулеткой в Монте-Карло?
А вам, нашим идейным руководителям, надобно бы знать, что делается на местах, в массе низовых литераторов. Да-с, милостивые государи! Серьезно, меня возмутил развязный тон этого письма – бездушного, варварского творческого порыва бухгалтерской фантазии. Подумав, я решил так: хорошо, деньги за меня могут вернуть немедленно “Сиб. Огни”, предложившие печатать мой роман параллельно с “Октябрем”. Я, разумеется, их предложения пока не принимал. Но если уж так дело обстоит – союзу нужны деньги, а не новая моя книга, – что ж поделаешь, придется удовлетворить такое требование.
Отвечать на такую возмутительную бумажку ни Кушаеву, ни Хасанову, подписавшему ее, видимо, не без благословления членов правления, я не собираюсь. Думаю, что моего письма к тебе будет вполне достаточно для того, чтобы внести в это дело ясность и перестать, наконец, терроризировать меня подобными ультиматумами.
Дела с романом таковы. Я все заново переделал и основательно некоторые главы. За два месяца в Пресновке написал больше, чем за два года в прелестной А-Ата. Сейчас готово 15 листов. В марте рукопись будет окончена. Печататься в “Октябре”, видимо, начну с майской книжки. Если у нас не произойдет окончательного разрыва, то вам я пришлю в конце февраля 20 л., а остальные 2-3 л. привезу сам.
Вот так.
Новостей никаких.
Денег у меня положительно нету.
Вчера волки разорвали ночью у меня в соседях отличного кобеля прямо у самых ворот, сукины дети! Вот какая у нас экзотика!
Завёл себе СВД-II, но слушать радио дальше 2-х ч. ночи с 8-и вечера не приходится – так у нас работает наша гидроцентраль.
Феде Самарину перевел на днях рупь по почте. Он выпустил номер, посвященный П-Павловску, читая который, я полдня на пупу вертелся, как бы сказал покойный ВОВА. С чисто русской храбростью Федя утверждает, что П-Павловск чуть ли не живописнейший город в мире, уступающий разве только такой прелестнице, как А-Ата! Отыщи сей номер, но не читай его только в публичном месте, если не хочешь для себя неприятностей.
Сообщи, ради бога, – я уполномоченный или нет? А то мне приходится тут оправдывать ваше доверие. Мы с Федей организуем альманах северных литераторов.
Охота будет – напиши мне большое письмо.
Отчего помер ВОВА? И в каком месте ему воздвигнули нерукотворный памятник?
Всем – нижайшее почтение: Гудожникову, Ал. К. Слухи были, что вы даже собирались мне выслать журнал. Не верю, разумеется, всякому вздору.
Ну – всех благ.
К сему – низовая литературная единица
И. Шухов
...такие поэты, как Митя. – Д.Ф. Снегин (1912-2001), автор поэтических сборников “Ветер с Востока” (1934), “Семиречье" (1936), "Мой город" (1939).
...грозную кушаевскую ноту. – Кушаев – бухгалтер Союза писателей Казахстана.
...командировку, связанную с моей Армией. – К работе над романом “Действующая армия” автор приступил осенью 1938 года.
Отвечать... Хасанову... не собираюсь. – Хасанов – работник канцелярии СПК.
Феде Самарину перевел... рупь... – Ф.И. Самарин (1905–1986) – историк, журналист, главный редактор североказахстанской областной газеты "Ленинское знамя" (Петропавловск).
Алма-Ата, 20 декабря 39 г.
ВАНЯ!
Пора бы и тебе честь знать! Это ведь только баснописцы острят, да прозаики забывают людей тотчас же, как только перестают их видеть. Ну, скажем, такие прозаики, как ты. Но тебе, Ваня, не простительно. Не пристойно. Гнусно. Ведь ты же сквозной романист, Ваня. Никак я грешным делом не думал, что и романисты могут быть сволочами!
С кем ты там придумал послать мне этакое письменное воздействие по поводу кушаввской ноты? Почему я должен за ноту Кушаова отвечать перед тобой? Судя по твоему письму, я “до сих пор сижу на штанных делах Союза". Но позволительно будет спросить: где я нахожусь сейчас? В эпической прогулке? В семейном ли счастьи пребываю? В увеселительной ли прогулке на Собачьих островах? Или играю в двадцать одно в Усть-каменогорске ?
