Наталья ЛОСЕВА. Занавесочка
Рассказ / Илл.: Неизвестный художник
Было скучное, пасмурное утро. Занудный дождь, начавшийся ещё затемно, предвещал приближение осени. Лето пролетело незаметно: отзвенело трубами, уголками, листами продаваемого Еленой металла, а теперь на угасании зашуршало договорами, накладными, отчётами. Девушка приехала в Москву десять лет назад из небольшого посёлка, что неподалеку от Читы. Работу менеджера по продаже леса она сменила на менеджера по продаже металла. Как однажды неудачно пошутил сторож бывшей конторы: девушка из лесной красавицы превратилась в стальную леди.
Да, ей пришлось в столице со многим из прошлого попрощаться: вязаные мамой кофты сменила на деловые пиджаки, рюкзаки – на дорогие кожаные сумки, длинную косу – на элегантное каре, а излюбленные кроссовки – на модные туфли. Ко всему прочему, добавились нарощенные ногти, накладные ресницы, татуаж бровей и губ – все то, что придаёт черты гламура и светскости, помогает изжить, вытравить из себя провинциалку.
Елена проснулась рано. Она всегда по старой привычке пробуждалась рано. За окном была муть, шуршал дождь, и вставать не хотелось – сегодня она вообще-то уже в отпуске. Девушка рассматривала старые, ободранные обои съёмной квартиры и думала, что в этом году уже не успеет их переклеить. И так было каждый год…
Отпуск начинался неудачно – в последнюю неделю августа. А это значит, что все начнут возвращаться домой, и билетов не купишь. За десять лет она была дома трижды. В основном отдыхала за границей, на курортах Крыма и Турции, часто в компании бывшей начальницы – одинокой Ираиды Семеновны, которая после ухода на пенсию прочила Елену на свою должность – начальника отдела продаж.
В этом году она хотела отдохнуть на соляном озере в Крыму и даже взяла билет, но неожиданно позвонила мама и попросила приехать. После очередного обследования в областном центре ей предложили лечь на операцию.
Все билеты на самолёт были давно распроданы, и потому пришлось довольствоваться поездом. Елена не любила железную дорогу. Трястись половину отпуска в вагоне – занятие совсем не для неё, и она успокаивала себя мыслью, что новые тверские вагоны с биотуалетами, душем, светильниками и USВ-разъемами у каждого места скрасят время пребывания в пути. Скорый поезд приезжал в Читу вечером, а электричка до её посёлка пойдёт только утром, и, по-хорошему, ей бы не мешало бы попроситься на постой к многочисленным родственникам по маминой линии, которые всегда её ждали, но далеко не всегда Елена хотела их видеть: начнут расспрашивать, что да как, просить пристроить своих чад в первопрестольной, а только этого ей и не хватало. Все разговоры матери о родовых корнях, о древе жизни казались архаичной выдумкой, и она в ответ лишь отмахивалась, говоря, что в век высокоскоростных технологий и компьютерных цивилизаций миром владеет цифра, а не корни.
Елена пребывала в ожидании отдыха. Ей оставалось съездить на работу и доделать кое-какие незавершённые дела. Поезд уходил вечером, и она была уверена, что успеет.
Она выпила чашечку кофе и съела бутерброд с голландским сыром. Всегда на завтрак мало ела. Программа, поставленная на похудение, хорошо работала по утрам, а к вечеру обязательно давала сбои. Нет, Елена не считала себя полной, но десять килограммов, набранные за десятилетие, её тяготили.
Небоскрёбы «Москва-Сити», куда переехала их кампания, напоминали выросшие из-под земли ядовитые борщевики и вызывали у Елены не только неприязнь, но и чувство внутреннего отторжения. Эти мутанты природы были сродни вирусу ковида, который вознёсся над всем миром, жируя на телах своих жертв.
На этот раз макушки каменных джунглей были укрыты плотными слоями облаков. Елена поднялась на пятьдесят пятый этаж башни «Бастион». С поворотом ключа унылость и серость земной жизни сменились яркостью бытия, безмятежностью разлившегося по всему телу счастья. Облака, разделявшие две зоны: дождливую и солнечную, проходили где-то на уровне их этажа. Вдали призывно сияло солнце, изредка заслоняемое рваными хлопьями туч. Было чувство, что ты силишься доплыть до заветной цели – до солнца.
