Эвелина АЗАЕВА. Чудо

Рассказ / Художник Наталья Бардашева

Всё белым-бело. Снег и вихрь... Если смотреть сверху глазами птиц, то можно увидеть большой город, протекающую через него Волгу, а на высоком её берегу – храм. Большой, новый, красивый. Вокруг него – чисто поле. По нему с двух разных сторон движутся друг другу навстречу две чёрные точки. Это люди.

С одной стороны идет бомж. От храма к остановке автобуса. А может быть, к теплому подъезду. С другой стороны идут Ирина с дочкой, шестилетней Викой. Обе они в пуховиках, на голове у девочки шапка с ушками и мордочкой мышонка. Мышонок серый, улыбается вышитой улыбкой, между ушками у него розовый бант.

Ирина и бомж поравнялись, взглянули друг другу в глаза. Женщина смотрела испытующе, желая за секунду прочитать жизнь, понять: виноват человек или нет в том, что с ним произошло? По разгильдяйству бомж, или его облапошили, квартиру отобрали... Она не хочет подавать разгильдяю. Она хочет подать хорошему человеку в трудных обстоятельствах.

Один раз лишь она пронзила его взглядом, и прошла дальше. Точки пересеклись и теперь уже расходились в разные стороны... Вот они прошли несколько метров и замерли. Остановились.

Ирина обернулась. Стало стыдно. В храм идет, у Бога просить, а нищему не подала, так ещё и секундному суду подвергла. А он в лохмотьях, лицо красное от холода, глаза слезятся. Голодный поди. Что ж не подала-то?

Но удивительно было то, что когда она обернулась, он уже стоял лицом к ней. Тоже остановился и ждал. Как понял-то, что женщина вернется к нему и денег даст?

Они снова пошли друг к другу.

Ирина нашарила в карманах деньги. Мелочи было много, она высыпала ему всё в красную, корявую руку. Может, и не мелочь это. Но выглядят как мелочь, ибо монеты, а не банкноты. Ирина – она из Канады, эмигрантка, живет там почти двадцать лет, и отвыкла от российских денег.

Бомж промолчал, и разошлись – каждый в свою сторону. Вика у мамы ничего не спросила. У неё аутизм, она почти не говорит.

***

Ирина с Викой приехали в Самару во второй раз. Лечиться. В Канаде аутизм не лечат. Говорят: “Любите и развивайте”. В России лечат. Не излечивают, конечно, но сильно детей продвигают. Самое лучшее – это и лечить, и развивать. Вот Ирина и совмещает. Ездит на Родину.

Поездки недёшевы, но приносят пользу и удовольствие. Целых три недели Ирина не работает, а проводит время с дочкой. И они гуляют, играют, завтракают и обедают в замечательных русских столовых. О, какой это восторг! Россияне и знать не знают, какое же это удовольствие – их столовки, блинные, пельменные. Как это всё вкусно по сравнению с западным фастфудом, дёшево на канадские деньги, и обворожительно по своей русскости.

Ирина любит Россию горячей, неизбывной любовью. Она уехала в девяностые, как многие другие. Из Казахстана. Российского гражданства не было, и в Канаду было уехать легче, чем в Россию. Заплати за перевод документов, подожди, пока канадцы просмотрят их, оценят образование и опыт работы, получи вид на жительство и кати в Страну Кленового листа... Ну, и смысла туда ехать было больше. В России уже вовсю буйствовал криминал, страна сотрясалась от «шоковой терапии», обмана, разврата и всего прочего безобразия, принесенного перестройкой. Ехать туда означало – из огня да в полымя.

В Казахстане русским было несладко. Не так, конечно, как в Баку или Душанбе, до кровавых погромов не дошло, но с работы выдавливали, из квартир, особенно в южных областях, выживали. Говорили: «Покупать не будем, сами уедете, нам бесплатно достанется». То есть продать жилье невозможно, а на какие деньги тогда в России квартиру покупать? Распродав имущество, Ирина набрала денег ровно столько, сколько требовалось показать канадскому правительству, чтобы оно пустило её в свою страну. Надо было доказать, что у тебя есть на что жить первые полгода.