А вам, нашим районным писателям, надо бы знать или уж, в крайнем случае, интересоваться, что делается в верхах, в гуще забот о ваших житейских и творческих делах. Да-с, милостивый государь и низовая литературная единица! Не разделяю с тобой возмущения по поводу развязного тона и бездушно-варварского творческого порыва бухгалтерской фантазии! Почитал я это письмо и фантазии в нем не нашел. Отчет по командировке (в которую ты не ездил), конечно, представить трудно, но ведь отчитываться в 1800 рублях надо. 500 руб., которые я выдавал тебе на перевозку библиотеки, тоже висят без отчета и их требуют с меня. К твоему сведению, за квартиру твою я уплатил за тебя старую задолженность 360 рублей. Ты же своим письмом в ЦК в творческом порыве несколько, мне кажется, развязнее Кушаева капаешь на мою голову не в меру горячие слезы. Не знаю кто тебя на них вдохновляет, но возиться с твоей бывшей тещей, от которой, как ты говорил, сам едва избавился, у меня нет никакого желания и уж ради бога заботься о своих многосемейных делах сам.
Дела у нас в прелестной Алма-Ата таковы: журнал будет жить лучше, чем жил до сих пор. Сейчас к концу года Совнарком дал нам 10000 рублей, чтобы мы не въехали в новый год со старым хвостом. Управление по делам печати увеличило сметы 1940 года на 20 тыс. рублей. Значит и платить за “грешные писательские труды" журнал будет больше. Бухгалтер наш вчера мне говорил, что со всеми авторами по каждому номеру рассчитались, в должниках, говорит, остаются только командарм “Действующей Армии” да “Хранитель древностей". Последнего он списал в безнадежные, а на первого еще надеется. Прости, что не посылал тебе журнала. Михаилу Георгиевичу сказал, чтоб он выслал тебе все номера, которые вышли без тебя, и зачислил впредь тебя в артикул постоянных получателей журнала.
Ты пишешь, что если у тебя не произойдет окончательного разрыва с журналом (который ты сам призван поднимать), то пришлешь в конце февраля 20 печатных листов, а остальные 2-3 л. привозишь сам.
Насчет разрыва, Ваня, скажу одно: этому разрыву могут помочь разве только волки, которые рвут в Пресновкв у самых ворот (сукины, волчьи дети!) ночью, в соседях (как у них совести хватает) отличных кобелей!
А в экзотике мы, кержаки, тоже толк знаем. Посему и говорю:
– Да сдохнут, сукины и волчьи дети, да живет СВД-II до 2-х часов ночи (при наличии отсутствия гидроцентрали), да здравствует февральская книга журнала “Литература и искусство Казахстана” с началом нового твоего романа.
Вот так.
Феде Самарину передай, что после его кандидатской биографии следовало бы ему газеты делать получше и литературные страницы выпускать почаще. Тебе же на пупу вертеться не советую. Пуп тоже беречь надо.
А Петропавловск все-таки город не плохой. Пресновка, конечно, не уступит прелестнице Алма-Ата, но Петропавловск – город!
Сообщаю ради бога, что ты до сих пор уполномоченный! И пора бы тебе, милостивый государь, за столь длительный промежуток пребывания в нетях, написать, как ты свои полномочия оправдываешь, и выслать доверенность Рязанской на получение денег.
В Петропавловской газете мы узнали еще месяц тому назад, что ты посетил литературное объединение при Петропавловской газете и подал мысль об издании Альманаха писателей Северо-Казахстанской области.
Напиши, пожалуйста, как вы раздобыли бумагу, деньги, как собрали рукописи.
Ведь здорово было бы этот ваш опыт использовать и в других областях Казахстана: в Семипалатинске, Павлодаре, Уральске, Риддере.
Вова перешел на прозу. Написал хорошую повесть о “Гэрючем камне". В январской книге – читай. Он молодец!
Альманах тебе тоже посылаем. Скучно, видать, тебе в Пресновке-то? Но ничего, держись крепчей. Митя шлет тебе приветствие.
