Артём ПОПОВ. Рассказы «Алтамиш», «Капка», «Как в кино»
Рассказы / Илл.: Художник Ольга Василевская
Алтамиш
Ангелина – женщина весьма приятной наружности, сорока пяти лет (ягодка опять!), в круглых очочках. Работает в сельском клубе. Местные зовут её за глаза Фитофторой. Не иметь прозвища в селе – всё равно что не принимать стопку после бани: зазорно. Нет, ну надо же было такое придумать – Фитофтора!
В то дождливое лето Ангелина первая назвала болезнь картошки, которая тогда заболела у всех: ботва почернела, клубни загнили. В садоводческих журналах Ангелина вычитала, что эта противная болезнь называется фитофторой. По доброте душевной всем рассказала, как зовут врага и как с ним бороться. А тут... Фитофторой стали называть её саму.
Правду сказать, характер у Ангелины ещё тот. Нос задирает: библиотекарша – не чета дояркам. Гелей не разрешала себя называть даже подружкам. Упрямая и вреднючая. В общем, Фитофтора прицепилась к Ангелине покрепче клеща. Более того, мужа Виташку начали называть «муж Фитофторы», а дочь Наташку – «дочь Фитофторы». Семейным стало прозвище. Настоящую их фамилию все даже забыли.
…В этот день Ангелина шла домой, чертыхаясь:
– Убила бы, заразу! Мало парней – нет, этого нашла! Опозорила на всю деревню!
Ангелина считала себя интеллигенцией, которая должна быть как пионер – во всём пример. А тут такое… Предательство. Стыд. Срам.
Так «по-доброму» она думала о дочери. Сегодня должна была приехать Наташка, чтобы показать своего избранника. Турка. Самого настоящего!
– Турки – это же… Мы всегда с ними воевали. Хоть бы из Европы кого нашла. Немца, например, – перебирала про себя национальности Ангелина. – Хотя немца тоже плохо. Отца в войну они убили...
Наташка училась в «педе» в Вологде. С подружками прошлым летом решила поехать за границу (всё дешевле, чем Сочи), насобирали на отельчик в «три звезды» и двинулись в Мармарис. Городок оказался ещё красивее, чем его название. Находится он на Эгейском море. «Эге-гей!» – решили оторваться, как только прилетели в Турцию. Нет, вином они заправились ещё в магазине дьюти фри в Шереметьеве.
Наташка была свободной, несмотря на всю свою красоту. Выросла она в деревне, здоровье – кровь с молоком. Натуральная блондинка. Кожа белая, как парное молоко их коровы Розки. А глаза цвета васильков – синие-пресиние. Коса – до мягкого места. В общем, настоящая русская красотка.
В Мармарисе в первый же вечер подружки отправились на Улицу баров, есть такая в этом городке. Вход в заведения бесплатный (что самое главное для студенток), только напитки там покупай. На спор Наташка решила познакомиться с симпатичным барменом. Звали его Алтамиш, по-турецки значит «командир». Глаза у командира чёрные, как угольки, фигура – настоящий мужской треугольник: широченные плечи – узкая талия. Волосы у Алтамиша были, естественно, тоже чёрные, упрямо вьющиеся.
– Говорят, турки – потрясающие любовники. Интересно, этот мальчик везде такой смугленький? – хихикали подружки, обсуждая парня.
По другую сторону барной стойки Алтамиш с официантами тоже заключил пари: в эту ночь русская наташа (он ещё не знал, что её так на самом деле зовут) будет его. Кого из них считать побеждённым, а кого победителем, непонятно, но Вологда и Мармарис в эту ночь породнились.
Наташка весь отпуск просидела за барной стойкой, страшно ревнуя Алтамиша к каждой приближающейся девушке. Ночью он работал, днём они не выходили из его дома. Так Наташка и уехала из Турции белая, совсем не загоревшая. Прощалась со слезами… Но обыкновенный курортный роман – один из тысячи – оказался для Наташи больше, чем просто роман.