В то время не думалось, что это навсегда. Когда люди бегут от опасности, они не задумываются о вечном. Бегут туда, где открыты двери.

Потом вставала на ноги, учила английский, работала на износ за копейки. Открыла своё дело. Вышла замуж, родила, развелась... В Россию не ездила. И не на что было, и некогда (в бизнесе подменить некому), и страшно: а вдруг поймешь, что зря эмигрировала? Поменять жизнь трудно – российского гражданства как не было, так и нет, и получить не грозит – правила какие-то странные придумали, получается, что хоть ты и русская, а если жила не там, где надо до такой-то даты, то шиш получишь. Так вот, поменять жизнь трудно, а потому смотреть на “Россию, которую потеряла” – это мазохизм. Ирина боялась ехать. Боялась, увидеть и умереть от тоски.

Но приехать пришлось. С больной дочкой. И сейчас уже было не до ностальгических переживаний и высоких чувств. Пришла беда.

***

Россия сильно обрадовала ещё в первый приезд. Почти всё было иначе, чем в девяностые. Стабильно, и не сказать, чтобы бедно – люди одеты красиво, нарядно даже. В кафе и ресторанах полно народу. То же самое в музеях, театрах. Ирина сама в театр не ходила – дочку не с кем оставить, но проходя мимо, отметила большую толпу у входа.

Разговаривала с врачами, массажистами, логопедами той клиники, в которую приехала. Люди не жаловались. Напротив, хвалили Путина. Восхищались им. Рассказывали, как побывали в отпуске в Тайланде, в Турции, в Египте. Говорила с таксистами – тоже не ругали власть. Признавали, что жизнь улучшилась. Вон, дружинники стали по улицам ходить, и теперь даже ночью гулять неопасно.

Ирина на себе это проверила. Из-за разницы в североамериканском времени и в российском, они с дочкой первую неделю пребывания в Самаре ночи напролет играли, а днём спали до обеда. Потом шли на процедуры, потом приходили, и снова падали спать. Просыпались к одиннадцати вечера, и шли гулять. По освещенным фонарями улицам. И действительно видели и дружинников, и других гуляющих.

Ирина была в упоении от того, что Родина стала такой. Она именно Россию считала Родиной, хотя родилась в Казахстане. И счастье её при встрече с Россией было примерно таким, как если бы она ехала к больной и бедной, умирающей в мучениях матери, а оказалось, что мать жива, здорова, материально независима и даже замуж собирается.

Одновременно Ирина испытывала жесточайшее страдание. От своей личной беды.

Она ходила с дочкой по улицам, радовалась за Россию, и печалилась о себе. Душа беспрерывно плакала. А тут еще храмы да часовни понастроили на каждом шагу. И почему-то их невозможно было видеть, чтобы не заплакать. Ирина плакала, беззвучно, пряча слезы от дочки и прохожих. Шла, натянув шарф до глаз – февраль всё же, и слезы падали в его шерстяное тепло. А говорила с дочкой веселым, бодрым голосом. Научилась уже.

Как-то не вынесла, спросила у женщины в церковной лавке:

– Что со мной такое? В Канаде тоже в храмы хожу, но слёз нет. А тут просто облилась уже. Аж стыдно...

Женщина не удивилась, а ответила спокойно и сразу, будто её уже не раз об этом спрашивали:

– Потому, что здесь земля полита кровью праведников.

Ответ был неожиданным, но никакого другого объяснения Ирина так и не нашла. А земля эта, как она прочитала в купленной здесь же книжке, действительно обильно полита кровью. От ногайских набегов, от двух восстаний, которые поддержали самарцы – Емельяна Пугачева и Степана Разина... А что творилось в революцию... Рабочие убивали полицию, полиция – рабочих. Гражданская война... Священников Самары в тридцатые годы почти всех расстреляли.

***

При пересадке в Москве у них было 10 часов. Ирина поехала на Красную площадь. С коляской, в которой спала дочка. Погуляла. Потом шла, куда глаза глядят, но так, чтобы недалеко от метро... Добралась до маленькой часовни. Зашла. Было темно и безлюдно. Только свечи горят. Ирина отметила про себя, что как хорошо, когда храмы работают каждый день. В Канаде русский храм, который она посещает, работает только по субботам-воскресеньям, ну и по праздникам. Он снимает помещение у Англиканской церкви, стоит это недёшево, вот и не получается каждый день... А в России можно в церковь запросто, в любое время. Россияне не замечают этих маленьких удобств. Не представляют себе, что может быть иначе.