Кланяются Дарья Сергеевна и Петрович. Ну, всем восподам старикам станишникам брякни поздравление, особливо есаульше Султановой.
Пиши.
К сему: столичная литературная единица.
...журнал будет жить лучше... – Речь – о журнале «Литература и искусство Казахстана».
...в должниках остаются только командарм «Действующей Армии» да «Хранитель древностей». Имеются и виду И.П. Шухов и Ю.О. Домбровский
...выслать доверенность Рязанской... – Е.А. Рязанская жена И.П. Шухова.
Бова перешел на прозу – В.М. Чугунов (1911-1943) – поэт. Кланяются Дарья Сергеевна и Петрович. – Дмитрий Петрович – старший брат И.П. Шухова. Дарья Сергеевна – жена Д.П. Шухова.
Пресновка,
2.1.40.
Обнимаю, ПАША!
По слухам из весьма авторитетных источников, литературные вожди прелестной столицы ходят по кабинетам одного весьма авторитетного здания и к слову жалуются весьма авторитетным людям на меня за то, что я “игнорирую их, не информирую СП о своей работе”. Очень мило! Но позволительно спросить этих обиженных мною товарищей, они-то интересуются, чем я живу и чем я в мире занят? Что-то я не замечал этого проявленного ко мне и к моей работе интереса. Если бы я не написал тебе первый о том, в каком состоянии сейчас моя работа, то вряд ли об этом имели какое-нибудь даже смутное представление руководители СП, не потрудившиеся спросить меня об этом. Что же касается моих, как ты изволишь острить, “многосемейных” дел, то я тебе и не советую никак в них разбираться. Не вижу нужды в твоем вмешательстве в дела, которые никак не касаются СП. Разберусь я в них с божьей помощью сам с присущим мне в этом деле опытом. Ведь речь шла о зарплате, которую Вы мне должны были платить, ежели считали меня уполномоченным, и которую все же почему-то не платили. Следовательно, теща тут ни при чем. Словом, я думаю, что надо оставить, Паша, этакий не совсем уместный тон в нашей переписке. Я пишу тебе отнюдь-таки не как некоей административной величине литературного департамента, а как товарищу, с которым помимо всего прочего я связан личной и творческой дружбой. Вот этого и не следует забывать.
Теперь у меня к тебе великая просьба.
Дело в том, что в роман мой настойчиво запросился Джамбул. Если ты мне поможешь – премного обяжешь, ПАША! Не сможешь ли ты мне организовать немедленную посылку биографических материалов, какие имеются о нем и песню его о собаке, о которой ты говорил. Биографию его, я помню, ты писал, и она, кажется, была даже опубликована в «Казправде». Если можно, пошли мне ради всего святого ее поскорее вместе со стихами о собаке, использую, разумеется, с указанием, что перевод их принадлежит тебе, а не Л. Соболеву. Я еще затрудняюсь сказать тебе сейчас, какое место займет в романе Джамбул, но он по ходу действия решительно вломился с домрой в мою армию и т.к. я пока всего достаточно не продумал, то среди героев моих поднялся полный бедлам. Люди нервничают, плачут, дерутся, рвут на себе в смятении волосы, а вместе с ними и я, растерявшийся и беспомощный автор. Словом, спаси, ПАША, не дай погибнуть в расцвете сил и талантов! Эту мою просьбу ты можешь передать, как официальную просьбу мою к правлению СП. Писатель обращается за сугубо конкретной творческой помощью и просит своих коллег оказать ему эту помощь в самый кратчайший срок.
Не убий же, ПАША!
Помни, варнак, такую заповедь!
Имей в виду, что до получения от тебя ответа я не смогу навести порядка в расстроившихся рядах своего войска и боюсь, как бы сгоряча какой-нибудь из моих идеологически и нервно не выдержанных героев, вроде Кирьки Караулова, не вякнул меня жердью. Он, подлец, неожиданно для меня зашиб одного из чудных воспод стариков в средине романа, а я его хотел довести живым хотя бы до 20-го листа. Вот и поработай с таким, с позволения сказать, деклассированным элементом!
Серьезно, ПАША, выручи меня из беды. И как можно поскорее.