Офис находился в конце узкой части башни и просматривался насквозь. Перегородок не было, каждый был как на ладони. Помещение с окнами от пола до потолка напоминало плавучий инопланетный корабль. В нем, не вставая с места, можно было встретить рассвет и проводить закат. Никаких занавесок на окнах не предвиделось, и лишь металлические жалюзи спасали от яркого света.
Суббота в конторе считалась выходным днём, но на самом деле мало кому удавалось в этот день отдохнуть, а уж тем более в конце месяца. Ближе к обеду начали стекаться сотрудники и сразу стали шумно обсуждать доставку несостоявшегося завтрака, перерастающего в обед: что лучше – роллы или пицца, где дешевле, вкуснее и, главное, оперативнее выполнят заказ.
Во втором часу Елена закончила дела и хотела уже выключить компьютер, но пришла Алла Каримовна, которую утвердили вопреки ожиданиям на её, казалось, по праву завоёванном месте. Новая начальница решила все незаконченные дела сделать до отъезда починённой, другого времени не нашлось. Даже отданный кусок пиццы не смягчил её настроение. Пришлось звонить подрядчикам, юристу, благо в конце месяца все работали.
Часа в четыре в офисе стало тихо, а Елене ещё было далеко до окончания работы. Облака поднялись, закрыв собой солнце, но она этого и не заметила: с навалившейся работой его как будто отключили.
Из офиса Елена вышла часов в шесть, так до конца и не завершив одно важное дело. По-прежнему моросил дождь, и в каменном лабиринте было совсем темно. Добираться до квартиры при хорошем раскладе надо часа полтора. От усталости и потрепанных нервов Елена уснула и проехала свою станцию. Пришлось возвращаться. От метро ещё ехать до своего спального района, а автобуса, как назло, долго не было.
Когда Елена приехала на квартиру, то на сборы оставалось совсем немного времени. Быстро покидав вещи в чемодан, вызвала такси. Ни о каком подарке матери, приготовлении еды (а ехать – четверо суток!) не было и речи.
На Ярославский вокзал прибыла перед самым отходом поезда. По подземному переходу Елена бежала, толкая всех, кто встречался на пути. Вместе с ней спешили девушка с патлатым парнем в клетчатой рубашке. Незнакомка катила чемодан, а парень что-то разгорячённо ей говорил, назойливо заглядывая в лицо. Елена хотела обогнать их, но у неё не хватало сил. На подъёме из подземного перехода эта парочка, наконец-то, оторвалась от неё, давая дорогу.
Выбегая из туннеля, Елена услышала об отправлении поезда, но в запасе ещё оставалась пара минут. Изрядно запыхавшись, с громко стучащими в голове молоточками она подбежала к ближайшему вагону. Оттолкнув пару человек, протиснулась к заветной двери.
Но в этот момент из вагона на неё выпрыгнул тот самый патлатый парень в расстёгнутой на груди рубахе. От удара Елена попятилась назад и не заметила, как очутилась на земле. Рядом с ней лежала сумка, из которой выпали вещи. Чей-то тяжёлый башмак повис над телефоном. Елена взвизгнула и прикрыла его рукой.
Поезд тронулся.
– Стоп-кран! Стоп-кран! – завизжала Елена, но в сутолоке никто не обратил на неё внимания.
Люди шли за вагоном, напоследок махая своим родным. Тяжёлые колеса всё быстрее и быстрее набирали ход.
Вскоре все разошлись. Наступила тишина. На платформе остались Елена и патлатый. Оба находились в какой-то опустошённости. Девушка встала и принялась собирать разбросанные вещи.
– Это вы во всем виноваты! Из-за вас я на поезд опоздала.
– У вас что, – хмыкнул патлатый, – билет пропал. Другой купите. А у меня девушка уехала.
– От хороших не уезжают… – выпалила Елена.
– Да вам разве понять??? Вы и себя-то не понимаете… – с горечью сплюнул патлатый.
