Олег АШИХМИН. Русский сюжет

Рассказ // Илл.: Художник Юрий Сааков

 

Мелехов и Фелюрин отлично заработали, и в уходящем году их рекламное агентство больше никаких проектов не планировало. За две недели до Нового года они хотели закончить и подбить все дела, перед праздниками успеть смотаться с секретаршами или молоденькими актрисками в Таиланд на гостеприимный остров Пхукет. В девяностые все словно с цепи сорвались, вдруг всё стало можно, всё стало дозволено… Затем встретить корпоративный Новый год всей конторой в каком-нибудь пафосном московском клубе или кабаке, чтобы вся Москва знала, как гуляет «Миф», а после присоединиться к семьям и провести первые новогодние дни в своих подмосковных особняках с лыжами, санками, снежками, криками детей и звонким лаем собак, весёлыми банями и шумными застольями за полночь, а так же с гуляниями по лесу и сидениями у камина с вином или коньяком, как пойдет.

Из Подмосковья компаньоны собирались с женами, друзьями и детьми дней на десять съездить в Альпы и посетить горнолыжный курорт, а затем по возвращению в столицу, потихоньку начать работать и наметить планы на предстоящий год. По опыту своей компании они знали, что до середины февраля никаких серьезных клиентов не будет, а январь, особенно первая его половина, вообще будет глухой, так как до старого Нового года вся страна находится в алкогольной коме и не просыхая пьет, а их потенциальные заказчики, собственники и владельцы компаний, генеральные директоры, топ-менеджеры и прочие босы, точно так же разъезжают по заграницам.

Именно поэтому уже несколько лет подряд Мелехов и Фелюрин отпускали своих сотрудников в оплачиваемый отпуск на первые две недели января. Это уже потом вся страна начала отдыхать по десять да по двенадцать дней, а тогда, в девяностых, Мелехов и Фелюрин сами додумались до того, что в январе их сотрудникам лучше отдыхать. Широкий жест руководства работники компании ценили, но и руководство, несмотря на финансовые издержки, не оставалось в накладе. Новогодние каникулы плодотворно влияли на рабочую обстановку в большом творческом коллективе. С каникул люди возвращались посвежевшими, отдохнувшими, с проветренными мозгами и новыми идеями, а главное, у них хватало сил, чтобы дотянуть до летних полноценных отпусков.

К тому же, подобную заботу о сотрудниках компания могла себе позволить. Рекламное агентство в год своего десятилетия к началу декабря только белыми деньгами принесло около пятисот тысяч долларов прибыли, и это при том, что еще не все выполненные заказы были проплачены, а вместе с черными прибыль должна была составить почти два миллиона зеленых. Это был рекорд за десятилетнее существование «МИФа». Именно так, десять лет назад Мелехов и Фелюрин назвали свое детище. Точнее, сначала агентство называлось «Мелехов и Фелюрин», а в процессе работы, с легкой руки коллег по творческому цеху и клиентов, название подсократили, и агентство стало известно как «МИФ».

Реклама, по сути, и есть миф. Несмотря на колоссальный опыт, знание российской действительности и досконально изученные всевозможные зарубежные рекламные технологии, ни Владимир Петрович Мелехов, ни Александр Викторович Фелюрин не могли ответить на вопрос, почему одни рекламные ролики выстреливают, а другие – нет. Почему некоторые плохие товары удается продвинуть на рынке, а у хороших и качественных товаров повысить объемы продаж не удается даже с нескольких заходов, даже после собственных, «мифовских» маркетинговых исследований, с подключением федеральных телевизионных каналов и с бешеными рекламными бюджетами в несколько миллионов долларов. Так же не было ответа, почему одни кандидаты, которых обслуживал «МИФ» выборы выигрывают, а другие, которых тоже обслуживал «МИФ» и лез из кожи, чтобы кандидат победил, проигрывают. Проигрывают с треском.

– Загадочна русская душа, – философски говорил в подобных случаях Мелехов, но по большому счету он и не пытался вникать, почему и за счет чего удается продвинуть кандидата или товар на рынок. Получилось это или нет, в любом случае на счетах «МИФа» оседали солидные суммы.

Победа на губернаторских выборах, до тех пор, пока губернаторов выбирали, а не назначали, в любой из областей необъятной России счастливому победителю вставала в шесть-семь миллионов долларов «черными». Еще пару миллионов «зеленых» тратили на московских политтехнологов его проигравшие соперники и претенденты на губернаторское кресло, ибо «МИФ» не стеснялся, правда, тщательно это скрывая, работать сразу на несколько кандидатов, то есть на конкурентов.

Примерно два миллиона долларов нужно было отслюнявить кандидату, чтобы получить пост мэра более-менее крупного города. Столько же приходилось выложить на предвыборную борьбу желающим оказаться в Госдуме. Естественно, такие огромные бабки, а, точнее, часть от этих сказочных денежных потоков, так как приходилось делиться с телевидением, газетами, радиостанциями, рекламными и модельными агентствами, артистами, режиссерами и еще бог знает с кем, «МИФ» и прочие акулы рекламного бизнеса могли заработать только в том случае, если за будущим народным избранником никогда не было никаких реальных дел, побед и достижений. Люди достойные, уважаемые, с заслугами и чистой совестью, без приводов, ходок и трений с законом и налоговыми органами, побеждали и избирались куда как с меньшими деньгами.

За предвыборные компании в городские и областные советы в российских глубинках политтехнологи «МИФа» и ему подобные киты даже не брались. Доморощенной политикой занимались местные небольшие компании, агентства и пиаргруппы. «МИФу» хватало работы и без «местных органов самоуправления».

Исключение составляла столица. «МИФ» участвовал во всех московских выдвижениях, ибо иметь своего человека даже в столичном «горсовете» – это дорогого стоило. Причем с московской политической элитой «МИФ» работал за символические деньги в расчете на то, что когда-то и Мелехову с Фелюриным может понадобиться помощь сильных мира сего. Жизнь ведь сложная штука, и деньги решают далеко не все проблемы. В Москве иные знакомства дороже всяких денег, да и «московская» политика мало чем отличается от «кремлевской», персонажи там фигурируют одни и те же.

Когда десять лет назад, на заре демократии в начале девяностых Владимир Мелехов и Александр Фелюрин официально оформляли свое рекламное агентство и получили печать, на такой финансовый успех они, конечно же, не рассчитывали. Более того, даже когда «МИФ» стал приносить серьезные, а порой баснословные деньги, Фелюрин в силу своего прагматизма и скептицизма ни на миг не сомневался, что это все вот-вот закончится.

– Такая пруха постоянно быть не может, – с еле уловимыми нотками истерики в голосе и со вздохами безысходности время от времени заявлял Фелюрин. Но каждый раз его отчаянье переходило в борьбу и заканчивалось эйфорией. – Ну, и пусть все рухнет. Зато сейчас-то прёт! – победоносно заявлял он во всеуслышанье и паникерские настроения в его голове и голосе растворялись еще на стадии зарождения. Правда, к тому, что все вот-вот закончится, он был готов каждую секунду, и, будучи пессимистом с большим жизненным опытом, успехам он особо не радовался, а к неудачам относился как к должному. Во всех ситуациях, где был хоть малейший намек на проблему или провал, Фелюрин спокойно констатировал: «Это начало конца!»

– Истеричка ты, Саня, – с отеческой улыбкой, хотя и был на пять лет моложе, по-дружески говорил ему в таких случаях толстый добряк Мелехов. И успокаивал, – Прорвемся, Санек. Мы и не так попадали.

Вообще, Мелехов ко всему происходящему в его жизни относился спокойно и на все, словно буддийский монах, смотрел сквозь призму только ему одному понятной философии, из-за чего Фелюрин искренне считал, что у Мелехова просто катастрофически заниженная оценка степени опасности.

– Зато у тебя она завышенная, – всегда потешался над худым, строгим, педантичным, циничным и со всех сторон зажатым жизнью Фелюриным добродушный, никогда не унывающий толстяк Мелехов.

– Жизнь – это река, которая несет и от тебя ничего не зависит. Всё, чему суждено случиться, обязательно будет. Так стоит ли расстраиваться из-за неудач и потерь? Фанатично и без устали штурмовать высоты и пытаться пробить лбом неприступные стены? Если суждено тебе победить – победишь, а если нет, так и незачем упираться. Ну, если только разок, для успокоения нервов. Жизнь коротка, нужно просто жить и нестись по течению.

Тертый калач и битый жизнью Фелюрин считал по-другому.

– Человек творец своей судьбы. Жизнь – борьба, – утверждал он. – Дисциплиной, методичным и системным подходом можно оградить себя от многих случайностей, неприятностей и поражений. Поэтому все нужно делать вовремя, и делать то, что положено и важно именно сейчас.

Возможно, потому, что они были такие разные и по-разному смотрели на жизнь и окружающий мир, а может по каким-то другим неведомым причинам, таким же малообъяснимым как неожиданный эффект от, казалось бы, проваленной рекламной компании, но «МИФ» стал одним из лучших рекламных агентств в стране. А в производстве видеороликов, клипов и рекламных фильмов он был настоящим законодателем мод и самой продвинутой российской студией продакшен.

С самого начала студия, а затем и агентство, держалось на организационных способностях Фелюрина и таланте Мелехова. Фелюрин следил за производством, выполнением заказов, отвечал за все административные вопросы, начиная от подбора специалистов, заканчивая бухгалтерией, ремонтом офисов, павильонов, автомобилей и компьютеров. Лично проводил все кастинги актеров и моделей, а «МИФовская» банда администраторов, которую собрал и всему научил Фелюрин, могла, если нужно было для дела, привезти в снежную Сибирь стадо африканских слонов, могла уговорить и снять в ролике настоящего индийского раджу в его замке со слугами и гаремом. Если нужно было, могла забить целый стадион статистами для массовки, могла собрать две тысячи беременных женщин в одном месте. А если бы кто-то захотел снять кино о глобальном потеплении и для этого нужно было бы растопить в кадре айсберг – они устроили бы и это.

Творческую часть обеспечивал Мелехов. Все идеи шли от него. По большому счету вся мощь и сила «МИФа» на рекламном рынке держалась на светлой голове Мелехова. Он был гений, причем всеми признанный. У него были все шансы стать большим режиссером, снимать полнометражное кино и развивать отечественную киноиндустрию, но с кино как-то не сложилось. Будучи самым талантливым на курсе, а может и на всем режиссерском факультете, он спокойно бросил ВГИК и недоучкой, за копейки, ушел работать на телевидение.

– Я свои университеты закончил, – заявил он своему мастеру, который пытался его вразумить и уговаривал окончить институт. – В кино мне почти все известно, – с большой долей самоиронии говорил Мелехов.

И действительно, о кино он знал если многое. С детских лет он был помешан на кинематографе. Знал почти все биографии, призы и заслуги известных и именитых актеров и режиссеров, с ходу мог назвать, кто в каких фильмах снимался и кто был их автором, как «Отче наш» знал все мировые киношедевры и без ошибки мог определить по нескольким кадрам фильма является ли картина искусством или очередная добротная голливудская залепуха рассчитанная на миллионные сборы по всему миру. На предварительный конкурс в институт кинематографии, еще не получив школьного аттестата, Мелехов принес два готовых сценария и с десяток сценарных заявок.

– Может, вам лучше поступить на сценарный факультет? – удивились преподаватели режиссерского факультета.

– Нет, я буду режиссером, – сказал Вова Мелехов и, сдав школьные экзамены, через месяц поступил на режиссуру игрового кино.

За всю историю ВГИКА студентов, поступивших в институт кинематографии на режиссерский или сценарный факультеты сразу после школы, можно было пересчитать на пальцах. Те, кого зачисляли на режиссуру игрового кино в семнадцать лет, были или гениями или детьми известных родителей.

Вова Мелехов был гений. Всю глубину и силу своего таланта он продемонстрировал на третьем курсе. В конце года он должен был сдать курсовую работу в виде небольшого фильма. В мастерской игрового, а в народе больше известного как художественного кино, преподаватели ожидали от него маленького шедевра, настолько был интересен сценарий и ходы, которые Мелехов использовал в съемке эпизодов и при монтаже отдельных кусков своей короткометражки.

Когда часть эпизодов была уже готова, вдруг выяснилось, что из учебной монтажной студии имени Горького пропали несколько банок пленки с отснятым и проявленным материалом. У любого другого от такого внезапного удара опустились бы руки, но Мелехов, узнав неприятную новость, негромко поматерился, а затем, со свойственным ему спокойствием, переписал сценарий, кое-что доснял, взял некоторые планы из своих предыдущих работ, перемонтировал и переозвучил уже готовые куски и к положенному сроку успел-таки сдать свою курсовую работу.

Когда в просмотровом ВГИКовском зале состоялась премьера Мелеховской короткометражки, ему аплодировали и сокурсники, и преподаватели. А чуть позже фильм Мелехова собрал призы и стал победителем нескольких молодежных, включая и международные, кинофестивалей.

Все наперебой пророчили Мелехову путь в большое кино, но Вова сделал ход конем. Он бросил институт. Такого успеха от своей короткометражки он, конечно же, не ждал, но работа над ней ему прояснила ситуацию полностью: кино – это девяносто пять процентов здоровья и только пять процентов таланта. За внешним спокойствием Мелехова никто не видел, сколько было проделано работы, сколько было потрачено нервов и сил, сколько было ненужной беготни, суеты, чужих истерик, страстей. А главное, даже когда у тебя все уже в руке и тебя не подвел оператор и снял все как надо, и даже если актеры сыграли все, как ты их просил, и на проявке не запороли и не пересветили твой материал, когда уже все зажато в твоем кулаке, и ты готов нанести решающий, сокрушительный удар… Может пропасть банка с пленкой. Ну, или, произойти еще какой-нибудь форс-мажор. Как известно, боль на выдумки хитра.

– Всю жизнь я так не хочу, – решил для себя Мелехов и ушел на телевидение, где все было проще. Никаких проявок, а любой эпизод можно было безболезненно переснять. К тому же, телевидение – это вялотекущая рутинная работа, где тебя не окружают «гении», которые при жизни были не поняты, а после смерти забыты, и никто не требует шедевров.

На телевидении Мелехов познакомился с Фелюриным.

Фелюрин работал журналистом в «новостях» и иногда снимал большие репортажи для различных программ. Мелехов поначалу был ассистентом, а затем и режиссером в одной из останкинских монтажных и частенько «клеил» репортажи, сюжеты и зарисовки Фелюрина. Мелехову нравился худой, всегда собранный, строгий, аккуратный, педантичный, циничный очкарик Фелюрин. Работать с ним было легко и приятно. Он всегда знал на какой секунде у него интервью начнется, а на какой закончится. Он никогда не опаздывал на утренние монтажи по выходным.

Если Фелюрин заходил в монтажку и говорил, что мы сейчас по-быстрому заклеим сюжетик, это означало, что на всю работу уйдет не больше пятнадцати минут, но это не значило, что сюжет будет сделан плохо. Просто он всегда хорошо готовился к монтажу, подробно отсматривал свои отснятые материалы. А тексты писал «не как пойдет», а исходя из того, что сняли ему операторы.

Было еще одно важное качество у Фелюрина: он не пил. Он любил выпить, но запои, опоздания и прогулы на почве «бодуна» никогда себе не позволял. Плюс ко всему, Александр Фелюрин был рабочей лошадкой и снимал больше всех своих коллег. Выезжая на очередной пожар, аварию, премьеру, футбольный матч, он на обратном пути или по дороге на основное место события снимал материал для своих будущих больших репортажей, делал досъемки, записывал интервью и собирал информацию.

У него всегда все было по плану. С утра Фелюрин знал, как у него будет расписан день, и какой объем работ он должен проделать. Даже московские пробки не вносили хаоса в его работу, ибо он их учитывал. На монтаж, к радости режиссеров, Фелюрин приходил всегда подготовленный, четко зная, где у него будут какие планы и в какой последовательности пойдут эпизоды.

Несмотря на то, что как журналист Фелюрин писал средненькие тексты и особо не блистал, его все равно все уважали. В первую очередь за его собранность, мобильность, ну и, конечно, за то, что он снимал и работал больше всех. Фелюрин был классический второй номер. Пахарь, человек, который звезд с неба не хватал, но все, что ему доверяли, он делал хорошо и вовремя.

Закончив с отличием Литературный институт имени Горького, писателем Фелюрин так и не стал. Надо было кормить семью, зарабатывать деньги, как-то жить. К тому же, девяностые перевернули всё с ног на голову. В те годы, чтобы элементарно выжить, нужно было очень постараться.

Сначала Фелюрин направил свои стопы в газету, его с удовольствием взяли – ещё бы, выпускник Литинститута! Но платили мало, и он быстро ушел. Затем было мытарство по редакциям в «Останкино» и спустя только несколько лет он сумел заработать себе какое-никакое имя в телевизионных кругах и частично решить финансовые проблемы своей семьи. Но денег по-прежнему не хватало.

Однажды на съемках одной из пресс-конференций в мэрии к Фелюрину подошел человек в хорошем костюме и предложил за деньги снять юбилей и проводы на пенсию одного из высокопоставленных чиновников городской управы. Фелюрин тут же накоротке поговорил со своим оператором и согласился, к тому же за работу предлагали тысячу долларов, по тем временам сумму для Фелюрина астрономическую. Когда юбилей, проходивший с размахом в шикарном ресторане, был отснят, к Фелюрину подошел тот же человек, в конверте вручил оговоренный гонорар и предложил еще столько же, если Фелюрин из отснятого материала смонтирует небольшой фильм.

– Пусть старик порадуется.

Естественно, Фелюрин не отказался. Следующей ночью в монтажке в «Останкино» они с Мелеховым смонтировали такое кино, что, помимо тысячи долларов, причитающихся за монтаж, Фелюрину выдали еще двести долларов премии.

Фелюрин был человек порядочный, справедливый и дисциплинированный, а потому две тысячи двести долларов он разделил на три равные части, заплатив оператору и Мелехову по семьсот баксов. Еще сто баксов они все вместе честно прогуляли в хорошем кабаке. Охранникам, закрывшим глаза на ночной монтаж, Фелюрин хлебосольно выставил несколько бутылок водки и дал денег на закуску.

Тот судьбоносный юбилей вице-мэра, которого Фелюрин ни до, ни после больше ни разу не видел, заронил в нем идею создать свою конторку по производству видеопродукции.

– А, что, – говорил Фелюрин Мелехову на монтаже своего очередного репортажа, – юбилеи, свадьбы, прочие памятные события…

– Похороны, – ехидно вставил Мелехов.

