Пётр ЛЮБЕСТОВСКИЙ. Рассказы «Аисты», «Отрезанный ломоть»

На илл.: Художник Александр Золотых

Аисты

Деревня Любовка умирала медленно. В своё время она была большой и живописной, с добротными хатами, спрятавшимися под сенью вековых лип, клёнов и берёз. Глубокий овраг разделял деревню на две части, а у подножья оврага весело журчала речушка, поросшая по берегам кудрявыми вётлами, лозняком и черёмушником.

За последние четыре десятка лет деревня полностью утратила свой былой облик. Молодёжь давно сбежала в город. Покидали деревню и люди старшего поколения: одни, кто покрепче, перебирались на центральную усадьбу, другие пополняли старый деревенский погост, уходя на вечный покой. Незаметно деревня превратилась в забытый богом хутор в десяток дворов, в которых доживали свой век старики и старушки.

Главной проблемой для жителей Любовки было топливо. Чтобы пережить холодную зиму, люди старались загодя запастись дровами. Приобретение дров на стороне обходилось старикам дорого, поэтому они стали нанимать заезжих мужиков валить на дрова вековые деревья, которые много лет украшали деревню и защищали её от стихийных бедствий. Постепенно деревенские хаты оголились, оказались на юру, открытом всем ветрам, и смотрелись жалко, сиротливо.

По весне в Любовку прилетали аисты. В былые годы они селились на могучем тополе в бывшей дворянской усадьбе. Но в одну ненастную осень разбушевавшийся буран обрушил на тополь всю свою мощь. Старое дерево, в три обхвата, не устояло под напором стихии, рухнуло и развалилось на части.

Аисты долго искали себе новое пристанище, но не нашли ничего лучше, как соорудить гнездо на электрической опоре возле хаты бабки Арины, которую в деревне все звали Терешихой.

Бабка Терешиха не могла нарадоваться неожиданным гостям. Гордость распирала старушку, что красавцы-птицы выбрали столб у её неказистой хатки. Терешиха жила одна. Её муж, Григорий Терехов, во время службы на границе участвовал в бою с китайцами, напавшими на остров Даманский на реке Уссури, где и получил тяжёлое ранение. После госпиталя был комиссован и вскоре покинул этот мир. Единственный сын Юрий, надежда и опора матери, окончил военное училище, служил на Кавказе, брал штурмом Грозный, и погиб в жестоком сражении на площади Минутка.

Терешиха долгое время работала техничкой в школе, а когда школу закрыли пошла в полеводческую бригаду. Как и все жители деревни, получала небольшую колхозную пенсию. Ещё немного ей доплачивали за погибшего сына. Часть пенсии старушка тратила на продукты, лекарство и дрова, немного откладывала на похороны, а на оставшиеся деньги кормила всякую живность, прибившуюся к ней во двор – привечала приблудных собак, кошек, раненых зверюшек.

Каждое утро бабка Терешиха с радостью наблюдала, как трудяги-аисты работали с темна до темна, стараясь надёжно обустроить своё гнездо. Когда гнездо было готово, возле бабкиной хаты неожиданно появилась автовышка и двое крепких мужиков. Терешиха не на шутку заволновалась, увидев нежданных гостей.

И каково же было её удивление, когда те установили подъёмник у электрической опоры, поднялись наверх и принялись вилами сбивать гнездо со столба. Бабка не выдержала, заплакала в голос:

– Христом богом прошу – не разоряйте гнездо. Люди вы или звери? Чем вам помешали эти благородные птицы? Господь не простит вам такое злодеяние и накажет за вашу жестокость, – причитала она, стоя у опоры.

Изрядно повозившись, электрики поняли, что гнездо представляет собой монолит, и из их затеи ничего не выйдет. Мужики вынуждены были успокоить старушку:

– Не шуми, мать, мы только ветки свисающие уберём, чтобы они не касались проводов. Жалоба поступила, что в непогоду случаются замыкания на линии, и свет в деревне мигает.