Как приехала в Вологду, в институте взяла академку (учёба подождёт, когда такой мужчина) и полетела снова в Мармарис, к Алтамишу. Хранил ли он в её отсутствие верность – неизвестно. Но принял обратно и помог с работой – устроил аниматором в хороший отель. И вот теперь вместе едут получить благословение к родителям Наташки. У Алтамиша они погибли в автокатастрофе…
Самолёт до Москвы, поезд до Вологды, автобус до райцентра, дальше – попуткой до родной деревни Подвалье. Алтамиш немного знал русский – поднаторел, работая в отеле с нашими туристами, но никак не мог понять название этого населённого пункта. За что так деревню назвали? Надо сказать, он удивлялся постоянно, как только доехали до Вологды.
Наташка всю дорогу думала, как её примут дома. За отца, Виталия, не переживала. Вместе пропустят с Алтамишем по одной, и будет «всё путём», как любит говорить папка. Отец самогон гнал лучше всех в деревне, а Алтамиш все конкурсы среди барменов Мармариса выигрывал. Найдут общий язык – не одна бутылка разного цвета и крепости для этого в чемодане в одежду укутана. А вот мать…
– Гляди, кто приехал! – отец с грязными руками (никогда перчатки не наденет), в робе, вышел с огорода встречать гостей. С дочерью обнялись.
– Так как, говоришь, тебя зовут? – Виташка с ног до головы осмотрел турка.
– У него красивое имя – Алтамиш, – вместо избранника ответила Наташа.
А тот не решался что-то произнести, рассматривая двор и здоровенного пса Рекса.
– Значит, будем звать его Мишей! – тут же решил отец.
Ангелина как стояла в дверях, так и не сдвинулась с места. Решила избрать тактику бойкота к дочери и этому её любовнику. В противном случае Фитофтора разнесла бы в щепки весь дом, а гостям в тот же вечер пришлось бы возвращаться в свою Турцию.
– Мама… Рис... Мать его! Город-то как называется? – уже сидя за столом, всё не унимался отец.
– Мармарис. Мар-ма-рис, – по слогам повторяла дочь в третий раз.
Выпили из привезенного запаса. Бокалов в деревенском доме не было, и Алтамишу пришлось смешивать коктейль прямо в гранёном стакане.
– Между первой и второй, как говорится, перерывчик небольшой. Давай теперь моего попробуем, – Виташка открыл бутыль самогона.
– Плиз. Пожалуйста. Подождите, – Алтамиш вышел из комнаты. На огороде он присмотрел клубничку. Принёс и украсил ягодкой стакан тёщи.
«Издевается, что ли? Плеснуть ему в смазливое личико?» – подумала зло Ангелина и, наоборот, с вызовом выпила стакан залпом, как водку.
«Так он, кобель, дочку и споил», – решила про себя и снова ничего не сказала. Только вышла из-за стола.
Виталий разошёлся и решил с зятьком сходить после выпитого в баню. Очень уж наслышан был о турецкой сауне и никак не хотел упасть в грязь лицом перед турками. Истопил баньку. Поддал на камни пивасиком, запарил свежий берёзовый веник. Такой дух пошёл – ух! В баню отправился вместе с Алтамишем.
– Ну, мать, у нас и зять. Настоящий жеребец! – уже ложась спать, всё ещё под впечатлением увиденного в бане, признался Виталий Ангелине.
– И как тебе не стыдно, старому? Наташка у тебя кобылица тогда! – и раздражённо отвернулась к стенке. – Поскорее бы они уехали уже!
Молодые ночевали на сеновале. Это было одно сплошное изумление от сумасшедшего запаха трав. Такие в Турции не растут. Ощущения в ту ночь для Алтамиша были необыкновенные – от самогона, бани и, конечно, от Наташкиной страсти.