Она дала волю слезам, благо дочка спит, и помолилась около всех икон – Иисуса Христа, Богородицы, Николая Угодника, Серафима Саровского. А потом наткнулась глазами на Георгия Победоносца. Но уже и слёзы высохли, и настроение переменилось. Подумала: “Что-то я ничего про него не знаю... На коне... Воин, наверное... Значит, ему нужно о солдатах молиться... Не для меня. Мне ничем помочь не сможет”. И пошла с коляской из храма.

***

Прилетели в Самару, и встретил их риелтор, как договорено.

– Вы извините, квартира, которую мы для вас намечали, сдана. Но мы вам предоставим другую, не хуже, – сказал он. – Рядом с клиникой.

– Хорошо, – согласилась Ирина.

Риэлтерское агентство сотрудничало с клиникой, и, действительно, хорошо размещало, заботилось о клиентах. Риелторы были симпатичными русскими мужиками – здоровые как медведи, с чистыми глазами, вежливые. Они не знали, что гостья – из Канады. Памятуя о том, как в девяностые грабили иностранцев, Ирина на всякий случай отвечала, что она из Новосибирска.

Самарцы ей понравились. Природа, наверное, действительно накладывает отпечаток на темперамент и внешность народа. Ирина обратила внимание, что Волга как будто не имеет течения. Застывшая река. Спокойная, широкая, не движущаяся. Так и самарцы. Они спокойны, тихи и будто заколдованы-очарованы. В Торонто все спешат, говорят быстро, громко. В Самаре в маршрутках тишина, в столовых тишина, и если люди разговаривают – то приглушенно, чтобы не помешать другим.

Ирина восхищалась: до чего ж у нас культурный народ! А считает себя ниже низкого, все время какие-то дурацкие шоу показывают про российских туристов за границей. “Тагил рулит!”. А ведь неправда всё это. Она отдыхала в Доминикане не раз, и было там немало туристов из России. Выпивают – да, веселенькие по пляжу ходят. Но ведут себя тихо, а мужчины – даже галантно.

Господи, и почему мы всегда на себя наговариваем?

Их, российских туристов, обслуга отеля вовсю облапошивает. Селят в плохих номерах, без воды, с плохой постелью, вымогая взятку. И русские идут, дают взятки. Ирина, конечно, не такова. Тёртый эмиграцией калач. Скандал закатила, взятку не дала, номер хороший получила, россиян научила грозить обслуге отеля плохими отзывами в “Трипадвайзере”.

Ох, жалко ей свой народ! Не знает он себе цены. Не знает, что является одним из самых, а может быть и самым культурным, духовно богатым, хорошо воспитанным, и близким к Богу в своем простодушии.

Встречала в Самаре Ирина не раз людей с очами. Не с глазами, а с очами, какие на иконах рисуют. Большие серые или голубые глаза, под ними прозрачная кожа, тени, в очах – нежная, широкая Волга. Мальчика с такими глазами в маршрутке видела, женщин таких...

Спросишь людей на улице: как пройти туда-то? Человек посмотрит на тебя кротко, откроет пошире вежды – как будто проснется от глубоких мыслей, и тихо ответит... И не полезет под кожу с расспросами, как эмигранты в Торонто. Мол, кто ты и откуда. Она оторопела, когда столкнулась с тем, как в Торонто старые эмигранты, приехавшие в семидесятые-восьмидесятые, «диссиденты», боровшиеся некогда за выезд, раздевают тебя догола вопросами в первую встречу:

– А вы из какого города? А статус иммигранта у вас есть? В каком районе живете? А дом у вас или квартира? А комнат сколько? Муж есть? А ребенок от него? Муж ребенка любит? А где работает? Сколько зарабатывает? А вы сколько? Родители с вами? Вы по какой линии документы получили – беженцы, специалисты, спонсированная жена? А в каком городе интервью проходили?