Бабка Терешиха пыталась каким-то образом помочь аистам, подкормить их, но гордые птицы не принимали подарков от старушки и трудились без роздыха, добывая на болоте у реки корм для себя и трёх птенцов. А когда птенцы подросли, старушка, сидя на скамеечке у дома, наблюдала, как родители ставили на крыло своих детёнышей, а потом готовили их к длительному перелёту в тёплые края.

В конце сентября все перелётные птицы стали сбиваться в стаи, кружили над полями, разгуливали по жнивью, лакомились опавшим зерном, запасались силами перед дальней дорогой. Закружили над деревенским домом и аисты, прощаясь с бабкой Терешихой. Старушка провожала их, как близких родственников, до самой околицы, и долго махала рукой, утирая слёзы кончиком платка.

После отлёта птиц резко похолодало, утренники стояли зябкие, стылые, траву добела укрывал серебристый иней.

В один из холодных октябрьских дней Терешиха пошла на колодец за водой и встретила там соседку бабку Стефанию, бывшую почтальоншу, которая сообщила ей новость:

– К Лидке Гапонихе во двор прибился раненый аист. Дед Артём видел, что перед отлётом на юг утром стая поднялась из-за реки, и молодой аист зацепился за электрический провод, повредил крыло. Стая покружила над ним и улетела, а он остался зимовать здесь. Больной, голодный аист кое-как добрался до ближайшего сарая, чтобы покормиться с курами, но скряга Гапониха не дала ему даже поесть и выгнала на мороз. А ведь накормить – что человека, что птицу, что животное, это святое дело. Уж не твой ли это аист? – поинтересовалась Стефания.

– Кто его знает, может, и мой, ведь они все похожи друг на друга, – задумалась Терешиха. – Да это и неважно. Важно, что это живая душа. И где он теперь, бедняга, мыкается? Может, его уже и в живых-то нет, – опечалилась старушка.

– Лариса Лёвушкина видела, как Гапониха гнала его хворостиной со двора. Сходи к ней, может, Лара что-то прояснит, – посоветовала Стефания.

– Нет, вначале к Гапонихе зайду, в её бесстыжие глаза гляну, спрошу, как она больную птицу не пожалела – отправила на верную смерть, – ответила Терешиха.

Лидку Гапониху в деревне не любили. Дородная баба всю жизнь проработала продавцом в сельмаге, пока его не закрыли. Была она завистлива, скупа, хитра и так ловко обсчитывала покупателей, что те только могли догадываться о мошенничестве. Даже в страдную сельскую пору, когда каждые руки в деревне были на счету, Гапониха ни разу не помогла колхозной бригаде в поле, и уж тем более на ферме. А после закрытия магазина стала приторговывать самогоном, чем ещё больше вызывала недовольство у деревенских баб.

И муж Лидкин, Андрей Гапонов, сколько его знали в деревне, всю жизнь прикидывался хворым, в бригаду не ходил, работал сторожем на ферме, а на собственной усадьбе пахал во весь хомут. Кроме того, Гапонов был нечист на руку – тащил всё, что плохо лежит. За что и поплатился – деревенские мужики поймали его с поличным, когда он воровал комбикорм на ферме, и порядком отметелили. Гапон, как его звали в деревне, после этого не на шутку захворал и вскоре отдал богу душу.

– Что же ты, Лида, не по-людски, бездушно обошлась с больным аистом, не накормила, не приютила, а прогнала со двора на мороз? – спросила с порога Гапониху бабка Терешиха.

– А зачем он мне нужен? Что я его зиму кормить буду? От него никакого прока. Это ты у нас жалостливая, всех калек к себе тащишь. Вот и забирай к себе, лечи и корми, – проворчала Гапониха.

– Эх ты, мелкая душонка, жизнь прожила, а ума не нажила. Не видала ты паленой совы. Твоя жестокость боком выйдет, – бросила напоследок Терешиха.