Спасибо за новогоднее поздравление. Получил ли нашу депешу? Каково провели новый год?
Вова с Митей и Леней прислали мне такую телеграмму, за которую меня тут чуть не потащили в раймилицию. Говорят, проволока выла на все лады и гнулась, когда ко мне эта депеша сквозь новогоднюю бурю в Пресновку шла.
За журнал благодарствую, хотя я его еще и не получил.
Очень отрадно слышать твои угрозы насчет повышенного гонорара. Мои воспода станишники кряхтят, обижаются, дешево, говорят мне ты что-то нас махнул в А-Аты. Но я их успокаиваю что при приезде туда мы еще поломамся, поторгуимся, постараемся набить себе цену не мытьем, так катаньем!
Ну-с, затем кланяйся всем своим домочадцам.
Крепко обнимаю тебя.
Твой Жан.
...песню его о собаке... – Джамбул. Собака бая Кадырбая. Перевод П. Кузнецова. "Литературный Казахстан", 1938, № 4.
Биографию его... ты... писал... — П. Кузнецов. Певец счастливого народа. "Казахстанская правда", 1938, 22 апреля.
Вова с Митей и Леней прислали... телеграмму. – Члены русской секции Союза писателей Казахстана В.М. Чугунов, Д.Ф. Снегин и Л.В. Макеев.
Прелестная Алма-Ата 10.1.1940 г.
Обнимаю, Петрович, крепко, крепко.
Николавну обнимать нельзя. Потому и не обнимаю, а только кланяюсь на почтительном расстоянии соблюдая правила приличия.
Ох же ж и сукин ты сын Ваня! Сидит в тебе исподний зуд или как в Фыкалке кержаки говорят – етитный дух на литературных вождей. И испущаешь ты тот дух на мою голову, под вьюги пресновской завывание. Первое твое письмо было столь тягостное, что почтовый на сутки опоздал доставляя его. В письме втором просветление некое вижу тоже не без ехидничества и не без романического форсу.
Обиженных тобой, думаю я, не так много, как ты думаешь. Обиженных на тебя больше. Но черт его знает, обида это слово условное, предупредительное, а потому мне кажется и безобидное. Вот злоба – это дело другое.
А злобы к тебе я в прелестной Алма-Ата особенно со стороны тех людей, которых ты во всех смертных долах мнишь, я не вижу.
Новый год встречая, булькнули по доброму балакирю за воспод стариков и воспод молодоженов. Помянули натуральным добрым словом и по сему случаю, отставив все плодоконсервноягодные, выпили только водки.
Кои прислушиваясь пили, говорят, что воспода старики крякнули в ту минуту и решили хучь и робко, но пересмотреть свои артикулярные мозгования насчет Кирьки Караулова, который зашиб одного из воспод стариков.
На счет тещи зря поминаешь. Прожил я всю жисть без тещи. На двоюродную нарвался, кое-как сблагословил ее. А тут как на грех твоя подвернулась. Я тебе не буду писать и толковать. Но старушья возня в плохую погоду хуже лихорадки.
А вообще конешно теща у тебя чудесная.
– Побольше бы таких тещ! – говорили воспода старики расходясь со станишного круга.
Ты вопиешь – не убий.
Не убью! Лях с тобой. Живи. Посылаю, Ваня, и статью о Жаке и “Собаку бая Кадырбая”. Если не все послал, что тебе нужно, напиши, постараюсь раздобыть.
Депешу вашу получил. Спасибо.
Ну, что нового в Алма-Ата?
Прибыли после долгого пребывания в Москве Габит и Мухтар. Их разговорный лексикон обогатился новыми изречениями:
– Мы и товарищ Фадеев...
– Мы и товарищ Соболев...
– Я и товарищ...
– Мы и МХАТ...
– Мы и ГАБТ...
– Я и Гослитиздат...
и т.д.
Это подействовало здесь на иных товарищей удручающе, на иных – подавляюще (...).
Гайша Шарипова, как и подобает ей, лебезит... Ищет связей в сферах. Ей недостает литературного салона где бы она как высокая покровительница литературы могла властно сказать свое «О!» или “Ах!” или “Да что вы???” или “А вы слышали?.. Вы знаете?..”
