Надежда ЛЫСАНОВА. Вторник
Рассказ (Школа в 90-е годы) / Илл.: Художник Алексей Нестеров
Ночью шел дождь. Вера прислушивалась к нему, пытаясь примоститься на широком диване так, чтобы не чувствовать резкой боли в позвоночнике, и чтобы не разбудить мужа. Осенью и весной обострения мучительно надоедали ей. «К врачам на прием сходить некогда, – думала она, наблюдая за еле различимыми полосками света за окном. – Утро… Что врачи? Опять те же уколы, те же процедуры, и резкая боль на какое-то время утихнет, а тупая останется». При операции был задет нерв – и ошибка хирурга застряла болью в ее позвоночнике на всю оставшуюся жизнь.
Сейчас зазвенит будильник. И все повторится: душ, завтрак – чашечка кофе и бутерброд. Потом, разумеется, пообедать будет некогда. Проверка портфеля – ничего не забыла? Мужа разбудить в 6.30! Он разбудит детей. Скромный завтрак поставить на стол. Покормить котов и собаку. Сегодня очередь Матвея гулять с лохматым Диксоном. И выскочить из квартиры в 6.35, застегивая на ходу плащ, чтобы в 6.45 быть на месте. Школа на этой же улице. Легкая пробежка до нее – это утренняя зарядка.
До уроков в школу должны зайти родительницы, три мамы: Васькова Пети, Семеновой Насти, Веселовых, братьев-близнецов. Придут? Семенова придет.
Дождик гулко бился о зонтик. В темноте Вера то и дело наступала в лужи. Утренний ветер пробрал ее до костей. «Опять легко оделась», – поругала она себя мысленно.
Город просыпался. То тут, то там зажигались огни в окнах, их становилось все больше. Они как будто радовались новой встрече с бегущей Верочкой, перескакивающей лужи, перепрыгивающей бордюры, перебегающей дороги, размахивающей учительским портфелем из стороны в сторону, чтобы сохранить равновесие на разбитых дорогах и тротуарах. Светлые окна старались сделать ее путь светлее. Ночной воздух лениво рассеивался среди заспанных дворов, аккуратно выделяя силуэты домов из темноты. Навстречу учительнице попадались первые прохожие, которые здоровались с ней, она им отвечала. Они тоже торопились на работу. Редкие автомобили неожиданно выныривали, освещая часть улиц, и тут же исчезали в глубинах медленно отступающей темноты. Минут через 10–15 поплывут людские потоки по всем дорожкам вокруг, зашелестят шинами реки автомашин. В маленьком уральском городе их было уже много. Очень! Предприятие заработало на всю катушку, заводчане получали достойные зарплаты. И хоть дороги в городе и вокруг не радовали автомобилистов, своя машина все-таки лучше, чем старый, чихающий автобус.
Неуютной казалась со стороны школа, потому что смотрела на все вокруг еще темными, унылыми глазами, свет горел только в вестибюле. Гулко хлопнув входной массивной дверью, Вера вбежала в школу.
– Здравствуйте, Федор Иванович! – приветствовала она на бегу сторожа. – Как дела? Здоровье? Все в порядке? Если что, заходите. У меня первого урока нет.
– Здравствуйте, Вера Александровна. Школа в порядке, – отвечал сторож.
– Батарея в зале не протекает? – оглядываясь, спросила Вера.
– Не протекает.
Повезло школе со сторожем. Премию бы ему найти ежемесячную, пока не перетянули на «хлебные места». Бывший заводской слесарь. На пенсии. Руки золотые! Надо напомнить о нем директору.
В кабинете Вера раскрыла зонтик, поставила его на пол у окна. Из шкафа достала плечики, накинула мокрый плащ. Осмотрела забрызганную обувь. Порадовалась, что нет расплывшихся пятен на колготках, а то пришлось бы переодеваться. Вытянув из-под стола туфли и получив острую боль в спину, медленно расстегнула сапожки. Достав две салфетки, одну слегка смочила водой под краном, обтерла ею обувь, затем сухой и спрятала сапожки за шкаф. «Так, – взглянув на часы над столом, подумала она. – Нужно позвонить домой и пробежаться по школе. И вниз… На линейку… И вспомнить важное!»
Набрав номер домашнего телефона, услышала голос младшего сына.
– С Диксом погулял, лапы обтер. Завтракаем.
– Хорошо. На уроки не опоздай. У тебя сегодня тренировка. Помнишь?
– Да.
Диксон появился в семье осенью три года назад. И в квартире с утра до вечера стал раздаваться громкий храп, а ночью пес делал обход квартиры, мягко ступая по коврам, прислушивался, вставал на задние лапы и выглядывал в окна. Иногда тихо подлаивал. Кого-то видел? Или для дела? Над кличкой семья не успела задуматься, как она сама прилипла к нему. «Дикий сон!» – восклицали домашние, проходя мимо развалившегося эрдельтерьера. Сон его был здоровым и продолжительным. Дети гремели посудой, пели, танцевали, ходили мимо него сто раз туда-сюда, разговаривали, а он спал. Приоткрывал на секунду глаза, переворачивался на другой бок и продолжал храп с прерванной ноты. Дикий сон! Диксон!