– …Да ну тебя. Я ведь дело говорю. Прикинь, сколько на этом можно будет накосить!?

– Ну да, серьезный бизнес, – то ли шутя, то ли всерьез соглашался Мелехов, продолжая монтировать сюжет.

– Да нет, ты подумай. Монтажная аппаратура у нас доступна каждую ночь, операторы работать внеурочно за бабки тоже согласны. Дело только за клиентами, – воодушевленно распалялся Фелюрин.

Заработанные семьсот долларов были ощутимым подспорьем в его тяжелой, плохообустроенной жизни с двумя детьми, женой и тещей, живущих практически на одну его зарплату в двухкомнатной квартирке на окраине Москвы.

– Так это ж самое главное. Один клиент на тебя свалился, а ты уж и размечтался. К тому же, если начальство пронюхает про наши калымы, вылетим с работы в пять минут, – отрезвляюще предположил другой сюжет развития событий Мелехов.

– Не вылетим. Знаешь, Вова, мне надоело жить в нищете, мне надоела эта постоянная гонка за новостями. Все время куда-то еду, куда-то спешу, что-то снимаю, суечусь, детей не вижу, с женой вечные ссоры… Вот для чего я живу?.. Надоело. Я думаю, это реальный шанс. Не все так просто, но тема перспективная.

– Перспективная, – согласился Мелехов, но всерьез слова Фелюрина не воспринял.

Фелюрин же, наоборот, идеей своей студии, а на первых порах некоего подобия студии с халявным использованием аппаратуры останкинского телецентра, если не бредил, то думал об этом постоянно. Работая журналистом и продолжая снимать больше всех репортажей, Фелюрин время от времени притаскивал Мелехову свадьбы, юбилеи, семейные праздники, банкеты, презентации, корпоративные пьянки и выезды на отдых различных фирм. Мелехов все монтировал – с музыкой, репликами героев застолий и презентаций, наворачивал туда спецэффекты, титры, экспериментировал с изображением, ускоряя или замедляя его, или делая черно-белым, стилизуя под хронику. Дошло до того, что Мелехов начал калымить не только по вечерам и глубокой ночью, но и во время рабочего дня, когда выдавалась свободная минутка, так много работы приносил ему Фелюрин. А на вопрос редакторов и администраторов «Чем это он занят?», Мелехов, не моргнув глазом, отвечал: «Изучаю возможности аппаратуры».

Свадьбы и презентации делались уже по накатанному сценарию. За месяцы работы с Фелюриным у Мелехова уже были наработаны такие заготовки и схемы, что даже из самого бездарного съемочного материала, снятого пьяным оператором на маленькую любительскую камеру, где все летало и тряслось, он мог сваять настоящий шедевр.

Свадьбы и юбилеи настолько поправили финансовое состояние Мелехова, что ему удалось съехать от родителей и снять отдельную квартиру, полностью поменять гардероб, а главное, решить вопрос с армией. За три тысячи долларов, которые он откладывал несколько месяцев, военком, старый пропитый полковник с сиплым голосом, лично поставил ему штамп «не годен» в военном билете и с пожеланиями «всего хорошего» проводил до дверей военкомата.

«Жизнь удалась!» – решил Мелехов и в прекрасном настроении пришел на работу.

Его уже поджидал Фелюрин. Ему нужно было ехать на съемку, он почти опаздывал, но покорно ждал Мелехова.

– Вова, очень надо поговорить. Причем поговорить надо быстро, я опаздываю, – сказал Фелюрин, заходя, вместе с Мелеховым в монтажную.

– Что-то случилось? Или наши скромные заслуги оценила американская киноакадемия? Думаешь, нам придется ехать за Оскаром? – под впечатлением удачно проведенной операции «В армию ни ногой», не обращая внимания на серьезность и настойчивость Фелюрина, шутил Мелехов.

– Ценю юмор, – непроницаемо сказал Фелюрин и закрыл за собой дверь монтажной. – Вова, – продолжил он, – нам предлагают сделать рекламный ролик для вневедомственной охраны.

– Этим, которые квартиры охраняют?

– Именно.

– И что? – удивленно спросил Мелехов, не понимая серьезности и трагичности Фелюрина, – Ты поэтому такой напряженный?

– Я должен дать ответ после обеда. За работу предлагают пять штук баксов, но нужно, чтобы все было с хрустом. Они хотят с актерами, спецэффектами, мигалками, погонями…

– А хронометраж? – перебил Мелехов.

– Тридцать секунд.

– И в тридцать секунд они хотят все это навернуть?

– Нет, они ни на чем не настаивают, просто все должно быть добротно.

– Понятно, – со вздохом сказал Мелехов и несколько секунд подумал. – То, что они хотят, за эти деньги невозможно, но… Ты, вот что, – после небольшой паузы добавил он, – Ты езжай на свои съемки, а я тут прикину, как мы все это сможем сделать, если сможем конечно.

– А почему не сможем? – насторожился Фелюрин.

– Видишь, это ведь не свадьбу ломануть за ночь. Это уже почти взрослая работа. Возможно, нужно будет брать аппаратуру в аренду, нанимать людей. У нас ведь и своя работа есть, за которую нам деньги платят.

– Да, я сам об этом всю ночь думал. Но пять штук баксов – это пять штук баксов. Я думаю, нужно рискнуть. К тому ж, все снимать можно в выходной, я все подготовлю, запишу в график съемку на воскресенье или на субботу. Всё утрясу с редакторами. Договорюсь с ментами, чтобы они обеспечили личный состав и все необходимое для съемок. С операторами у нас все отлично, ребята ручные, поедут со мной хоть когда. Ты, главное, реши, что в ролике должно быть, а как это сделать – это уже моя забота, – морщась, сказал Фелюрин, понимая всю сложность предстоящего проекта.

– Ладно, Саша. Езжай, а к обеду я тебе что-нибудь предложу и скажу уже конкретно.

– Лады, – все так же без особого энтузиазма сказал Фелюрин и понесся снимать бесконечные пресс-конференции, заседания, собрания, открытия, закрытия, аварии, пожары, акции, кульминации и прочую возню, которую принято показывать по телевизору в вечерних выпусках новостей.

Когда Фелюрин уехал, Мелехов несколько минут посидел в раздумьях, а затем вышел из монтажной и направился прямиком в архив.

В полвторого Фелюрин снова зашел в монтажную Мелехова. Мелехов сидел не один. Он монтировал заказной рекламный сюжет ведущей утреннего канала Светочки Кузнецовой о праздничных фейерверках. Светочка ему что-то рассказывала, но, когда зашел Фелюрин, замолчала.

– Здравствуй, Света, отлично выглядишь. Вова, ну что мне им сказать? Мы готовы взяться?

– Саш, подожди пять минут, мы сейчас уже закончим.

– Ты скажи мне, мы беремся или нет?

– Саша, мы через пять минут закончим.

– Ты мне можешь просто сказать, да или нет, – завелся Фелюрин, разозлившись на ничем необъяснимую упертость Мелехова.

– Да, – раздраженно сказал Мелехов. – Но никуда не ходи и не звони. Подожди пять минут. Я должен тебе кое-что показать.

– Так бы и сказал, – успокоился Фелюрин. – Я пойду себе чаю сделаю, тебе принести?

– Нет, спасибо, – смягчившись, поблагодарил Мелехов и вернулся к фейерверкам.

Фелюрин вышел, и Светочка снова защебетала своим приятным голоском. Вместо пяти минут, словно назло Фелюрину, она просидела все двадцать.

Еле дождавшись, когда Мелехов закончит со Светочкой, Фелюрин наконец-то вошел в монтажную.

– Ну, что ты мне хотел показать? – раздраженно спросил Фелюрин.

– Саня, когда ты уехал, – спокойно начал Мелехов, – я подумал, что всяких разных рейдов, инспекций, ментов, мигалок, сломанных замков, дверей, разбомбленных квартир, взломанных гаражей и прочего у нас столько снято… Я пошел в архив, набрал стопку кассет с самыми колоритными планами, взял фонограмму ревущей милицейской сирены, все это смонтировал, подложил музычку пронзительную, короче вот, что из этого получилось, – сказал Мелехов и запустил в мониторе ролик для демонстрации.

Пока Фелюрин смотрел, Мелехов ему тут же комментировал.

– Вот здесь музычку сделаем погромче, тревожную такую, щемящую, чтоб до самой печени пронимало, здесь попросим прочитать кого-нибудь из наших дикторов, что-нибудь типа: «Уют и комфорт создаются годами, а для того, чтобы его разрушить, достаточно несколько минут. Не давайте шансов и этих минут грабителям, мы сможем защитить вас и ваше имущество!» Ну это все, естественно, на планах разбросанных вещей, тряпок на полу, завернутых на полкомнаты ковров, выломанных половых досок, развороченных ящиков письменных столов и пустых вскрытых сейфов, разбросанных бумаг, разбитой посуды, выбитых дверей… Короче все кувырком, все на полу, полный бардак… А на финал вместо музыки погромче выведем милицейскую сирену и наложим титры – телефоны охраны или – что там они хотят. На финиш ролика можем подмонтировать ментов, ломающих и скручивающих воришек или задерживающих кого-нибудь. Короче идея такая. Хронометраж можем сделать любой. Материала море. Предложи им сразу несколько роликов. Если идея понравится, сделаем без вопросов.

– Ну, Вова… Ты мегамозг, ты просто гений, – восхищенно протянул Фелюрин.

– Я знаю, – согласился Мелехов. – А, главное, никуда не надо ехать. Все снято. Более того, на каждый ролик можно предложить несколько монтажных вариантов. Отснятого материала несколько кассет, монтируй хоть целое кино. Кстати, ты и кино им предложи.

– Предложу, Вова. Обязательно предложу. Я им целый сериал предложу! – восторженно закричал Фелюрин.

– Парни? У вас тут все нормально? – спросила Светочка, снова зайдя в монтажную, – Я тут кассету забыла, – сказала она, объясняя свое неожиданное появление.

– Светочка! У нас все отлично! – вскочив со стула и подхватив красивую ведущую на руки, радостно сказал Фелюрин, и, покружив ее на свободном пространстве в монтажной, поставил на пол и пулей вылетел вон из небольшой комнатки заставленной аппаратурой.

– Что это с ним? – удивилась Светочка.

Она давно привыкла к повышенному вниманию мужчин, но от худого и невзрачного очкарика Фелюрина, который за все время на ней даже взгляда-то не задержал, подобного темперамента не ожидала.

– Узнал, что теща умерла, – спокойно объяснил Мелехов безумную радость Фелюрина.

– Какой ужас!

– Да я шучу, Светочка, не расстраивайся.

– Дурак, – сказала шикарная дикторша, и, найдя свою кассету, окатив Мелехова холодным призрением, с гордым видом, цокая каблуками, вышла из монтажной.

На следующий день Фелюрин сидел в кабинете начальника городского управления вневедомственной охраны и в присутствии его замов излагал идеи, предложенные Мелеховым. Для пущей убедительности, он привез с собой смонтированные «болванки» возможных видеороликов. Все идеи людям в погонах понравились. Фелюрин и показанное видео произвели такое впечатление на милиционеров, что они с легкостью согласились на три ролика и получасовой фильм об одном из городских отделов вневедомственной охраны.

– О самом лучшем, – уточнил холеный полковник. – У них там и спортзал свой, и тир, баня, теплые гаражи, в здании евроремонт, ну, в общем, все по уму. А мужики какие там работают! Коллектив просто мировой. Семьями дружат, на рыбалки, на охоту, на отдых вместе ездят. Ну, ты сам все увидишь.

– Обязательно, – сказал Фелюрин, еле сдерживая свое близкое к радостной истерике состояние. О таком исходе переговоров он даже не мечтал, а потому Александр Викторович Фелюрин не стал быковать и заламывать заоблачные цены. К тому же ему самому понравились офицеры, а особенно то, как по-деловому они вели беседу. Как результат, весь заказ Фелюрин благородно оценил в пятнадцать тысяч долларов.

– Но пятьдесят процентов предоплаты, – сказал Фелюрин, чтобы подстраховаться и заодно окупить свое благородство.

– Ничто не укрепляет так веру в человека, как предоплата, – понимающе сказал начальник. – Что ж, будет тебе предоплата, завтра с утра заезжай к нам в бухгалтерию, я все распоряжения дам. Но деньги, естественно, будут в рублях. Нам пока в долларах никто не платит, – улыбнулся полковник и они тепло попрощались.

Фелюрин до утра не сомкнул глаз. Он ждал, что обязательно что-нибудь случится или произойдет нечто невероятное, и он не получит никакой предоплаты и никакого заказа не будет. Перед ним утром извинятся, пожелают удачи и все кончится ничем. А ведь он уже решил, куда он потратит заработанные деньги! Уже сообщил радостную новость о грандиозном заказе Мелехову. Мелехов уже вовсю, наверное, монтирует, уже, наверняка договорился с дикторами и записал все фонограммы, а самое главное, заказ этот – полная халява. Никаких съемок, все снято, ну если только придется пару раз заехать в их лучший райотдел, чтобы для фильма поснимать службу и будни, их баню и тир, если уж они так хотят, да записать с десяток интервью у офицеров и рядовых инспекторов лучшего московского отдела вневедомственной охраны. Съемок максимум на пару дней, монтажа, может, на неделю и за все это – пятнадцать тысяч долларов!

– Так повезти нам не может, – сокрушался Фелюрин.

Но все получилось.

В бухгалтерии городского управления ему без проблем выдали деньги. Мелехов смонтировал три хороших ролика. Досъемки для фильма Фелюрину удалось сделать за одну субботу. По счастливой случайности, старшие офицеры лучшего столичного отдела, включая его начальника, в тот выходной утром уезжали на рыбалку и их место сбора было рядом с работой. В предвкушении приключений и отличного отдыха они дали хорошие интервью. С помощью волшебника Мелехова на их суждениях о работе, жизни, рыбалке, коллективе, дружбе, о долге и прочих серьезных вещах был построен и сделан отличный фильм.

На «премьеру» роликов и фильма под названием «Рецепт успеха» собрался весь личный состав городского управления и, конечно же, те, кому посвящался фильм. Фелюрин слегка волновался, хотя и был уверен в превосходном качестве сделанного кино. Вещая каждый день с голубых экранов для миллионов телезрителей, он никогда не видел своих зрителей в процессе просмотра. А тут предстояло увидеть результаты своей работы сразу, по эмоциям, глазам, улыбкам и взглядам тех, для кого этот фильм делался.

Ролики промелькнули практически незамеченными, реклама она и есть реклама. А вот когда начался фильм, то с первых же эпизодов Фелюрин понял, что все будет отлично. Люди, которые говорили с экрана и наблюдали за собой со стороны, счастливо улыбались, а это первый признак того, что сдача фильма пройдет успешно.

К удивлению Фелюрина, после первого просмотра фильм сразу перемотали на начало и запустили по новой. Позже Фелюрин понялл, что если тут же, без дебатов, споров и разбора фильм или ролик просят показать еще раз, то это значит, что заказчик доволен и проект можно считать завершенным. А вот если сразу начинают спорить и высказывать претензии, значит, придется еще повозиться и перемонтировать фильмец не раз и не два. Тогда всего этого Фелюрин еще не знал, и все повторные полчаса он стоял и волновался.

«Вдруг не понравится? А деньги-то уже потрачены».

Но зря он переживал. Фильм всем очень понравился, а начальник городского управления вневедомственной охраны, когда из рук Фелюрина получал несколько кассет с копиями фильма, удовлетворенно поблагодарил.

– Вот за такую работу не грех и заплатить. Спасибо, Александр, мы очень довольны. Представляю, как мы удивим наших отцов-командиров в Главке.

– Отлично, – робко сказал Фелюрин, не рассчитывавший на такой эффект. – А как насчет оставшейся оплаты?

– Не переживай, в бухгалтерии деньги уже подготовлены. Спускайся и забирай. Нам было приятно с тобой работать, мы получили массу удовольствия. Всех твоих ребят, кто над фильмом работал, мы приглашаем в баню, в тот самый оздоровительный центр, который вы снимали. Попаримся, выпьем, посидим. Когда своих соберешь и организуешь, милости просим.

– Спасибо, – поблагодарил за приглашение Фелюрин.

Довольный фантастическим исходом дела, на котором удалось заработать баснословные бабки, он поспешил в бухгалтерию.

Теперь он знал точно, что на телевидении его дни сочтены, как они сочтены для Мелехова и еще нескольких талантливых молодых ребят, которые студентами пришли на телевидение, удержались там, заматерели, превратились в первоклассных специалистов и все это время работали за копейки на дядю. Теперь они будут работать на себя. А дяде спасибо за то, что он их всему научил и дал возможность заработать первые серьезные деньги на своей аппаратуре.

Фелюрин с тугим бумажным свертком в сумке спешил к Мелехову, чтобы скорее поделиться с ним деньгами и идеями о создании собственной студии.

Мелехов все выслушал спокойно и не очень обрадовался деньгам. Он к ним уже привык. Увольняться в одночасье с телевидения он тоже не захотел.

– Саша, кому-то нужно оставаться пока здесь, – здраво рассуждал Мелехов. – По крайней мере до тех пор, пока мы не купили свою аппаратуру. К тому же, нам всегда нужен будет доступ в архив. Видишь, как с ментами здорово получилось? А прикинь, если бы нам это все пришлось полностью снимать?! Да мы бы этот заказ три месяца выполняли и неизвестно чем бы все кончилось. Перед тем как уйти, нужно оставить своих людей здесь. Приплачивать им что-нибудь, денег подкидывать, чтобы они в любой момент для нас могли вынести любые архивные кассеты, а затем так же незаметно вернуть.

– Все правильно, Вова. Свои люди нам здесь нужны. Я не настаиваю, чтобы ты уходил вместе со мной, но я уйду в ближайшее время. Начну все готовить, оформлять документы, а ты пока работай. К тому же свадьбы и прочие мелкие заказы лучше колбасить здесь. Деньги для поддержания штанов нам все равно будут нужны. Нельзя все резко обрывать. Пока с нашей студией все не утрясется и заработает, – с улыбкой сказал Фелюрин, осознавая всю грандиозность предстоящего дела и ни на миг не сомневаясь в его успехе.

– Конечно, кушать хочется всегда, – согласился Мелехов. – Ты уже думал, кого еще мы с собой с телевидения дернем?

