Екатерина СИРОТА. Туда, где выпал снег
Рассказ / Илл.: Художник Владимир Жданов
Виноват во всем был Петька, младший брат шести лет. Поздний ребенок, любимчик и красавчик с необыкновенными огромными глазами. Его истерика в тот день стала для мамы последней каплей.
Петька катался по полу и орал, что принесли пиццу сырную, а он хотел с колбасой. Мама уговаривала его и не заметила, как Богдан вернулся из школы. Хотя в школе он сегодня не был, как и почти весь последний месяц. Но мама-то не знала об этом, и никто из домашних не знал.
Сегодня у брата с утра поднялась температура, и маме пришлось остаться дома. А Богдан просто шлялся по улицам. В школе все думали, что он долго болеет. Одноклассник помог справку сделать в специальном редакторе. А три недели назад писали пробный ЕГЭ по русскому, и все ждали результат. Русский язык Богдану давался с трудом, особенно сочинения. Читал он раньше много, а писал мало и очень плохо. Раньше, пока не начал играть в компьютерные игры. Примерно класса с пятого. Вот тогда его жизнь изменилась. Не одномоментно, конечно. В пятом классе отец подарил Богдану на день рождение новый компьютер, мощный, самая последняя модель. Так он сказал – самая последняя модель. У Богдана было все самых последних моделей, лучший в классе айфон, наушники, потом планшет и так далее. Богдан учился в самой престижной школе города, куда поступали в первый класс с экзаменами, а до этого еще в детском саду готовились с репетиторами. На него возлагались большие надежды. Его папа, птица высокого полета, был «владелец заводов, газет и пароходов» и надежды на старшего сына были завышенные.
Отцу принадлежала одна из крупнейших пивных сетей в области, а начинал он еще в 90-е с одного киоска. Эту историю про первый киоск Богдан слышал много раз. Как было сложно, сколько рисков, предательства партнеров, бессонных ночей, бесконечной учебы, отец во все вникал скрупулезно, по образованию был физиком. Потом появилось несколько киосков, стали продавать пиво на розлив, через несколько лет свой завод и свои технологии, бренд. Богдан гордился отцом, только в начальной школе стеснялся почему-то говорить одноклассникам, кем он работает. Про пиво говорить стеснялся… Потом стало все равно. В начальной школе Богдан был отличником, отец гордился безмерно.
В конце четвертого класса мама уже ждала Петьку, часто лежала в больнице на сохранении. Отца Богдан почти не видел, мальчиком занималась няня. Только в воскресенье вечером можно было прижаться к отцу, прилипнуть на диване, вдыхать его запах, шутить и смеяться вместе просто так, потому что очень хорошо им вдвоем. А потом до слез не хотелось ложиться спать, не хотелось понедельника, школы, няни, всего мира не хотелось Богдану без отца. И он точно знал, что и отцу в эти минуты хотелось забыть все то, что делало его жестким, выматывало ради новых оборотов, целей, самого бесконечного процесса без начала и конца.
– Это все ради вас, понимаешь?! Знаешь, как мы с матерью жили, когда все начиналось только?
Богдан понимал. Только грустил очень. Потом появился Петр, новая планета в их жизни, вокруг которой все завертелось. Мама, няня, отец. Только отец летел по этой орбите как раз в их воскресные вечера. А Богдан на своей планете кричал ему, громко кричал, но тот ничего не слышал. Слишком много световых лет теперь их разделяло. И вот день рождения, новый компьютер, виртуальный мир с сетевыми играми, куда Богдан нырнул в свои одиннадцать лет. Вот такой подарок сделал ему отец. Новый мир, в котором можно обо всем забыть. Шесть лет жизни в виртуальном мире, сетевые друзья, бессмертные герои, подвиги, тайны, абсолютное зло и добро без полутонов, оттенков и ненужных вопросов. А в старом реальном мире Богдан стал потребителем, который только знает свои права, а обязанностей не знает.
– Учиться совсем бросил, репетиторы жалуются на него, целыми днями за компьютером сидит!
Почти ежедневный мамин отчет отцу за поздним ужином и закрытыми дверями. До Богдана доносились обрывки фраз.
А сегодня будет уже не просто отчет, а целый семейный совет. После Петькиной истерики маме позвонила классная, это была вторая роковая капля, с которой начался настоящий потоп. Вскрылись все прогулы, да еще и маму вызывали в школу, так как результат пробного экзамена был неудовлетворительным. Плюс к этому мама обнаружила, что не хватает десяти тысяч в шкатулке, где лежали деньги на недельные семейные расходы. Богдан брал, друг просил помочь, тот самый, который справки подделывал. Думал потом доложит из своих карманных, забыл, конечно.