Кличка псу понравилась. Потом пошло ее сокращение, откликался пес на все варианты: Дик, Дикс, Дсон, Сон, Диксон, но часто, как и прежде, пса называли Дикий Сон. Эрдельтерьера полюбили за добрый нрав, приноровились к храпу – днем слушали классическую музыку. Однако без Диксона жизнь показалась бы теперь точно всем скучной. Вера обычно брала его по выходным часа на три-четыре в лес, где совершала пробежки на лыжах. Дикс дурачился: валялся в снегу, ловил ртом снежинки, бежал впереди по лыжне, разрушая каемки двух дорожек огромными лапами, громко лаял на лыжников, оберегая хозяйку. К нему привыкли отдыхающие и спортсмены, претензий не предъявляли. Такие картинки всплывали сейчас в памяти Веры, пока она бежала по этажам школы.
Школа была построена по-дурацки – всюду закутки, коридорчики, громоздкие холлы. Пока обежишь... Снизу доносились басовитые голоса дежурных и смело разлетались по коридорам. Спустившись с четвертого этажа по «черной лестнице», запасной, заместитель директора устремилась во вторую половину здания. В блоке начальной школы в кабинете завуча горел свет. Дверь настежь.
– Светлана Петровна! – не вбегая в кабинет, позвала Вера.
– На месте. Здравствуй, Верочка, – выглянула из-за шкафа завуч.
– Здравствуй, Светик. Оперативка в час.
– Спасибо, помню.
В понедельник в школе проводилась оперативка для учителей старшего блока, во вторник для учителей начальных классов.
Развернувшись, Вера Александровна помчалась в вестибюль. Сегодня дежурил 11-А. Старшеклассники растянулись в линию. Таисия Борисовна Менаева, классный руководитель, раздавала ребятам красные повязки. Дежурные учителя переговаривались, стояли тут же.
– Здравствуйте, коллеги, ребята, Таисия Борисовна. Все на месте?
– Доброе утро, Вера Александровна, – отвечали учителя.
– Здрасте, – позевывал нескладно 11-ый.
– Доброе утро, Вера Александровна, – тихо, торопясь, затараторила Таисия Борисовна, – представляете, Егор Егоров опять проспал! Все здесь – его нет! Не знаю, как ему еще говорить?
– Придет, пусть зайдет ко мне. Так… Тихо. Тихо. Ребята, повторять ничего не буду – все сами знаете. Гоните курильщиков из мужского туалета на четвертом этаже. Ну, разбегайтесь по своим постам. Дежурных учителей попрошу остаться.
Когда старшеклассники разошлись, Вера Александровна тихо произнесла:
– Копенкин вчера опять непонятный был, обкуренный что ли…
– Анаша, – так же тихо, кивая головой, произнесла Марина Ивановна, учительница английского.
– Пока не знаю. Будьте внимательны. Никому – ни слова.
Как только Таисия Борисовна открыла входную дверь, орущая ребятня тут же ворвалась в школу, как будто за ночь так сильно соскучилась по ней. Звонкие голоса моментально заполнили весь первый этаж и волнами понеслись во все стороны. И вот уже потекло беспрерывное движение по лестницам и этажам. Вера Александровна, поднимаясь к себе и кивая головой на «здрасте, доброе утро», чувствовала, что о чем-то важном не вспомнила. В кабинете, раскрыв портфель, достала записную книжку, углубилась в записи. В записной книжке ничего об этом не было. Не было пометок в настольном календаре. На страничке вторника она поставила ручкой с красной пастой большой вопросительный знак. В дверь постучали.
– Войдите.
– Вера Александровна, здравствуйте, – заглянула секретарша Лидочка, – тут родители пришли.
– Пусть заходит кто-нибудь…
Первой зашла Веселова.
– Присаживайтесь, Нина Степановна, – пригласила замдиректора.
– Вызывали.
– Вызывала.
– Охламоны! Опять двойки?
– Грязные они у вас какие-то, Нина Степановна.
– Пацаны же!
– Женихи уже! Девчонки не посмотрят на них.
– И ладно. Рано еще.
– Нина Степановна, завтра сыновья должны быть чистыми. И всегда быть чистыми. Научите их хотя бы носки стирать и рубашки. Утюг есть дома?
– Есть, – удивилась Веселова.
– Гладить научите… Опять живете у родственницы, а мальчишки с отцом? Отец пьет?
– Выпивает, – вздохнула Нина Степановна. – Мать-то его болеет, помрет как, дом-то вот и караулю. Хоть детям достанется… Желающих-то много…
Помолчали.
– Я пойду? – спросила Веселова.
– Идите, конечно.
Второй зашла в кабинет Дарья Алексеевна Семенова.
– Здравствуйте, Вера Александровна.
– Присаживайтесь. Как здоровье?
– По-разному.
– Нина как?
– Головные боли замучили.
– Печально.
– По ночам просыпается, жалуется, что дорога снится, автобус, кровь… Плачет.
– От олимпиад придется отказаться.