К Ларисе Лёвушкиной она шла со слезами на глазах. Обидно ей было за односельчанку Лидку Гапониху, проявившую такую бессердечность к попавшей в беду птице, приносящей людям радость, облагораживающей нелёгкую деревенскую жизнь. «К людям ведь потянулся больной аист в надежде, что ему помогут, спасут. Да вот ошибся адресом…»

Лариса встретила бабку Терешиху у дома.

– Арина Андреевна, а я к вам хотела идти, чтобы рассказать, как Гапониха  обошлась с аистом. Когда увидела, что она гонит его со двора, я бросилась за ним, но он спустился к реке и спрятался в кустах, – с волнением поведала бывшая завфермой, сердобольная женщина лет шестидесяти, с малолетства познавшая много горя, оставшись круглой сиротой.

– Ума не приложу, где его теперь искать. Пропадёт ведь на морозе, – тяжело вздохнула бабка Терешиха.

– Не переживайте вы так сильно, – посочувствовала Лариса. – Может, он ещё жив. Давайте вместе искать.

Женщины обследовали кусты у речки, заглянули на болото, а потом отправились на старый полуразрушенный скотный двор, где и нашли забившегося в солому аиста, едва подававшего признаки жизни.

Аист не сопротивлялся, когда Лариса подхватила его на руки. Недолго думая, она стащила со своей головы тёплый платок и укутала им аиста, дрожащего от холода.

– Слава богу, живой, а сердечко-то как трепыхается у бедняги. Напугала его Гапониха, вот и опасается людей, – прижимала к груди большую смирную птицу Лариса.

Аиста принесли к бабке Терешихе. Первым делом бедолагу отогрели, дали тёплой водички, толчёной картошки, каши из отрубей. Затем осмотрели ранку, промыли, обработали марганцовкой, мазью Вишневского.

Терешиха назвала аиста Тимкой. Прошла неделя, другая. Тимка ожил, важно расхаживал по двору, знакомился с его обитателями, и вскоре стал своим на бабкином подворье. Охотно кормился с её курочками и повсюду следовал за своей спасительницей. Так и пережил зиму в тёплом сарае.

С первым теплом в деревню вернулись аисты, стали обустраивать гнездо. Тимка, услышав знакомый клёкот, бросился навстречу сородичам.

А вскоре старушка заметила, как Тимка обрёл себе пару. Приятно ей было наблюдать, как пара совершала пируэты, как птицы ласкались и льнули друг к другу, а затем стали искать место, где соорудить гнездо.

Бабка с горечью думала, что ей скоро предстоит разлука с питомцем – новая пара улетит из деревни. Старушка знала, что обычно в деревне селится только одна пара аистов.

И каково же было её удивление, когда тёплым апрельским утром она увидела, что молодая пара облюбовала себе электрическую опору у бывшей колхозной фермы.

С той поры каждое утро Терешиха совершала прогулки в другой конец деревни, опасаясь, что кто-то помешает новой паре построить гнездо. Заметив свою спасительницу, Тимка тотчас спускался на землю, быстро подбегал к ней, тёрся длинной шеей о её ногу и сопровождал старушку по дороге домой. Рядом следовал другой аист. Бабка приносила им гостинец – угощала свежей рыбкой, гладила по голове и приговаривала:

– Живите, мои милые красавцы, с верой в людей. Пускайте на свет потомство. Не забывайте нашу Любовку. Прилетайте каждую весну. Приносите добрые вести. Вот этой весной кто-то решил строиться в бывшей дворянской усадьбе. Говорят, что новый фермер объявился. Видно, приглянулись ему наши места. Даст бог, деревня будет жить.

Все деревенские жители радовались новым обитателям, которые украсили их скромный, богом забытый уголок, и словно вдохнули в людей новые жизненные силы.

Главной темой, которую обсуждали бабы в ожидании автолавки у бывшего колхозного клуба, была история о спасённом аисте.

И только Гапониха ходила в автолавку темнее тучи. Её и раньше не жаловали в деревне, а после жестокого обращения с больным аистом люди вовсе объявили ей бойкот – никто с ней не здоровался. Вскоре она собрала свои манатки и укатила к дочке в город.