– Пусть отец с тобой разбирается, сил моих нет! Одни права только, обязанностей ноль! В комнате бардак опять, ЕГЭ отец за тебя, думаешь, сдавать будет?!
Мать махнула на него полотенцем и ушла укладывать всхлипывающего Петьку. Богдан закрылся в комнате. А потом закрылся от всего в своем виртуальном мире, чтобы не одной мысли об отце, раздраженной маме, ЕГЭ, той реальности, где все есть и ничего не хочется. Значит, главная его вина и проблема в том, что ничего не хочется. Есть карманные деньги, можно пойти после школы с ребятами в торговый центр, съесть пиццу или суши и еще останется на кино, одежду и просто отложить. Дома всегда готов обед, пару раз в неделю к ним домой приходила женщина, убирала и готовила. А еще была няни для Пети, которая забирала его из садика, водила по кружкам и вместе с ним дожидалась возвращения мамы с работы. Мама работала на заводе отца главным технологом, бизнес ведь дело семейное.
Декабрь самый темный месяц и самый сиротливый, когда нет снега. И этот декабрь был именно таким. Темнело почти в четыре часа дня. От долгой игры заболели глаза. Богдан забрался на подоконник, свет включать не стал. Его комната располагалась на втором этаже, дом был частный, они жили за городом. Он любил фотографировать небо, знал точное время восхода и заката. Никуда не выкладывал, конечно, просто для себя, никто не знал. У него накопились сотни фотографий, Богдан соединял их в видеоролики. Утреннее декабрьское небо мрачное, почти черное с удивительно светлыми розовато-голубыми всполохами. Будто есть надежда и свет. Темно-серое небо с синими прожилками, снова черное с желтоватыми краями, бесконечность оттенков в бесконечности жизни. Вот бы отцу показать это его небо и фотографии. Нашел бы он пару минут, чтобы посмотреть?
– Люда, я устал жутко, времени сегодня не было даже чаю попить, совещания с самого утра, потом в районы поехали, новые магазины ведь открываем. Давай, может, завтра поговорим?
Голос отца громкий, доносится явно из прихожей, значит, мать с порога начала жаловаться. Богдан прислушался и немного приоткрыл дверь.
– Володь, я тебе объясняю, завтра нас в школе ждут, желательно вдвоем! Прогулов на целый месяц и это еще не все!
Голос матери срывался.
– Пойдем на кухню, там поговорим.
Отец владел собой и никогда не устраивал скандалов. Мать могла вспылить, назвать Богдана бездельником и лентяем. Но он не обижался, знал, что через час она сама подойдет, да еще и прощения начнет просить. Отец никогда не извинялся, он просто был прав, как большой и сильный человек.
– Мы же так мечтали о медали! Как он учился в начальной школе, сколько денег ушло на репетиторов, Володь!
– Не реви! Что за проблема уж такая! Учиться он давно бросил, вот и результат. Деньги взял без спросу, плохо. Лоботряс настоящий. Слушай, отправлю его к отцу и переведу пока на домашнее обучение! С репетиторами и онлайн можно заниматься, туда интернет в прошлом году провели.
– Володь, ты с ума сошел? Куда ты его отправишь – в Красавку? Что он там делать будет, деду по хозяйству помогать?!
– А вот и будет! На Новый год вместе туда поедем, отца навестим заодно. Он звонил недавно, сказал, снега много у них выпало. Ждет нас.
*** *** ***
30-го поздно вечером загрузили отцову машину, в основном вещами Богдана, ну и, конечно, подарки для деда и соседей, продукты к столу. Накануне был очень напряженный разговор с отцом. Напряженный, потому что короткий и малословный. Собирай, Богдан, вещи пока на месяц, а дальше посмотрим. Возражать отцу бесполезно. Богдан не верил, что его оставят жить с дедом. Невозможно это, мать не допустит, ему ведь поступать. Новогодние каникулы, ну, может, еще пара недель и отец отойдет. Петьку уложили, мама дала последние указания няне.
А потом отправились в Саратовскую область, Самойловский район, село Красавку. Ехали около шести часов, отец гнал, он вообще любил скорость во всех ее проявлениях. Богдан дремал на заднем сидении, а когда проснулся, увидел чуть нахмурившийся сосредоточенный профиль отца, тяжелые уверенные руки на руле с напряжением вен, свитер закатан до локтя. Вдруг встретились глазами в зеркале заднего вида.