Если бы я знал так как она казахский язык, а русский она не хуже меня знает, да переводы делал также как она, меня бы давно на лопату взяли! Поистине, – старому подолу износа нет.
А ведь тоже – “обчественное мнение...”
Нет, смотрю я, крепко сидит старая обойма, в сухом стволу.
Ваня Калашников хандрит и пишет гнусные антикварные сонеты. Ночами его посещает Магер. Нас он слушать не хочет. Тоскует о Домбровском. Дерется с женой. Мнит из себя Гейне, которого не могут понять. Тихо скулит. Работать не хочет.
Горбунов скрылся с горизонта. Березовский ходит со “станичниками", ссылается на тебя, якобы ты их одобрил, и требует зачисления в члены Союза писателей.
Паша Богданов учится и упорно работает над стихами. Вот толковый парень, умница и молодец.
Дружинина берем работать в редакцию на отдел прозы. Вова закончил первую часть «Горючего камня», об этом я тебе, кажется, писал. Печатаем большую повесть С. Маркова “Повесть о великом охотнике”. Это, пожалуй, одна из самих добротных вещей в журнале.
Габит и Мухтар. – Габит Мусрепов и Мухтар Ауэзов.
Гайша Шарипова... лебезит... – Г. Шарипова (1901-1969) – прозаик, переводчик. Перевела на русский язык произведения М. Ауэзова, С. Муканова и других казахских писателей. Автор романа "Семья Гафура" (Алма-Ата, “Жазушы”, 1969).
Ст. Пресновская,
16.2.40.
Пострадал ты, ПАША!
Соболезную я тебе, друг. Серьезно. Неужели и рукописей не вытащил? Как же это так получилось, отчего? По словам Мити, алмаатинские друзья в лице Есбатырова выразили тебе в изящной дипломатической форме сочувствие с китайскими реверансами и изобразили на лике великую скорбь (...)
Барахло-то исчезло в небытие – черт его бей. Рукописи, разумеется, жалко. Знатье бы, так жить бы да поживать до сей поры в этой обширной квартире моей теще!
Но не убивайся. Все это дело наживное. Могло бы обернуться гораздо хуже, сказал еврей, попав под трамвай. Ребят, небось, вот только перепугал с этой катастрофой.
Соберись как-нибудь да черкни мне пообстоятельнее про все это стихийное бедствие.
Я вчера вернулся из П-Павловска. Провел там собрание литераторов. Прочитал им около трех листов. Наслушался похвал. Снялся в окружении местных литераторов и старых дев, учительниц изящной словесности. Запасся сахаром, чаем, разной етьбой и воротился восвояси. Теперь предстоит последний тур, самый ответственный, самый сложный, и армия моя, очевидно, к концу апреля финиширует. Предстоят великие штурмы. Работы еще впереди много. Не знаю, ПАША, как я вылезу из этой каторги. Тревоги, сомнений – хоть отбавляй. Трудно бывает. Но я мужаюсь. Михаловна меня в таких случаях крепко поддерживает и помогает мне в трудную минуту, как может. Вы, мои алмаатинские коллеги, пишете мне с прохладцей, а подчас и с этаким, понимаете ли, великосветским холодком. Забываете, что меня тут забуровило снегом, заметелило, занесло, что для меня каждое приятельское письмо – большая радость, а если хотите то и немалая помощь в моей работе.
Альманах мы собираем. Часть материала я думаю отобрать для алмаатинского альманаха. Если найдется что-нибудь – захвачу.
Если большого труда тебе не причинит, то пошли мне что-нибудь о бабьих бунтах. Есть этакая небольшая книжонка, и авторы ее все те же, кажется, брайнины и тимофеевы. Мао она очень даже пригодится.
Прочитал ваш некролог об Овчинникове. А я даже и не подозревал до сих пор о таком писателе. С удовольствием прочел Маркова. Талантливо, но немножко академично. А вещь, разумеется, настоящая. Леню начал читать, да не пойму пока че к чему...
Ежели братенека с Д. С. видишь, поклонись им от меня. Собираюсь им написать. Обижен и их безмолвием.
Ну-с, будь здоров. Не отчаивайся. Не рыдай, глядучи на китайские реверансы Есбатырова. А остальное все образуется.