– Операторов Пашку Седельникова и Гришу Рогожина. Звукоча Петю Арсеньева. Они молодые, талантливые, трудолюбивые, дисциплинированные, мне с ними работать очень нравилось.

– Да, Петька Арсеньев очень хороший, наверное, лучший звукач в «Останкино», –согласился с Фелюриным Мелехов. – Он же не только на телевидении, он и с артистами работает, для кого-то даже музыку пишет. Вообще, парень – талант. Ну, а Рогожин с Седельниковым – даже не обсуждается, парни просто красавцы. После них брака почти не бывает, любой план можно использовать, никогда ничего не дрожит, не трясется, все в резкости, не пересвечено, все снято, продублировано, всегда все есть и общаки, и детальки, и панорамы, и статика. Лепи не хочу. Да и в кадре у них все в порядке, свои идеи, драматургия. Я даже не раз думал, что надо же, такие специалисты и вынуждены снимать залепушные новости по пять-шесть сюжетов на день.

– Ничего, теперь мы все будем заниматься настоящим делом. Наладим бизнес, со временем наберем молодежь, обучим, они будут бабки ковать, а мы будем летать по миру, снимать кино и побеждать на кинофестивалях, – обозначил свои приоритеты и задачи максимум Фелюрин.

– То есть деньги не самоцель? – иронично спросил Мелехов.

– Знаешь, их хотелось бы заработать, надоела эта нищета. Но было бы неплохо и что-то значимое сделать. Есть такая байка. Как-то к Шекспиру пришел юноша, молодой поэт и спросил: «Я хочу стать Шекспиром, таким же великим драматургом как вы, что мне для этого нужно?» Шекспир ему ответил: «Я хотел стать Богом, а стал Шекспиром». Поэтому, Вова, нам сразу надо настраиваться на большие дела, а иначе и не стоит дергаться и что-то менять в своей жалкой жизни.

– Да ты философ! – удивился Мелехов.

– Я гений. Не такой, конечно, как ты, но кое в чем я любого умою, – уверенно и очень спокойно сказал Фелюрин.

– Это точно, – авторитетно подтвердил Мелехов. – Только нас с тобой и двух операторов маловато будет. Написать любой сценарий, придумать кучу идей, запудрить мозги заказчику, снять, слепить, склеить, мы сможем все, что угодно. Суть не в этом. Главное, что бы кто-то подтягивал нам заказы, нужно, чтобы кто-то нас самих рекламировал и продвигал. Мы пытаемся залезть в серьезный бизнес. Нам понадобится собственный полнокровный рекламный отдел и штатные менеджеры, которые будут рыскать и приносить нам в зубах заказы. Нам нужно будет закупить, как минимум, два комплекта съемочной, осветительной и монтажной аппаратуры. Нам нужно будет снять офис, чтобы солидные клиенты могли к нам приехать, и мы могли их достойно встретить и развести. Придется купить пару машин, одну – на съемки выезжать, какой-нибудь микроавтобус, а другую – представительского класса, чтобы на встречи ездить и на переговоры. У нас ведь принято по одежке встречать.

– Ты все говоришь правильно. Я тоже обо всем этом думаю уже не первый месяц. По моим подсчетам, денег нужно будет, чтобы начать работать и стрельнуть на рынке, заявить о себе, то бишь, не больше двухсот тысяч долларов. У меня есть пока только десять. Я думаю взять кредит. А что касается рекламного отдела, богатого офиса и дорогого автомобиля, то нам они нужны не сразу. Начнем, а там посмотрим. Одно я знаю точно: реклама – двигатель торговли, а торговля – двигатель прогресса, поэтому рекламный бизнес будет прибыльным всегда. Главное правильно в него зайти и занять свое место.

– Место под солнцем, – задумчиво, сказал Мелехов. – Только я думаю, что кредит – не очень хорошая идея. Рискованно. Да и подо что его брать? Под свои здоровые почки?

Фелюрину действительно не под что было взять кредит. Его старенькая разбитая хрущевка на окраине Москвы едва ли потянула бы на десять процентов от необходимой суммы, но Фелюрин не был бы Фелюриным, если бы не мог достать чего-нибудь из-под воды, земли или еще Бог знает откуда. Он нашел поручителей, взял кредит в банке, очень тепло простился со всеми на телевидении, и – пошло-поехало…

Сначала он снял офис из двух небольших помещений и нанял машину с водителем. В одну комнату он поставил аппаратуру, а другую обставил под переговорную, бухгалтерию и рекламный отдел. Все административные и финансовые должности он занимал единолично, понимая, что со временем нужно будет набирать штат и создавать полноценную фирму с большими помещениями, секретарями, приемными, бухгалтерами, юристами, менеджерами всех мастей. А главное, предстояло собрать костяк студии, генераторов идей, непосредственных творцов и исполнителей различных заказов и проектов: сценаристов, режиссеров, фотографов, художников, дизайнеров, композиторов, операторов, осветителей... Фелюрин не планировал заниматься только производством фильмов и видеороликов. С самого начала он мечтал о большом рекламном агентстве полного цикла, которому будет под силу разработать и выполнить акцию любого масштаба, будь то презентация или торжественная церемония открытия Олимпийских игр.

Первые два года ушли на борьбу и выживание. Агентство «Мелехов и Фелюрин» развивалось, но при этом деньги в основном только тратило. Все, что зарабатывали, уходило на аренду помещений, зарплаты сотрудников и погашение кредита.

Денег катастрофически не хватало. Мелехов вернулся к родителям, а семья Фелюрина снова перешла на хлеб и воду. Но Фелюрин свято верил, что терпеть осталось уже недолго. Верил и Мелехов, но подобный энтузиазм был не у всех, кого Фелюрин переманил с телевидения, газет и небольших рекламных компаний. Несколько человек из тех, на кого Фелюрин особенно рассчитывал, после года мизерных зарплат, да и тех с задержками, извинились и ушли.

Фелюрин никого не удерживал и не уговаривал. Он знал, что вот-вот агентство встанет на ноги и тогда он сможет платить нормальные зарплаты и гонорары, а значит и приглашать лучших специалистов-профессионалов.

– Я не осуждаю тех, кто от нас уходит, – сказал как-то Фелюрин Мелехову. – У людей семьи, дети, их надо кормить и содержать, а что мы им можем предложить, кроме перспектив? Деньги от заказа до заказа.

– Ничего, все будет нормально. Зато в этой крайне сложной и нервозной обстановке мы реально видим, кто нам предан и верит в успех, а кто пришел по-легкому бабки срубить.

Настоящий прорыв у рекламного агентства Мелехова и Фелюрина начался после четырех лет их тяжелейшего существования на рекламном рынке. Несмотря на то, что на компании по-прежнему висел долг по кредиту, они сумели заявить о себе в Москве. Агентству стали перепадать серьезные заказы.

К пятому году своего существования детище Мелехова и Фелюрина подошло без долгов, с солидной репутацией и названием «МИФ». К этому времени мифовцы уже не хватались за все подряд. За пять лет у агентства появилось несколько постоянных клиентов: сотовая компания, сеть пивоваренных заводов, богатые нефтяники с северов.

За все остальные заказы и предложения Мелехов и Фелюрин брались только в том случае, если им это было интересно. Цена вопроса уже не имела особого значения. Агентство с штатом в двести человек, с несколькими офисами, собственными съемочными павильонами, техникой и аппаратурой на рекламном рынке обосновалось очень крепко.

Мелехов женился, у него родилась дочь Полина. С Фелюриным они купили себе двухэтажные квартиры в элитных новостройках и стали всерьез подумывать о загородных домах. Через два года сбылась и эта мечта, и они построили себе по особняку в Подмосковье, а «МИФ» впервые вышел на годовой оборот в несколько миллионов долларов.

Еще через три года миллион составил чистую прибыль.

 

***

 

Как и планировал Филюрин, все административные дела в «МИФе» он закончил до 15 декабря. Осталось проследить за последними платежами, которые должны были поступить на счета до конца года, и провести еще один раунд переговоров с крупным столичным банком. Банк планировал продаться иностранцам, а для этого ему надо было резко увеличить количество своих вкладчиков в три-пять раз по всей стране. Бренд с агентской сетью филиалов и допофисов по всей стране с вкладчиками и клиентами стоил уже совсем других денег. Поэтому в рекламный бюджет на следующий год банк заложил десять миллионов долларов и искал крупное агентство, которому мог бы доверить широкомасштабную рекламную компанию на всю Россию.

Первоначальные договоренности между «МИФом» и банком были достигнуты. Банкиры хотели подписать контракт с агентством еще в ноябре, но потом «забуксовали» и решили повременить. Фелюрин знал, что задержка происходит из-за конкурентов, и банкиры изучают другие предложения.

На 17 декабря был назначен контрольный звонок, который ничего не дал. Все было решено перенести на январь и Фелюрин, поняв, что этот заказ скорее всего для «МИФа» потерян, решил остаток года, как они с Мелеховым и планировали, посвятить отдыху.

Последнюю неделю уходящего года Фелюрин со своей секретаршей Людочкой и Мелехов с молодой актрисой Оксаной Поплавской провели на острове в Сиамском заливе. Красные от загара, пьяные и веселые, 30 декабря они вернулись в Москву, где вечером их ждал банкет и весь дружный коллектив «МИФа» в самом пафосном и дорогом клубе Москвы. Клубу агентство накануне сделало шикарный рекламный ролик и банкет – это был бартер, но суть от этого не менялась.

Мифовцы отлично погуляли и под утро разъехались по домам. Новый год Мелехов с Фелюриным встречали в своих особняках на Николиной Горе с женами, детьми и родителями.

В январе вместо альпийского курорта Мелехов поехал в Рим, а Фелюрин, как и планировал, посетил модный горнолыжный курорт французских Альп в Куршавеле.

Вы читаете продолжение. Начало здесь

Свой новый рабочий и финансовый год «МИФ» начал в понедельник 15 января. С утра в конторе были шум и оживление. Все делились впечатлениями от отдыха, хвастались, кто где был и какие приключения удалось пережить вместе со скромными и не очень туристами из России.

– Ну, как римские каникулы? – спросил Фелюрин, входя в кабинет Мелехова.

– Привет, Саша, отлично, – сказал Мелехов и пожал руку компаньона.

– А я тебе из Франции, прямо с гор, подарок привез, – интригующе сообщил Фелюрин и загадочно посмотрел на Мелехова.

– Ну, давай, не тяни, – сказал Мелехов и выставил на стол из тумбочки два коньячных бокала.

– Догадливый ты мой, – обреченно сказал Фелюрин. – С тобой рядом даже как-то жить н интересно, – он поставил рядом с бокалами бутылку дорого коньяка.

– Серьезно, – одобрил выбор Фелюрина Мелехов и, покрутив бутылку в руках, открыл ее и начал разливать коньяк.

– Ну, за встречу, – присаживаясь, сказал Фелюрин и, не стесняясь раннего утра, махнул первые пятьдесят.

Мелехов последовал его примеру.

– Как тебе Рим? – поинтересовался Фелюрин, пересев в большое кресло мелеховского кабинета и приготовившись к обстоятельной беседе.

Компаньоны давно не виделись, да и в агентстве никаких дел не было. По большому счету, людей в отпуск можно было отправить еще на две недели. Вся жизнь и работа должны были начаться в начале февраля.

– Потрясающий город, – восхищенно сказал Мелехов. – Не зря его называют «вечным». Каждая улочка старой части пропитана вечностью, историей, культурой. Знаешь, это не объяснить, но можно почувствовать. В архитектуре, в атмосфере, в черноволосых, эмоциональных итальянцах… Все это рождает неповторимый дух вечного города.

– Ты всерьез так считаешь? – удивился Фелюрин.

– Конечно. Мне есть, с чем сравнивать. Я ведь был и в Праге, и в Париже, и в Мадриде, и в Лондоне, и в Берлине. У всех столиц старушки Европы есть свой образ, свой дух, неповторимая своеобразная красота, но еще в древности говорили, что все дороги ведут в Рим. Теперь я это понимаю.

– Ну, ясно, – без особого энтузиазма сказал Фелюрин и отпил из бокала.

– А ты как съездил?

– Я? Ну, таких впечатлений, как у тебя, у меня, конечно, нет. С Натальей мы все время ссорились, дети отдыхали по собственной программе, в общем, семейного отдыха не получилось.

– Да ты что, старик!? Ты же в Альпах был. Это одна из жемчужин мира, неужели тебя ничего там не порадовало? – поразился Мелехов такому несуразному рассказу Фелюрина.

– Я же там и раньше бывал. Знаешь, у меня даже неприятный осадок от этого всего остался. Из русских там отдыхали в основном те, кто постоянно мелькает в новостях, да завсегдатаи телевизионных шоу – губернаторы, депутаты, людишки из правительства, крупные бизнесмены, олигархи и, представляешь, все с тёлками с глянцевых обложек, которые вдвое-втрое их моложе. Девицы их на понтах, в мехах, в золоте, в бриллиантах, все пытаются показать себя круче, богаче, у кого больше свита. Их глупые тёлочки бездарно шутят, пытаются всем понравиться, наиграно смеются, улыбаются. А охранники! Их охранники, эти де-билы, так надменно на людей смотрят, как будто это они миллионами ворочают и целыми отраслями и регионами управляют, а не их боссы.

Мне так противно все это стало. Народ в стране выживает, пол-России в долгах мается, друг у друга занимают, с хлеба на воду перебиваются, еле-еле концы с концами сводят, а эти ожиревшие хряки, народные избранники, политическая и бизнес-элита, чтоб их, ежедневно в Куршевеле тратили на себя под десятку евро. Я, знаешь, в какой-то момент, даже коммунистам сочувствовать начал… А потом, когда уже улетали, представляешь, две русские бабы в самолете место для сумки на верхней полке не поделили. И такое устроили – с матами, криками, дракой, иностранцы просто в шоке были.

И тут я подумал: ради кого идти на баррикады, ради кого бороться за справедливость? Ради этого быдла? Чтобы они жили в мощной и сытой России? Нет уж, эти люди заслуживают именно такого оккупационного правительства, зажравшихся депутатов, ворующих и жирующих чиновников. Короче, там, в Альпах, коньяк и горный воздух мне мозги проветрили. И я понял: России больше нет. Надо как все, заработать еще деньжат и отсюда валить.

Страна разобщена, разворована, обескровлена, унижена, горстка людей ее терзает, творит всё, что хочет, а все потихоньку живут, преследуя свои маленькие интересы: накопить на холодильник, купить новую машину, построить дачу. Страна гибнет, культура гибнет, чечены в Москве дома взрывают, заложников захватывают, а никаких мер, никто не шевелится, всех всё устраивает. На этой войне, будь она проклята, сколько людей, сколько молодых пацанов положили…

– Ну, ты, Саня, даешь?! Ты, где был? Там в Альпах, что с тобой делали-то? – изумился Мелехов, не веря своим ушам, что все это говорит Фелюрин, – Или в тебе опять журналист и борец за правду проснулся?

– Гражданин, во мне, Вова, проснулся. Я понял самое главное. И я, и ты тоже участвуем в оболванивании страны. Мы рекламируем и протаскиваем на рынок плохие товары, а их потом покупает вся страна. Наша страна, понимаешь? Наш народ. Задумайся, кому мы помогали избираться или получить важные посты? Что не кандидат – или бандит, или казнокрад, или просто моральный урод. К сожалению, мы тоже причастны к тому бардаку, который творится в России, и к тем бедам, которые простые люди, а ведь среди них есть и очень достойные, безропотно и покорно терпят.

Фелюрин встал с кресла и продолжил свои рассуждения, расхаживая по кабинету.

– Мы, как и всё наше окружение, как пловцы, не поднимая головы из воды, молотим, молотим, молотим, зарабатываем бабки и ничего вокруг себя не видим, – Фелюрин снова отпил из своего бокала. – О чем я думал последние годы? Да кроме денег – ни о чем. Сначала контору на ноги ставил, на мне долг висел, кредит нужно было отдавать. Затем кредит отдали, денег заработали и что?.. Я по-прежнему думаю только о деньгах – как увести клиентов от конкурентов, как им запудрить мозги, как отжать побольше денег, как урвать еще больше. Ловчу, обманываю людей, кидаю всех, кого могу, накалываю государство, плачу не все налоги, а для чего? Чтобы мои дети могли просадить на игровых автоматах лишнюю тысячу долларов?..

Я понял, я бабки по инерции зарабатываю и кроме зеленых баксов ни на что всерьез внимания не обращаю, – ухмыльнулся Фелюрин. – Зачем мне так много денег? Их у меня и так уже столько, что мне до конца дней хватит. А самое интересное, что, имея на счетах годовой бюджет Албании, я живу в дерьме. Вся страна живет в дерьме и даже со своими бабками я вынужден жить в дерьме, в нищей, разграбленной стране в окружении убогих и нищих людей. Более того, я недавно осознал, что в России быть богатым просто опасно. И неизвестно, что страшнее: братки, люди в кабинетах, люди в погонах или доведенные до отчаянья сограждане!?

После такой тирады Фелюрина Мелехов понял, что за коньяком предстоит говорить не о новогодних каникулах и не о поездках за границу и даже вряд ли придется обсудить ближайшие рабочие планы. Мелехов неаристократично, залпом выпил оставшийся в бокале коньяк, налил себе еще и освежил бокал Фелюрина.

– Саша, я понял, о чем ты говоришь, – настроился на длительную беседу Мелехов. – Но я, например, не живу в дерьме и меня не окружают всякие уроды. Я общаюсь с теми людьми, кто мне приятен. И вокруг себя замечаю только те вещи, которые мне интересны, а не противны и уж точно не обращаю внимания на то, что меня раздражает или ввергает в уныние или депрессию.

– Естественно, Вова. Ты романтик. Ты большой ребенок. А я вырос и повзрослел, если тебе так понятней.

Да, наверно, это вариант жить так, как ты и замечать только приятные вещи. В случае чего, как страус – голову в песок. Сказал жене, что тебе нужно работать, заперся у себя в особнячке, позвонил знакомой телочке и отвисаешь с ней день, другой, третий. Тебя окружает дорогая мебель, хорошая музыка, камин, кресло, медвежья шкура у ног, шикарная коллекция фильмов и вин и, в общем-то, почему бы и нет! Но вся штука в том, Вова, что у нас есть возможность повлиять на то, чтобы в стране была нормальная жизнь. Мы можем в России сделать жизнь чуточку лучше. И за то, что мы этого не делаем, мне уже становится стыдно. Я раньше думал, что самое главное, для меня – это заработать деньги. Знаешь, рабская психология нищего. Но теперь, когда я их заработал, я понимаю, что не это главное. Деньги – это средство, а не цель. Первоочередные, базовые вопросы в нашей жизни уже решены. И для родных и близких мы всё сделали, мы живем комфортно, в шикарных условиях, пора отдавать долги, созидать, делать что-то достойное, помочь стране, людям. Хватит жить растениями.