Тем выгоднее смотрелся народ в Самаре. Один раз только мужчина, который помог ей коляску на высокие ступеньки затаскивать, разговорился с ней, и, видимо, заприметив в её речи словечки вроде “окей”, а может и какое-то “whatever” мелькнуло, застенчиво спросил:

– А вы откуда?

– Из Новосибирска.

– Понятно, – и отвёл глаза.

Догадался, но не стал прижимать к стенке. А в Торонто бы прижали. Эмигранты — публика ушлая. Что неудивительно. Чтобы пройти всю эту войну, под названием эмиграция-адаптация, надо иметь железные нервы и боевой характер.

Ирина любовалась в Самаре своим народом и печалилась о нём. Он был так простодушен, что за него становилось страшно.

***

В тот день после процедур они шли домой. Останавливались у каждого ларька, покупали игрушки, книжки... Остановились и у церковной лавки, неподалеку от храма. И Ирина влипла глазами в книжки. Дочку крепко держала за руку... Осмотрела весь ассортимент и заметила книжку под названием “Непридуманные чудеса”. Попросила показать, полистала. Книга повествовала о чудесах, которые случаются с верующими.

Разозлилась. А она сколько слёз пролила, сколько поклонов отбила перед иконами, и что? Не слышит её Бог. Но узнать, как другим помогает, всё же хотелось. Хотелось верить, что чудеса бывают. Пусть не с ней.

– Дайте вот эту, – попросила продавщицу, молодую девушку в очках и платочке.

Пока та доставала книжку и давала сдачу, Ирина с усмешкой произнесла:

– С нами чудес нет, так хоть посмотрим, как у людей...

– А вы молитесь, – сказала девушка.

– А то мы не молимся, – раздраженно ответила Ирина. И, положив книжку в сумку, отправилась мимо храма домой.

Но домой не хотелось. И она направилась с дочкой через снежное поле в церковь. Там и повстречала по дороге бомжа.

***

В храме было почти пусто. Охранник, служащая в храмовой лавке, и какой-то расторопный дядечка, староста, может быть. Пока Ирина покупала свечку и разглядывала иконки на продажу, Вике стало скучно. А когда ей скучно, она развлекается доступными способами – начинает бегать, издавать радостные вопли... А если видит, что мама смущена, так вообще веселуха!

Служащие храма оторопели. Как правило, дети научены родителями вести себя тихо.

Ирина прикрикнула на дочку раз, два, но знала, что та не угомонится и лишь заторопилась зажечь свечку, чтобы поставить и уйти. Вика же как с ума сошла. Носилась взад и вперед, кричала, хохотала, валилась на пол и хватала за ноги подбежавшего к ней старосту.

– Перестань, я тебе сказала! – строжилась Ирина.

Без результата! У Вики искры летели из глаз, она заливисто хохотала, повизгивая от удовольствия.

Ирина поймала на себе вопросительные взгляды. Обиделась. Да, конечно, они думают о бесах. Для них нет психических заболеваний, они верят, что всё это – козни дьявола, сущности внутри. Тьфу, средневековье...

– Это аутизм! – пояснила всем. – Один из симптомов – гиперактивность. Центры возбуждения созрели, а центры торможения нет.

Объясняла так, как сказал ей врач в клинике. В России многие далёкие от медицины люди считают, что гиперактивность – это новопридуманный диагноз, ненастоящий. Модный. А Ирина знает, что это действительно физическое состояние. Не избалованность, а проблема с мозгом... Видела в клинике мальчика, который мотался из стороны в сторону два часа, пока с мамой был в очереди. Туда-сюда, туда-сюда. Ребенка было жаль. Маму его тоже. Она боялась, что её осудят, посчитают не следящей за сыном.

– Ванечка, остановись! – просила безнадежным голосом. Знала, что не остановится.

Ванечка продолжал мотаться. Что-то в мозгу не давало успокоиться. Самое плохое во всем этом, что при гиперактивности ребенка невозможно обучать. Да что там обучать, накормить трудно. Ложку в рот сунул – и бежать. Да так быстро, что поймаешь его только на втором этаже своего дома, в самой дальней комнате. Вот и маются мамочки: каждый вечер делают ребенку ванну с мелиссой, с мятой, с лавандой... Поют колыбельные часами, рыщут по аптекам, стараясь найти успокоительное без побочки...