Елене казалось, что он сейчас заплачет. Ей стало жалко парня.
Патлатый взял сумку и чемодан Елены, помог спуститься в переход.
Шли молча. Каждый думал о чем-то своём. У касс они расстались, так и не успев познакомиться.
Фирменный поезд до Читы, на который Елена взяла билет, ходил через день. Другим в её направлении был пассажирский, который отбывал через четыре часа. Трястись, конечно, придётся дольше, но зато не нужно будет из Читы возвращаться на свою станцию. Билет оставался один – старый вагон без удобств, боковушка, верх, да ещё у туалета – все удовольствия разом. Елена немного поколебалась: как будет залазить на вторую полку, но все же решилась, других вариантов не было.
Она купила билет и отправилась в кафе, где набрала полный поднос еды – суп харчо, салат, пельмени и беляши. Она всегда так делала, чтобы заесть неудачу. Во время еды примирилась с произошедшим. Елена не привыкла к таким черепашьим скоростям. Как переехала в Москву, жизнь её проходила на бегу, в спешке. Домой и на курорт прилетала. Единственный раз она добиралась на поезде, когда переезжала в Москву. Ехала в никуда, в неизвестность, наобум. В столице её никто не ждал, а уедет – и сразу позабудут.
Елена наелась до отвала, купила в газетном киоске кроссворды и поднялась на второй этаж в зал ожидания. В открытых окнах простиралось тёмное поле платформы с поблескивающими и исчезающими вдали прутьями рельс. Каждому из пассажиров был предназначен свой путь с зелёным или красным светофором.
Девушка села на жёсткую лавку и сразу заснула. Свежий ветер врывался в помещение и убаюкивал каждого. И лишь гудки поездов да голос диктора не давали в полной мере забыться.
Поезд подали за полчаса до отправления. Когда Елена пришла на посадку, то впереди уже стоял длинный хвост из пассажиров. Немолодая проводница в парике подслеповато щурилась, сверяя номера предъявленных паспортов с электронной версией купленных билетов. Очередь тянулась медленно, тяжело вздыхая.
Стену вокзала подпирали двое бомжей. От одного текла струйка, образовывая в отдалении лужицу. Рядом находились двое полицейских и подбадривали себя анекдотами, чтобы хоть как-то скоротать смену.
В вагон Елена заходила последней. Было довольно тихо и темно, но и при слабом освещении она заметила необычность – как будто вошла не в вагон, а в лес – деревья окружали её со всех сторон. Такой эффект получился оттого, что во время реставрации приевшийся белый пластик заменили на новый – цвета дуба. От возникшей картины появилось позабытое ощущение: она вновь на своей делянке, в своём вагончике, где заключались сделки по продажам.
Многие, кто ожидал поезда на платформе, а не в теплом зале вокзала, уже вовсю застилали постель и укладывали детей спать. Елена с трудом пробиралась сквозь сумки, чемоданы, стоявшие посреди прохода, и ей казалось, что она продирается сквозь деревья, которые не желают её пропускать, мстят таким образом за свою отверженность. Девушке захотелось прижаться к родным берёзам, елям, соснам. Как давно она не была в лесу! Территория её столичной работы была закатана в плитку. Природа присутствовала в этом железобетонном капкане, но только в изменённом, искусственном виде – в виде лазерного шоу. Всякий раз подходя к зданию «Афимолл», где располагалось метро, у неё возникало чувство, словно попала в Берендеево царство – из стены вдруг вырастала пушистая лапа лиственницы, которая, казалось, вот-вот проведёт своими тонкими ветками по лицу. Но, подойдя ближе, видение таяло, а в душе разгоралась обида, словно кто-то обманул, сделав ложный посыл.
В последнем купе, кроме Елены, ехали ещё двое. И эти двое – на нижних полках в купейной части. Надо полагать, что остальные (и её сосед по боковушке) займут свободные места на других станциях. Елена разложила вещи и села у окна. На окне висела капроновая занавесочка. Какая-то необычная, из другой жизни. Белая, воздушная, собранная на держателе, она напоминала фату невесты. Такие свадебные уборы Елена видела на ретрофотографиях восьмидесятых годов. Такая фата была и у её мамы. Обычно для поездов шили тяжёлые, хлопчатобумажные занавески, которые в последнее время и не встречались, а здесь – невесомость полёта, простор для романтики, чистота и трогательность окружающего мира.