Гапониха не хотела окончательно порывать связь с малой родиной, надеялась сохранить свой деревенский домик под дачу. Но в одну ненастную ночь случилась гроза, молния ударила в её хату, и та вспыхнула, как спичка. Никто не бросился спасать пустое жильё, и оно сгорело дотла.

С той поры Гапониха забыла дорогу в деревню и не показывала глаз даже на деревенский погост, где покоились её родители и муж Гапон.

Отрезанный ломоть

Судьба забросила белоруса Олега Захаревича в наши края незадолго до распада Советского Союза.

Неподалёку от рабочего посёлка, окольцованного корабельными соснами, Олег проходил срочную службу в батальоне внутренних войск МВД по охране важного государственного объекта. Во время увольнения сержант познакомился с местной красавицей и крепко подружился с ней. А когда пришла пора увольняться в запас и покидать чудесный уголок, где проживало самое прекрасное и нежнейшее создание по имени Марина, Олег не в силах был расстаться со своей любимой и сделал девушке предложение.

Марина откровенно призналась другу, что любит его, но выйдет замуж при условии, что Олег непременно останется на её малой родине, в её живописном посёлке, пропахшем янтарными соснами и лесными травами.

– Будем жить пока у моих родителей. Они примут тебя хорошо, вот увидишь, – заверила любимого Марина.

– Я не против, но поймёт ли меня моя мама, которая все силы вложила, чтобы поднять нас с сестрой в одиночку, после гибели отца на границе, – ответил Олег.

Родители Марины действительно приняли Олега как родного сына и порадовались за дочь, что нашла такого замечательного парня: покладистого, трудолюбивого, скромного и к тому же красавца.

Накануне свадьбы Олег повёз невесту на родину, в знаменитое белорусское Полесье, чтобы показать избранницу матери и получить от неё благословение на брак.

Мать и сестра Олеся встретили молодых тепло, по-родственному. Но когда узнали, что у Олега есть намерение остаться жить в России, глубоко опечалились. Масла в огонь подлила сестра:

– Вот и всё, мама. Твой любимчик, на которого ты так рассчитывала, отныне отрезанный ломоть. Напрасно ты ждала, переживала, ночи не спала: как там Олежек, как его здоровье, скоро ли вернётся? А Олежек думал не о тебе, не об отчем доме, а о своей Мариночке. И захворала ты только из-за этого. Видно, сердце твоё подсказало, что не дождёшься ты теперь своего любимого сыночка домой.

В ответ мать сокрушённо покачала головой, уронила слезу.

Провожая Олега и Марину, мать горько плакала, а молодые, как могли, утешали её. Распрощались холодно, и Олег понял, что никто из близких родственников на свадьбу не приедет.

Так и случилось. Ни мать, ни сестра не откликнулись на приглашение. Олег переживал. Его заполняла обида, боль, печаль, но рядом была Марина – чуткая внимательная, отзывчивая, готовая разделить с ним любую беду.

Когда встал вопрос о будущей работе, Олег поделился с Мариной, что военная служба была ему не в тягость, и он хотел бы продолжить служить по контракту в своей воинской части и поступить учиться на заочное отделение юридического института. Марина одобрила желание мужа.

В батальоне Захаревичу временно предложили должность кинолога с последующим переводом на более высокую должность. Несколько месяцев он усиленно готовился к поступлению в вуз и вскоре успешно сдал экзамены на юридический факультет университета.

Олег постоянно думал о матери и сестре, слал им поздравления и подарки к праздникам и ко дню рождения. Во время очередной поездки домой узнал, что здоровье матери пошатнулось. Олег определил её на лечение в местный профилакторий, достал нужные лекарства. Отпуск он старался по возможности проводить у матери – помогал заготавливать дрова, убирать урожай, но в гостях подолгу не задерживался. То срочно отзывали на службу, то сессию надо было сдавать, то Марининым родителям требовалась его помощь.