– А что мы можем сделать? Не рекламировать плохие товары? Или отказывать бандитам и не помогать им выигрывать выборы? – иронично поинтересовался Мелехов.

– Хотя бы, – пропуская мимо ушей иронию Мелехова, согласился Фелюрин.

– Но тогда мы останемся без заказов, и рухнет сначала контора, а затем и вся наша с таким трудом налаженная жизнь. Не забывай, – продолжил Мелехов, – что вместе с нами пошатнутся дела еще у двухсот человек, которые у нас числятся в штате. Мы за них тоже отвечаем и, если угодно, мой вклад в нормальную жизнь в России – это безбедное существование двухсот человек, которым я даю работу и плачу зарплату.

– Все верно, Вова, я с этим не спорю, но согласись, что с нашими возможностями мы способны на большее.

– На что? – уже без иронии и даже с некоторой агрессией спросил Мелехов. Ему начала надоедать беспредметная беседа и интеллигентские настроения Фелюрина.

– Вот смотри, – после небольшой паузы начал Фелюрин. – Скорее всего, ты не слушаешь плохой музыки, потому что в машине, дома, в особняке, в офисе, – Фелюрин глянул на шикарную аудиосистему Мелехова, которую тот привез из Японии специально для офиса, – и там, где ты обитаешь, у тебя отличная коллекция дисков и собрана вся классика от Генделя до Шнитке, а также все мировые хиты за последние лет шестьдесят. Плохого кино ты тоже не смотришь, потому что у тебя, опять же, великолепная коллекция фильмов, и ты в кино профессионально разбираешься. Пошлых и бездарных книг новых, псевдомодных авторов, естественно, ты тоже не читаешь, потому что ты собрал огромную библиотеку и, что немаловажно, почти всю прочитал ее.

К услугам телевидения, я думаю, ты прибегаешь крайне редко, потому что для развития тебе там почерпнуть практически нечего. Со вкусом и с образованием у тебя полный порядок. С детства отец из Москвы возил тебя в Питер, ты гулял по Эрмитажу, Русскому музею, Летнему саду, видел квартиру Пушкина на Мойке, Невский проспект, Казанский собор, белые ночи и все прочее. Про Третьяковку, Арбат, Большой театр и Ленинскую библиотеку я и не говорю. Родители проследили, чтобы у тебя было отличное образование, неважно, что ты бросил институт.

Потом ты встал на ноги, стал зарабатывать, путешествовал по Европе, объездил полмира, видел и джунгли, и горы, и пустыни, и водопады, и Гранд Каньон и Ривьеру, участвовал в сафари, убивал слонов и носорогов как Хемингуэй, снимал кино на Северном полюсе, общался с чукчами, неграми, индейцами, был и в Африке, и в Австралии. Своими глазами видел матчи НБА и НХЛ. Тебя прикалывает автоспорт? Пожалуйста, ты был и на ралли Париж-Дакар и на гонках «Формулы-1» в Монако, ты несколько месяцев провел в Голливуде, сидел в зале на вручении премии «Оскар»… Ты везде был, все видел, тебе есть с чем сравнить. Тебя невозможно смутить или чем-либо удивить. Ты защищен со всех сторон. Ты стопроцентно знаешь, как устроен мир, и что можно от него ждать…

– К чему ты это все? – перебил Мелехов.

– К тому, Вова, что тебя и меня подготовили к этой жизни. У тебя хватает ума не смотреть телевизор, а если и смотреть, то не верить всему тому, что там говорят и показывают. Ты не тратишь время попусту, не читаешь конченых книг, которые продают в метро, да ты и в метро не бываешь, – ухмыльнулся Фелюрин. – Имен наших эстрадных звезд ты не знаешь до тех пор, пока я тебя лично с ними не познакомлю, перед тем как ты начнешь с ними работать и снимать им клипы. Ты марсианин, Вова. Точнее, ты нормальный человек, который не подвержен тотальной, повсеместной рекламе, телевидению с его депрессивными новостями, убогими сериалами и бесконечными концертами таких же убогих, стареющих эстрадных звезд, которые без фанеры не могут ни одной ноты спеть. И которым, кстати, мы продляем жизнь на сцене, снимая хорошие клипы, давая возможность им зарабатывать бабки и разжижать мозги нашим и без того темным, согражданам… Так вот. Ты от этого всего дерьма далек, но это ты, я, другие нам подобные, а вся страна-то это хавает и принимает за чистую монету.

– Что именно принимает за чистую монету? – решил уточнить Мелехов. Разговор для него стал интересным, и ему даже захотелось узнать, чем все это закончится. Он снова взял бутылку и разлил коньяк.

– Вова, да ты просто на несколько мгновений высуни свою голову из песка и посмотри, что творится вокруг! – ужаснулся Фелюрин. – На телевидении, на центральных каналах, которым люди верят за пределами Москвы, горстка людишек правит балом и обслуживает интересы другой горстки. Новости невозможно смотреть – это я говорю не только как специалист, но и как зритель. Включаешь телевизор и видишь, какие сюжеты заказные и проплачены в белую, какие в черную, где скрытая реклама, где явная, причем все сделано так грубо, все шито такими белыми нитками, что даже обидно становится, неужели они всю страну держат за дураков. Политика! – Фелюрин сделал многозначительную паузу. – Это вообще невыносимо. Все куплено на корню, везде рояли в кустах, с экранов говорят одни и те же люди, которым мы, кстати, подбираем пиджаки и пишем речи, а они потом побеждают на выборах и занимают важные посты во власти, ездят с мигалками по Кутузовскому проспекту, живут на Рублевке, решают вопросы за откаты, доли и взятки… У нас что ни выпуск новостей, то сплошные криминальные сводки: взорвали, убили, зарезали, взяли на той же взятке. Такое впечатление, что Россия – это одно большое Чикаго. У народа и так безнадега, а они им такие новости показывают – один сплошной негатив.

Взять Чечню, теракты, захваты заложников. Да они давно всем надоели. Страну перекормили насилием, отрезанные головы с экрана уже никого не удивляют. Дальше, – Фелюрин остановился, залпом выпил коньяк, и продолжил энергично ходить по кабинету. – Те же федеральные каналы навязывают народу глупые бразильские, венесуэльские, португальские и бездарные отечественные сериалы. В лучшем случае – это плохо снятые и безвкусно смонтированные детективы с никакими идеями, где уже в первых сериях понятно, кто кого убил, когда и за что, думаю в этом аспекте ты со мной спорить не будешь? – Фелюрин внимательно посмотрел на Мелехова.

– Да, дешевого «мыла» хватает, – согласился Мелехов. – Я хоть и немного видел, но из того, что видел – очень отвратное зрелище. А главное, – оживился Мелехов, – я не понимаю, зачем они за основу берут такие надуманные истории, когда написано столько великих книг и существует уже сотни выписанных, проверенных временем сюжетов и классических произведений? И еще один момент меня смущает… Всем же понятно, что делать качественное кино, хорошие сериалы, мощные программы – это намного выгоднее, чем забивать эфиры «мылом». Это, конечно, более долгий путь, более дорогой и более сложный, но он единственно правильный.

Если делать достойный продукт, снимать все по уму, не экономить, не кроить, то телезрители со временем разберутся и предпочтут качество. А если вырастет аудитория, то поднимутся и рейтинги. Значит, увеличатся и рекламные расценки. То есть, делать серьезное кино и телевидение стратегически правильней. Ты одновременно завоевываешь аудиторию и развиваешь ее. Плюс ко всему, это выгодный бизнес, и за счет дорогого рекламного времени окупаются все затраты. Но у нас почему-то принято идти по легкому пути, – с небольшой долей горечи сказал Мелехов.

– Вот именно! – победоносно заметил Фелюрин. – Кто создает все это дешевое отечественное «мыло»? Кто пишет бездарные сценарии? Кто снимает залепухи в сто и двести серий?! – Фелюрин выдержал паузу. – Наши с тобой, Вова, знакомые! Наши коллеги из кино и телеобъединений, продюсерских центров. Что, все они бездари? Нет. Там такие же хваткие и резкие ребята со ВГИКовским образованием, у многих за плечами опыт работы на полнометражных картинах, многие были ассистентами у зубров советского кинопроизводства. Что, они не понимают, что снимают дерьмо? Отлично понимают, но за это него платят деньги и в этот продукт не надо вкладывать душу, талант и здоровье.

Продюсеры считают, что основная аудитория мыльных опер и прочих сериалов – это бабушки, домохозяйки, молодые мамы, беременные женщины и одинокие дамы, короче все, кто днем и вечером сидит дома. Их подсаживают на любовные сериалы, многие из них одновременно смотрят по три-четыре мыльных оперы. На каналах их грамотно разруливают, чтобы они по времени не пересекались и втюхивают одиноким и сентиментальным теткам прокладки, подгузники, кошачью и собачью еду, шампуни, лосьоны, косметику и еще бог знает что. То есть сериалы изначально не претендуют на искусство, не рассчитаны на развитие эстетики и культуры нации, они нацелены на повышение объемов продаж конкретных товаров. Сериалы обслуживают торговлю.

– Но это же мировая практика, прописные истины, – со скучным видом сообщил Мелехов. – Неужели ты этим хотел меня удивить?

– Вова, я не хочу тебя удивить, я хочу, чтобы ты ужаснулся, чтобы у тебя была такая же паника, как у меня, – сказал Фелюрин и, устав метаться по кабинету, сел в кресло.

– Ну, это вряд ли. Я не вижу ничего ужасного в плохих сериалах. Их можно не смотреть.

– Опять ты за свое, – почти крикнул Фелюрин и соскочил с кресла. – Я тебе о том и толкую, что те, кому втюхивают конченые сериалы, бездарные книги, продажные газеты, они не понимают, что их лучше не смотреть и не читать. Я тебе о том и говорю, что культурный уровень страны катастрофически падает и главная беда в том, что люди, которые могли бы повысить культуру нашего народа, они этого не делают. Наоборот, целенаправленно понижают его, чтобы проще развести зрителя и впарить ему совершенно ненужные и низкокачественные товары.

– Здесь с тобой не поспоришь… Но как можно поднять культуру нации? Ты уверен, что нация этого хочет?

– Не знаю. Да это и неважно. Хочет, не хочет. Какая разница? Это нужно делать. Коммунисты же не дураки были, когда наравне с разрухой боролись и с неграмотностью. Сделали бесплатным образование. Не будем сейчас спорить о качестве этого образования, но оно было для всех и это – важно. Книги русских и зарубежных классиков издавались миллионными тиражами и стоили копейки. Мировые шедевры были доступны для всех. А сейчас – книга стала товаром. Хорошие книги стоят дорого, то есть уже не для всех. Читающая аудитория становится меньше. Да и что сейчас читают? То же мыло, только в книжном варианте: боевики, сентиментальные романы, детективы, фантастика, ужастики, триллеры.

Ни одно российское издательство сейчас не выпускает сборники рассказов. Они не продаются. На них нет спроса, а значит, издавать их нерентабельно. В издательском бизнесе сейчас происходит то же, что и на телевидении. Книги выходят только в сериях. На них так же подсаживают читателей, и те покупают каждую новую книжку в серии. Если ты принесешь в издательство даже гениальный роман, но он не подойдет ни в одну из их серий, тебе откажут. Ну, в лучшем случае, дадут телефоны других издательств. А самое страшное, что почти всеми крупными российскими книжными издательствами, которые в основном находятся в Москве, в столице нашей родины, Вова, заправляют наши друзья-коммерсанты. Они ни про культуру, ни про образование и воспитание, они про деньги. Им вообще плевать, что печатать, лишь бы это продавалось, а у народа, как известно, потребности очень примитивные. Народ и так оболванен, да еще девяностыми годами в такую нужду загнан…

Положи на один прилавок роман Достоевского и какой-нибудь второсортный современный детективчик с красивой полуголой телкой на обложке. Понятно же, какая книга будет продаваться, а какая лежать. У меня нет претензий к коммерсантам, я и сам такой, но должны же быть какие-то рамки, какие-то святые вещи, как-то же должно это всё регулироваться… Наши образованные русские мужики, успешные коммерсанты и бизнесмены, преследуя свои маленькие меркантильные выгоды, тихонько втаптывают в грязь свою страну и свой народ – этого я понять никогда не смогу. Россия – это страна Суворова, Ломоносова, Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, Чайковского, Дягилева, Репина, Сурикова… У нас такая великая культура, такая богатая история! Ни один народ в мире столько, сколько мы, не воевал, ни один народ в мире столько не страдал. Что еще должно случиться с Россией, чтобы наши люди почувствовали себя единым народом? Чтобы русские сплотились, чтобы у нас появилось самоуважение, ответственность, забота о ближнем? – Фелюрин остановился и, махнув рукой, сел в кресло.

В кабинете повисла пауза. Мелехов немного посидел без движения, а затем взял бутылку и в очередной раз наполнил бокалы.

– Саш, но ведь всё, о чем ты говоришь, давно не новость, – сказал Мелехов и пригубил коньяк. – Сюда же ты можешь приплести и мир кино, и театра, и весь рекламный бизнес, и шоубизнес, где заправляют «нежные» мальчики и ухоженные старцы, которые навязывают свои извращенные взгляды всей дремучей России. Или, возьми послушай, какие вокальные и музыкальные шедевры льются из эфиров многочисленных радиостанций. Всем же понятно, что все, что там играет, все за деньги. И все хит-парады и ротации проплачены и куплены на сто процентов. Практически все радиостанции с музыкантов берут деньги – это бизнес, таковы на сегодня правила игры.

– Но ведь так не должно быть. Европа и Америка всем этим давно переболели, – снова с энтузиазмом начал говорить Фелюрин. – Например, во Франции если ты кинопрокатчик и показываешь один американский фильм, то за это в своих кинотеатрах ты должен обязательно показать четыре французских полнометражных картины, неважно, плохих, хороших, но французских. А у нас америкосы дали взятки всем, кому надо, и завозят к нам свои дешевки пачками. Или взять тот же шоубизнес. Американское «MTV» из трех клипов, которые у них в эфире, два прокатывает за бабки, но один ролик показывают всей стране для развития, бесплатно. И это по-настоящему маленький шедевр – и по видео, и по музыке, и по тому, как спето. Их звезды стараются делать шедевры не только для того, чтобы эфиры были халявные – они там все в столбик считаю. Просто если тебя бесплатно крутит «MTV» – это признание, признак класса, подтверждение звездного статуса. А наши музыкальные каналы, мало того, что всё за бабки, так они еще в эфиры только своих «нежных» пускают. Будь ты хоть мегаталант, но пока какой-нибудь «нежный» продюсер тебя в эту тусовку не введет и со всеми не познакомит, ты так и останешься никем. Они жестко контролируют свой мирок и никого туда не впускают. Поэтому и эстрада у нас такая убогая, а ребятишки по всей стране смотрят на этих мальчиков и начинают им подражать, одеваться как они. Хоть запрещай детям телевизор смотреть.

– По-моему, ты слишком категоричен, – возразил Мелехов. – Нужно не запрещать, а просто четко регламентировать и отслеживать, что они смотрят. По крайней мере, когда моя Полинка подрастет, я именно так и буду делать.

– Это не выход. Дети есть дети. Когда тебя нет дома, они будут смотреть что захотят, – авторитетно заявил Фелюрин, так как борьбу за мозги своих детей он уже начисто проиграл. – Тут надо кардинально все решать. Самое обидное, что у телевидения, кино, газет, радио и всего остального, что влияет на массовое сознание и культуру целой нации, имеется потрясающий ресурс в области развития, образования, воспитания. Но вместо того, чтобы окультуривать одну шестую часть суши, все, кто это мог бы делать, творят вещи прямо противоположные.

– Печальные картины ты, Александр Викторович, рисуешь, а главное, я никаких выходов из этого всего не вижу. То, о чем ты говоришь, должны понимать многие. Но дело в том, что большинство не в состоянии осознать происходящего. А те, кто осознает, например, как мы, они не в силах повлиять на эти процессы, – совершенно спокойно, подводя итог беседе, сказал Мелехов.

– Вот тут, Саня, ты как раз ошибаешься, – оживился Фелюрин. – У этой проблемы есть корень, причина. Я неспроста перечислял твои коллекции, упоминал о твоем образовании и вкусе. Понимаешь, все дети, ну или почти все, рождаются одинаковыми. Кто-то в большей степени, а кто-то в меньшей, но все способны развиваться. Просто одним сопутствует удача, а другим нет. У одних, как у тебя, есть любящие и заботливые родители. Они с пеленок занимались тобой, воспитывали. У тебя было нормальное детство, веселая юность, ты смог реализоваться в зрелом возрасте, понимаешь?

– Нет, – искренне ответил Мелехов и замахнул очередную порцию коньяка. Он почувствовал, как тепло разлилось по его телу, а вместе с тем ощутил бодрость и легкое головокружение. «Ну, наконец-то!», – обрадовался он, что коньяк его все-таки зацепил и развалился поудобней.

– Хорошо, постараюсь выразиться яснее, – сказал Фелюрин и, сморщив свой высокий лоб от усердия, сдвинулся на край кресла. – Понимаешь, Вова, одними детьми занимаются, а другими нет. Одних воспитывают и развивают, а других нет. И потом, когда они вырастают, одни со сформированным мировоззрением идут учиться в институт, и устраивают свою жизнь, а другие воруют, садятся в тюрьму, идут на панель, живут, как перекати-поле. Они – заблудшие души. Понимаешь? Ими никто не занимался, им никто не помог, их никто не учил жить. У них просто не было выбора или другого пути.

– То есть, если я правильно понял… – Мелехов сделал внушительную паузу, – ты хочешь сказать, что все те люди, которые смотрят плохие сериалы, покупают пустые книги и верят рекламе, это все – заблудшие души?

– Вот именно! У нас целая страна заблудших душ, им нужно помочь, их нужно развивать. В СССР был культ науки, культуры, образования, спорта. Помимо пропаганды, я считаю, обязательно должна вернуться цензура, во все средства массовой информации, во все книжные издательства, причем цензура должна быть не идеологической, как при коммунистах, а этической, эстетической если угодно…

– Саша, как должно быть – это понятно. А как это сделать? Основная-то проблема в этом.