На следующее утро Наташа отправилась с гостем по деревне – похвастаться своим шоколадным зайчиком (так она, любя, называла Алтамиша). Жаль, все соседи оказались на работе. Но слух о турке быстро прокатился по Подвалью. Вечером соседки сами прибежали поглазеть. В Турции они не бывали, да что там в Турции – Москву не видели. Предлог был, конечно, другой: одна просила у Фитофторы раствор опрыскать смородину, мол, какая-то дрянь завелась; другая – спросить, как правильно прищипнуть огурцы…
На Алтамиша деревенские бабы смотрели как на обезьянку в зоопарке. Его тёмная кожа, казалось, покраснела.
– Сглазят ведь, – Наташка увела жениха в комнату.
Потом они весь вечер бродили по окрестностям.
В шоке Алтамиш был от поруганного храма: в стене был сделан проём для проезда тракторов – при советской власти здесь размещались мастерские. На промасленном полу валялись бутылки. Но самое кощунственное было на образах – крупно нацарапаны какие-то три буквы (знал бы Алтамиш, что из них слагалось!).
– Всех, кто только бы попытался осквернить мечеть, у нас сразу б на месте казнили, – сказал он Наташке.
Она ничего не ответила.
– А кто хозяин этого пляжа? Он платный? – спросил Алтамиш, когда они пришли на берег речки. Пляж в самом деле был шикарный – намного больше узкой полоски в Мармарисе. Песочек чистый, меленький. И ни души!
– Да не. Просто никто не купается, – засмеялась Наташка.
– А это чьи поля? – Алтамиш показал на противоположный берег.
– Да ничьи. Наши... И тропинка, и лесок, в поле каждый колосок. Речка, небо голубое. Это всё мое родное. Это родина моя. Всех люблю на свете я! – вдруг вспомнила Наташка строчки из какого-то фильма или стихотворения и тут же взасос поцеловала своего турка.
Дома Алтамиш пристал с вопросами к Виташке: а почему нет дороги, когда рядом песчаный карьер? Почему нет туалета, а вместо него какая-то зловонная яма?
– Ведь воды у вас сколько! И электричество есть, – перечислял удобства гость.
Виташка не нашёлся что ответить:
– Давай лучше дёрнем, а?
Но гость не успокаивался: вон леса сколько… новую ферму можно построить в деревне вместо разрушенной.
– Если бригаду строителей привезти? – предложил он.
– Да мы сами с усами, – буркнул Виташка. Он снова быстро захмелел.
Трёхдневный отпуск у Наташки и Алтамиша закончился: надолго в отеле в сезон не отпускали. Работать надо.
Разговор с матерью у Наташки за эти дни так и не получился. Не выгнала – и то хорошо, стерпится – слюбится, – надеялась дочь, собирая вещи.
Алтамиш и отец у калитки уже договаривались о каком-то деле. Дорогу после ливня крепко развезло. Пришлось просить трактор с телегой, чтобы добраться до асфальта. Присели на дорожку.
– Ну, мать, обними на прощание дорогих гостей, – подначивал Виташка.
Дочь первая подошла к матери: обнялись. Потянулся и Алтамиш. Приобнял.
И тут с Ангелиной что-то случилось. «Химия» или «физика», а скорее, и то, и другое. Через одежду она почувствовала мускулистое и горячее тело парня, как будто температура его была не тридцать шесть и шесть, а куда выше. Кожа, прокалённая южным солнцем, источала едва уловимый запах с солёным привкусом далёкого Средиземного моря. В Ангелине вдруг проснулись давно забытые ощущения, и внезапно захотелось, чтобы эти сильные, загорелые руки не отпускали её, а сжимали всё крепче. К стыду своему, в ту в минуту она приревновала дочь к этому почти ещё мальчику.
– Езжайте уже! – скомандовала себе, чтобы вырваться из наваждения.
– Ждём вас в гости! Ждём! Приезжайте! – кричала Наташка родителям из телеги «Беларуса». Мать украдкой, чтобы никто не увидел, быстро перекрестила исчезающий в перелеске трактор.