– Врачи говорят: «Избегайте чрезмерных нагрузок. Больше гуляйте. Спите. Музыку слушайте. Выставки посещайте». Только не помогает. Времени после аварии прошло мало. Отца у детей больше нет…
Дарья Алексеевна расплакалась. Наливая в стакан из стеклянного кувшина воды, Вера Александровна приговаривала:
– Поплачьте, поплачьте, легче станет. Не держите в себе. Дома, наверное, боль скрываете, чтобы детей не расстраивать?
Два месяца назад семья попала в жуткую катастрофу. На трассе южного направления столкнулись сразу несколько автомобилей и автобус. Мужу Дарьи Алексеевны удалось развернуть машину так, что семья его – жена и двое детей, с переломами и сотрясениями, остались живы. Он погиб. Дети быстро поправились, но вывести их из стрессового состояния психологам пока не удалось.
– Вадик учиться стал хуже, английский любимый забросил, – всхлипывая, говорила Семенова.
– Подтянется, – успокаивала Вера Александровна, – здоровье сейчас важнее. Дарья Алексеевна, напишите заявление... Примерно вот так… – Тут Вера Александровна положила на стол рукописный текст образца заявления. – В области есть лечебница, где работают отличные специалисты по реабилитации, после пережитого вам всем нужен покой и наблюдение врачей. Дети продолжат учебу. Там есть небольшая школа. Вы возьмете направление из заводской поликлиники… Да не смотрите вы на меня так, я звонила главному врачу, там все сделают. Школьный врач подготовит документы с городской больницей для ваших детей. Три месяца пролетят незаметно. А там и Новый год…
Слезы ручьями полились из глаз Дарьи Алексеевны, всхлипывая, она произнесла сдавленно:
– Спасибо.
– Лида поможет вам написать заявление. Она знает, как это сделать правильно. Отдохнете, наберетесь сил, и все будет хорошо. Профком заводской оплатит три путевки. Не беспокойтесь, средства найдутся. Да, не смотрите вы на меня так… Я звонила… Все в порядке…
Наплакавшись, Семенова извинилась, промокнула несколько раз платочком красные глаза, поблагодарила, сгорбилась и тихо вышла из кабинета. Вера горько смотрела ей вслед. Надо бы еще что-то придумать, чтобы вытащить их из этого тяжелого положения.
Васькова не пришла. Подождав минут пять, выйдя из кабинета, Вера Александровна обратилась к Лидочке:
– Лида, свяжитесь с металлургическим комбинатом, с цехом № 17. Там Любовь Дмитриевна Васькова лаборантом работает, вызовите ее на завтра. Думаю, к 16.40. Ей всего на 30 минут раньше с работы отпроситься придется. За десять минут доедет.
– Сделаю. Вот заявление Семеновой… Вера Александровна, а вы про Антона Баландина не забыли? Вы просили напомнить.
– Антон! Спасибо.
Вернувшись в кабинет, она решила сразу же позвонить в больницу. На листке календаря, там, где поставила вопросительный знак, крупно написала: «Антон». «Отвыкла беспокоиться за Антона, как раньше, – вот и забыла», – пожурила она себя мысленно. Иван Иванович Баландин уже много месяцев находился в больнице, парализовало его, еле выкарабкался. А у мальчишки вся семья – отец да он. Хотели парня на время пристроить к родственникам. Куда там! Никто не захотел! А ведь хорошо живут. Антон перекочевал в интернат. В интернате кормят неплохо, до отвала, условия хорошие, но это не дом. Баландин хоть и жил скромно, а иногда и впроголодь со своим несчастным отцом, но, как и все, в школу каждое утро шел из дома. Беда с отцом случилась в конце того учебного года, а через два месяца начались летние каникулы. Антошка все лето отдыхал по социальной программе в пансионате за городом. Бесплатными путевками его обеспечил город. В больницу к отцу мальчишка бегал между сменами. Каждый раз, выходя из палаты, вытирал не детские, а скупые, уже мужские слезы.
– Крепись, сынок, – гладила его по голове старшая медсестра Галина Сергеевна.
В больнице, как и вчера, к телефону врач не подошел. Из интерната звонили, сказали, что будто бы отца Антона выписали, но точно или нет, они не знают. Спрашивали про Антошку. Предполагали, что мальчишка удрал домой – весь сентябрь проторчал в больнице. Антона в школе не было. Должен был появиться в пятницу, получается, а сегодня вторник.
– Лида! – позвала Вера Александровна.
Секретарша тут же появилась на пороге распахнутой двери.
– Да.
– Послушайте, вот вам телефон, звоните, пока не узнаете, выписали Баландина из больницы или нет. И позовите Любовь Андреевну Зудову, может, она что знает? Да и посмотрите, пришел сегодня Антошка в школу.
Только Лида вышла из кабинета, как тут же в кабинет заглянул заспанный Егоров.
– А… Егор Егоров. Заходи. С добрым утром.
– С добрым…
– Посмотри на часы. На сколько опоздал?
– Опоздал на 30 минут.
– Ребята в 7.15 на линейке, а ты спишь? Во сколько спать ложишься?
– Ну… Где-то в час или в два ночи.
– А во сколько садишься за уроки?
– Ну… Где-то в одиннадцать. На тренировке до десяти. Пока доеду. Поем…
– А до тренировки?
