Александр Щербаков. За кулисами писательского ремесла
На фото: Александр Илларионович Щербаков
Заслуженный работник культуры России, лауреат журналистских и литературных премий, автор трёх десятков книг поэзии и прозы рассказал об опыте работы журналистом, поделился мнением о современной литературе и поведал о героях своих произведений. Беседу вела Виктория Матвеева, студентка журфака Хакасского госуниверситета им. Н.Ф. Катанова.
– Александр Илларионович, Вы родились и выросли на юге Красноярья, в селе Таскино Каратузского района. Какие воспоминания у Вас остались о днях, проведённых в «сибирской глубинке»?
– Речь не о «днях», речь о годах и годах. И не о «проведённых», а о прожитых и пережитых глубоко и неизгладимо. Ведь если я в 17 лет уехал в Красноярск, чтобы учиться в педагогическом институте, а потом работать учителем русского языка и литературы на станции Балай Уярского района, в школе-интернате города Канска, то это не значит, что я потерял связь с родным селом Таскино. Отнюдь нет. Там оставался мой отец, колхозный садовод, к которому я частенько приезжал. А главное – там жили герои большинства моих стихов, повестей, рассказов, очерков, с которыми я тоже продолжал видеться и общаться. А сейчас, на старости лет, если говорить о воспоминаниях о моих начальных годах в «сибирской глубинке», то они самые яркие, самые светлые и самые важные в моём становлении как человека и как литератора. На страницах моих книг живут сплошь и рядом мои родичи и земляки, вечные труженики, которые служили мне не только прототипами литературных персонажей, но и живыми примерами для подражания, для самовоспитания. Могу подтвердить это и ещё недавно написанным стихотворением «Выбор»:
Ладно прожил иль не ладно,
Пусть об этом судит Бог...
Может, слишком безоглядным
Был при выборе дорог.
Ум точил и душу правил
О старинное село,
Чьи обычаи и нравы
Для меня, как оселок.
Не оратор, а оратай
Мне наставником служил.
Я его мозольной правдой
Бесконечно дорожил.
И всё чаще, дни итожа,
Повторяю тот завет,
Что народный глас, он Божий,
И его правдивей нет.
– А во время Вашего обучения и последующей работы в школе не было ли у Вас желания вернуться в село, ведь, должно быть, тяжело расставаться на долгое время с родными местам и близкими людьми?
– Помню, каратузские приятели-газетчики подшучивали над моей тягой к селу: «То мысленно с вами я сею, То мысленно с вами пашу...» Но я действительно тосковал по дому, по селу, особенно в молодости. Даже когда подъезжал к нему, невольно наворачивались слёзы на глаза. И может, я бы вернулся домой, но, работая в Канске, особо пристрастился к стихотворству и журналистике, стал печататься в городской, межрайонной газетах, а также в краевых. И когда меня пригласили в Красноярск, в редакцию ТВ, я оставил школу ради журналистики. Мысли о возвращении домой были нереалистичны, ведь в Таскино не было ни телестудии, ни редакций радио и газет, в которых я мог бы работать. Кстати, я, наверное, единственный из красноярских писателей, кто ни дня не был «свободным художником», не жил на так называемых «литхарчах», добывал хлеб иными трудами. А в Таскино меня приглашали не раз. Председатель нашего колхоза Юрий Бражников, с которым я дружил, даже предлагал квартиру в домике на новой улице, чтобы я, уже будучи членом Союза писателей, приезжал в неё «творить нетленку», но я поскромничал и от дара уклонился.
– Вы огромнейшее время посвятили журналистике, расскажите о своём опыте работы.
– Конечно, у любого человека, пропахавшего 55 лет в профессиональной журналистике, появляется и свой «опыт», и свой почерк. Что до меня лично, то могу назвать, как минимум, две своих «особинки», подмечаемые коллегами. Поскольку начинал я пробовать себя в литературе и журналистике почти одновременно, то не обошлось без взаимовлияния между ними. По крайней мере, в журналистике я старался уходить от «газетного» языка и в жанрах тяготел к очерку. Хотя, конечно, по требованию редакции приходилось писать во всех жанрах и на любые темы. И в шутку я даже хвалился, что, мол, писал всё, кроме доносов. А ещё любил цитировать драматурга Бернарда Шоу, начинавшего, как известно, журналистом и утверждавшего, что «высший род литературы – журналистика». Любопытно, что именно за «свежий» язык меня взяли собкором в самую «языкастую» газету «Известия», но при первой же беседе со мной заместитель главного редактора Лев Корнешов огорошил меня советом: «Только не пишите очерков, здесь есть кому их писать». Однако я нашёл выход: стал писать на последнюю полосу под рубрику «На житейских перекрёстках» небольшие эссе сродни очеркам и вскоре получил признание.