– Вот тут мы и переходим к самому главному, – заговорщицки сказал Фелюрин и поднял палец вверх. – Если сидеть и ждать, когда все это произойдет и наступит само собой, то можно не дождаться. Поэтому нужно начинать действовать самим.

– Да ты революционер! – иронически заметил Мелехов.

– Еще в юности я понял: если хочешь изменить мир – начни с себя. Вот, Вова, мы и начнем с себя.

– Ну-ну, – улыбнулся Мелехов.

– После отдыха на морях, в теплых краях и в Альпах, – продолжал гнуть свое Фелюрин, – мутное мое сознание прояснилось и так мне захотелось сделать что-нибудь полезное! Полезное для всех, понимаешь? – Он внимательно посмотрел на Мелехова. – Теперь, когда денег у нас хватает, контора на плаву, можно сделать что-нибудь стоящие для целой страны. Для народа. – Серьезных заказов у нас пока не предвидится, банкиры, судя по всему, с крючка соскочили, – продолжал Фелюрин, – а пока затишье, свое имя на рынке добрым делом поддержать было бы неплохо. Поэтому мы за свои деньги, нашими производственными мощностями снимем малобюджетное, но гениальное кино. Снимем недорого, с коленочки, никаких карет, замков, дорогих костюмов и декораций. Никаких погонь и самолетов. Минимум актеров, никаких массовок, но на все главные роли пригласим звезд.

История будет происходить в нашем времени, в городских условиях, чтобы ничего дополнительно строить и городить не пришлось. Короче, сделаем подарок стране, снимем добротное кино, и сделаем это дешево, но сердито. Расскажем историю о герое нашего времени. Точнее, попытаемся его найти, потому что я не знаю, кто сейчас герой нашего времени. Причем в качестве сценариста и автора идеи возьмем молодого провинциала или студента творческого московского вуза. А, чтобы ты не думал, что я с ума сошел, – Фелюрин внимательно посмотрел на Мелехова, который просто опешил от всего услышанного, – я тебе кое-что объясню.

Вы читаете продолжение. Начало здесь

– Да уж. Сделай милость, а то я стремительно начинаю трезветь, – пожаловался Мелехов.

Фелюрин разлил остатки коньяка. Пустую бутылку он закрыл пробкой и бросил в мусорную корзину под Мелеховским столом.

– Дело в следующем. Во-первых, на рынке сейчас затишье. Оно продлится до середины, а то и до конца февраля. Во-вторых, все это время наши сотрудники будут ходить на работу и при этом практически ничего не делать. Вот мы им работки и подкинем. В-третьих, найти, открыть и дать шанс молодому таланту – это все оценят. В-четвертых, если парень потянет, то со временем его можно будет припахать в нашем агентстве и взять на зарплату. Ну, и самое главное. Мы сделаем подарок стране. Я уверен – это будет отличное кино и нам за него будет не стыдно.

Фильм, естественно, мы раскрутим, как мы это умеем, прокатим его по всем кинотеатрам страны, а потом предложим центральному каналу. Денег мы, конечно, шибко не заработаем, но свое отобьем. Плюс ко всему шикарно засветимся. А чтобы все было серьезно и талантливо, молодых авторов мы попросим написать историю о добре, о чести, о любви, о дружбе. Чтобы наш герой стал примером, кумиром. А заодно мы узнаем ответ на вопрос, кто же герой нашего непростого времени.

– Дела…, – обречено вздохнул Мелехов, окончательно поняв, что Фелюрин не шутит и говорит серьезно. – Скажи, ты когда сюда зашел с коньяком, ты с кино для себя уже все решил?

– Почему ты спрашиваешь?

– Мне просто интересно. Если ты все решил, то зачем ты мне промывал мозги, устроил это шоу, говорил о спасении нации, о заблудших душах? Мог просто зайти и сказать: так и так… Посидели бы спокойно, без надрыва, без споров. Выпили бы коньяк, все бы обсудили, а то вон сколько времени потеряли, – с нотками обиды и недоумения сказал Мелехов.

– Нет, Вова, когда я шел, я еще ничего не решил. Но чем больше я с тобой говорил, тем сильнее укреплялся в идее создания фильма. Не просто фильма, а настоящего кино!

– Так, с этим ясно. Теперь скажи, если ты собрался искать самородка, то, наверно, нужно объявлять какой-то конкурс и начинать уже шевелиться?

– Все правильно, Вова. Конечно! Но насчет конкурса и всей рутины, ты не морочься. Организационные вопросы я беру на себя. Ты должен прочитать все истории, которые нам будут предлагать молодые авторы, выбрать хороший сценарий и дальше я организую все, что будет необходимо, для производства.

– Еще один момент, – сказал Фелюрин после небольшой паузы. – Те рассказы, которые тебе покажутся интересными или ценными, но для фильма слабоватыми, ты их не выбрасывай, а собирай. Заодно выпустим сборник рассказов, назло всем издательствам. Сборник озаглавим как-нибудь пафосно и патриотично, например, «Русский сюжет».

– И, что? Никакого гламура?

– Естественно!

– Тогда еще вопрос. Как ты думаешь, о чем будут их истории? Если ты хочешь найти молодого автора, скажем, лет до двадцати пяти, то какие шедевры с них в этом возрасте можно требовать? Что хорошего они могут написать в двадцать лет?

– Не переживай. Россия никогда не была бедна на таланты.

– В таком случае, Саша, у меня к тебе последний вопрос. Может быть, самый главный.

– Задавай.

Мелехов несколько секунд провел в раздумьях, а потом спросил:

– Саш, вот мы сейчас всю эту кашу заварим, а потом ты посидишь, подумаешь, посчитаешь в столбик, как ты любишь, и выяснишь, что кроме убытков нам этот проект ничего не принесет. Возьмешь и завернешь его. А я и еще куча людей в это все начнем вкладывать силы и время, жить этим фильмом…

– В чем вопрос? – перебил Фелюрин.

– Вопрос в том, – сказал Мелехов, глядя Фелюрину прямо в глаза. – Не убьет ли в тебе менеджер художника? Может, и не стоит это все начинать?

Вместо ответа Фелюрин встал с кресла, поднял бокал и победоносно произнес:

– За проект «Русский сюжет»!

Мелехов тоже встал, краешком своего бокала звякнул о бокал Фелюрина и молча выпил.

* * *

Фелюрин со свойственным ему размахом и самоорганизацией объявления о конкурсе разместил на сайте своего «МИФа», на сайтах крупных книжных издательств, запустил ролики на нескольких радиостанциях и телеканале «Культура». Разослал условия конкурса во все региональные отделения Союза писателей, опубликовал объявления в «Литературной газете». После этого он лично провел встречи со студентами ВГИКа, Литинститута и гуманитарных факультетов МГУ. Несколько дней он посвятил Питеру, где тоже встречался с молодыми творцами, и их потенциал ему показался мощнее, чем у московской молодежи.

– Для вас, – говорил Фелюрин будущим сценаристам, режиссерам, писателям и журналистам, – это отличный шанс заявить о себе и начать профессиональный путь, творческий рост. А для нас – это возможность найти таланты, дать дорогу молодым и сделать хорошее дело.

Через неделю в главный офис «МИФа» начали приходить конверты с распечатанными на принтере и даже отпечатанными на ленточных механических машинках историями, сюжетами и рассказами. Мелехов первые двадцать конвертов разделил поровну и одну половину забрал себе, а другую отдал Фелюрину. Разорвав плотное заказное письмо, которое пришло из Твери, Мелехов вынул несколько листочков и прочитал заглавие: «Софи Лорен».

Рассказ его не впечатлил. Более того, только после прочтения текста, вытащенного наугад из пачки писем, он понял, сколько бреда ему предстоит прочитать в ближайшие недели. Для себя он решил однозначно – не церемониться. Если с самого начала что-то не нравится, то он не будет вчитываться и пытаться выяснить, что же все-таки хотел сказать автор. В конце концов, они же хотят найти самородка, гения, ну, в крайнем случае, подающего надежды молодого талантливого автора.

– Жизненно… – с иронией сказал Мелехов и, бросив листы с рассказом на стол, сладко потянулся, выдохнул и грузно осел в своем кожаном кресле, закинув руки за голову.

– Ты о чем? – оторвав взгляд от своих листов, поинтересовался Фелюрин.

– Да, рассказик тут один чудак о чести написал. И грустно, и забавно, почти как в жизни.

– Как называется?

– Софи Лорен.

– Про актрису, что ли?

– Да нет, про проститутку.

– Ну, я почти угадал, – усмехнулся Фелюрин. – И как, стоит почитать?

– Да нет. Не теряй время. Там нет нашего героя. Идеи у паренька в истории неплохие, там все завязано на робкой любви молоденького немого скрипача к шикарной продажной женщине. Сюжетец, понятно избит и затаскан, но в жизни подобные вещи действительно бывают и много юношей в нежном возрасте с такими ударами судьбы сталкиваются. Но на крепкую завязку эта история не потянет, да и написано так себе, – резюмировал Мелехов и, взяв листы со стола, согнул их вдвое и с шелестом отправил в мусорную корзину.

Фелюрин опустил глаза и продолжил чтение.

Фелюрин изучал конкурсные работы рядом с Мелеховым и для удобства общения, и для оперативности принятия решений. Изначально было решено, что вердикт о том, какая история ляжет в основу фильма, и какие рассказы пойдут в сборник, будет выносить Мелехов. Фелюрин же читал истории из любопытства, в свободное время, но затем втянулся, чем значительно облегчил жизнь Мелехову.

Фелюрин, как и Мелехов, с конкурсантами особо не церемонился и без сострадания, хотя и сам когда-то метил в писатели, отправлял листы в мусорную корзину. Работы, которые на его взгляд заслуживали интереса, он передавал Мелехову.

– Вова, вот, похоже, нечто интересное, – сказал Фелюрин. И, собрав нужные листы со стола, где лежали разорванные конверты, распечатки с текстами, ножницы, дискеты, несколько ручек и карандашей, а так же была стопка еще нераспечатанных писем, пепельница, пустая рюмка и дымящаяся чашка с чаем, аккуратно сложил странички по порядку, скрепил их стиплером и передал Мелехову.

Мелехов левой рукой взял рассказ у Фелюрина, а правой с явным раздражением отправил очередную историю в корзину.

– Все так безнадежно? – пошутил Фелюрин.

– Даже хуже, – буркнул Мелехов и положил перед собой «нечто интересное» по мнению Фелюрина.

Фелюрин начал разрывать очередной конверт, а Мелехов наморщил лоб и сосредоточился на чтении.

Сюжет разворачивался в обычной части обычного гарнизона российской армии. Автор, человек служивший, в тексте дал много деталей армейского уклада. История была написана очень добротно, достоверно и сильно удивила Мелехова. Рассказ дал Мелехову реальное представление о всех ужасах армии с ее дедовщиной, побоями, издевательствами, тотальным унижением и прочими мерзостями, с которыми практически в одиночку боролся герой истории.

– Ну, как? – поинтересовался Фелюрин, заметив, что Мелехов закончил чтение и вновь перечитывает последние абзацы.

– Слушай, ну за державу обидно… – находясь под впечатлением от прочитанного, сказал Мелехов, не отрывая глаз от строчек.

– Обидно, что у нас такой беспредел в армии?

– Обидно, что на Руси так повелось – звери вместе, люди врозь.

– Вон ты о чем!.. Да, к сожалению. Я еще когда в советской армии служил, все это на себе прочувствовал. У нас там были землячества: грузины, абхазы, армяне, всех не больше, чем по десятку, но они так друг за друга держались, что нам, русским, и не снилось. Причем, самое удивительное: стоило задеть кого-нибудь из этих чурок, даже самого никчемного из них, самого хлюпика, нытика, крысу, который проворовался, например, украл деньги у них же, они за него вставали горой. Все, понимаешь? Неважно, что он вор и крыса, он их, черный, и они его в обиду не давали. А у нас в роте как было? Два черных хлещут одного русского, а все остальные семьдесят человек русских ходят рядом и никого это не касается, никто даже не обращает внимания. Меня всегда это так удивляло.

– Объясни мне еще одну вещь, – сказал Мелехов, положив рассказ отдельно на край стола и откинувшись на спинку кресла. – Вот ты говоришь, что двое одного хлещут. Этот парнишка столько жути об армии написал! Ты мне объясни, куда там смотрят офицеры? Откуда вообще взялась эта дедовщина.

– Ох, Вова. Такие ты вопросы ставишь, что в двух словах не рассказать, – с ухмылкой сказал Фелюрин, ощущая свое превосходство над неслужившим Мелеховым.

– Ну, мы никуда и не спешим, – спокойно осадил его Мелехов.

– Тоже верно, – согласился Фелюрин. – Но, видишь ли, тебе, человеку далекому от этого всего в принципе, будет очень тяжело понять те процессы и мотивацию людей, которые установили и жестко контролируют свои правила в войсках.

– Ты главное расскажи, а там мы разберемся.

– Хорошо, – сказал Фелюрин. – Когда я начинал работать журналистом, в первой своей газете я готовил большой материал на полосу о дедовщине в армии. Причем – это было советское время, и тогда, естественно, всего написать мне не дали, но я выяснил много интересного.

Бытует мнение, что дедовщина пошла после войны. Когда взрослые мужики, отцы, старики и просто бывалые пацаны, воевавшие в Европе и взявшие Берлин, вернулись в свои части и ждали увольнения в запас. К фронтовикам было особое отношение в войсках, говоря проще – почет и уважение, а потому их не ставили ни в какие наряды, караулы. Никакой службы – они свое отслужили и отвоевали. Ветераны просто ждали дембеля, а лямку тянули молодые. Из уважения фронтовиков называли дедами.

Но это все – романтическая выдумка. Дедовщина в армии появилась при Хрущеве. Царь Никита решил, что нефиг зэкам просто так сидеть в тюрьмах, тогда еще был и недобор в армии – эхо войны, бабам-то рожать особо не от кого было. Мужиков кого в лагерях сгноили, кого на войне поубивало. Короче, в армии был недобор, и Никита сказал, пусть зэки, у кого сроки до двух лет, вместо зоны идут служить в армию. Вот как зэки в войска попали, так и началось: паханы, шестерки, шныри, наколки и пошло-поехало.

– Подожди? – изумился Мелехов. – Но в советские времена была идеология, дисциплина, борьба за справедливость, суды офицерской чести? Как же вместе с этим могла существовать дедовщина?

– Армия, Вова, очень закрытая организация. Твое представление о советской армии было сформировано в результате отличной работы советской пропаганды, которая обслуживала коммунистов и снимала фильмы «Офицеры». Дедовщина в войсках и на флоте была всегда и будет всегда. Чтобы в роте был порядок, чтобы старшие не обижали младших, а, соответственно, сильные слабых, для этого офицерам нужно находиться в расположении роты двадцать четыре часа в сутки. А кому это надо?

К тому же, зарплаты в войсках нищенские, работать, то есть служить, в армию идут те, кому на гражданке ничего не светит. Погоны – это очень глупая система. Она не заставляет людей развиваться. Если ты командир, неважно, лучшая у тебя рота в части или худшая, неважно – порядок у тебя в подразделении или солдаты вешаются и стреляются. Какой ты офицер – плохой или хороший, алкоголик или гордость армии, все равно от капитана до майора положено выслуги четыре года и хоть ты тресни, но очередную звезду и звание раньше не получишь. Так зачем тебе тогда служить и упираться? Зачем тебе думать о каком-то рядовом, которого могут затюкать, и он или сбежит или повесится? Зачем, вообще, что-то делать? Пусть все идет, как идет.

– То есть ты хочешь сказать, что главные деды – это офицеры? – подняв брови, спросил Мелехов.

– Конечно, – авторитетно подтвердил Фелюрин. – Зачем им честно служить и упираться, следить за порядком и здоровьем своих подчиненных. Им проще отдать роту на растерзание дедам и сержантам, и поверь, в подразделении будет идеальный порядок, все наряды и караулы будут на местах, дисциплина – железная, только вот какой ценой все это дается салагам и новым призывам? – горько ухмыльнулся Фелюрин. – Там все построено на том, что с первых дней всей ротой зашугивают молодых, а они потом за всех службу и тянут. А когда через полгода на их место приходят салажата, они их долбят с таким же остервенением, как их когда-то.

Знаешь, есть хорошая байка. Хотя, может, это и быль. Ученые поставили опыт, по-моему, американцы. В клетку посадили двадцать шимпанзе. Туда спускалась верёвка. Стоило за неё дёрнуть и по обезьянам начинала хлестать холодная вода из пожарного шланга. Обезьяны подергали, подергали эту веревку, с криками и в панике поуворачивались от ледяной струи и до них дошло, что верёвку трогать не надо. Эти двадцать обезьян какое-то время жили тихо и спокойно, знали, что верёвку больше трогать не надо.

Всё у них было отлично. А потом одну из шимпанзе из клетки убрали, а новую обезьяну подсадили. Ну, естественно, она тут же дернула верёвку и всех окатила ледяная струя. Девятнадцать обезьян, которые уже знали, что верёвку трогать не надо и считали себя хозяйками в этой клетке, гостье устроили такой прием, что новая шимпанзе только на третий день смогла сама передвигаться. Избили ее с той жестокостью, на которую только животные и способны.

Новая обезьяна оклемалась, вошла в обезьяний социум, веревку больше не дергала, а через некоторое время из клетки убрали еще одну из «сторожил» и подкинули следующую. Она, естественно, тоже потянула за верёвку и её ждала та же участь, что и первой гостьи. Вторую обезьяну избили до полусмерти. Затем ученые продолжили эксперимент. Убирали одну «старую» шимпанзе и в клетку подсаживали новую, все они дергали за верёвку и всех их били. Очень скоро из тех двадцати обезьян, что были заселены в вольер первыми, не осталось ни одной. А потом убрали и верёвку. И, что ты думаешь? Когда в клетке оказались только подсаженные шимпанзе, они так же с остервенением продолжали избивать всех новых обезьян. Спросишь почему? Да потому что здесь так принято! – расхохотался Фелюрин.

– Веселый ты парень, Саня, – грустно усмехнулся Мелехов. – Скажи мне, ты не жалеешь, что в армии потерял два года?

– Да, по большому счету нет. Армия, она ума, конечно, не прибавляет, но дурь вышибает основательно. Кое-что армейка мне дала. Поэтому правду гласит молва – кто в армии не был, тот много потерял…

– А кто был, тот потерял в два раза больше, – закончил Мелехов известный афоризм.