– В клубе. Шахматы… До клуба – в «театралке».
– Понятно. Не надорвешься?
– Не-а.
–Ладно. Иди. Надо твое расписание перестроить.
– Не получится.
– Получится.
Не успел Егоров выйти из кабинета, как зашла Любовь Андреевна Зудова. Ученики прозвали ее Дюймовочкой. Хрупкая, светится вся. Солнечная. Кожа белая-белая. Светлые локоны до пояса. Влюблены в нее школяры. Три года в 25-ой преподает химию. Не боится каверзных вопросов учеников, свой предмет любит, знания доводит до каждого, а до лоботрясов еще настойчивее. Замужем. Детей вот пока своих нет, переживает.
– Вера Александровна, здравствуйте.
– Здравствуйте, Любовь Андреевна. Как дела у Баландина?
– Дома вроде нет никого. Три раза бегала к ним…
– Антона нам не проглядеть бы. Сколько у вас уроков?
– Пять.
– После пятого вместе сходим к Баландиным.
– Хорошо.
– И, если Антон в школе, не расспрашивайте его пока ни о чем, пожалуйста.
– Хорошо.
Мысли об Антошке не давали покоя Вере Александровне. Что делать? Мать Антона Баландина умерла при родах. Воспитывал сына с рождения отец, как умел. Один. То держался, то пил. Кудрявый такой, человек небольшого роста, с большими голубыми глазами и длинными ресницами. Антошка был на него похож и не похож. Матери его никто ведь не видел. Не раз пытался жениться отец. Не получалось. «Наигравшись» вдоволь, женщины выбрасывали его, как ненужную игрушку, без сожаления. Не мог он полюбить снова. Нелепый такой. Сентиментальный. Та, первая, неповторимая красавица, жена, засела в его сердце. И он, смешной, но добрый, не сердился на женщин, все прощал. И снова пытался обустроить семейный очаг, ради Антошки.
В кабинет заглянула запыхавшаяся Лида. Вера Александровна, Антон в школе.
– Прекрасно. В этом вопросе кое-что проглядывается положительное. Звоните, Лида, в больницу.
– Да–да…
Лида – выпускница школы, не поступила в вуз летом, устроилась в школу и пошла на подготовительные курсы. Вера Александровна начала ее называть при всех специально Лидией Макаровной.
– Какая я Лидия Макаровна, Вера Александровна? – спросила секретарша. – Мои подружки в старших классах учатся.
– Но вы в школе работаете. Обращаться к вам мы должны уважительно, чтобы дистанция была от учеников. Работа есть работа. Не ученица уже.
И снова мысли замдиректора вернулись к Антону Баландину. Антошка был таким смешным и любил своего отца. Заботился о нем трогательно. То рубашку купит ему – торчит из портфеля, то джинсы на себя прикидывает. Догнал ростом отца. Вера видела, как он деловито торгуется на рынке, который не так далеко от школы. Продавцы уступают. А деньги парнишка помогает зарабатывать отцу: вместе почту разносят, в детском саду участки подметают, зимой от снега чистят. Школа иногда на житье-бытье выделяет им средства, если бывшие ученики-спонсоры что-то подкинут. Работники соцзащиты к праздникам затоварят Баландиным холодильник. Так и живут. Такая семья. Антошка давно – главный. И стирает, и моет, и готовит. Только в последнее время осунулся. Сильно переживает. Допился отец. А ведь какой работник был! На заводе нахвалиться не могли. Потом то одна работа, то другая. Не раз школа ему помогала устраиваться на очередную, чтобы Антошку не забрали в детский дом, а его не лишили родительских прав. Спасибо, пил не дома. Пропьется, потом явится, как черт из табакерки… А тут Бог не уберег: выпил дешевую подпольную водку, наверное? Загнулся… Нужно срочно найти сиделку! И деньги!
Прозвенел звонок на первый урок. Вера Александровна накинула влажный плащ, скинув туфли, получив острый тычок в спину, ойкнула, втолкнула ноги в сапожки, молнии скрипнули, медленно разогнулась, схватив зонтик, вылетела из кабинета.
– Лида, на большой перемене найдите Егорова из 11-А, запишите с его слов расписание дополнительных занятий, телефоны преподавателей и тренеров.
– Сделаю.
Остановка автобусная около школы. До больницы 15 минут. В автобусе кто-то поздоровался и хотел уступить ей место. Вера отказалась, подумав: «Сяду, без боли не встану». А мысли ее неотступно кружились вокруг Баландиных.
Как-то раз вызвала она Ивана Ивановича в школу, поговорить. Антошку похвалить. Отец растрогался и рассказал про себя. Воспитывался в хорошей семье – все баловали: бабушка – пирожками, котлетками, дедушка – дорогими игрушками. Только Ванечка их не берег, ломал. Отец приучал сына к спорту: в субботу – на каток, в воскресенье – в лес на лыжах. Мама на курорты возила сыночка, на минеральные воды. «Какой у вас мальчик красивенький, – восхищались незнакомые люди в здравницах, – просто пупсик!» Ване нравилось, что им восхищаются. Он думал, что так будет всегда…
В поликлинике, сдав плащ седой ворчливой бабуле и получив бирку, Вера поднялась на третий этаж. Валерий Иванович Солодовников ждал.