Засим обнимаю.
Привет Наташе.
Таня кланяется тебе. Когда я ей рассказал о твоем несчастье, мы погоревали по-настоящему, брат, без междометий и реверансов. Пиши же.
Твой Жан.
P.S: Декабрьскую книжку Лит. Казах, получил. Зря я пожурил Мих. Гоиг.
И.Ш.
Пострадал ты, Паша – Имеется в виду пожар в доме, где жил Кузнецов в Алма-Ате.
...армия моя финиширует. – Речь – о романе “Действующая армия”.
Прочитал ваш некролог об Овчинникове. – “Литература и искусство Казахстана", 1939, № 12. А.Г. Овчинников (1890–1939) – автор романа и повести на казахстанскую тему – “В степи" и “Альжанова роща". Некролог подписали: Сабит Муканов, Габит Мусрепов, Таир Жароков, Альжаппар Абишев, Абдильда Тажибаев, Владимир Чугунов, Леонид Макеев.
С удовольствием прочел Маркова. – Сергей Марков. Повесть о великом охотнике. (О Н.М. Пржевальском). “Литература и искусство Казахстана", 1939, №№ 11,12.
Ежели братенека с Д.С. видишь... – Речь – о Дмитрии Петровиче Шухове и его жене.
Обнимаю, ПАША!
Все смешалось в доме Облонских!
О всех событиях, которые произошли здесь в твое отсутствие, в письме не расскажешь. Оставим до твоего возвращения.
Словом, 17-го я прилетел из Москвы. 18-го меня вызвал Н.А. А 19-го он принял литераторов и дал всем нам задание, о котором доношу тебе в артикульном письме. Новостей тут много. Но, повторяю, оставим их до твоего благополучного возвращения.
Я, видимо, задержусь в сей столице до ноября. Теня с дочкой едут сюда же. Живу пока у Дмитрия. Иногда, с дозволения Наташи, оккупирую твой кабинет и стучу там на своем Ундервуде. 1-го выезжаю вместе со всеми собратьями в командировку. Еду в Северный Казахстан, Акмолинскую – Кустанайскую области. Вернусь, как и все, в конце июля – начале августа.
Сейчас спешу в ЦК за мандатом. Оттуда тот час же вышлем все тебе почтой.
Ну, всех тебе благ.
Твой бригадир
И. Шухов.
Алма-Ата,
27.6 40.
18-го меня вызвал Н.А. – Николай Александрович Скворцов – первый секретарь ЦК КП Казахстана.
Живу пока у Дмитрия. – У Д.П. Шухова.
1.7.40.
ПАША, все материалы и документы вам с Мухтаром высланы позавчера через ЦК. Сейчас мы идем на совещание к Кулитову. Если там возникнут какие-либо новые вопросы, я напишу тебе. Я не помню, записано ли в ваших мандатах о том, что вам следует побывать на Риддере. Но Риддер вам надо посетить, т.к. очерк о нем записан за вами.
Все наши литераторы разъедутся, видимо, завтра-послезавтра. Я с Леней, Сабиткой и Вовой выезжаю тоже завтра-послезавтра. Дома у тебя все в порядке. Галка в лагере. Зойка со вчерашнего дня дома. Выглядит она неплохо и играется с Дмитрием.
Ну, жму.
И. Шухов.
P.S: Роман журналу сдал, КИХЛу тоже. КИХЛ выпускает к годовщине “Горькую линию” и “Родину”.
...материалы и документы вам с Мухтаром высланы... – С М.О. Ауэзовым.
...идем на совещание к Кулитову. – Кулитов – ответработник ЦК КП Казахстана.
15 сентября 1942 г.
Здравствуй, Петрович!
Вспомнил, как писал ты из Пресновки в Алма-Ату обидчивые письма, о буранных просновских ночах с мятелями, о своем одиночество и обижался-то больше всего на "столичных литераторов". А сам вот теперь помалкиваешь и нашу фронтовую провинцию из своей столицы за целый год не порадовал ни одним письмецом. После подмосковных боев, где мы были октябрь, ноябрь и декабрь прошлого года, я попал в госпиталь. Пролежал 5 месяцев, поправился и снова уехал на фронт. С месяц побыл в Алма-Ата.