– И это правда, – согласился Фелюрин. – Я первые три дня ходил по части и как в помешательстве бубнил себе под нос: «Господи!? Люди в космос летают, органы пересаживают, как такое может быть?» Я с армейским идиотизмом только через полгода свыкся. Знаешь, нормальному человеку – это не понять. Но при всем при этом, я считаю, что мальчикам служить все же необходимо. Из армии все приходят мужиками… Ладно, об армии можно говорить бесконечно. Что ты думаешь по поводу рассказа?

– На кино он, конечно, не тянет, хотя есть и герой, и характеры, и конфликты. Но по большому счету – это предыстория, увертюра. Рассказ заканчивается так, что вся история как бы еще впереди. А жаль. Если бы он так же крепко написал серьезную вещь с развернутым сюжетом, с развитием характеров, с кульминацией, чтобы его герои съездили на войну в ту же Чечню, вернулись, то можно было бы… А так, возьмем его кандидатом в сборник.

– Откуда этот паренек? – сам у себя спросил Фелюрин и начал на столе искать конверт. – А, вот, Алексей Ильин, двадцать один год, Санкт-Петербург.

– Что ж, Алексей Ильин из Санкт-Петербурга, поздравляю вас. Вы становитесь первым кандидатом в сборник рассказов, а вас, Александр Викторович, я поздравляю с тем, что мы наконец-то нашли что-то достойное. Я уж и не надеялся, – сказал Мелехов и потянулся в бар. – Считаю, это нужно отметить.

– Владимир Петрович, не вижу причин с вами не согласиться, – Фелюрин демонстративно потер руки.

* * *

Армейский рассказ питерца Ильина был первой и последней удачей Мелехова и Фелюрина за целую неделю. Распечатав несколько десятков конвертов и прочитав около пятидесяти историй и сюжетов, Мелехов ничего больше так и не выбрал.

В ежедневных и ежечасных чтениях с перерывами на обед и беседами за коньяком, незаметно пролетела рабочая неделя. Так получилось, что в конторе делом были заняты только боссы, а весь «МИФ» откровенно скучал. В творческих и креативных отделах не было привычного гула, суеты, беготни и бесконечных телефонных звонков. Все сотрудники сидели на рабочих местах и каждый, уткнувшись в компьютер, занимал себя как мог. Главными развлечениями были интернет и телефон.

Совсем иная ситуация была в отделе по работе с клиентами. Менеджеры, в чьи обязанности входил поиск новых клиентов и заказов, лезли из кожи, но не могли найти даже элементарной работы хоть кому-нибудь из сотрудников огромного рекламного агентства. Фелюрин знал, что так будет, поэтому никаких репрессий своему самому любимому отделу, отделу, который приносил деньги в кассу, не устраивал. Но и не расслаблял подчиненных, дескать: «Ничего, январь переживем и попрет». Наоборот, заходя каждый раз к менеджерам, он спрашивал: «Ну, что? По-прежнему глухо?» «Глухо», – с готовностью подтверждал весь отдел. «Что ж. Ищите, лучше ищите. Звоните, назначайте встречи, встречайтесь, убеждайте, в общем, работайте», – и все в присутствии шефа с удвоенной энергией начинали хвататься за телефонные трубки, звонить и развивать вокруг себя бурную деятельность на ближайшие десять минут. Затем энтузиазм иссякал и отдел погружался в привычное гнетущее январское безмолвие.

Прочтение большого количества бездарных рассказиков и слабых историй заметно охладили пыл Фелюрина. Он стал чаще выходить из кабинета Мелехова, якобы по делам, начал позже приезжать в офис и находился там не более пяти часов. Мелехов же к прочтению работ молодых авторов относился более спокойно. Реальных дел, которые потребовали бы его участия, в конторе не было, поэтому к чтению рассказов Мелехов относился как к развлечению. Сидя в своем роскошном кожаном кресле, со всех сторон обложенный текстами и конвертами, Мелехов нисколько не напрягался, когда Фелюрин придумывал себе очередное дело и убегал из кабинета.

В один прекрасный момент Фелюрин вернулся к Мелехову с сияющим лицом.

Мелехов оторвал глаза от строчек и внимательно посмотрел на компаньона.

– Что-то случилось?

– Нет! – радостно ответил тот. – Просто я только сейчас понял, что конкурсные работы можем изучать не только мы, но и наши сценаристы, режиссеры и прочие творцы. Все приходящие к нам работы мы будем раздавать по нашим отделам, а оттуда все, что более-менее заслуживает внимания, будет стекаться к нам. Мы и время сэкономим и вряд ли пропустим что-то важное. А то я уже начал читать так: если с первых строчек не цепляет – в корзину.

Мелехов согласился. В этот же день все работы, которые скопились в кабинете Мелехова, были розданы сотрудникам «МИФа». Некоторые настолько увлеклись чтением, что по несколько конвертов взяли с собой на выходные домой. Фелюрин, увидев свет в конце тоннеля, оживился. Он тоже взял небольшую пачку конвертов, небрежно бросил их на заднее сидение «мерседеса», и в прекрасном настроении, в предвкушении выходных, покатил домой.

Мелехов же ничего брать на дом не стал – притомили его молодые дарования за целую неделю.

Но забыть о конкурсе совладельцу и «художественному руководителю» «МИФа» Владимиру Петровичу Мелехову удалось только на один день. В воскресенье утром позвонил Фелюрин и с радостью в голосе сообщил, что, похоже, есть история для фильма.

– И всего-то? – обиделся Мелехов. – Из-за этой ерунды ты звонишь мне в десять утра в воскресенье… Я уж подумал, что банкиры очнулись. Хотел обрадоваться, что, наконец-то, делом займемся.

– Займемся, займемся, Вова. Это от нас никуда не уйдет. Представляешь, – возбужденно кричал Фелюрин в трубку, – это был последний из тех конвертов, что я взял к себе домой. Я уже почти отчаялся и даже не хотел его разрывать, но потом, думаю, весь день потерял, потеряю еще десять минут. И знаешь, начал читать и с первых фраз прямо как вставило…

– Саня, я очень рад, но давай поговорим об этом в понедельник утром, – с мольбой произнес Мелехов.

– Конечно, старик, конечно, но меня прямо распирает от любопытства, мне так интересно, что ты скажешь об этом! – не унимался Фелюрин.

– Все, Саша, до понедельника, – сказал Мелехов и повесил трубку.

* * *

В понедельник утром Фелюрина в офисе не оказалось, а в приемной Мелехова на столе у секретарши его уже ждала целая груда новых конвертов. Мелехов взял сверху несколько писем.

– Татьяна, мне кофе. А это все раздай нашим сотрудникам, пусть читают, – сказал Мелехов секретарю и с тоской поглядел на добрую сотню писем формата А4.

Выпив, не торопясь, традиционную утреннюю чашку кофе, Мелехов поудобней развалился в кресле и без энтузиазма вскрыл первый конверт, который пришел из Красноярска. Там было несколько листочков с текстом.

– Видимо, рассказ, – сам себе сказал вслух Мелехов и начал читать.

Чтение заняло минут двадцать.

– Неплохо, – оценил Мелехов. – По-доброму, с юмором, отцы и дети, современная трактовка, отличный рассказ, – резюмировал он, и в этот момент дверь кабинета распахнулась и на пороге Мелехов увидел Фелюрина в одежде, с пакетами из дорогих магазинов в руках.

Мелехов посмотрел на часы. Стрелки его золотой с бриллиантами «Омеги» показывали начало одиннадцатого.

– Что-то ты сегодня рановато, – удивился Мелехов и с интересом посмотрел на Фелюрина.

– Да я бы и раньше приехал, – сказал довольный Фелюрин и, сложив на кожаный диван покупки, начал раздеваться. – Я на работе к девяти планировал появиться, – оправдывался Александр Викторович. – Но по дороге в офис решил заехать в магазин, ну и завис там на час.

– Я вижу, – улыбнулся Мелехов. – Покупками доволен?

– Доволен, доволен. Ты лучше посмотри, что я тебе привез. Я вчера тебе звонил…

– Давай… – без особого энтузиазма сказал Мелехов и уныло посмотрел на мусорную корзину.

– Знаешь, я сегодня утром еще раз перечитывал. Конечно, не все там гладко, может, кое-что придется дописать и переписать, но в целом…

– Не томи, показывай уже, – перебил Мелехов.

Фелюрин подал ему текст в папке.

– Ну, надо же, сколько чести… Наверно, действительно что-то стоящее, раз ты даже в папке привез, – ухмыльнулся Мелехов.

– Да, Вова, в целом очень неплохо. Это новеллы, автор живет в Новосибирске. Предлагает снять кино в виде нескольких историй с одним и тем же героем. Пишет, что можно все новеллы сделать игровыми с репликами актеров, а можно в виде монологов героя, хотя, можно и с репликами и монологами. В общем, почитай, – сказал Фелюрин и сел за свой стол.

– А письмо где? – перебрав листы и не обнаружив его, спросил Мелехов.

– Я дома, на столе в кабинете его забыл. Там парень о себе пишет, кто, откуда, по сценарию предложения, но это все неважно, ты истории почитай. Новеллки очень живенькие.

– На, тоже почитай. Кандидат в сборник, из Красноярска парень, – положив рассказ на стол Фелюрину, сказал Мелехов.

– Не, не хочу ничего читать, – засуетился Фелюрин. – Ты, давай, ознакомься, а я пойду до наших кормильцев дойду, вдруг какого-нибудь клиентика нарыли, – ехидно улыбнулся Фелюрин и вышел из кабинета.

Когда через несколько минут он вернулся с чашкой кофе в руке, Мелехов был погружен в чтение и на Фелюрина внимания не обратил. Первая же новелла ввела его в недоумение. Он просто ее не понял и решил ее перечитать. От остальных он тоже оказался не в восторге.

– …Сань, я даже не знаю, – в растерянности протянул Мелехов. – Что ты в этих новеллах нашел? – удивился он и, с пренебрежением кинув листы на стол, вопросительно посмотрел на Фелюрина.

– Как? – охнул Фелюрин. – Тебе не понравилось?

– Сань, ну, ты же сам человек пишущий! Ты же должен понимать, что написано все слабо, сюжетики так себе, есть, конечно, парочка интересных, но в целом, я не понимаю, что тебя так впечатлило. Из всех восьми новелл, – Мелехов для уверенности перебрал их в руках, – да, восьми, интересная только одна, но это скорее рассказ, а остальное, ну, я не знаю, слабенькие эссе и не более. На кино – это никак не потянет, хотя идея новелл и монологов интересная.

– …Да, Вова, – сник Фелюрин. – Вот из-за таких категоричных людей как ты я еще в студенчестве завязал с конкурсами.

– А судьи кто, да? Понимаю, – иронично сказал Мелехов. – Я в конкурсах тоже никогда не участвовал. Кроме расстройства, они мне ничего не приносили. Но в данном случае ты должен признать – эта заявка слабая. Здесь все нужно переделывать, на самородок этот парень не тянет. Но, чтобы ты на меня не сердился и не обижался, я предлагаю компромисс. Самую удачную новеллку включить в сборник. Насчет кино не знаю, а сборник рассказов у нас может получиться отличный. Как ты считаешь?

– Возможно, – без особого оптимизма, согласился Фелюрин.

– Да, брось ты, Саша. Если уж на то пошло, конкурс только начался. Работ еще придет миллион. Я, например, сразу знал, что проблема выбора будет самой сложной. То, что происходит сейчас, это все еще цветочки. И если из-за каждого пустяка расстраиваться как ты, то, не равен час, инсульт шибанет. Поэтому давай без эмоций, поспокойней. Мы же профессионалы? Не так ли?

– Да так, Вова, так, – смирился Фелюрин. – Просто… Когда я в молодости, ну, будучи еще студентом Литинститута, предлагал свои рассказы, повести, стихи, во все редакции, все какие были в Москве и, знаешь, везде на меня смотрели как на убогого, как на сумасшедшего. Может, поэтому я писателем и не стал, что не поддержали вовремя, не дали поверить в свои силы. Почти все газеты и толстые журналы брали мои тексты и после этого ни звонка, ни слова, ни полслова. Обидно… А конкурсы… При советской власти во все жюри и редколлегии входили старые маразматики, большинство работ они не принимали даже на уровне идей! Это я сейчас понимаю. А какие разносы устраивались молодым авторам, сколько крыльев было сломано и подрезано? Жалко, просто жалко, столько талантливых ребят канули в Лету.

– Саша, хватит вышибать из меня слезу, – шутя, возмутился Мелехов, – Если ты хочешь, чтобы мы сделали кино из новелл этого новосибирца, то давай допишем, перепишем, доведем все до ума и сделаем. Хотя я считаю, что материал слабый. Если, же ты хочешь обвинить меня в злодействе и встать на защиту всех гениев, которые при жизни были не поняты, а после смерти забыты, то я тебе скажу, что любой конкурс – это, прежде всего, тусовка, где доминирует чье-то субъективное мнение или закулисные интриги между членами жюри. Так было всегда и так будет. Я могу сказать одно – время всех, так или иначе, расставляет по своим местам. Если человеку суждено стать известным писателем, художником или режиссером, то он все равно им станет. Неудача в конкурсе или непонимание редакторов в журналах никак не могут повлиять на талантливого человека. Талант он или есть, или его нет. Хотя побеждать приятно. И признание окрыляет, это бесспорно. Но любой конкурс – это отбор. Вопрос в другом, по каким критериям отбирать и кто судьи.

– Вот именно, – согласился Фелюрин. – Я вообще считаю, что в культуре не должно быть слов «лучше» и «очень». Все должно измеряться по-другому. Вот скажи мне, кто круче Достоевский или Толстой? Или кто гениальней, Пушкин или Шекспир? Суриков или Репин? Моцарт или Чайковский? Они все гиганты, гении. Разве их можно подвести под какие-то критерии и устроить среди них соревнование? Нет. То же самое можно сказать о любых творческих конкурсах ювелиров, дизайнеров, писателей…

К сожалению, любой конкурс – это чье-то субъективное мнение, а истинное признание – любовь читателей, зрителей и слушателей. Но для этого нужно, чтобы тебя узнали, а узнать тебя могут, если твое творчество кто-то продвигает, рекламирует, раскручивает. Бывает, что раскручивают бездарные проекты-однодневки, а талантливые музыканты сидят в провинциальных городках, ведут серенькую убогую жизнь. А бывает, что бездарные продюсеры не могут раскрутить по-настоящему талантливого человека… Тернист и тяжел путь творцов на Олимп, – вздохнув, сделал вывод Фелюрин.

– Саня, в творчестве, все как в жизни – выживает сильнейший, то есть более талантливый, трудолюбивый, уверенный в себе. Давай-ка, лучше узнаем, что за выходные вычитали наши коллеги. Вдруг кто-то наткнулся на что-то стоящее, – сказал Мелехов и поднял трубку телефона, который связывал его с секретарем. – Таня, наши сотрудники тебе никаких конкурсных работ не приносили?

– Да, Владимир Петрович, принесли два рассказа.

– А ты откуда знаешь, что это рассказы? – с иронией поинтересовался Мелехов.

Татьяна смутилась. Несмотря на то, что она работала с шефом уже пять лет, она до сих пор не могла привыкнуть к его шуткам. «Гениев нужно любить на расстоянии», – решила для себя Татьяна, и с первого же дня с Мелеховым у нее были исключительно рабочие отношения.

– Ну, – замялась Татьяна. – Я все уточнила и записала. Конкурсные работы мне утром принесли Дмитрий Юдин и Всеволод Михайлович Мишин из отдела по работе с клиентами. Я у них и уточнила, что это за работы и в каком жанре написаны, – отчиталась Татьяна.

– Слушай, ты меня своей скрупулезностью пугаешь. Может тебе в нашей конторке подыскать более достойную работу? – искренне предложил Мелехов.

– Нет, Владимир Петрович, спасибо. Меня и все устраивает.

Татьяна в «МИФ» попала сразу после окончания исторического факультета МГУ. Секретарей и себе, и Мелехову выбирал Фелюрин. Татьяна ему приглянулась исключительно из-за размера груди. Фелюрин любил высоких, красивых, пышногрудых девушек, с которыми можно было не только работать, но и со временем качественно отдыхать. Обычно секретарши в «МИФе» больше чем на два года не задерживались. Но Татьяна оказалась очень способным не только секретарем, но и помощником, а потому Мелехов ее очень ценил, уважал и ежегодно прибавлял зарплату. Помимо деловой хватки и врожденной педантичности, Татьяна Рихтер была добрым человеком, а больше всего на свете Мелехов ценил в людях доброту. Поэтому за Татьяной в канторе он приглядывал и никому в обиду не давал.

– Ну, как хочешь, – произнес Мелехов с сожалением и добавил: – Ты сделай копии, чтобы мы с Александром Викторовичем могли читать одновременно, и неси сюда. И еще, принеси, пожалуйста, нам бутерброды и чай.

– Хорошо, – сказала Татьяна и через десять минут рассказы, бутерброды и чай были перед Мелеховым и Фелюриным.

– Что-то еще? – спросила Татьяна.

– Нет, Танечка, спасибо, занимайся своими делами, – ласково пропел Фелюрин и проводил секретаршу игривым взглядом.

– Дама суперкласс. Ты был с ней? – спросил Фелюрин, когда за пышногрудой рыжеволосой красавицей закрылась дверь.

– Да как-то времени нет, – пошутил Мелехов и придвинул чашку с чаем. – Это тебе, Саня, нравятся грудастые пышки, потому как ты сам нервный, злой, худой и стройный как кипарис. А мне больше нравятся модельки, длинноногие, худенькие велосипеды. Что до Татьяны, – Мелехов сделал многозначительную паузу, – то она отличный помощник, хороший человек, а короткая интрижка все испортит. Соблазн, конечно, большой. Но баб у меня полно, а хорошего секретаря потом днем с огнем не сыщешь. Поэтому, Саня, пусть она спокойно работает, да глаз нам с тобой радует, ты тоже к ней не цепляйся, – сказал Мелехов и пристально посмотрел на Фелюрина.

– Да, ладно, ради Бога, че ты так напрягся. Мне тоже баб хватает… А вот клиентский отдел я сейчас пойду и взбодрю. Вместо того, чтобы искать заказы и работу, они, видите ли, рассказы читают, – раздраженно произнес Фелюрин, уводя разговор в сторону.