– Проходите, Вера Александровна. Что там стряслось с Копенкиным?
– Мне кажется, он опять за травку принялся, – присев на стул начала она. – Может, ошибаюсь? А если не один? Страшно!
– Может, и не один. Думаю, не один. Как себя ведет?
– То спит, то выкрикивает. По классу разгуливает во время урока. Глаза дурные, красные. Дети шарахаться стали от него.
– Нужно понаблюдать. Родители?
– Не знаю пока. Не догадываются, наверное?
– Или не знают, что делать. Э-э-э… В среду, устроит? – полистав календарь, спросил Солодовников. – Или в пятницу?
– В среду! Завтра у них нет третьего урока. В 10.30 отправлю в столовую, чтобы по школе не болтались.
– В среду? В 10.30? Записал. И я пообедаю.
Выбежав из больницы, Вера Александровна поймала такси. До второго урока оставалось семь минут. Через пять минут, проехав по объездной дороге, таксист остановил автомобиль недалеко от школы. Расплатившись с ним, Вера, добежав до здания, поднялась на крыльцо. «Опять потратила 50 рублей! – подумала сокрушенно. – Хорошо, хоть таксист – бывший ученик, скидку сделал». Претерпевая боль, поднялась на второй этаж. Пробежала до кабинета. Скинула плащ, сапожки, ноги – в туфли, резкая боль галопом промчалась по ее спине. Выдохнув, она схватила учебники и тетради со стола и бросилась на урок.
– Вера Александровна! – крикнула вдогонку Лида.
– Потом.
Зашла в класс – и звонок. Ученики ждут, улыбаются. В любимом 7-А сегодня – изложение. Дважды прочитав текст, Вера Александровна выписала на доске сложные слова. Разобрала пунктуацию трех предложений. Выслушала вопросы. Ответила. Предложила самостоятельную работу. Едва «ашки» уткнулись в тетрадки, как Веру вновь окружили мысли.
Баландин – тоже ученик седьмого класса. Несовершеннолетний. Если что-то случится с отцом, то его – в детский дом. Не переживет! Самостоятельный он. В одной семье – два разных человека! Отец – чужая «игрушка». Антошка – независимый человек, старается встать на ноги. Ему в сто раз горше! Каково без матери с непутевым отцом? Наверное, мама его была сильным человеком? В Антошке угадывается ее характер. А кроме отца у Антона никого нет. Лишать родительских прав старшего Баландина не стали, человек он положительный, но слабый, пьющий временами. А кто бы ни запил на его месте? Отстаивали на комиссиях Ивана Ивановича.
Мысли путались в голове Верочки. Решение не приходило. Урок пролетел. И 7-А сдал тетради. Ребята сразу же вышли из класса, видя, что ей сегодня не до них. А она все сидела за столом, скрестив руки. В класс заглянул биолог.
– Вера Александровна, вот вы где. Здравствуйте. Сын заболел. Жену с работы не отпускают. Мне придется уйти на больничный, – сообщил Станислав Петрович Ефремов.
– ?
– Понимаю, что подвожу всех, у меня в седьмых, восьмых уроки, да еще два девятых. На заводе – японцы, кроме жены по-японски никто ни гу-гу.
– Зайдите к диспетчеру, пусть она ваши часы прикроет, кем сможет.
– Спасибо.
Вернувшись в кабинет, Вера обнаружила свои сапожки у батареи чистыми – Лидочка постаралась. Теперь замдиректора обдумывала свое выступление на конференции. Исчеркала пять страниц. И начала сначала. «Господи! – сокрушалась она. – Можно подумать, я большой специалист по борьбе с наркоманией. Кто бы знал, как с ней бороться? Пока вся борьба – одна говорильня».
Заглянула Лида, Вера Александровна приложила палец к губам. После нескольких попыток она все-таки выстроила сообщение. И позвала секретаря.
– Лида, этот текст наберите, потом мне на вычитку, к пятнице выступление должно быть готово. За сапожки спасибо. Что с больницей?
– До врача не дозвонилась. Дежурная медсестра сказала, что Баландина выписали три дня назад. Попросила, чтобы вы позвонили Осемежко вечером домой. У них сегодня трудный день, больных много. Вера Александровна, дочка вам звонила.
– Спасибо.
Набрав домашний номер, Вера услышала родной голос.
– Мама, я сегодня по сольфеджио «5» получила.
– Умничка. Суп разогрей.
– Мы с Димой поели.
– А он дома?
– Да. У него преподаватель по металловедению заболел.
– А-а-а… В серванте конфеты.
– Мы с Димой и Диким Сном съели их.
– Съели? Плохо не будет?
– Так это же Дсон их почти все съел.
– Ему плохо не будет. Жду. Пусть братец тебя проводит.
– Хорошо.
Даше десять. Учится во вторую смену. Скоро явится в кабинет заплетать косы. А Димке, старшему сыну, 16. Студент колледжа.