Всякий раз, уезжая от матери, Олег чувствовал её немой укор. Однажды, когда они с Мариной заглянули к ней проездом, мать не выдержала, сказала:

– Сынок, я ждала тебя на весь отпуск, а ты вновь приехал на несколько дней. А как я любила тебя, Олежек, как жалела, как берегла, как ждала со службы. Ты ведь так похож на своего отца, погибшего в Афганистане. Олеся всегда замечала, что я уделяла тебе больше внимания, и теперь попрекает меня этим. И она права – я вырастила сына, а его забрали чужие люди, пригрели у себя под боком…

– Разве они чужие, мама? Теперь это наши близкие родственники. И Россия для меня вторая Родина – там моя семья, друзья, работа, учёба. Всё у меня складывается хорошо, и тебе бы порадоваться...

– Чему радоваться-то, сынок, одиночеству и беспомощности?

– Мам, ты же не одинока. Рядом Олеся, она позаботится. Закончу учёбу – буду чаще навещать и помогать.

– Да, видно, права Олеся – отрезанный ты ломоть. Я так рассчитывала на тебя, на твою помощь в старости, а теперь голову прислонить некуда. Видно, придётся кланяться непутёвому зятю – редкому бездельнику и запойному пьянице.

– Мам, я скоро получу квартиру и тогда мы с Мариной предложим тебе переехать к нам, а пока надо потерпеть и положиться на Олесю – она тебя не бросит. Зять – это ненадёжно – не стоит ему кланяться.

– Ты в своём уме, сынок? Как я брошу свой угол и поеду искать ветра в поле? Оставлю дочь и поеду к невестке? Да надо мной люди будут смеяться. Нет, пока на своих ногах и в своей памяти, буду доживать свой век здесь, как бог даст – в трудах, заботах и болезнях.

Олег был уже офицером, заместителем начальника штаба, когда тяжело заболела мать. О том, что мать находится в трудном положении, ему сообщили соседи. Захаревич срочно взял краткосрочный отпуск и выехал в Беларусь, в деревню.

То, что Олег увидел, потрясло его до глубины души. Мать лежала в сыром, нетопленном доме. Она не вставала уже вторую неделю. Жалко было смотреть на постельное бельё не первой свежести, остатки скудной пиши на стуле у кровати и ворох каких-то лекарств. От соседей Олег узнал, что Олеся на ночь оставляет мать одну, а дом закрывает на замок.

Мать сквозь слёзы рассказала сыну, что после его последнего отъезда слегла – отказали ноги. Дочка сразу же заявила, что ухаживать за ней не будет: пусть ухаживает её любимчик – сыночек Олежек. Но пенсию забирала исправно. Взамен приносила сухой паёк. Иногда забегали внуки, приносили продукты. Выручали соседи – навещали, подавали воду, еду, топили печь, грели чай. В этот трудный период даже бестолковый зять сжалился над больной тёщей – предлагал ей перебраться в их дом на жительство. И внуки были не против, чтобы бабушка жила с ними. А вот дочь Олеся гнула своё:

– Ухаживать за больной не буду. Пусть её сыночек любимый на себя обузу берёт. Мать его холила, боготворила, а я была на правах падчерицы. А теперь беспомощная мать, зная, что сын – отрезанный ломоть, хочет связать меня по рукам и ногам. Нет, из этого ничего не выйдет. Пусть вызывает любимого сыночка, чтобы он обслуживал мать.

Олег осознавал, что призывать сестру к совести, убеждать, чтобы изменила отношение к больной матери, – бессмысленно: разбуженная совесть просыпается хмурой и злой. Надо принимать кардинальные меры и спасать мать. Он позвонил Марине, попросил срочно приехать. И жена тотчас примчалась в Полесье.

Супруги совещались недолго и тут же объявили о своём решении матери: они перевезут её в Россию, будут ухаживать за ней, лечить у хороших специалистов, сделают всё, чтобы поставить на ноги. И она останется жить с ними столько, сколько пожелает.

