Пётр ЛЮБЕСТОВСКИЙ. Сиротка
Рассказ / Илл.: Сергей Жуков
Старый лесник Михаил Егорович Михалёв объезжал верхом на лошади свой участок и неподалёку от лесного кордона обнаружил на траве свежий кровавый след.
– Ах, мать твою, опять браконьеры самовольничают, – спешившись, выругался в сердцах старик. – А подранок никто иной, как лось-трёхлеток, – определил опытный лесник, взглянув на следы.
До Михалёва доходили слухи, что в село Азобичи, к главе местной администрации стали наведываться чиновники из района – большие любители охоты. «Это их рук дело, местные на такую дерзость не способны, – с горечью подумал лесник, направляя лошадь по следу раненого зверя. – И где на них управу искать?»
Гнедая кобыла Лыска встревожилась, зафыркала, застригла ушами, и лесник понял, что лошадь учуяла мертвечину. Проехав ещё сотню метров, Михаил Егорович наткнулся на разделанного лося. В кудрявом кусте орешника лесник обнаружил останки животного, над которыми неистово звенел рой крупных сизых мух.
Старик не спал всю ночь – ворочался с боку на бок, кряхтел, тяжело вздыхал. В памяти всплыл случай из детства. Он, пятилетний Минька, смастерил рогатку и решил проверить её на меткость. Стал искать цель и вдруг заметил, что старую ветвистую берёзу за хатой облюбовала стая воробьёв. Сидят себе, весело чирикают – радуются солнышку. Минька взял камешек, заложил в рогатку и пальнул в центр стаи. И оттуда прямо ему под ноги свалился маленький пухлый комочек. Крылышки опущены, перья взъерошены и капелька крови в раскрытом клюве. Мальчишка вздрогнул всем телом и подумал: «Зачем я его загубил?» Так жалко стало воробья и стыдно, что Минька дал себе зарок впредь оберегать всякую живность.
А поутру, чуть стало светать, старик вышел во двор по нужде и в мареве серого тумана на опушке леса заметил силуэт телёнка. «Неужто вечером от деревенского стада отбился? Уж не соседки ли Марии Игнатьевны телок? Но отчего старушка с вечера не забила тревогу, за помощью не обратилась?» – недоумевал лесник.
Михаил Егорович неспешно направился в сторону леса, тёмной зубчатой стеной выступающего из тумана. И только подойдя на расстояние вытянутой руки, понял, что ошибся – подвели глаза. Перед ним был лосёнок-сосунок. Он стоял, опустив голову, слегка пошатываясь на длинных тоненьких ногах. Светло-коричневая шерсть его была взлохмачена, бока провалились. Было видно, что лосёнок голоден и устал до изнеможения.
Лесник тихонько кашлянул, и только тогда лосёнок поднял голову и мутными, печальными глазами уставился на старика, будто взывая о помощи. Михаил Егорович подошёл, погладил лосёнка по спине. Тот слегка вздрогнул, робко потянулся влажными холодными губами к руке старика и осторожно лизнул её тёплым шершавым языком.
– Ну что, голубчик, осиротел? Мать угробили негодяи, а ты по следу шёл, искал её. Нет её больше, не ищи понапрасну, – с нежностью в голосе произнёс лесник.
Старик задумался, почесал затылок и вновь обратился к лосёнку:
– Ну и как прикажешь с тобой поступить? Не бросать же тебя одного в таком беспомощном положении. Ладно, пойдём ко мне во двор, а там будем думать, что с тобой, бедолагой, делать дальше.
Михаил Егорович сделал пару шагов в сторону дома, обернулся, поманил лосёнка. Тот поплёлся за ним.
– Вот, Максимовна, сиротку привёл, – сказал он встревоженной жене, поджидавшей старика у калитки. – Я давеча рассказывал тебе, что лося кто-то завалил. Оказывается, то была лосиха. Вот её детёныш по следу всю ночь мать искал. А из неё районное начальство, похоже, уже жаркое сделало и слопало, не поперхнувшись. А проводником у них наверняка был глава нашей сельской администрации. Вот ведь как получается, чем выше человек сидит, тем больше ему дозволено, а должно быть иначе – на виду человек, и в ответе за всё, что людьми доверено…
– И что мы с этим ушастым делать будем? – покачала головой старуха.
– Надо спасать бедняжку, ведь не зря к людям вышел – помощи ждёт, – рассудил лесник.
– А разве не по вине людей он осиротел? – пытливо посмотрела на старика жена.
– Так разве то люди, которые ради собственного удовольствия и выгоды мать родную не пощадят. Но не все же такие. Вон семья Смирновых сколько животных и птиц погибающих выходила: и журавлей, и лебедей, и аиста, а прошлый год косульку чуть живую подобрали на околице и спасли. И дети в этой семье растут душевными, жалостливыми, всякую живность оберегают, за скотом ухаживают, к природе любовь питают – кормушки зимой вывешивают, скворечники по весне, у дома аллейку берёзовую высадили… Будем молочком сироту отпаивать, а к осени, когда малость оклемается, в лес отпустим, на старый кордон. Авось, не пропадёт.
– Да, – вздохнула хозяйка, – не было печали, так на тебе – Сиротка пожаловал. Да слабенький какой, в чём только душа держится.