– Не спеши. Сейчас попьем чай, перекусим, прочитаем рассказы. Вдруг наши менеджеры что-нибудь стоящее нашли. Может, вместо разноса тебе их похвалить придется… А если рассказики дрянь, то у тебя будет повод взбодрить их еще и за то, что лезут, куда не просят. Поиграешь в строгого начальника, – с ироничной улыбкой сказал Мелехов. – Предлагаю начать с рассказа «Земляничная поляна», очень оригинальное название, – многозначительно сказал Мелехов.

– Да, интригует, – согласился Фелюрин и взял в руки текст.

Мелехов читать закончил первым.

– Забавно, – сказал он.

Фелюрин тоже держал в руках последний лист, читал заключительные абзацы.

– И наивно, – добавил Фелюрин, – думаю, автору лет восемнадцать.

– Заметь, – оживился Мелехов, – большинство рассказов и историй, которые мы читали, посвящены студенчеству. В общем-то, оно и понятно. О чем им еще писать, если они студенты и ничего в жизни еще не видели. С другой стороны, может это потому, что во всех роликах и объявлениях ты основной упор сделал на то, чтобы истории и сюжеты были гимном студенчеству, дружбе и так далее. В большинстве работ героем нашего времени, да и просто героем даже не пахнет. Так, силуэты, контуры. Может, нам переделать ролики и сделать акцент со студенчества на героя, но только так, чтобы без насилия, без экшена. Мы же не боевик собираемся снимать, – предложил Мелехов. – Боевик – это очень дорого, каскадеры, взрывы, разбитая и покореженная техника, на это все деньги нужны будут…

– Вова, успокойся. Боевик мы не будем снимать в любом случае. Это просто пошло. И я не думаю, что ролики и условия конкурса нужно менять. Чем этот рассказ плох? По-моему, он и есть отличный гимн студенчеству и дружбе. На кино он, понятно, не тянет, но в сборник самый раз. А в целом, идейка и то, как исполнено… по-моему вполне сносно.

– Сносно, спорить не буду, – согласился Мелехов, – Значит, что, берем его тоже кандидатом в сборник?

– А почему кандидатом? Хороший же рассказ, берем его и все, – начал настаивать Фелюрин.

– Опять ты за свое. Откуда ты знаешь, какие рассказы нам придут еще? Может, пришлют такие «блокбастеры», что все, что мы уже отобрали, окажется детским лепетом, что это и вспоминать будет смешно. А ты решил, какого объема будет сборник, сколько в нем страниц? Какая обложка? Общее название? Ты думал над этим? – завелся Мелехов.

– Нет еще, – смутился Фелюрин. – Решим, когда время придет, когда определимся с «репертуаром»… Хотя с названием мы уже определились. «Русский сюжет».

Они взялись за второй рассказ. Чтение было недолгим.

– Еще одна история о дружбе, – ухмыльнулся Мелехов.

Он снова закончил читать раньше компаньона.

– Вот это да! – с восхищением произнес Фелюрин. – Крепкий рассказ. Надо же, как это поколение Чечня зацепила. Нам же уже встречались работы об армии, о войне, кто бы мог подумать…

– Для нас Афган был чем-то непонятным, пугающим, таинственным, – как всегда, невозмутимо, начал рассуждать Мелехов. – Я бы даже сказал, колониальная война с экзотическим и романтическим ореолом. Все ж замалчивалось, правды добиться было невозможно. Вот и придумывал каждый, фантазировал, мысленно переживал переходы через горные перевалы, расстрел колонн, засады, представлял «черные тюльпаны» и горящие вертолеты… Мальчишки бредили ВДВ, все хотели быть десантниками, слагали гимны армейской дружбе, товариществу. Все рвались в бой, произносили магическое слово «шурави». Никто же не знал, что война – это страшно. А эти – знают. Их ровесники служили, воевали, убивали. Информация о Чечне не засекречена, по телевизору и из газет можно узнать любые подробности. У любого мальчишки из этого поколения обязательно кто-нибудь из двора или из класса воевал на Кавказе. Мне кажется, что о войне в Чечне это поколение еще скажет свое веское слово. На их глазах рухнул Советский Союз. Они были пионерами, но комсомол уже не застали. Они видели развал Союза, нищету страны и зарождение демократии. Лет через двадцать, когда они возмужают и осмыслят все, что с ними произошло, не удивлюсь, если у нас появятся новые Достоевские, Чеховы и Толстые. То, что мы сейчас читаем в их рассказах о Чечне, или их взгляд на героев и на мир – это комариные голоски, самое начало. В России писатель – это глас и совесть народа, властитель дум…

– Эк тебя занесло, – изумился Фелюрин. – А почему возрождение литературы начнется с них, а не с нас? Мы ведь тоже застали СССР? Мы видели не только его закат, но и расцвет. И эпоха перемен пришлась на нашу зрелость!

– Наше поколение дотанцовывает, круша обломки империи и приспосабливаясь к новым условиям. А им предстоит строить. Причем строить будут люди, хлебанувшие в молодости через край. То есть те, кто точно знает, что такое хорошо и, что такое плохо, а значит, строить будут надежно и с учетом ошибок предыдущих поколений…

– Ну, то, что ты романтик, я это знал. А вот, что идеалист – для меня открытие.

– Да, брось ты, Саня. Пушкин никогда бы не стал Пушкиным без Петербурга, его огней, дворцов, балов, приемов, светских интриг и славной истории петровской эпохи. Лермонтов не стал бы Лермонтовым без смерти Пушкина и Кавказской войны. Гению нужна среда для развития, для изучения, для анализа. Наше поколение, кроме ненависти к «совку» и советской власти, из своей среды ничего вынести не могло. А у этих все значительно сложнее. Им нужно выживать, развиваться, оставаться людьми в новых условиях.

– Что ты имеешь в виду?

– У них больше соблазнов. Когда ты живешь в сером и убогом мире и вокруг себя видишь только убогость, то жить можно спокойно. Мир одинаков для всех, и менять в нем что-либо не стоит. А когда ты понимаешь, что мир большой и разный, а ты в своей серенькой жизни ничего поменять не в силах, вот тут-то и наступает искушение. В мире соблазнов остаться человеком намного тяжелее.

– Слушай, Вова, в разговоре о поколениях я считаю, что ты не прав. Хотя бы потому, что в России жизнь никогда не была простой и понятной. Например, на долю наших дедов выпали революция, коллективизация, репрессии и война. На долю родителей – подъем великой страны, каторжный труд и фанатичная вера в мифическое будущее. На нашу долю – застой, железный занавес, полный крах империи и унижение от нищенского существования во времена становления демократии. Тем, кто моложе нас, им тоже мало не покажется. Они будут жить в эпоху становления капитализма, завоевания рынков, экологических катастроф и прочих ужасов. И, вот теперь объясни мне, почему гении и пророки выйдут из них, а не из нас?

– Они живут свободными, у них больше выбор. После всех, как ты говоришь, ужасов эпохи перемен их ждет сытая жизнь общества потребителей, но не все на это поведутся. И те, кто выстоят, будут утверждать, что моральные принципы намного важнее чемодана с баксами или нового холодильника.

– А разве одно другому мешает?

– Ну, а ты сам-то, как думаешь?

– Я думаю, что необязательно быть очень богатым и при этом подлым и коварным. Не все же достигают богатства и процветания убивая, кидая, грабя и обирая. Я вот все заработал сам, тяжелым повседневным трудом. Мне с неба ничего не свалилось.

– Отлично. А откуда у тебя тогда взялось чувство вины? С чего ради ты собрался снимать кино и издавать книжку? Я вообще тебя не узнаю! Ты из Куршавеля такой пришибленный приехал, такой подавленный, что случилось? Что с тобой вообще происходит?

«Эх, Вова, если бы ты всё знал, что со мной происходит, ты бы со мной сейчас не разговаривал», – обреченно подумал Фелюрин и, еле сдерживая раздражение, сказал:

– Ты, как хитрый раввин, можешь кого угодно убедить в чем угодно. И, собственно, что я завелся?

– Это возраст, Саня. Ты просто стареешь, – покровительственно сказал Мелехов.

– Да пошел ты! – слегка обиделся Фелюрин. – Я молод и прекрасен как греческий бог и никто меня в этом не переубедит. А менеджерам я все же сейчас пойду и надеру задницу. За рассказы им, конечно, спасибо, но работа есть работа. Я Юдину и Мишину деньги не за чтение плачу, – и он направился к двери.

– Кстати, считаю, что рассказ о Чечне можно включить в сборник. Его москвич, ВГИКовец написал, некто Алексей Лапин, – бросил напоследок Мелехов, уже выходившему из кабинета Фелюрину.

– А второй рассказ, о студенчестве?

– Слабенький рассказик, – сказал Мелехов и сладко потянулся.

Фелюрин услышал, как под ним заскрипело кресло.

– Ну, как знаешь, – ответил он Мелехову и направился в любимый отдел, чтобы устроить разнос, ибо менеджеров всегда нужно держать в тонусе.

После десяти минут крика Фелюрин вошел в свой кабинет и, вызвав секретаря, продиктовал приказ. Теперь конкурсные работы могли читать только сценаристы, режиссеры и креативщики. Всем остальным отделам и подразделениям надлежало заниматься исключительно своей работой, согласно штатному расписанию.

Больше в этот день ни Мелехов, ни Фелюрин ничего не читали.

 

***

 

Февраль принес метели и, наконец-то, первых клиентов. Несмотря на то, что в январе, кроме нескольких рассказов, Мелехов больше ничего достойного так и не нашел, он не унывал и продолжал читать все, что к нему попадало на стол из рук Татьяны. После того, как конкурсные работы начали «вычитывать» сотрудники творческих отделов «МИФа», объем работы для Мелехова резко сократился, а чтение даже доставляло удовольствие.

С Фелюриным все было наоборот. С приближением февраля и появлением пусть мелких, но заказов, он стал редким гостем в кабинете Мелехова и на планерках и собраниях, которые Фелюрин традиционно проводил для обсуждения текущей работы, о том, как идут дела у Мелехова с конкурсантами, он практически не спрашивал. Более того, начальники технических, административных и прочих подразделений, которые сидели на других этажах, даже не знали, что шефы объявили конкурс и собираются издавать книжку и снимать кино.

Со стороны могло показаться, что Фелюрин совершенно охладел к конкурсу, но это было не так. После планерок в его кабинете всегда задерживался Мелехов, и они подробно обсуждали конкурсантов. Фелюрин живо интересовался удачными историями, а то, что заслуживало внимания, Мелехов даже оставлял ему почитать.

Вы читаете продолжение рассказа "Русский сюжет". Начало здесь

Так случилось и по окончанию последней планерки.

– Никого больше не задерживаю, занимайтесь своими делами… Не убегай, – сказал Фелюрин и посмотрел на Мелехова.

Мелехов кивнул. Вокруг задвигались стулья, заговорили начальники отделов, сразу посыпались смешки и шутки, и руководители среднего звена «МИФа» в прекрасном настроении стали покидать кабинет начальника.

Мелехов вытащил из папки несколько конкурсных работ и лукаво посмотрел на Фелюрина.

– Что-то интересное, раз ты так доволен? – спросил Фелюрин.

Из директорского кресла он пересел за стол напротив Мелехова.

– Да, – не спеша начал Мелехов. – Потешь себя, вспомни юность. Ты же хотел гимн студенчеству, вот они тебе и написали.

– Что, очередные бездарности? – напрягся Фелюрин.

– Нет. Все в порядке. Не Достоевский, конечно, но забавно. Здесь три рассказа. Я их вчера вечером читал, а после этого со счастливой улыбкой на лице до дома ехал… Все-таки как не крути, а студенческие годы были самыми золотыми! – улыбнулся Мелехов. – Беззаботность, вся жизнь впереди, а главное, тогда еще не было понимания, что перед тобой не все двери открыты. Тогда казалось, что перед тобой весь мир как на ладони, все достижимо, стоит только захотеть… Ты почитай, если захочешь, обсудим. Я буду у себя, – сказал Мелехов и встал из-за стола.

– Вова, – огорчился Фелюрин. – Да мне сегодня некогда читать, работы целый воз.

– Ну, прочитаешь, как время будет. Там есть кое-что. Рекомендую, – снова улыбнулся Мелехов и вышел из кабинета.

У Фелюрина действительно было много работы, и он не собирался читать рассказы, но то, что Мелехов ему принес их лично, чего никогда не было, разрекламировал и рекомендовал непременно прочитать – заставило задуматься.

Метания были недолгими. Фелюрин вызвал секретаршу, заказал кофе и сказал, что на ближайшие два часа его не для кого нет. Когда высокая блондинка Кристина, когда-то приехавшая в Москву из Ростова, принесла кофе и за ней закрылась дверь, Фелюрин снял пиджак, галстук, расстегнул две верхние пуговицы на сорочке, ослабил шнурки в туфлях, выпил кофе, закурил, придвинул поближе пепельницу, и с текстами развалился на диване в своем кабинете. Еще не начав читать, он понял, что на сегодня рабочий день закончен, настолько хорошо и удобно он устроился.

Первый рассказ был о талантливом шалопае и разгильдяе, который за одну ночь мог выучить любой экзамен и сдать с блеском. Рассказ Фелюрину не понравился.

«Странно и невыразительно. Интересно, чем так был доволен Вова, когда принес мне эти истории? Я тридцать минут потратил на этот идиотский рассказ и кроме раздражения ничего не получил», – подумал Фелюрин, недовольный тем, что из-за такого пустяка отложил свои дела. «Более того», – не унимался Фелюрин, закуривая сигарету в тишине своего просторного, залитого солнцем кабинета. – «Мне, круглому отличнику, человеку, закончившему Литинститут с красным дипломом и с призрением относящемуся к троечникам, завалам и пересдачам, читать подобные вещи вообще это противно… А, может, это тонкий Вовкин юмор?» – вдруг осенило Фелюрина. – «Да, вроде бы, нет. Мелехов искренне говорил и улыбался довольно… Наверное, стоит дальше почитать», – решил Фелюрин.

Второй рассказ был о невероятных приключениях двух героев: студента МГИМО, сына дипломата и отличного парня, и младшего научного сотрудника с кафедры международной экономики того же МГИМО. Все происходило в Москве, студент и научный сотрудник попали в большой шпионский переплет, но из приключений выпутались достойно. Более того, они вышли победителями из очень скользкой ситуации, где на кону стояла безопасность страны и честь российской дипломатии. Помимо лихо завернутого сюжета, в рассказе были интересно описаны нравы и жизнь московской золотой молодежи, а так же подковерная борьба, возня и интриги истэблишмента, входящего в дипкорпус министерства иностранных дел. Рассказ Фелюрину понравился чрезвычайно.

– А это уже ближе к тексту. Талантливо, – сказал довольный Фелюрин и взял в руки последнюю историю.

Заключительный рассказ был самым интересным. Он был написан мастерски. На полчаса Фелюрин вновь почувствовал себя студентом и с обожанием вспомнил годы золотой юности, настолько зацепила его эта история.

– Не перевелись на Руси еще таланты! – радостно крикнул Фелюрин и, собрав рассказы, направился к Мелехову.

– Здравствуй, Танечка, прекрасно, восхитительно, просто великолепно выглядишь! Наверно, заберу я тебя у Владимира Петровича, – сказал Фелюрин, входя в приемную Мелехова. Подойдя к столу красивой секретарши, наклонился поближе и спросил потише: – Ты как относишься к моему предложению?

Татьяна засмущалась.

– Не надо смущаться, – сказал появившийся в дверях Мелехов. – Татьяна! Ответь достойно.

Фелюрин от неожиданности резко выпрямился, на лице у него промелькнула растерянность. Такого поворота он не ожидал.

– Спасибо, Александр Викторович, – неуверенно начала Татьяна. – Но мне очень нравится работать с Владимиром Петровичем, и я бы не хотела ничего менять. Мы с ним столько уже вместе прошли… И я к нему очень привыкла, – поборов смущение, закончила Татьяна.

– Да, Мелехов, умеешь ты работать с кадрами, – констатировал свое поражение Фелюрин и под пристальным взглядом компаньона, ссутулившись, прошел в его кабинет.

Татьяна с облегчением вздохнула.

«С этими ребятами ухо нужно держать востро», – подумала она. И, улыбнувшись – какой женщине не лестно внимание успешных мужчин? – продолжила работу.

Как только Фелюрин перешагнул порог мелеховского кабинета, и за ним закрылась дверь, Мелехов спросил:

– Нравится тебе моя Танька?

– Нравится, – печально вздохнул Фелюрин.

– Даже не надейся, – позлорадствовал Мелехов.

– А знаешь, так даже интересней, – попытался оправдаться Фелюрин, но получилось это у него как-то неубедительно. – Ты знаешь, я знаю, она знает, вот и посмотрим, что из этого всего получится, – многозначительно поднял брови Фелюрин. – Хотя, если честно, кроме ее улыбки и кокетливых взглядов мне от нее больше ничего не надо. Мне намного приятней осознавать, что в нашем офисе работает такая приятная девушка, поэтому, Вова, пусть спокойно трудится и нам глаз радует.

– Ну, ну, – вызывающе произнес Мелехов и, усевшись за свой стол, спросил:

– Ты рассказы прочитал?

– Так точно. Более того, забил на всю работу сегодня.

– Ну, и как тебе? Неплохо, да? – не дожидаясь оценки Фелюрина сказал Мелехов.

– Неплохо, – согласился Фелюрин. – Первый рассказ мне не понравился, я даже удивился, почему ты его выбрал, а потом, когда оставшиеся два прочитал, то понял, что ты имел в виду. Если их рассматривать как трилогию, как общее развитие идей, то вместе эти три рассказика выглядят очень даже симпатично. Причем, я считаю, что в сборнике они должны идти именно в таком порядке, как ты мне их и разложил.

– Согласен, – улыбнулся Мелехов и добавил. – На сборник у нас уже набирается более тридцати рассказов, думаю, еще столько же и книжонку можно издавать. Тебе пора уже определяться с объемами, с затратами на полиграфию, с тиражом, а главное, надо как-то хитро придумать, куда мы этот тираж денем. Если книги продавать и распихивать по магазинам, то мы ничем не будем отличаться от обычных коммерсантов-издателей. Мы не должны выглядеть так, как будто мы на этом решили заработать. Нужен какой-то очень тонкий ход.

– Ну, вот ты его и придумай, а я исполню. Кто у нас мыслитель? – почти серьезно, возмутился Фелюрин.