На большой перемене в столовой заместитель директора пыталась найти Антона. Странно! Но его не было. «Домой убежал», – подумала Вера Александровна. Когда заплела косы прибежавшей Даше, то усадила ее за свой стол дописывать упражнение. Прозвенел звонок, она подошла к расписанию, в 7-Д была география. И она медленно пошла по коридору. Проходя мимо кабинета географии, заглянула в класс. Антон был на месте – второй ряд, третья парта. «Молодец, – подумала она. – Учится хорошо, хоть бы не съехал».
По коридору навстречу ей бежала Лида.
– Вера Александровна, – запыхавшись, произнесла она, – вас к директору.
– Спасибо.
Когда Вера открыла дверь, Вероника Михайловна, согнувшись, стояла посреди кабинета, растирала больное колено.
– Заходи, Верочка. Пообедала? Не успела? Давай кофе попьем. Болит, спасу нет! А твоя спина как?
– А! – махнула Вера Александровна рукой. – Ника, как съездила?
Вероника Михайловна выпрямилась. Покрутила шеей, прихрамывая, прошлась по кабинету, похрустывая больным коленом.
– Ты знаешь, социальные работники, кроме законов, ничего не знают и слушать не умеют. Отступить от законов на шаг не могут. И их понять можно… В больницу дозвонилась?
Пока пили кофе с печеньем, перебрали все возможные варианты, но дальнейшая судьба семиклассника не выстраивалась.
– Хорошо, – согласилась директор, – сходите с Любовь Андреевной сегодня к Баландиным домой, посмотрите, что и как у них. Я попробую до наших бывших учеников дозвониться. Может, с сиделкой помогут?
На пороге Вера Александровна остановилась, оглянувшись, сказала:
– Ник, помнишь в спортзале в углу лежал старый мат, мы решили списать его в конце этого учебного года. Так он исчез. Технички заметили.
– Как исчез? Куда?
– Пока не знаю.
После пятого урока Вера Александровна и Любовь Андреевна ждали Антошку в вестибюле. Он, задумчивый, спускался торопливо по лестнице. Увидев учителей, весь сжался в комок, голову втянул в плечи.
– Антон, – позвала Вера Александровна его. – Уроки закончились? Ты домой?
– Да.
– У тебя папу выписали. Мы бы хотели с Любовь Андреевной навестить вас. Понимаешь, так надо…
Антон промолчал. Взял куртку с вешалки, небрежно накинул ее и выскочил из школы. Учительницы переглянулись и бросились за ним.
– Антон, подожди нас! – крикнула вслед ему Вера Александровна.
Но мальчик не оглянулся, он быстро-быстро шагал по тротуару, почти бежал.
– Антон! Куда же ты? – воскликнула Любовь Андреевна.
Они побежали за мальчиком, цокая каблуками. Прохожие здоровались с ними и смотрели им вслед.
– Вера Александровна! Я поняла! – на бегу прокричала Любовь Андреевна. – Он не пускает в квартиру никого. И нас не пустит. Отца стесняется.
– Тут что-то другое… Я бывала у них не раз. Антон! Подожди! Совсем загнал!
Антошка остановился. Но лишь учителя стали приближаться, вновь припустил.
– Все! Не успеем! – прокричала Любовь Андреевна.
– Давайте поднажмем!
И они сделали рывок. У самого подъезда почти догнали Антона. Он как-то странно взглянул на них, глазами затравленного зверька, и вбежал в подъезд. Летел наверх, перескакивая через ступени. Учительницы не отставали и дробили каблуками. Тревожные шаги гулко раздавались по всему подъезду. У самой квартиры Вера Александровна успела дотронуться до руки Антона, чтобы успокоить его. Он открыл дверь ключом, толкнул ее ногой и исчез в темной прихожей. Вбежав в квартиру следом за ним, Вера больно ударилась обо что-то ногой. Это был велосипед. Пока она его поднимала, Любовь Андреевна прошла в комнату.
– Ах! – раздался ее возглас.
– Здрав-вст-ств-вуе-й-ий-тэ,.. – послышался странный механический, незнакомый голос.
– Ка-ак вы се-е-бя чув-вст-ст-вуе-ете? – произнесла, тоже заикаясь, Любовь Андреевна.
«Что там?» – подумала Вера. Отодвинув шторку, она шагнула вперед, спертый воздух сразу ударил ей в лицо накопившейся тяжестью. Застывшая и прижавшаяся к стене, побледневшая Любовь Андреевна стояла с широко раскрытыми от ужаса глазами. Вера развернулась и увидела обезображенную восковую фигурку с искривленным лицом. Высохшее голое тельце вздрагивало и дергалось. Все это отдаленно ей напоминало Ивана Ивановича Баландина. Голая «кукла» лежала на сооруженном топчане, на большом спортивном мате. «Спортивный мат?» – тут же возник вопрос в голове замдиректора. Конечно же, это был тот мат, который странным образом исчез в воскресенье во время тренировки из спортивного зала. И ни один учитель физкультуры ничего не мог объяснить ей по поводу этого происшествия. Но у Веры осталось такое чувство, что физруки были в курсе. Просто у нее не было еще времени разобраться с этим вопросом.