***

– Ребенок крещён? – спросил староста.

– Крещён.

– Причастие принимает?

– Принимает.

– Воду святую пьёт?

– Пьёт.

– Снимите с неё зверя.

– Какого зверя?

– Которого вы ей на голову надели.

Ирина сняла с дочки шапку с мышонком. Усмехнулась. Придумают же...

Староста взял Вику за руку и дал ей святой воды из ковшика. Та выпила, улыбнулась, и продолжила с гиканьем носиться по храму. Её всегда впечатляли пустые пространства. Она и в моллах – торговых центрах – бегала. Ирина водила её туда в будние дни, когда пусто. И Вика резвилась в своё удовольствие. В Канаде люди не так строги к детям, как в России. И никто не обращал внимания, не делал замечаний. Да и к аутизму там привыкли и всегда стараются поддержать родителей таких ребятишек, не глазеют, не осуждают, не предполагают, что они алкоголики или наркоманы, или что их Бог наказал за плохой поступок. Это один из больших плюсов страны – отношение к больным и их близким. И одна из причин, по которым Ирина, любя Родину, не чувствовала себя вправе уезжать из Канады. Надо жить там, где дочери лучше, а не тебе.

Вдруг сзади кто-то тронул за плечо.

– Вы ребенка к мощам Георгия Победоносца приложите, и всё пройдет. Он защищает от тёмных сил, – сказала та самая молодая девушка из церковной лавки, которая продала ей книжку в ларьке.

– А у вас тут есть мощи Святого Георгия? – удивилась Ирина.

– Есть. Вон там, – указала рукой девушка в один из углов храма. – У нас и храм – в честь Георгия Победоносца.

Ирина поймала дочку, и подтащила её, хохочущую и норовящую не идти, а волочиться по гладкому полу, к мощам – маленькой частичке, лежащей под стеклом.

И вдруг наступила тишина. Ладошка ребенка была прижата к стеклу. Сверху, придавливая, лежала рука матери. Девочка замерла, как остолбенела. Прошла минута, две, три... Минуты шли, девочка молчала, опустив головку. Стояла смирно, столбиком. Прошло, вероятно, минут пятнадцать, и Ирина устала. Взяла дочку за руку и повела к выходу.

Обернулась. Все смотрели на них. Тоже потрясённые. Ирина кивнула им и, пряча навернувшиеся слезы, вышла.

Всё срослось. В Москве она не пожелала молиться иконе Св. Георгия, сочла его неспособным помочь. Вот и поменяли ей Высшие Силы квартиру – дали в Самаре ту, что рядом с храмом в Его честь. И доказали всю Его власть... Власть над невидимым и тёмным, что носится вокруг каждого человека. Пытается уловить его, соблазнить, смутить, расстроить, лишить сил...

Вика шла рядом с матерью – послушная, серьезная.

– Прости, мама, – вдруг произнесла дочка.

Ирина остановилась. Обычно дочь говорила только отдельные слова, и только если что-то хотела. “Гулять”, “сыр”, “тортик”, “спать”, “купаться”, ну и так далее. И ещё она, самозабвенно любя мать, не называла её мамой. Так у многих аутистов. Они очень привязаны к матерям, но слово “мама” – не из их лексикона.

Ирина присела на корточки и переспросила сдавленным голосом:

– Ты говоришь, “прости”?

– Прости, – повторила дочь.

– Доченька, мне не за что тебя прощать, ты самая лучшая! – произнесла Ирина, крепко обнимая фигурку в розовом пуховичке. – Ты очень хорошая, добрая девочка, ты мое счастье!.. Ты рисуешь хорошо, настоящая художница! Ты... ты красивая, умная!

Ребёнок рисовал плохо, но верил, что рисует хорошо, радовался, когда мать хвалит. И запоминал с трудом. Стихи – быстро, наизусть целые поэмы. А цвета – никак. И цифры – никак.

Потом они пошли в “Блинку”. Девочка повеселела и уплетала блинчики со сметаной за двоих. А Ирина пила чай с чабрецом (вот ведь прелесть, что в России в кафе подают чаи с травами и ягодами, а не софт-дринки!), и впервые за долгое время была счастлива.