Поезд тронулся. По мере движения городской пейзаж с яркой иллюминацией сменился непроглядной тьмой. Пассажиры понемногу начали затихать, укладываться, кто-то уже издавал сладкозвучные рулады храпа, а Елене, несмотря на трудный день, не спалось. Она уже не обращала внимания на хлопающую в туалете дверь. Вглядывалась в тёмное окно, и занавесочка, обрамлявшая тайну ночи, вздрагивала на стыках рельс, расправляя свои крылья.
В телефоне что-то тренькнуло. Елена не без интереса посмотрела. На экране светилось: «Стань легче!» Это было рассылаемое всем подряд коммерческое предложение. Подобные сообщения приходили ей довольно часто, и она болезненно относилась к ним, как будто кто-то знал о её лишнем весе. Елена отключила телефон.
Соседняя боковушка была занавешена одеялом. Часто можно было видеть подобную картину – кто-то жаждал уединения, кто-то тяготился окружающими его людьми и делал такую байковую занавеску. Она не лёгкая и не воздушная, как на окне, а тяжёлая и основательная; её вид придавал не романтический настрой, а уют и чувство защищенности.
Висевшее одеяло приоткрыла девочка, которая занимала нижнюю полку боковушки через купе от Елены. Из-за одеяла появилась молодая женщина чрезмерно крупных габаритов в аляпистом сарафане, который ещё больше увеличивал её размеры. Елена, конечно, встречала полных людей, но в таком молодом возрасте, пожалуй, что нет. Молодой мамаше было около тридцати, а это на несколько лет моложе её самой, но соседка совсем не замечала своего лишнего веса. Обычно тучные люди выглядят болезненно, а здесь бойкая, развесёлая красотка. Она успевала что-то сказать дочери и кому-то сидящему в полотняном тереме, бодро крутила головой, и все это время лучезарность не сходила с её лица.
Девочка была очень похожа на свою маму: такая же рыженькая, курносая и полная не по возрасту. С верхней полки над девочкой выглянул черноволосый мальчуган и, отодвинув висевшее одеяло, что-то прокричал. Одеяло упало на пол, открыв ещё одного пассажира в соседней боковушке – главу семейства. Папа – крепкий брюнет – поспешил выполнить пожелание сына.
После того как дети похрустели чипсами и напились воды, их уложили спать. Супруги ещё какое-то время сидели, не отгораживаясь одеялом. Елена заметила на соседнем столике разложенные карты, которые освещались острым лучом фонарика, прикреплённого к держателю занавески.
Елена питала большую неприязнь к картам. Она относилась к этой забаве с неким пренебрежением. Играть в «дурака» было для неё оскорбительным, ниже достоинства. Да она и не умела в них играть, так как все время тянулась к высокому. В школе ходила в литературный кружок. Руководитель кружка Ильина Ксения Робертовна очень любила стихи. Кроме Тютчева, Ахматовой, Татьяничевой, она читала и свои. Лена под её влиянием тоже начала писать.
После окончания колледжа в райцентре она вернулась в свой посёлок, и потянулись длинные, скучные, серые будни. Чувствуя себя пойманной в клетку, Елена перестала писать стихи. Все одноклассники разъехались кто куда, а она одна из немногих осталась дома. Утром скрипучий УАЗик увозил её на работу, а вечером, когда уже темнело, привозил обратно. В этом однообразии пять лет ушли в песок. И Елена не выдержала, сорвалась в Москву. Нет, она уже не мечтала стать поэтессой. Ей после поселкового застоя хотелось бурления жизни, хотелось музеев, выставок, театров, гулять по ночному городу и при свете фонарей, отраженных в воде, говорить о драматических судьбах великих поэтов. «Для великого дела надо пострадать», – так объясняла поэтический дар классиков Ксения Робертовна, а сама Елена к подобным испытаниям не была готова.