«Пап, ты вообще любишь меня?» – молча, одним взглядом спросил.
– Еще пару часов и мы на месте, чай будешь?
Дед стоял на пороге дома, встречал. Было раннее утро, темно, тусклые фонари вдоль дороги, заметенной снегом. Богдан не был в Красавке класса с пятого, наверное. А раньше проводил здесь почти каждое лето. Сколько же деду сейчас лет? Дед Саша родился перед войной, кажется, в 1940 году. Точно, отец ведь упоминал про юбилей 85 лет. В пятом классе Богдан выбрал школьный лагерь вместо Красавки, а бабушке и деду написал, что не приедет. Было стыдно, будто предал их, старый дом, речку, к которой можно было спуститься прямо из огорода, огромного беспородного лохматого пса Макса, которому когда-то сам дал кличку. Щенок приблудился к их дому, и бабушка разрешила взять его. Бабушки не стало пару лет назад, дед тосковал, но к отцу переезжать категорически отказался.
– Я столько стремился сюда. Всю свою жизнь. Теперь не уеду. Похороните рядом с Соней меня.
Соней звали бабушку Богдана. Дед Саша был военным летчиком, как и прадед. С бабушкой и маленьким Володей, папой Богдана, исколесили полстраны, долго жили на Дальнем Востоке, уже перед назначением пенсии их перевели в Воронеж. А потом дед вернулся с бабушкой на родину в Самойловский район. В Красавке осталось родовое гнездо, пятистенок, заброшенный, сырой, сиротливый. Прадед пропал без вести во время войны, прабабка ушла, когда деду Саше было 17 лет. Он недолго хозяйничал один, уехал поступать в военное авиационное училище в Борисоглебск. За домом поначалу приглядывали соседи, потом и их не стало. Пятистенок ждал, старел и очень тосковал по хозяевам. Восстанавливали дом уже с отцом Богдана, реконструировали его. Отец присылал рабочих, хоть дед возражал, хотел все делать сам, но помощь все-таки принимал.
Дед был высокий и сильный, худощавый, бритый наголо. Стоял без шапки и махал им рукой. Очень молодо махал, противоречил своему возрасту. Обнял всех по очереди.
– Богдан, какой же ты стал взрослый!
Богдан смутился, голос деда низкий, красивый. Звучал как песня, которую давно забыли и не слушали много лет. Удивительно певучий голос. В детстве не обращал внимания. У отца голос резкий и уставший. Выгружались, вручали подарки, осматривали дом. Дом изменился сильно, стал современным, даже появился второй мансардный этаж. Только запаха больше не было, который тоже из детства. Не пахло травами, которые бабушка сушила всюду, а еще таким немного сладковатым запахом влажных только что вымытых деревянных полов.
День прошел в суете, накрывали стол, потом заходили соседи, охи и ахи, Богдан, какой ты стал, он смущался страшно и не знал, куда себя деть. Дед отправил за хлебом.
– Дорогу-то помнишь в наше сельпо? У нас ничего ведь не меняется тут.
Богдан помнил, летом ездили на велосипедах с бабушкой за продуктами. Универсальный магазин, где можно купить все, начиная от свежего хлеба, заканчивая рыболовными крючками.
Снега было так много, что утопали ноги, дорога шла прямо, вдоль нее старые дома, он не помнил их совсем. Уже темнело и окна вспыхивали разноцветными гирляндами. Руки начали неметь от холода, засунул их в карманы. Непривычно после их городской, уныло-серой зимы. Все казалось нереальным, происходящим не с ним. Хруст под ногами, морозный воздух, распирающий легкие, бесконечность белой дороги и запредельная высота неба. Солнце прощалось розовыми всполохами, а звездная чернота наступала.
Знаете, как замирает время? В сельпо скрип полов, хлеб, привезенный в обед на сколоченных сто лет назад полках, рыболовные разномастные крючки на витрине, а рядом с ними канцтовары, а еще мятные карамельки на развес. Все на своих местах, как шесть, десять или больше лет назад. Самая настоящая черная дыра! Область времени-пространства, из которого не вырвешься никогда с какой бы скоростью ты не летел! Стало жутко, бросило в жар и захотелось совсем по-детски зареветь. Закусил до боли губу.
– Брать что будешь, парень? Не Михалыча внук? Он говорил, что ждет…
По дороге обратно не удержался и оторвал горбушку, корочка была твердой, даже ободрала небо. А под ней необыкновенный тающий хлеб, еще теплый, немного кисловатый.