Поверила ли она, что аутизм, эпилепсия и другие неординарные состояния мозга – козни бесов? Нет. Так и глубоко верующие, православные врачи и психологи, многие не считают. Тем более, если всевозможные аппаратные исследования показывают вполне материалистические причины отклонений – внутричерепное давление, отеки, опухоли, травмы родовые и прочие... И особенно, если учесть, что медицинские препараты часто помогают улучшить состояние, а порой и вернуть здоровье. С потусторонней силой вряд ли справишься таблетками.

Ирина увидела другое. Что Небесные Силы состоят с человеком в непрерывном общении. Если он сам того захочет. Они услышали её неверие в одного из представителей Воинства... И – доказали ей. Значит сочли её веру в святого важной, не пренебрегли ею.

Жить стало не так страшно. Если Он, Бог, есть – это всё меняет. Это делает крест легче. Это наделяет его смыслом. И предвещает счастливый исход. Не здесь, на земле, так там...

А если есть Святой Георгий, значит и «там» непременно есть.

***

Через несколько дней вспомнила вдруг Ирина, что в России есть старцы. Коих она никогда не видела. А зря. Может, что присоветуют. В храме сказали, что старец живет за городом, в деревне, и время от времени приезжает в другую церковь, в центре города. Но никто не знает, когда, так как телефона у него нет. А приезжает он всегда к исповеди и причастию.

Как готовиться к причастию ей объяснил юноша лет шестнадцати. Стоял в толпе прихожан, слышал её разговоры, и как-то же понял, что надо женщину, которая ему в матери годится, просветить. «Перед причастием надо несколько дней поститься, хотя бы три», – пояснил.

Ирина до этого не постилась. Не верила, что Богу есть дело до того, что она ест. Cчитала, что пост люди придумали. Потому – игнорировала. А тут – попостилась. Было нелегко и чуть обидно – в России вкуснющие продукты! И есть такие, каких в Канаде она не видела никогда – топленое молоко, например. И фрукты с овощами здесь имеют запах, и совсем иной – не резиновый – вкус. Канада-то – передовик по биотехнологиям, по тому как скрещивать клубнику с пауком, чтобы клубника была крепкая. Как нить у паука.

Ирина постилась всю неделю, а в субботу поехала с дочкой в тот храм, куда может приехать старец. Всю дорогу вопросы в голове гоняла. А вопросов, как обычно, было два: кто виноват и что делать? И ещё у неё был один вопрос про свою личную, разрушенную семейную жизнь. Про брак свой венчаный.

В храме шла служба. А после народ выстроился в очередь на исповедь. Ирину с ребенком пропустили вперед. «Не то что в Канаде», – снова отметила она. И вот предстал перед ней священник. Мужчина лет тридцати пяти. Русые волосы, русая борода. Гармоничное лицо. Королевич Елисей.

На исповеди Ирина была впервые. Не знала, с чего и начать. С опаской посмотрела батюшке в глаза. «Что говорить?» – спросила.

Елисей улыбнулся: «Впервые?» и сам перечислил несколько грехов, спросил — её ли?

Она кивнула. И сказала: «А у меня вопрос».

Он показал, что готов слушать.

– Я в девяностые уехала в Канаду, – быстро заговорила Ирина. – Из Казахстана, насовсем. В Канаде влюбилась. В мусульманина. Вы не подумайте, он не из тех, что в белых хлопковых штанах, сланцах и с бородой. Нет, образованный, светский человек. Умный, привлекательный. И, знаете, мне показалось, что он христианин… На фильме «Страсти Христа» я видела слёзы в его глазах. А когда я с ним заходила в церковь, он ставил свечи вместе со мной и за моей спиной крестился – я подглядывала. Но я напрямую никогда не спрашивала – в их стране за перемену веры казнят… Так вот, он сделал предложение, я согласилась, и в ответ предложила венчаться. Он был «за». И вот у нас уже намечен день свадьбы, ресторан заказан, и я позвонила нашему самому уважаемому в городе русскому батюшке, а он сказал, что венчать нас не будет, так как жених мусульманин – это раз, и дело в Рождественский пост – это два. И вот тут я… дерзкая, наглая... решила идти в обход. Позвонила молодому священнику, с которым была на дружеской ноге, и попросила нас обвенчать. А он не сильный был как священник, его потом из церкви выгнали – не из-за меня, за другое. Ну, в общем он только и спросил: «Вы любите друг друга?». И обвенчал нас.