Мать, тронутая таким участием, уронила слезу:

– Не плачьте, мама, – успокоила её Марина. – Мы рассчитываем вскоре получить квартиру, а пока живём в доме без удобств, тесновато у нас, но заботой и вниманием вы обделены не будете.

– Это самое главное, детка, – ответила сквозь слёзы женщина. – А что нет удобств, что тесно – мне, деревенской женщине, не привыкать. В тесноте, да не в обиде. Только бы не обижали. Однажды я услышала по радио передачу о мальчишке-сироте из приюта. Его пришли усыновить богатые родители. Они сказали ему: «У тебя будет большой дом, красивые игрушки, вкусная еда». Он ответил, что это всё ему не нужно. «А что же тебе нужно?» – удивилась богатая чета. «Чтобы меня любили», – ответил мальчик. Мне тоже больше ничего от вас не нужно, кроме заботы и доброго отношения. Признаться, не ожидала я такой помощи от тебя, своей невестки. Видно, ангельская у тебя душа. Не зря Олег так прикипел к тебе, словно околдованный. А вот для родной дочери я стала обузой…

Поставить мать на ноги было непросто. Всё, что удалось скопить на ремонт и обстановку будущей квартиры, было пущено на лечение и на усиленное питание родного человека. Помогали друзья-сослуживцы, не раз выручали в трудную минуту. И благодаря хорошим специалистам, а главное любви и заботе близких людей, случилось чудо – мать встала на ноги. Она передвигается с палочкой, обслуживает себя сама и ещё помогает сыну и невестке по дому, приглядывает за внуками, водит их в садик и ходит в магазин.

Как-то она призналась сыну:

– Я очень испугалась, что ты отправишь меня в дом престарелых, когда увидел меня совсем беспомощной. Я тогда плакала, молилась день и ночь, чтобы ты сжалился надо мной и не дал умереть в одиночестве.

– Ну что ты, мама. У меня этого и в мыслях никогда не было. Дети в вечном долгу перед своими родителями и обязаны заботиться о них всегда, особенно в старости и болезнях. Иначе их дети обойдутся с ними так же, как они когда-то обошлись со своими родителями.

– Спасибо, сынок, что ты и Марина понимаете это и сочувствуете мне, – всплакнула мать.

– Мам, не плачь. Всё будет хорошо. Мы теперь всегда будем вместе. Один знакомый рассказал мне потрясающую историю. Он решил отвезти на машине отца-старика в дом престарелых. Посадил на скамеечке у входа и пошёл оформлять документы. Вернулся и застал отца плачущим. Сын решил, что отец не хочет жить в казённом доме, и стал его утешать, мол, тут тебе неплохо будет. А отец поднял залитое слезами лицо и с горечью сказал: «Я не о том плачу, сынок. Я плачу, когда вижу, как мало в этом парке выросло деревьев с той поры, когда я привёз сюда и оставил своего отца!» «Садись в машину, отец! Поехали домой», – сказал сын. И больше никогда не помышлял о том, чтобы отправить отца в богадельню.

– Господи милостивый, дай вашей семье счастья за доброту вашу, за ваше человеческое отношение ко мне, за вашу заботу и внимание. Очень хочу пожить ещё хоть немного, чтобы дождаться, когда у вас будет своё жильё, когда подрастут ваши детки – мои внуки.

В том же году Захаревичи получили просторную квартиру с отдельной комнатой для матери, с видом на сосновый бор и красивое озеро, заросшее жёлтыми кувшинками.

В свободную минуту, управившись с делами, мать Олега выходит на лавочку у подъезда, где собираются старушки обсудить последние новости. Когда речь заходит о детях, она не может удержаться и рассказывает им о том, какие у неё замечательные сын и невестка, как многим она им обязана. А про дочь молчит, не упоминает. Она пыталась несколько раз связаться с Олесей, узнать о её жизни, о внуках, но дочь хранит молчание.

Дочь для матери – незаживающая сердечная рана. «Может, я, действительно, обделила её любовью, что она стала отрезанным ломтем?» – казнит себя мать.