На жизненном пути ей так и не встретился человек, которому она могла бы взволнованно читать «Ночь, улица, фонарь, аптека…» Были мужчины, которые могли часами говорить о своих собственных страданиях: как тяжело им жить, как надоел начальник-идиот, как меркантильны стали женщины, как переменчива действительность. Елена не любила нытиков, называла их «кислотными». И «время фонарей» предпочитала проводить в одиночестве с тарелкой дымящейся еды у телевизора, где что-то интересное показывали по каналу «Культура».
Потом она поступила в университет по специальности, и гулять вечерами уже было некогда. Шесть лет положено на диплом столичного вуза! Ей повысили категорию, на время отпуска начальницы она занимала её должность, но по причине высоких скоростей отчество где-то затерялось, и сотрудники, как и прежде, обращались к ней по имени: Елена, Лена, Ленок, Ленчик….
К соседям подошла проводница и что-то произнесла. «Балага», – услышала в ответ девушка. Этот населённый пункт находился недалеко от Новопавловки, куда она и направлялась. Елена знала этот посёлок – там недавно ввели в строй большой агрокомплекс. «Доярка», – определила она профессию пампушки и брезгливо поморщилась, поглаживая холеные ручки с острыми коготками.
Проводница отошла, а страсти в соседнем купе стали накаляться. Молодая мама прыскала смехом, метала огненные стрелы. Муж в нетерпении отыграться ёрзал на сиденье, и, казалось, картёжная игра имела у них другое значение – азарт возбуждал, примагничивал друг к другу. «Да и что плохого, – уже по-другому думала Елена, – в том, чтобы играть не в интеллектуальную игру, а в “дурака”. Главное – хорошее настроение, добрый настрой, и чтобы кто-то был рядом». Как говорил романтик Экзюпери: надо не смотреть друг на друга, надо смотреть в одном направлении. И это правильно.
Соседка проверила, спят ли дети, и, убедившись в этом, дала сигнал мужу. Тот встал, повесил байковую занавеску, сделав для себя отдельный кабинет, «тёплое гнёздышко».
Елена почувствовала, как им обоим стало жарко от дыхания там, за байковой занавеской, как сладко и нежно быть вдвоём. Возможно, для этих двоих и не Москва с её красотами, а именно эта бесконечная дорога является целью летнего отдыха. Там, за занавешенным одеялом, гораздо больше романтики и открытий, чем во всей столице вместе взятой.
Елена вспомнила стихотворение Эренбурга. Его читала как-то на занятии кружка Ксения Робертовна. Она уже и не помнила всех строк, но в памяти отпечатался образ острова, на котором живут двое. У всех влюблённых где-то далеко есть свой остров, о который бьются солёные волны. Он и Она – одни в этом бушующем мире, и никто не может им помочь. Только от них зависит, будет жить в их доме любовь или нет.
Эти неизвестные из соседнего купе тоже на «острове». Вокруг – дуют злые ветры, рушатся государства, а у них тепло и радостно, потому что только они в ответе за свой дом, который оберегают.
Елена представила, как четверо суток она будет трястись по бескрайним просторам страны, как медленно и однообразно будет течь время. А эти двое смогут его остановить! Возможно, в этом и есть настоящее счастье – остановить время.
В Москве Елена постоянно куда-то бежала, боясь опоздать, а оказывается, чтобы все иметь, никуда спешить не надо. Надо вот так сидеть, отгородившись от всего мира, и играть в одну игру, возможно, даже глупую. Вот так и можно остановить время!
Она испытала некое раздражение: почему не она на месте этой розовощёкой толстушки? Почему такой деревенщине всегда везёт? Только что вышла из-под коровы – и в дамки! Что эта толстушка в своей жизни видела? Другое дело – она, Елена! Где только не довелось побывать! Казалось бы, жила в глухой дыре, а вот, поди ж ты, умудрилась выбиться в люди. Но только… что ей это дало?!..
В однообразном поскрипывании вагона её вдруг начали посещать мысли, которые раньше никогда не приходили, как будто кто-то застил ей глаза на правду. Елена начинала понимать: у неё в запасе совсем немного времени, чтобы успеть на последний поезд за счастьем.