Ирина видела, как росло удивление на лице собеседника, но быстро продолжала:

– Я не понимала смысла поста. Я считала его придуманной людьми традицией. Ненужной. Ведь какое дело Богу до того, ем я мясо или нет? Это сейчас я понимаю, что Христос принял за нас страдания, и постом мы показываем, что тоже готовы хоть от каких-то удовольствий ради него отказаться… А потом у нас с мужем родилась дочь. И в три года выяснилось, что у неё аутизм. Муж испугался и ушел... А я позже прочитала в старых православных источниках, что «дети, зачатые в пост, рождаются безумными»… Но вопрос у меня не об аутизме. Вопрос у меня такой: я замужем или нет? Мы официально разведены, но на венчании я клятву давала всегда быть мужу верной. Клялась всерьёз. И теперь не могу понять, настоящим было наше венчание или нет? С одной стороны, я воспринимала его как настоящее, с другой стороны – если с мусульманином и в пост, против правил, может, оно – не считается? Я от мужчин шарахаюсь, греха боюсь. Три года одна живу, как монахиня. Мне не трудно, настроение не то, чтобы о мужчинах думать, но просто на будущее хочу знать: я замужем или нет?

Священник выглядел растерянным. Он смотрел на неё озадаченно и весь его вид сообщал: ну ты, девка, и наворотила делов!

– Я не знаю, – развел он руками. – Честное слово, не знаю…

Сзади переминалась с ноги на ногу очередь, и, прошептав «извините», Ирина отошла. На душе было муторно. Действительно, откуда священник может знать, что тут делать, когда впервые слышит такую ахинею? И наделала она эту ахинею в своей жизни сама. Могла окрестить жениха, могла отодвинуть свадьбу. Но с детства была своенравной и дерзкой. Вот и поплатилась. За что еще её Бог наказал, коли никого она в жизни не обворовала, не предала, многим помогла, и продолжает помогать? Вон в Самару всегда чемоданы добра тащит, раздает врачам, медсёстрам. Не взятки, а просто так. Чтобы Родине помочь.

Вспомнился последний год перед тем, как у дочери диагностировали аутизм. Всё было славно. Муж любил, работа приносила удовольствие и признание, денег даже излишек. Ехала как-то по дороге, смотрела на великолепие канадских лесов, и думала: разве так хорошо бывает долго? Вот у неё уже долго всё изумительно. И это странно. Жизнь должна быть полосатой. И сколько ещё продлится это счастье? Навсегда-то не может быть. Странно ей всё же было такое благополучие, интуиция подсказывала – что-то не так… Было ощущение, что она под невидимым колпаком, и сверху Кто-то на неё внимательно смотрит. Не всегда смотрел, а именно сейчас обратил внимание… После очередной её благотворительной акции. Когда она собрала 36 больших коробок добра для отправки в Манитобу, одиннадцати ребятишкам, у которых погибли родители, и которые теперь упали на плечи дяде и тёте. Родители, русские немцы, погибли в аварии. По нашей дурной привычке, ехали не пристегнувшись. И вот Ирина подняла общину на помощь, договорилась с компанией по перевозкам, и сиротам отвезли гуманитарную помощь.

И будто что-то щелкнуло на небесах. Будто кто-то обернулся на неё и посмотрел… В жизни наступило затишье и благоденствие. Благие дни. И опять же, много позже, в православных источниках, которые Ирина вовсю читала для утешения, она встретила слова, что перед тяжким испытанием Бог всегда дает благодать. Месяцы, недели, дни безоблачного счастья.

Так командование перед смертным боем отправляет солдата на несколько дней на побывку домой.

***

Старец на этот раз не приехал в храм. Ирина причастилась сама, причастила дочь, и пошла к выходу. Взглянула в сторону – церковная лавка с книгами. И сразу, издалека, Ирина увидела эту книгу. «Жало в плоть или Почему Бог не исцеляет?» Подошла, полистала. Автор — православный психолог.