Сейчас, вот уже третий месяц – передовые блиндажи, окопы, бои. Настоящая жизнь! Димитрий здесь. Жив здоров и числит на своем счету не одну сотню немцев. Сына своего он так еще и не видал. Знает только по карточкам. Леонид каким был, таким и остался. Но его форсистая походка подвела. Залепортовался и отозван от нас с фронта как “чистый литератор". Где он сейчас пока мы и сами не знаем. Из Алма-Аты письма приходят не особенно часто. Далеко мы сейчас от казахстанских краев.
Как ты живешь? Пишешь ли “Действующую армию?” Теперь для второй-то книги материалищу у тебя должно быть уйма. Что я слышал о тебе за полтора года? Первое, что ты редактируешь газету. Второе, что ты или собирался, или ездил на фронт с подарками, и третье, что более примерного семьянина нет.
Вот и все. А хотелось бы дельно от самого тебя узнать, о житье бытье, о думах писательских. Надеюсь, что соберешься и напишешь.
Где Федя Самарин, по-прежнему ли толстеет или уехал на фронт и где-нибудь крошит немчуру? Если увидишь, то передай ему привет, да посылай свою газету нам, все нет-нет почитаем да вспомним добрым словом.
Вова Чугунов окончил школу лейтенантов и уже воюет. Таир Жароков тоже.
Выпустили мы в Москве сборник “Советские Гвардейцы", до нас он пока дошел в сигнальных экземплярах. Как получим часть тиража и авторские, обязательно вышлю тебе.
Дарья Сергеевна осталась теперь вдвоем с Натальей. Петрович в Караганде, а Зоенька в Армии.
Вот так разметала нас всех война. Но пройдет время. Встретимся. Скорей бы по-настоящему долбануть немчуру. А какие встречи замечательные будут! Я в них глубоко верю, так же как в нашу победу.
Ну вот, на первый раз хватит.
Большой привет Парасковье Петровне и Сашо. Жду твоего письма.
Павел.
Действующая Армия.
993 полевая почта
Редакция газ. “За Родину”
Димитрий здесь. – Д.Ф. Снегин.
Леонид... таким и остался. – Л.В. Макеев
...слышал, что ты редактируешь газету. – Имеется в виду пресновская районная газета "Ударник”.
...ты... ездил на фронт с подарками. – Речь – о поездке И.П. Шухова на Северо-Западный фронт во главе делегации североказахстанцев с подарками для воинов-земляков.
...Зоенька в Армии. – Зоя – приемная дочь Д.П. Шухова.
...Привет Парасковье Петровне... – Прасковья Петровна (1896-1981) – сестра И.П. Шухова.
Здравствуй, ПАША!
Большое спасибо тебе за память, за доброе твое письмо. Не обессудь только за столь запоздалый отклик. Последние две недели держала меня на прямом проводе Москва. Сначала передавал свое сочинение – почти по абзацу в день – Литературке. Затем – сразу все за один прием – выпалил “Правде”. Киря так был растроган, что перестал меня пушить и даже отбил мне благодарственную депешу! И вот сейчас, покончив с очерками, тотчас же пишу тебе. Пишу, а за окном – ревет антарктидская буря и мерещутся даже пингвинчики – чорт знает что! Зима у нас нынче – я те дам. Воспода станичники, как всегда, божатся: “Сроду такой оказии не упомним!”
Очень стосковался по Москве. Но раньше половины апреля, видит бог, я туда не приеду. Надо закончить переработку “Ненависти” для “Сов. писателя". “Линию” я свою Гослиту уже сдал. Но что-то не шлют договора, хотя, говорят, план днями уже утвержден. А новый роман о целине опять откладываю до весны. Весной же и летом, сам знаешь, как худо робится!
Жалковал я, что не удосужился повидать тебя в осенний приезд мой в Москву. Виной тому – мое нездоровье: прогрипповал, а потом надо было лететь в А-Ату, и улетел, не повидавшись с тобой, не поболтав по душе, не выпив.
Бирючишь, сказываешь? Ну, что ж, ПАША. Может, в нашем положении это уж не так и худо? Я, например, иной раз тебе даже в этом и завидую. Так-то, голубчик!