В саму новогоднюю ночь заснул, родители и дед отмечали без него, а на следующий день мама и отец уехали.
Первые дни Богдан маялся, слабый интернет и вдруг обрушившееся на него свободное время, а еще жгущее изнутри чувство обиды на отца. Дед старался занять, давал бесконечные поручения. У него во всем был идеальный порядок. Почисть картошку. Как? Не умеешь? Будем учить! 17 лет и картошку не умеет чистить!
Первый обед приготовили вместе, солдатский такой простой обед – отварная картошка и селедка, а еще огурцы своего засола из погреба. Дед заставил побриться.
– Первый раз, что ли? Куда родители смотрят твои. Ровнее веди бритву.
Дед стоял сзади и видел Богдана в зеркале. А тот бритвой по щекам медленно выводил ровные дорожки с пеной по краям и смотрел на деда, глядевшего на него глазами отца.
– Вино домашнее из своего винограда. Налью тебе, попробуешь! Ты на отца-то не обижайся. Мал ты еще судить. Мы знаешь, как жили?! Ничего ты не знаешь… Мой отец, а твой прадед в шестнадцать лет уже на тракторе в местном колхозе работал, а потом стал механиком-самоучкой, талантливый был, а ты картошку почистить не можешь…
– Дед, я эту фразу много раз слышал и от отца. Он же сам ради всех нас старается. Вот я и живу не так, как он, разве я виноват?! А отец живет лучше, чем ты. Он тоже виноват, что ли?!
– Отца твоего, знаешь, как к труду приучали! Не знаешь ты ничего… Поэтому и добился он всего. Давай со стола убирать и пройдемся немного.
Разговоры за обедом повторялись каждый день, и Богдан к ним привык. Даже ждал их. А дед рассказывал, плыл по реке времени по течению и против, к своим истокам, вспоминал, снова переживал свою жизнь, жизнь родителей, а потом и своего сына, отца Богдана. Дни объединялись в годы, а те в десятки лет, а потом сотни и кто-то сверху смотрел на эти потоки поколений в другом масштабе.
– Ну что, Богдан, замерз? Морозец сегодня что надо! Давай домой возвращаться. Прадед твой, когда на Магнитке работал, спал с теплой стороны барака по блату. Магнитка, знаешь, что такое?
Богдан только отрицательно кивнул головой и замотал туже шарф, дул пронизывающий ветер.
– Магниткой называли металлургический комбинат в Магнитогорске. Там была стройка всей страны, прадед твой на заработки поехал к сестре родной, а та вышла замуж за инженера. На всех мест не хватало, поэтому многие спали на улице у стены барака. Папа, как зять инженера, спал с теплой стороны барака, где были комнаты, и они отапливались…
Каждый день похож на другой, и не похож в то же время. Ранний утренний подъем на втором этаже, Богдану отвели спальню там. Почему-то не спалось долго, ставил себе будильник за несколько минут до восхода солнца. Потом ждал первые всполохи рассвета, если небо не было затянуто тучами, и фотографировал. Завтрак, свободное время до обеда, уборка дома почти ежедневная. Дед заставлял и шутил над внуком и его неловкостью, потом обед, прогулка и снова бесконечная река поколений.
Богдану казалось, что он видит всех, так живо рассказывал дед. А его небо видело тех, кто давно ушел. Значит в каждой фотографии есть отражение их жизней, разглядеть бы!
– В Саратовской области с середины XVIII века были основаны три слободы украинских переселенцев – Песчанка, Красавка, Самойловка (самая крупная слобода). Самойловка сегодня – райцентр, Песчанка и Красавка – сёла, в которых до сих пор говорят на суржике. Но наша родня всегда говорила, что предки – переселенцы из-под Полтавы…
Целая живая история, совсем не такая скучная и безликая, как в школе.
– Дед, кого ты еще хорошо помнишь, кроме отца?
– Деда своего не помню, Богдан. Он уехал на заработки в Баку (начало ХХ века там была нефтяная лихорадка) и пропал. Красивый был, фото сохранились, вернемся сейчас и покажу.
Так проходили первые январские дни. Пару раз звонил отец, Богдан сбрасывал. Мама писала почти каждый день. Богдан старался не думать о том, останется он в Красавке или нет. Просто мысленно стирал свое будущее. Зато теперь у него появилось прошлое. Несколько поколений стояло за его спиной, он даже мог различить их лица, если бы обернулся и посмотрел назад. А они его не узнали бы. Но это было неважно. Важно то, что Богдан нашел свою реку и мог теперь плыть вперед. Дед старался не говорить с ним об учебе. Пару раз спросил, конечно, про его планы.