Вдруг из темноты за окном выплыло лицо лесоруба по имени Яшка. Он жил с отцом-лесником на хуторе недалеко от делянки, где работала Елена, и был похож на того патлатого, который сегодня её нечаянно сбил с ног. С длинными, путанными волосами, Яшка был нелеп в своих грязных штанах и в старой, порванной под мышками из-за широких плеч, куртке. После работы Яшка садился у «треста»-вагончика и включал радиоприемник. Когда Елена выходила, он кланялся ей в пояс, чем вызывал непрекращающийся смех. Девушка не понимала, что этому парню от неё надо? Да и о чем с ним вообще говорить?! Даже идти вместе стыдно...
А сейчас ей не стыдно – в туфлях от Аlba, с сумкой от Vitacci, духами от Сhanel – одной, никому ненужной???
Да, на каком-то этапе она, как та пружина, приподнялась: накопила на первый взнос за квартиру, заплатила и стала ждать. Через полгода оказалось, что строительная кампания разорена. Деньги, на которые она в районном центре могла бы купить трёхкомнатную квартиру, пропали. Теперь Елена и не мечтала о собственном жилье, а довольствовалась съёмным. Временное пристанище выходило на огромную территорию, огороженную забором. Вдали виднелись горы угля, который необходим для работы местных ТЭЦ. Угольную пыль ветром наносило на лоджию, в окна, и Елена только и успевала, что протирать подоконник да столик на балконе.
Целыми днями она была на работе, а один выходной – воскресенье – отсыпалась, отлёживалась после тяжёлой трудовой недели. Какие музеи, выставки и театры? Одни сплошные стрессы, прессинги и фастфуды.
Она вдруг вспомнила слова патлатого парня на вокзале: «Вы и себя-то не понимаете». В чем-то он прав. Этот парняга был схож с Яшкой-лесорубом – такой же чудной, нелепый, такие же разбросанные по плечам волосы. Он так же неугоден девчонкам – даже из столицы от него бегут. Как будто этот незнакомый парень, сбив её, таким образом рассчитался с ней за Яшку.
– Ну как ты там в своей столице? Довольна? – послышался издалека злорадный голос Яшки.
Глупый, чудной Яшка. А вот отмой его, пригладь ерши, может, и на что сгодится – вот так жарко дышать за занавесочкой, играть в подкидного дурака. Как он там? Не женился? Елена представила его катящим коляску, стриженным, в модной джинсовой куртке, косая сажень в плечах – и под ложечкой засосало. Ему хорошо, он у себя дома. А её как будто кто-то выдернул из земли и пересадил на пятьдесят пятый этаж небоскрёба. Здесь никакие корни не помогут. При сильном ветре, кажется, что здание вот-вот начнёт шататься, а потом и вовсе упадёт. И, не дотянувшись до земли, она так и плывёт по жизни в пелене облаков, силясь достать до солнца, до яркой жизни.
За одеялом раздался смех. Елена уже не могла находиться рядом с чужим счастьем и вышла в коридор.
Свежий ветер через открытое окно ударил в лицо. Грустные мысли начали отступать. Поезд сделал крен, и Елена увидела на горизонте розоватую полоску. Поезд шёл на свет. Где-то вдалеке уже закончилась ночь и наступило утро. Там находился её дом. Перед глазами всплыла картина, знакомая с детства: яркие лучи солнца золотят окна, крышу дома, траву, на которую за ночь выпала роса. Звенящую тишину нарушает лишь скрип ворота колодца да щебет какой-то птахи.
Из тамбура вошла проводница.
– Поломка на линии, – нарушила она размышления Елены. – Перешли на тепловую тягу. Вот и пыхтим помаленьку…
Елена вгляделась и увидела клубы пара, которые выходили из трубы локомотива. Тепловая тяга в век мгновенных скоростей?!... По щекам Елены потекли слезы. «Пыхтим помаленьку». Как же это здорово – «помаленьку»! Монотонный стук колес приносил спокойствие, и в голове прояснялось. Пар, похожий на тот, что в Москве затмевает вид на землю с заоблачной высоты, выходил из топки локомотива. Вдали робко качалась узкая полоска рассвета. Елена ехала на солнце. Сердце радостно билось – домой!