Вечером, когда Ангелина решила с Виташкой отметить отъезд Наташи, она, под удивлённым взглядом мужа, прицепила на краешек стакана спелую клубничку…
Капка
Её дом стоит на самом краю деревни.
Капитолину Леонидовну полным именем, кажется, никто никогда не называл – Капка и Капка. Сколько ей было лет, когда я её впервые увидел, сказать сложно. Сорок? Пятьдесят? А, может, наоборот, и сорока не было…
Она всегда была одета в брюки и пиджак тёмно-синего цвета от советской школьной формы, оставшейся от сына. Даже в самую жару Капка ходила в резиновых сапогах – что, в общем-то, в деревне привычное дело. На голове носила платок, смешно завязанный узлом наперёд.
Пока не закрыли птичник, работала там. Куры узнавали Капку за километр. А считают, что они безмозглые! Кажется, Капка знала птичий язык, о чём-то говорила с ними. Но была у неё одна слабость – очень уж любила «беленькую».
Когда совхоз развалился, Капка стала пить всё больше. Часто приходила к нашей бабушке одолжить денег:
– Санька, дай последний раз.
Бабушка её совестила:
– Ну, когда ты одумаешься-то!
И наливала молоко.
Единственный её сын, Валько, после армии в деревню не вернулся, уехал в город подальше от матери – искать работу.
Один раз в её доме неделю укрывались три уголовника, сбежавшие из колонии соседней Кировской области. Капка, добрая душа, прятала беглецов на повети, поила-кормила. Об этом стало известно, только когда их задержали на вокзале в Устюге. Но Капке за укрывательство ничего не было – что с сумасшедшей возьмёшь?
С каждым годом она опускалась всё больше. Мы, подростки, как-то решили пошутить: налили в бутылку из-под «Столичной» колодезной воды и подарили Капке: «Пей, тётя!». Она выпила и… захмелела. Как ругали нас взрослые!
В 1990-е ухари покупали по деревням иконы. Они дико обрадовались, когда узнали, что у местной пьянчужки хранится Библия. Говорили, очень старинная, с непонятными буковками, наверное, дореволюционная.
– Не продам! Библия от баушки осталась! – этого никто не ждал от Капки, загнувшей для убедительности такой трёхэтажный мат, что городские мужики быстро свалили.
А Капка продолжала пить всё, что попало, опускаясь всё ниже и ниже.
…В ту хмурую осень волки совсем обнаглели – съели почти всех собак в деревне.
Поздним вечером сосед Капки, Сергей, услышал подозрительный шум на задворье. Сволочи, к самому дому уже подошли!
Схватил ружьё и, недолго думая, сделал пару выстрелов в темноту. Наутро в кустах обнаружили испачканную в земле и крови Капку. Врачи потом сказали, что после ранения она была живой ещё несколько часов. Но никто Капку тогда не хватился. «Отмучалась бедная!» – сказали в деревне.
Говорили, что соседа Сергея за непредумышленное убийство не наказали, да и кто за Капку заступится?!
…В последние годы брошенные дома в деревне упали, крыши провалились, оставшиеся стены жители распилили на дрова. А Капкина изба на самом краю деревни стоит твёрдо, но неприкаянно, облюбованная перелётными птицами.
Как в кино
Дважды в день в любую погоду – мороз или жара – Женька садится за руль старенького трактора «Беларусь», чтобы накормить на ферме скотину, а потом вывезти навоз на поле деревни Чёрной.
Коровы круглый год стоят в цепях, без выпаса – не то, что раньше. И работники фермы теперь словно привязанные: попробуй не накорми скотину – такой рёв поднимет, что в деревне слышно будет. Над каждой коровой прибита табличка с кличкой. Недолог коровий век: «Барка» вот зачёркнута, сверху мелом – «Забава». На ферме сейчас двести голов, да ещё пятьдесят телят. Без трактора не управиться.