Восковая «кукла», увидев ее кривым глазом, второй был полузакрыт, попыталась приподняться и вывернулась головой своей, посмотрела на Веру Александровну всем своим перекошенным лицом. Вера вздрогнула. И замерла, как и Любовь Андреевна. «Кукла» попыталась улыбнуться, на обезображенном лице ее появился жуткий оскал. «Это все, что осталось от Антошкиного отца», – пронеслось в голове замдиректора. Высохшее тельце старалось выдавить из себя вновь какие-то механические звуки.
– Вер-ра-мыа-алшандр-р-р-р… Про-х-х-ход-имэтэ…
Голос был скрипучий, незнакомый. Силы у больного иссякли, и тельце его рухнуло мягко на мат.
Любовь Андреевна, закрыла рот, чтобы не вскрикнуть, вжалась в стену и с ужасом смотрела наподобие человека. В ее глазах отражались страх, удивление, жалость, и крупные слезы начали горошинами вытекать из них. Антошка дрожащими руками вытягивал из-под голяка загаженную простынь, стыдливо оглядываясь на учительниц. Наконец, вытянув ее, поднял с пола покрывало, стал бережно прикрывать обнаженного отца. Но изуродованное тельце тряслось, и покрывало скатывалось беспрестанно на пол. Скрученными руками «кукла» пыталась помочь сыну, но только мешала. Воздух в комнате стоял жутко едкий от испражнений больного. Грязную простынь Антошка пронес мимо обескураженных женщин. В ванной послышалось бульканье. Через минуту мальчик вынес таз с водой. Поставив его прямо на мат, стал мокрой тряпкой обтирать желтое тельце.
– Подожди, поможем, – шагнула вперед Вера Александровна.
– Я сам, – резко остановил ее мальчик.
Отец мычал и переплетенными руками и ногами делал несуразные движения, как сломанная механическая кукла. Он несколько раз непроизвольно ударил сына. Антон не обратил на это внимание. Закончив процедуру, вытер человечка полотенцем, отодвинул его на сухое место, протер мат, затем деловито протер насухо несколько раз. Еще раз попытался укрыть больного покрывалом. Но оно опять соскользнуло на пол. Вылив воду в унитаз, замочил простынь в холодной воде. Вера Александровна стояла рядом:
– Антон, нужна «утка».
– Да есть она. Его же трясет все время. Все равно все мимо.
– Давай, пройдем на кухню. Прости, но мне нужно составить акт о посещении вашей семьи. Так нужно… Ты же знаешь…
Мальчик согласился, опустив голову, послушно последовал за ней.
– Антоша, Любовь Андреевна заглянет в ваш холодильник?
– Пусть…
Вера Александровна села за кухонный стол, отодвинув кружку и миску. Коротко изложив факты на листе бумаги, спросила Антона, сколько в доме постельного белья. Оказывается, кое-какое белье принесли физруки, соседи поделились. В холодильнике Любовь Андреевна обнаружила в кастрюльке свежий суп, две банки рыбных консервов, немного колбасы и банку сгущенки. Вера указала в акте на необходимость сиделки, нормального питания, наличие нужных лекарств, пеленок для больного, посещений его врачами и соцработниками. Любовь Андреевна поставила свою подпись, капнув широкой слезой на лист. Шмыгая носом, спросила Антона:
– На продукты денег нет?
Мальчик промолчал.
Любовь Андреевна достала из кошелька 10 рублей и положила на стол. Вера Александровна добавила 50.
– Завтра в школе решим вопрос о дополнительных обедах для тебя, – сказала она. – Отцу будешь брать пельмени на углу в столовой раз в день две порции. Талончики получишь завтра в школе у Лидии Макаровны.
У мальчика проблеснул свет в глазах, и он кивнул согласно головой.
– Кашу сваришь сам?
Антошка опять кивнул головой.
– Крупой вас обеспечим. Молоко станешь получать по литру в день в той же пельменной.
Послышался вздох облегчения. Мальчик поднял голову, смело посмотрел в глаза Вере Александровне. В них выразилась благодарность без слов, но застрял какой-то вопрос. «Ах, да… Спортивный мат», – вспомнила Вера.
– Спортивный мат пусть остается, успеем списать…
Тяжелый дрожащий сгусток воздуха вырвался из груди мальчика.
– А машина стиральная не работает?
– Нет.
– На вид она новая.
– Отец пьяный «отремонтировал».
– Понятно, – произнесла она и приписала в акте несколько слов о необходимости стиральной машины. – Покажи мне свою комнату.
Антон повел учительницу через зал, мимо больного отца. Механическая «кукла» вновь попыталась приподняться и проследить за ними. Фигурка оперлась на жиденькие, дрожащие ручонки, как подбитая птица, выставила и склонила голову с острым «клювом». Любовь Андреевна снова застряла у стены, закрыв лицо руками. В Антошкиной комнате было просто и уютно. Платяной шкаф, кровать и письменный стол. На полу – чистые дорожки. На стене – старенький ковер. На окне – шторы. Но воздух спертый.
– Не проветриваешь? – спросила Вера Александровна.
– Проветриваю иногда, отец же голый и мокрый все время…
– Придумаем что-нибудь. Ума не приложу, как ты тяжелый мат до дома и до квартиры дотащил?