Ну, а второй «особенностью» смею считать своё стремление к объективности, правдивости, к уходу от тенденциозности, насколько это возможно в эфире, в газете и журнале. То есть старался действовать по принципу, недавно оглашённому новым министром обороны Андреем Белоусовым: «Ошибаться можно, врать нельзя».
– Давайте вернёмся к литературе; мне интересно знать, как Вы считаете, что делает книгу успешной и читаемой?
– Мне легче ответить, что делает книгу высокохудожественной, содержательной и душеполезной. Тут всё просто: талант автора, его знание жизни и владение «изящной словесностью». Я разделяю критерии оценки произведения, которые предлагал Лев Толстой, и выражаю их краткой аббревиатурой НЯП: ново, ясно (красиво), правдиво... Этим требованиям вполне отвечают все вершины нашей литературы. Если в прозе, то, положим, «Капитанская дочка», «Война и мир», «Отцы и дети», «Жизнь Арсеньева», «Тихий Дон»... А вот насчёт «успешной и читаемой» дело сложнее. Особенно сегодня, когда литература задвинута в дальний угол, число читателей резко сократилось, и они стали куда менее разборчивы. К тому же на дворе капитализм, массового читателя оболванивают рекламой, которая, как известно, двигатель торговли. Многие говорят, что, мол, нынче не стало хороших писателей, поэтов, критиков. Могу согласиться только в отношении последних. Похоже, впрямь некому пока выстроить настоящую иерархию ценностей в литературе. А хорошие писатели никуда не исчезли. Я теперь уже из-за проблем с глазами мало читаю, но всё же стараюсь следить за публикациями знакомых коллег: архангелогородца Михаила Попова, москвички Лидии Сычёвой, иркутянина Анатолия Байбородина... По привычке продолжаю выписывать «Наш современник» и знакомлюсь кое с какими новинками. Из крупных, к примеру, прочитал романы Сегеня, Салуцкого, Алёшкина, повесть Замлеловой... На мой взгляд, достойные работы и по актуальности, и по богатству информации, и по языку. Уверен, что в прошлые времена они бы вызвали немалый общественный интерес. А сегодня кто их знает, кто о них слышал, кроме 3-4 тысяч подписчиков журнала? В общем, приходится с грустью согласиться, что ныне успешной и читаемой книгу делают отнюдь не её художественные достоинства, как хотелось бы и как положено в нормальном обществе.
– А какое Ваше любимое произведение другого автора?
– Их несколько. В разные годы у меня были разные любимые произведения. Думаю, эта «неверность» нормальная, не предосудительная. Нынче я бы, пожалуй, среди любимых назвал «Освобождение Толстого» – отменное по мастерству и глубочайшее по мысли повествование Ивана Бунина, которое недавно перечитал ещё раз и подчеркнул уже чуть ли не каждый абзац в нём...
– В завершение хотела спросить, какой совет Вы можете дать начинающим журналистам?
– Понимаю, конечно, что журналисты вашего поколения будут ещё более зависимы от работодателя, чем были мы. Но всё-таки я бы посоветовал им (даже братски попросил их), помня о том, что журналистика не только «вторая древнейшая профессия», но и «четвёртая власть», смелее направлять её на защиту интересов нашей России и её ГЛАВНОГО народа – трудового. Когда-то с этой же мыслью я обращался к «новым красрабовцам» в стихотворении, которое позволю на прощание процитировать здесь:
Был за мной грех такой, между прочим,
Честью смолоду я дорожил
И служил в «Красноярском рабочем»,
Трудовому народу служил.
Кто из нынешних, на слово едкий,
Усомнится в моих «словесах»,
Взглянет пусть на статьи и заметки,
Что я честно в газету писал.
Наше время, увы, пролетело,
И героев рассеялся круг...
Только наше рабочее дело
Не спеши хоронить, юный друг.
Мёртвы строки «свободного бреда».
Проникаясь народной нуждой,
Верь, что выше расхожего бренда
Имя этой газеты седой.