Ехать до фермы недалеко, правда, дорога через кладбище. Но Женька уже привык. Он без конца курит, чтобы «забить» запах навоза.
Женька – первый и последний парень на деревне. Тракторист! Внешность у него как у актёра. Модная лёгкая небритость. Вьющиеся светлые волосы. Большие «коровьи» глаза: печальные, с длинными ресницами. Улыбка придаёт лицу беззащитно-детское выражение. Вот бы приодеть Женьку – и в какой-нибудь любовный сериал. Только вряд ли возьмут: сильно окает, интонация у молодого парня, как у восьмидесятилетней бабули.
Живёт он в деревне у тёти. Хотя тётя – одно название: сестра отчима, чужой человек. Но заботится она о Женьке, как о собственном сыне: кормит, одевает, обстирывает. Родной отец оставил мать с Женей, когда тот ещё не родился. Воспитывал его отчим. Мать о родном отце никогда ничего не рассказывала, и не знали, жив ли он сейчас вообще.
Женька выучился на тракториста и стал зарабатывать деньги.
Женю прозвали в деревне Студентом – за молодость. Парней его возраста в этом селе, наверное, больше и не осталось. Все уехали в город. Работы, кроме как на ферме, нет. Да не каждый захочет со скотиной и навозом возиться. Клуб из-за ветхости здания закрыли, школу – ещё раньше. Оставшихся детей возили в соседнее село на уроки каждый день. Заменой клубу стал Интернет, он принес в деревню новые развлечения. Можно музыку слушать, новые фильмы скачивать.
Больше всего в своей жизни кино любила Светка, она вместе с Женькой работала на ферме дояркой, по-современному – оператором машинного доения. Ей нравились слезливые мелодрамы – могла их смотреть целыми днями. А чем ещё заняться-то?
…В этот раз День работников сельского хозяйства решили отмечать прямо на ферме: там был закуток для чаепития и топчан сторожихи. Специфический кисло-сладкий запах в помещении никого не смущал – привыкли все. Один только Женька фыркал.
Как водится, выпили за праздник. Места было мало, и Светка в шутку перебралась к Женьке на колени. Она тут же ощутила тепло его тела, волнующий запах сигарет и даже, кажется, биение сердца. А, может, это стучало сердце самой Светки?
Никогда она так близко не видела этих больших выразительных глаз… И неожиданно решилась поцеловать его. Первая! Так она себя с парнями никогда не вела.
Женька против поцелуя ничего не имел и подыграл Светке… В тот момент она почувствовала себя словно в одной из любимых мелодрам. Не могла только вспомнить, в какой именно.
Снова выпили, правда чуть-чуть. Доярки засобирались домой, чтобы засветло пройти мимо кладбища. Светка осталась с Женькой вдвоём…
Проснулся он уже один от коровьего мычанья: бабы с утра ещё не накормили скотину.
– Было ли чево тогда у нас с ней – не помню. А теперь Светка говорит, что беременная, – всё это Женька рассказал мне, когда я выпросил у него «Беларусь» доехать до деревни.
– Спасибо тебе. Вот, возьми на сигареты, – я протянул несколько сотенных за трактор.
– Да вы что! Уберите деньги! – Женька даже отошёл в сторону. Я положил сотенные на сиденье.
– Ну, давай, удачи на дорогах!
И попрощались.
Перед Новым годом, просматривая в телефоне имена, всех ли поздравил, я обнаружил запись «Женька-тракторист». Тут же набрал номер.
– Привет!
– Ты знаешь, а я переехал в город. Хватит уже навоз возить. На завод устроился слесарем, квартиру снял.
– А как же Светка!?
– В деревне осталась. Да не мой у неё ребёнок! Пойди докажи!
…Светка родила в Троицу. Мальчика. У младенца были большие карие глаза с длинными и густыми ресницами…
А на ферму скоро нашли из соседней деревни совсем молоденького тракториста. Одним бабам со скотиной не справиться, да ещё телят за зиму прибавилось…