– Я не один… Мы на велосипеде…
Мальчик снова взглянул на нее, и затравленный «зверек» выскочил из него.
– А суп кто сварил?
– Этот? Соседка.
– Пенсионерка?
– Ага.
– Она согласится за оплату ухаживать за отцом? Спроси. Завтра мне скажешь.
– Спрошу.
– А нет, так будем искать. До свидания, Антон, – учительница положила на его плечо руку и похлопала в знак одобрения. – Все будет хорошо, мальчик. Справимся. Ты – молодец!
Вера Александровна нашла Любовь Андреевну во дворе, которую выворачивало наизнанку. Бледное лицо страдальчески вытягивалось и вздрагивало. Достав носовой платок из кармана, Вера протянула его учительнице.
– Спасибо, – перевела дыхание та и тихо заплакала.
– Ну, полно, полно… Держитесь. Горя сейчас немало. Насмотритесь еще…
Возвращались в школу медленно. Оперативка все равно началась. Говорить о чем-либо не были ни сил, ни желания. У Веры тоже голова шла кругом, а занемевший позвоночник без конца простреливало.
После оперативки в кабинете Вероники Михайловны учителя выстраивали план действий по поводу Баландиных. Раскидали обязанности. Вера должна была установить связь с медиками, которые тоже были понятливые, и они отца с сыном разлучать не хотели. Договориться о встрече на завтра в соцзащите. Лидочка поставит печать на акте и копиях о посещении семьи Баландиных. Копии нужно разнести в разные учреждения, попросить о помощи семье.
Позвоночник донимал Веру: ни сидеть, ни стоять без боли.
– Ника, отпусти меня, ради Бога, сегодня пораньше.
– Что? Расклеилась? Иди–иди. Ты завтра мне нужна здоровенькая. Отлежись и выспись.
***
Вера не спала всю ночь. Ей казалось, что боль от скрюченной механической «куклы» передалась ей. Наглотавшись обезболивающих таблеток, уснула только под утро. Когда прозвенел будильник, она с трудом открыла глаза, попыталась встать и не смогла. Голова кружилась, тошнота подступила к горлу. А позвоночник, будто кто-то схватил железными клешнями. Она лежала, боясь пошевелиться. «Защемило – уныло подумала она, – опять защемило нерв. Давление упало. Хорошо, что обзвонить успела всех. Соседка дала согласие ухаживать за больным. Спонсоры нашлись. Один из них сегодня купит машину для стирки простыней. В школе учителям объявили сбор пеленок. Врачи заберут на обследование больного через месяц-полтора. Вечером с Осемежко разговаривала по телефону. Больному жить осталось три месяца, у него куча разных заболеваний. И рак… Кошмар! Может, чуть-чуть больше… Очень хотелось ему домой. Да и сын просил врачей об этом. Уступили все на свой страх и риск. Но умрет Иван Иванович в больнице, а не на глазах сына, которому врачи не говорят о диагнозе. Так решили. Был человек – и нету, осталась восковая «кукла»… Про Васькову забыла Нике сказать. Про премию сторожу. И про конференцию».
В восемь утра муж позвонил в больницу. Участковый врач пришел через час.
– Вера Александровна, вы знаете, какое давление у вас? – ставя уколы, спрашивал он.
– Низкое, думаю.
– Низкое. С таким давлением, голубушка, туда уходят, – и показал указательным пальцем вверх. – Пульса почти нет. Как вам удалось это, год-то учебный только начался? Кто вас так?
– «Кукла», – слабо улыбаясь, ответила она.
– Кто-кто?
– Образное сравнение такое…
– А-а-а… В больницу поедем?
– Нет. Дома.
– Это надолго. На месяц, может, больше. Будем давление поднимать и спасать позвоночник. Раньше не проситесь на работу!
Зазвонил телефон, Вера протянула руку и сняла трубку, услышала голос Ники.
– Лежишь?
– Лежу.
– Надолго?
– Да. Давление поднимется, выйду.
– Любовь Андреевна тоже заболела. Кушать не может, рвет ее.
– Нервное потрясение.
– Или беременность, пока не ясно.
– Это хорошо. Там Васькова должна зайти. Прими. Классного руководителя предупреди, она в курсе. На конференцию в пятницу отправь военрука. Сообщение у Лиды пусть возьмет. Премию нашему сторожу нужно обязательно выписать, сколько раз уже спасал школу от разных неприятностей.
– Не переживай. Подумаю. Приходили физруки, принесли заявление по поводу спортивного мата, они его еще в субботу написали, нужна была подпись завхоза, а она только сегодня вернулась, покупала спортинвентарь. Физруки от «скорой» больного на руках несли до квартиры. Диван увидели своими глазами у Баландиных. Очень старый, одни ямы. Как такому больному на нем разместиться? Вот и придумали… Так что все нормально, не волнуйся. Вечером зайду. Выздоравливай.
Вера положила трубку и посмотрела на участкового врача.
– Даже не мечтайте, – сказал ей Александр Николаевич, – раньше месяца я вас не выпишу. Давление, сами знаете, так быстро не поднимается. Два курса лечения пройти нужно обязательно: 10 и 10 дней, потом сдача всех анализов…
– Посмотрим…