За лосёнком старики ухаживали, как за малым дитём: поили парным молоком из бутылки с соской, давали витамины, а по вечерам готовили мягкую постель. Первое время Сиротка сильно переживал разлуку с матерью, плохо ел. Но прошёл месяц, и лосёнка уже трудно было узнать: округлились бока, заблестели глаза и шерсть, окрепли ноги. Сиротка стал резвиться, бегать по двору, прыгать, всё норовил выскочить из загородки, которую сделал ему лесник.
– Ну вот, кажись, кризис миновал, – глядя на ожившего лосёнка, молвил довольный хозяин. – Окрепнешь за лето и отправишься в свою вотчину. Я тебе кормушек наделаю – будешь добром вспоминать стариков.
– Боюсь я за него, уж больно доверчивый стал, к людям тянется, не ведая опасности, – горестно вздохнула старуха. – Да и зиму пережить ему в лесу будет трудно. Надо бы оставить в хлеву, но сена заготовить вдоволь.
– Так ведь ещё сильнее привыкнет, совсем ручным станет, – возразил Михаил Егорович. – Что тогда делать? Ну да ладно, поживём-увидим. А сенца и вправду надо впрок заготовить. Авось, понадобится.
За лето Сиротка стал ручным и преданным, словно собачонка. За своими спасителями ходил, как привязанный, тыкался мордочкой им в спину, доказывая свою любовь и выпрашивая сладкое угощение. В полдень, когда старики, устав от домашних дел, ложились отдохнуть, он скучал без них, стучал лбом в дверь, приглашал во двор. Михаил Егорович вставал, выходил к лосёнку, протягивал ему лакомство – пару кусочков сахара и устраивался на крыльце, размышляя о дальнейшей судьбе найдёныша.
В селе, как известно, утаить что-либо невозможно. И вскоре весть о том, что в Азобичах у лесника Егорыча на дворе живёт лосёнок, разнеслась по округе и долетела до района. И когда на пороге лесника неожиданно появился глава сельской администрации Роман Горелов, старик сразу смекнул, о чём пойдёт речь.
– Михаил Егорович, до нас дошли сведения, что дикое животное в неволе держишь, нарушаешь закон.
– А что прикажете делать, если его мать убили браконьеры, и он, сосунок, едва появившись на свет, был обречен на погибель?! Вот они-то нарушили закон, – возмутился старик. – И спросу с них нет. Как с гуся вода.
– Надо отпускать лосёнка на волю, в естественную для животного среду, – гнул своё чиновник, будто не слыша старика. – Кому, как не тебе, леснику, знать законы дикой природы.
– Зная эти законы, я и опасаюсь, что пропадёт он, как пропала его мать. Пусть ещё малость подрастёт.
– Ну, смотри, как бы отвечать не пришлось. На первый раз штраф придётся заплатить и немалый. Не подчинишься – найдём управу.
– Найдите лучше управу на браконьеров, о которых я вам сообщал, – бросил в спину уходящему чиновнику лесник.
Погожим сентябрьским днём Михаил Егорович вывел Сиротку в лес. Прощаясь, обнял за шею, погладил по спине, поцеловал в лоб и сказал:
– Ну, ступай с богом. А то ведь и впрямь штрафами задушат. А у меня за душой ни гроша, хотя и работаю всю жизнь.
Пять дней кряду, как по расписанию, Сиротка приходил поутру к дому лесника и громко стучал лбом в калитку. Михаил Егорович встречал его, давал гостинец, провожал на старый кордон и тайком уходил. А на шестой день, в воскресенье, Сиротка не пришёл. Старик встревожился, не выдержал, запряг Лыску и отправился в лес.
Неподалеку от старого кордона, там, где погибла от рук браконьеров лосиха, Михаил Егорович наткнулся на останки Сиротки. Судя по почерку, лосёнка убили те же, кто по весне жестоко расправился с его матерью.
Почувствовав мгновенную слабость, старик опустился на пенёк у куста крушины и горько заплакал по лосёнку, как по очень близкому человеку. В голове звенело, стучало в висках, сердце ворочалось в горле. Старику казалось, что его кровь закипает от бессилия и негодования.
Так он не плакал давно, с самой военной поры. Будучи малышом, он на всю жизнь запомнил, как полыхала их деревня, и как он прятался с бабушкой в глубоком погребе от налёта немецкой авиации. Снаряды с жутким свистом проносились над ними, падали рядом и земля содрогалась от разрывов. А Мишутка, дрожа от страха, укрывался с головой под распахнутой телогрейкой бабушки, и та крепко прижимала его к груди. И вдруг малыш почувствовал, что её хватка ослабла, тело обмякло, и бабушка тихо повалилась на бок, из которого сквозь кофту сочилась кровь. Лишь сутки спустя, вернулась в деревню мать, связная партизанского отряда. На дне погреба она обнаружила безжизненное тело свекрови и маленького Мишутку, в котором чуть теплилась жизнь…
«Надо же, лосёнка-сиротку не пожалели, – сокрушался старик. – Да о чём это я? Они сами круглые сироты – без сердца, без чести, без совести. Такие никого не пощадят. На них нужна серьезная управа. Нельзя спускать им это с рук. А что могу сделать я, простой лесник? До бога высоко, а до областного центра далеко. Но надо что-то делать, чтобы положить конец этому злодейству. Не может такого быть, чтобы все чиновники были заодно. Есть же и среди них люди...»