Купила книжку.

А потом, уложив вечером дочку спать, села читать. И читала до утра, не отрываясь. Только температура повышалась, и лицо всё больше и больше разгоралось радостью. В книге не было ответов о её венчании, а были – о болезни ребенка. О том, что это не за что-то, не наказание (а с наказанием она не соглашалась! Вон у Чикатило дети здоровые, а уж она-то не хуже него!), а испытание. Крест, который Бог дает не врагам, не провинившимся, а где-то даже и напротив – тем, кто достоин Царствия Небесного, но не до конца ещё свободен от грехов. И с помощью болезни, которую Он посылает самому ли человеку или его домочадцам, Бог улучшает, помогает избавиться от того, что закрывает путь в вечную жизнь.

Получалось даже, что крест дается лучшим. На кого Его взгляд упал, и кто Ему не безразличен. Это удивило и несказанно обрадовало. Ирина ушла на кухню, чтобы не разбудить дочь, и там, обхватив себя за плечи, ходила взад и вперед, то плача, то смеясь.

Неужели?!. Неужели всё не зря? И к лучшему? И этому будет конец, пусть не в земной жизни, а после, но тем не менее, the end, который happy?!

И она, Ирина, вовсе не несчастная, которой по голове прилетело просто так, ни за что, а страдание её имеет смысл?

Она вспомнила, что многие святые стали таковыми после мучений, которые безропотно перенесли. И поняла: да, страдание куда легче перенести, если в нем заключен смысл. Разрушают бессмысленные муки.

Вспомнила также, что на каком-то православном сайте прочитала: монахи, самые продвинутые из них, просветленные, даже печалятся, когда у них нет болезней. Боятся, что Бог забыл о них, коль не дает креста.

Это имел в виду автор или нет, но Ирина поняла прочитанное именно так. И восстала из пепла, и утром даже не выглядела измученной бессонной ночью, а была бодра, и смеялась, дурачилась с дочкой. А девочка, увидев маму смеющейся, пришла в восторг. И улыбалась, заглядывала в глаза, пальчиками растягивала её рот в улыбке, и требовала: «Хахаха».

***

После поездки в Самару Вика сильно улучшилась: стала внимательнее, усидчивее, а стало быть, Ирина смогла с ней заниматься. И это сразу же начало приносить плоды… Вика уже здоровалась и прощалась, отвечала на вопрос посторонних как её зовут, стали появляться предложения из двух слов. Она всё еще не играла со сверстниками, но уже стала подходить к детям и смотреть, что они делают, улыбаться им.

Ирина не знала, какие врачи помогли ребенку – земные или небесные. Она просто любила их всех. А ответ на свой вопрос настоящим ли было её венчание, она все-таки нашла. В одной православной книге было написано, что все обеты, которые даются с верой, настоящие. «Значит, буду жить одна», – поняла.

Так и жила: работала, лечила, развивала дочку, а ту дверцу, за которой у женщин мечты и надежды на личное счастье, закрыла, и подпёрла большим дрыном – чтобы больше не разочаровываться. Гвоздями заколотила.

«Дура ты, дура! – кричала мать. – Он подонок, предатель, а ты ему верность хранишь?»

– Не ему, – в который раз устало отвечала дочь. – Обеты-то нельзя нарушать.

Мать приходила в отчаянье: «Годы-то идут!»

И вот же чудеса: через два года бывший муж стал появляться по выходным – навещать ребёнка. Потом стал забегать и в будни – помогать. А вскоре Ирина заметила, что он влюблён. Глаз не сводит.

Приходил, чинил, прибивал, в рестораны водил, дочку – гулять, в бассейн, на конях кататься. Покупал им билеты в Россию – лечиться, на Кубу – отдыхать. Цветы и ювелирку дарил. Продукты носил. И Ирина вспомнила, что когда развелась с ним, увидела сон: муж выходит из воды, и грудь у него вся в блестящих капельках, которые, если приглядеться – маленькие крестики. Ещё тогда она поняла, что он, видимо, совершит множество христианских поступков.

Так и вышло. Другим вернулся.