Глазки пока работают с телескопами. А в общем-то, говорят, левому глазу снова надо бы сделать операцию – рассечь какой-то нарост. Но это – потом, в Москве, видимо.
Серьга, значит, старожилит на целине? Силен! Не обручился? На Галку тоже бы поглядеть охота. Запомнилась она еще наивной девчонкой, и вот – на тебе – ученый человек и мама!
Выросли и мои ребятишки. Илья нынче кончает – через пень колоду – десятилетку. Наташка – эта, правда, пятерочница – в девятом. А Прасковья Петровна нынче отпраздновала 45-летний юбилей своего учительства, и ей уже тоже подкатило под 60. Она просит тебе кланяться. Вспоминает все про маленького Сережку, которого она когда-то носила на руках и катала, говорит, на какой-то грузовой машине. Вот бы ты порадовал всех нас, кабы заехал в мелкопоместное наше имение!
Ну, будь здоров, Пашенька.
Крепко обнимаю тебя.
Как у тебя с книжкой? Выходит ли она в Москве нынче?
Всей душой твой линейный станишник
Иван
Пресновка
16.2.56
...передавал свое сочинение... "Литературке". – Речь – о статье “Обновленная земля”, "Литературная газета", 1956, 2 февраля.
Киря... был растроган. – Кирилл Потапов – заведующий отделом редакции газеты “Правда".
Тернополь. 21.XI. 65.
Здравствуй, Ваня!
Наконец-то собрался написать. В октябре ездил по Зауралью. Был в Уральске, Чапаево, на трассе Урало-Кушумского канала, гостевал в охотницкой палатке у Шолохова. Очень тепло вспоминались Алма-Атинские и другие встречи... Сейчас в Заднепровье. Три дня пробыл в Киеве, сегодня прикочевал в края западно-украинские. Благо, – выдалось воскресенье, насмотрелся на новый город и сел за письма.
Так вот, получил я из издательства целую "оглобельно-критическую” диссертацию на 29 страницах. Болев бесцеремонного, хамского послания мне читать не доводилось. Так злобно и безапелляционно разбрызгивать слюной мог конечно только человек, поставивший своей целью во что бы то ни стало угробить книгу.
К сожалению, "рецензия" эта анонимная, никем не подписанная, правда, в своей официальной препроводиловке т.Канахин сообщает, что это "расширенная рецензия работников Госкомитета Совета Министров КазССР по печати”.
Рукопись мне возвратили. Соглашаться со всем, что наворочено в “отлупе”, я не намерен да и было бы глупо. Но, представь мое положение, я не знаю даже с кем имею дело, кому отвечать, рецензентам ли (имя рек) или комитету? Первый раз сталкиваюсь с анонимными “трудами” в этаком объеме. Наши товарищи читавшие не пожалели времени, выписали термины и эпитеты, составив объемистое “Пособие для угробления рукописей неугодных авторов”– рекомендуемое для внештатных вышибал при издательствах.
Но шутки шутками, а видимо плетью обуха пока не перешибешь. После вашего с Ановым отзыва и письма Н.И. я очень много поработал, но начинать возню с анонимами из комитета по делам печати да еще на расстоянии я сейчас не хочу, тем более, что и само издательство не высказало своего отношения к этому хамского стиля творению.
Конечно, очень желательно было бы чтобы ты и другие товарищи познакомились с приговором Госкомитета по делам печати.
Вот так. И это, видимо, последнее мое письмо по рукописи в А-Ату, т.к. после провокационной рецензии я не гарантирован от того, что те же “сверхдружелюбные” критики, свяжись с ними, не используют это, чтобы посквернить меня и, как работника “Правды”, связать... ну, ты понимаешь!
В общем-то нервов потрепано достаточно, я верю, что книга все-таки будет. Обидно за потерянное время, тем более, что пишу вторую.
Очень хотелось бы в эту пору услыхать твой голос и затем уже распрощаться с издательством “Жазуши" и оберегателями его целомудренности.
Напиши или позвони, Ваня! В Москве я буду в последних числах ноября.
Сердечный всем привет.
Обнимаю. Павел.
Публикация Ильи Шухова