– Ты, Богдан, еще сто раз передумаешь, если отцу, конечно, подчиняться не будешь! Я в летное училище поступал, так как в твоем возрасте сиротой остался, а там частичное иждивение было. Да и пример моего отца перед глазами был. Так что два поколения летчиков у нас…
Во время одной из прогулок дед вспоминал своего инструктора, первый полет.
– Представляешь, ему с сердцем вдруг плохо стало! Я испугался страшно! Мы на посадку уже шли, я…
Дед вдруг сделал жадный глубокий вдох, ухватился за Богдана, потащив его вниз. Оба упали, Богдан кричал, звал его. Дед был без сознания. Телефон, как назло, остался дома. Значит надо добежать до соседей, к ним ближе, чем возвращаться домой. Богдан бежал и думал, что он оставил там деда одного. Ненавидел себя за это, но бежал вперед, сбросил шапку и вдыхал, вдыхал до боли колючий морозный воздух. Добежать до березы метров десять, а потом еще метров пятьдесят, наверное, до калитки.
Может, он ошибся, и надо было еще побыть с дедом, вдруг он пришел в сознание? Значит, он – Богдан просто предатель. И вот от самого истока смотрят на него те, кто пропал во время нефтяной лихорадки, спал у теплой стены барака, а потом погиб во время войны, остался сиротой в 17 лет, а потом работал, работал, бесконечно работал, чтобы сейчас он Богдан добежал. Только бы добежал. Дверь у соседей была открыта, здесь почти у всех так. Двери не закрывали. Соседка вышла на звук хлопнувшей двери и по виду Богдана сразу поняла:
– Михалычу плохо, да? Скорую вызывай, Олег! – обратилась к мужу.
Вызвали скорую и уже втроем побежали к деду. Та приехала очень быстро.
– Ты молодец, парень! Кантовать нельзя в таких случаях, так что не переживай. Давление упало у него. Не первый раз приезжаем, по-хорошему в больницу надо обследовать. Вот уже и в себя приходит! Сейчас довезем вас до дому, выпьет свои лекарства, он знает, какие. Ну и уговаривать надо его.
К вечеру дед уже порывался встать, почистить снег.
– Дед, ты лежи! Я сам все сделаю!
– Знаю, как ты сделаешь, пару раз лопатой махнешь и все. Ты, Богдан, пообещай мне вот что… Когда меня не станет, дом этот тебе достанется. Не продавай его, что бы не случилось. Детей своих еще будешь возить сюда. Чайник лучше поставь и завари крепкий, как я люблю.
Ночью деду снова стало плохо, и его увезли в больницу. Приехал тот же фельдшер, что и днем.
– Ты, брат, дома останься, вызови родственников, деда в реанимацию нужно.
Богдан позвонил маме, родители выехали почти сразу, но написали, что отправятся сначала в больницу. А он пусть собирает вещи домой.
Богдан не мог уснуть, был третий час ночи. Дом молчал как-то горестно и удивленно, страшно было осиротеть ему вновь. Тусклый свет ночника, знакомый острый и тягучий мятный запах корвалола, смятая постель деда и гнетущее чувство зыбкости. Натянул старый дедов свитер и поднялся на второй этаж. Свет включать не стал, забрался с ногами на широкий подоконник. В окно мело, стучало снежными лапами, выло заунывно и тягостно. Богдан вдруг понял, что не хочет уезжать, не хочет собирать вещи и возвращаться домой. От свитера неуловимо пахло одеколоном деда, рукавом протер запотевшее от дыхания окно, а потом открыл его настежь. Метель ворвалась по-хозяйски, ледяной рукой умыла Богдана. Дед не умрет, он сильный, а Богдан нужен ему, и что бы не сказал отец, Богдан не вернется домой, по крайней мере в ближайшее время. Он будет слушать рассказы деда и помогать ему, фотографировать небо со второго этажа, заниматься с репетиторами столько, сколько нужно, но не уедет. Уже под утро, прислонившись к окну, задремал.
– Ты, Богдан, знаешь, как мы жили?! Ничего ты не знаешь…
– Как же, дед, ты столько рассказал мне.
– А надо почувствовать. Ты чувствуешь, скажи? Мы живы все для тебя, да?
– Конечно, дед! Вы все живы, когда-нибудь мы встретимся и обнимемся, ведь правда?!
На следующее утро деда Саши не стало. Из больницы позвонил отец. После похорон Богдан и родители вернулись домой…