– Да, да, я забыл, ты же финансовый гений…

– Ну, зачем же так категорично, я ведь тоже когда-то…

– Вот, что, Саня, – перебил Мелехов. – Я думаю надо сделать так. Скорее всего, к концу февраля у нас материал на сборник будет готов полностью. Книжку мы издадим, и будем ждать, когда наши молодые дарования пришлют нам историю или сюжет для фильма. Как только история появляется, мы приглашаем автора к нам, все обговариваем, собираем большую пресс-конференцию, затем делаем презентацию толстого сборника рассказов, приглашаем всех авторов, каждому вручаем подарки, а трем лучшим, например, кому, это мы потом решим, дарим возможность издать свои книжки…

– Ты что, нас разорить решил?

– При наших оборотах это не такой уж и гусарский жест.

– Ну, а книжки-то продавать будем?

– Зачем? – изумился Мелехов. – Своих денег мы на этом не отобьем, это однозначно, поэтому незачем и мараться. И сборники рассказов, и книги наших, условно говоря, победителей в литературном конкурсе мы подарим в лицеи, гимназии, детские дома, деревенские библиотеки, отправим в Чечню в боевые части, подарим солдатикам в обычные части, студентам и еще бог знает кому. Сделаем из этого промоакцию и во всеуслышанье заявим о начале съемок нашего кино. Представим нашего молодого автора, подадим это так, что это мы его раскопали и дали путевку в жизнь. В общем, все, как ты и планировал, только с тем отличаем, что мы еще до съемок фильма создадим отличную рекламу и «МИФу», и нашему будущему фильму.

– Ну и в процессе работы над кино можно будет постоянно создавать различные информационные поводы и трезвонить на всех углах: «МИФ»! «МИФ»! «МИФ»!

– Конечно, – согласился Мелехов. – Первый день съемок – раз, знакомство с актерами и героями – два, знакомство с нашим «самородком» – три, загнем какой-нибудь нереальный бюджет картины – четыре и так до бесконечности.

– А там издадутся книги наших «победителей» и это снова повод собрать журналистов и опять помелькать везде, где можно, – обрадовался Фелюрин.

– Причем, я сейчас подумал, не так много желающих в нашей стране, кто хочет за свои деньги издавать книги и снимать кино, чтобы сделать подарок своему народу, городу. Поэтому нашу акцию, будем это так называть, можно провести под колпаком министерства культуры и тогда ни за какие пресс-конференции нам не придется платить. Не придется платить ни за эфиры на телевидении, ни за газетные и журнальные площади, а журналисты сами будут к нам ехать и рассказывать о том, что мы делаем сейчас или хотим сделать… У тебя же есть надежные люди в министерстве, займись.

– Займусь, – уверенно сказал Фелюрин и, чуть подумав, добавил: – Хотя, даже если с министерством культуры ничего не получится, там ведь тоже не дураки, они же денег за свою крышу и покровительство попросят, но даже если с ними ничего не получится, то проплатим все эфиры и газеты сами. В конце концов, это деньги не на ветер, а инвестиции, вложения в нашу рекламу. Те же банкиры посмотрят, подумают и решат, да нет, «МИФовцы», наверное, действительно серьезные парни, раз книги издают, кино снимают, по телеку их показывают. Наверное, все-таки с ними нужно работать…

– Мечтай, мечтай, – отрезвил Фелюрина Мелехов. – Хотя, почему бы и нет. Ведь когда ты предложил снимать кино и издать рассказы, да еще эти твои монологи о спасении России, о заблудших душах и прочем, я ведь тогда всерьез напрягся, думал, у тебя или крыша поехала, или возраст взял свое…

– На что ты намекаешь?

– Ну, – нехотя начал Мелехов, – на то, что ты стал более сентиментален, что деньги и успехи тебя пресытили, что у тебя появилось чувство вины. Короче, я всерьез подумал, что надо разбегаться, пока не рухнула контора, и ты не завалил все дело.

– А теперь что ты думаешь? – насторожился Фелюрин.

– А теперь я думаю, что ты прав. Фильм и книга – хороший ход для поддержания и продвижения своего имени на рекламном рынке. Несмотря на затраты на производство, на раскрутку и рекламу, мы все равно больше выиграем.

– Слава тебе, Господи, – облегченно вздохнул Фелюрин. – Я ведь тоже в это все до конца не верил и пару раз хотел бросить проект. А потом думал: ну, еще подожду, вдруг Вовка найдет что-то интересное…

– Найдем, Саня, обязательно найдем. Если даже не найдем, – Мелехов лукаво посмотрел на Фелюрина, – то напишем сами, а мальчик или девочка, которая под шумок захочет покупаться в лучах славы и сыграть роль «самородка» – это не проблема. Свиснем, они в ряд выстроятся.

– Это точно, – умиротворенно сказал Фелюрин и многозначительно посмотрел на Мелехова.

– Ну что, по маленькой? – улыбнулся Мелехов, доставая из бара бутылку коньяка и две рюмки. – Татьяна, порежь нам лимончик, пожалуйста, ну и еще там чего-нибудь на твое усмотрение, – попросил Мелехов по телефону секретаря и через десять минут на столе оказались фрукты, сыр, колбаса, аккуратно нарезанные ломтики хлеба и небольшая коробка шоколадных конфет.

– Шустрая девка, – в очередной раз восхитился Фелюрин Татьяной, когда за ней закрылась дверь.

– За то и ценю, – сказал Мелехов, разливая коньяк. – Ну, за успех нашего безнадежного дела, – и с удовольствием выпил залпом.

Фелюрин, в отличие от Мелехова, коньяк пил аристократично. Он любил вдохнуть его аромат, подолгу держал рюмку в руке и грел коньяк, пил маленькими глотками. Поговорить Фелюрин любил и без коньяка, но с коньяком – особенно.

– Кстати, я зачем к тебе пришел-то? – начал разговор Фелюрин. – Меня эти студенческие рассказы в юность вернули, особенно «Красный диплом». Есть в нем дух студенчества, бесшабашной, даже бесбашенной юности… Знаешь, у нас в Литинституте так и было. Своя элита, свои звездочки среди студентов, были у нас преподаватели, которые потом стали наставниками по жизни.

– У нас во «ВГИКе» все то же самое было, – включился в разговор Мелехов, –Прекрасное время!

– Одну историю вспомнил… Я учился на третьем курсе, а был влюблен в одну первокурсницу, Нельку Михееву. Зима, январь, сессия вовсю, иду однажды утром на экзамен и в коридоре встречаю зареванную Нельку. Спрашиваю, что да как, а она говорит, что приходила на пересдачу и завалила русский язык. Ну, а я же влюбленный рыцарь, – усмехнулся Фелюрин, воспоминания ему были приятны, – говорю ей, давай зачетку и жди здесь. И, что ты думаешь, вот на что людей любовь толкает! Я нашел ее преподавателя, уговорил его и он, наверняка все понял, почему я такой смелый и храбрый, ведь на кону честь дамы… Короче, он взял и поставил ей четверку, представляешь!

– Ну, ты в глазах дамы – герой! Любовь, морковь, помолвка…

– Да в том-то и дело, что нет. Она же первая красавица в институте была… Обрадовалась конечно, поцеловала даже, но на этом все и кончилось.

– Грустная история, – Мелехов налил коньяк себе и освежил рюмку Фелюрина.

– Да нет, история только начинается, весь драматизм еще впереди. Поцеловала она меня и я, счастливый, пошел на свой экзамен. Захожу, беру билет. А там голяк. Из двух вопросов не знаю ни одного. Честно признаюсь преподу, беру другой билет, а там то же самое! Такая непруха, но деваться некуда. Сажусь, начинаю что-то изобретать, а сам думаю, ну надо же, какая тонкая ирония судьбы! Десять минут назад я пошел и Нельке поставил экзамен, а теперь мне самому нужна хотя бы троечка и – никаких шансов. Вот ведь в жизни как бывает.

– Да уж, – согласился Мелехов. – И чем кончилось?

– Ну, сдал понятно. Одногруппники помогли, плюс мой острый глаз и тонкий слух… Кое-что списал, что-то подсказали, плюс моя репутация круглого отличника, короче, все закончилось нормально, но ситуация меня тогда позабавила.

– Ну и какова мораль? – поинтересовался Мелехов.

– Да никакой морали! Учиться нужно хорошо и делать все вовремя.

– А-а-а… – протянул Мелехов и поднял рюмку. – Тост. За сильных и несгибаемых людей. За тебя Александр Викторович, – встав, сказал Мелехов и, по-гусарски отогнув голову, махнул рюмку.

– Издевайся, издевайся, – обиделся Фелюрин. – Я, в отличие от тебя, хотя бы институт закончил.

– Резонно, – иронично подметил Мелехов. – Но я вот институт не закончил, а так же, как и ты, являюсь соучредителем и влиятельным человеком на рекламном рынке. И то, что я не закончил институт – это не черное пятно в моей биографии, как ты, наверное, думаешь, а светлая страница. Бросить ВГИК – это поступок. К тому же я его бросил после оглушительного успеха моей курсовой работы и целой россыпи призов и наград на различных кинофестивалях, включая международные. Понял?

– Ну ты же не будешь отрицать, что было бы неплохо иметь диплом одного из элитных вузов страны?

– Буду, – с детской упертостью заявил Мелехов. – Во ВГИКе я всему научился, мое мировоззрение, отношение к культуре, к миру и к жизни сформировалось именно там. В институте я провел лучшие годы, но мне необязательно было там торчать все пять лет, и томиться лишние два года, чтобы получить диплом, читай, бумажку. Диплом – формальность. Важно то, чему я там научился. Мы с тобой не раз говорили об этом, – добавил после небольшой паузы Мелехов. – Мне нравится жизнь в процессе, а тебе нравится достигать результата. Все люди разные, каждый живет так, как ему нравится.

– Давай лучше выпьем. Предлагаю за слабых и сгибаемых людей, – пошутил Фелюрин и больше споров в этот вечер не было.

* * *

Весь следующий день Мелехов с Фелюриным провели на планерках, совещаниях и переговорах. В свой кабинет Мелехов зашел уже под вечер и на столе обнаружил несколько листов машинописного текста.

«Неужели еще кто-то работает на печатных машинках?» Он посмотрел название рассказа.

Если честно, то после такого насыщенного дня Мелехов не хотел уже ничего читать. Но рассказ, присланный из Иркутска и отпечатанный дедовским методом, да еще с таким многообещающим названием как «Сага о герое», заставили его сесть в кресло и прочитать хотя бы несколько абзацев.

Чтение увлекло.

«Очень неплохо», – удивился Мелехов и под впечатлением рассказа какое-то время посидел молча, обдумывая историю.

Пробежавшись еще раз глазами по тексту, Мелехов с облегчением подумал, что «победа» близка. Он держал в руках отличный рассказ, который на кино не тянул, но это была серьезная заявка и претензия на солидный уровень.

«Ждать осталось немного, – думал он, – рождение гения и знакомство с ним вот-вот состоится. «Сага о герое», – это звоночек.

Мелехов посмотрел на конверт.

– Гамбо Цедынжапов, 20 лет, студент Иркутского госуниверситета, – прочитал он вслух и подумал: «Если они в двадцать лет пишут вещи такого уровня, то мы действительно раскопаем «самородка». Главное – не торопиться».

В тот вечер Мелехов покинул офис в прекрасном настроении. Надежда на благополучное завершение проекта с участием неизвестного молодого автора переросла в уверенность.

* * *

На следующий день Мелехов с утра поделился новостью о том, что наконец-то прочитал историю, которую при дальнейшей доработке можно было бы положить в основу фильма. Фелюрин ознакомился с текстом и тоже остался доволен.

– Неплохо, – лаконично сказал он, – Только я не понимаю, чем ты так возбужден? Мы и поинтересней истории читали.

– Не думаю. Эта история лучшая. Во-первых, у паренька очень здравые идеи, – увлеченно начал Мелехов, – Во-вторых, немного героев. В-третьих, история получается о добре, о зле, о любви, о войне, о Чечне, о долге, в общем, то, что нам и надо. А главное, все снять можно в Москве и на каком-нибудь подмосковном полигоне.

– В Чечне же вроде горы, – смутился Фелюрин.

– Да мы и без гор такую войну покажем, так горные перевалы седого Кавказа подмонтируем, что не один кавказец не догадается, что это все происходило в ста километрах от Москвы… Но, знаешь, несмотря на то, что эта история мне нравится, я думаю, нам нужно подождать.

– Почему? – поинтересовался Фелюрин.

Ему, как администратору и инвестору, вариант малобюджетных съемок в Москве и окрестностях очень даже понравился.

– Саня, мне кажется, мы дождемся истории или сюжета, на основе которого мы действительно сможем сделать хорошее дело. У меня предчувствие, интуиция, понимаешь, – с азартом сказал Мелехов и внимательно посмотрел на Фелюрина.

– Понимаю… Плохое кино по хорошему сценарию снять можно, а вот по плохому сценарию хорошее – невозможно…

– Вот именно! – перебил Мелехов. – Победа близка, нужно только подождать!

– Только ты учитывай, что время идет. У нас и так уже загрузка приличная, а то потом ты разродишься, когда дел будет невпроворот, да и работать особо некому будет. У нас уже сейчас все съемочные группы и половина режиссеров, сценаристов и редакторов, сидят на заказах и занимаются своими проектами. Ты подумай, может, стоит эту историю до ума довести? – озадачился Фелюрин, прикидывая возможности «МИФа».

– Нет, Сань. Не будем торопиться. Время еще есть. Предчувствие меня еще ни разу не обмануло! – жизнеутверждающе сказал Мелехов и с боевым настроем отправился в кабинет, где его ждали очередные рассказы и истории.

«Ну, что тут у нас? – он вытащил из стопки первый рассказ. – «Человек года», отлично», – подбодрил себя Мелехов и начал читать.

«Человек года» очень его разозлил.

– Как бездарно, ну просто жуть! – раздраженно прокричал Мелехов и с тоской посмотрел на корзину с работами конкурсантов. Он хотел было уже очередной «шедевр» с шелестом швырнуть в безвестность, но передумал. Мелехов аккуратно сложил рукопись и, взяв телефонную трубку, вызвал секретаря.

– Таня, сколько человек у нас читают конкурсные работы?

– Десять или двенадцать, точно не помню, но могу выяснить, – спокойно ответила красивая секретарша.

– Значит, так, – Мелехов протянул рассказ Татьяне. – Сделай копии и разнеси их по всем отделам, где происходит предварительная читка. Объясни им, чтобы больше такого дерьма мне не передавали, мне есть на что время потратить. Такого уровня рассказы нам не нужны. Это раз. И второе. Выясни, кто читал этот идиотский рассказ, и у кого хватило ума предложить его для сборника. Передай этому человеку мое негодование с особой тщательностью.

– Хорошо. Это все?

– Все, – сказал Мелехов и Татьяна, покинув кабинет босса, направилась к ксероксу.

Одну копию она сделала для себя. Ей было интересно, что же так вывело из равновесия флегматичного Мелехова. Самое удивительное, когда она прочитала рассказ, он ей даже понравился, и ей вдвойне стала непонятна реакция шефа.

«Странные они, эти мужчины», – подумала Татьяна. Она решила по возможности читать все работы, которые попадают к ней в приемную, а затем ложатся на стол Мелехова.

«Человек года» сбил и охладил боевой дух Мелехова.

– Как бы «Сага о герое» не оказалась единственным лучом света в темном царстве молодежной литературы, – разочарованно сказал Мелехов пустоте своего кабинета и в подавленном состоянии приступил к чтению следующей работы, которая тоже оказалась «не той».

– И все умерли, – не сдерживая в себе новый прилив раздражения сказал Мелехов и на этот раз не лишил себя удовольствия с шелестом швырнуть рассказ в корзину. – То же мне, борцы за гуманизм и справедливость.

Уже ни на что не надеясь, Мелехов с мольбой посмотрел на потолок и решил прочитать ещё одну работу.

«Если и эта окажется ахинеей, то ничего сегодня больше читать не буду», – подумал Мелехов и взял из стопки рассказ.

На этот раз звезды встали как надо. Закончив чтение, Мелехов испытал приятное волнение.

«Ну, наконец-то. Господи, спасибо тебе», – поблагодарил Мелехов Всемогущего и крикнул на весь кабинет:

– Есть! Есть сюжет для фильма!

В следующее мгновение он схватил телефонную трубку и возбужденно сказал секретарю:

– Татьяна, срочно соедини меня с Фелюриным.

– …Его нет на месте, – доложила секретарша.

– Спасибо, – сказал Мелехов и положил трубку.

Торопливо набрав номер Фелюринского мобильника, Мелехов обнаружил, что сотовый компаньона отключен.

– Да где его носит? – возмутился Мелехов и снова связался с секретарем:

– Таня, позвони в приемную Фелюрина и у его секретарши выясни, где он и когда будет. Мне он очень нужен.

– Хорошо.

Мелехов погрузился в нервное ожидание.

История ему очень понравилась. Там было все: сюжет, характеры, а главное, герой.

«Наверно, парнишка, который это написал, не воевал, поэтому опустил все военные события и прочую армейскую атрибутику… Ну, ничего, с окопной правдой мы ему поможем, – барабаня пальцами по столу, думал Мелехов. – Три-пять эпизодов со снежными горами, грязными БТРами, застиранными армейскими палатками, со стрельбой, обязательно с героическим поступком главного героя мы напишем и отснимем. Можно, какую-нибудь любовь туда навернуть… Побольше сермяжной правды.

Из раздумий Мелехова вырвал телефонный звонок.

– Да, – с готовностью сказал Мелехов.

– Владимир Петрович, секретарь Александра Викторовича не знает, куда отправился генеральный директор. Ему позвонили, он срочно собрался и уехал. Сказал, что сегодня еще появится, – сообщила Татьяна.

– Спасибо. Таня, каждые полчаса набирай Фелюрину на мобильный, как дозвонишься, срочно соединяй.

Мелехов начал ходить взад-вперед по кабинету. Он всегда так делал, когда волновался. Прочитанная история ему не только понравилась, она его взволновала. «Зацепила», – как всегда в подобных случаях говорил он.

– Отличная, отличная история, – бормотал Мелехов, режиссерским умом прикидывая, где какие сцены они будут снимать и хватит ли им своих производственных мощностей. Или придется что-то арендовать у коллег, у неповоротливых государственных студий.

– Не будем скупиться, – говорил Мелехов. – Снимем все крепко, добротно. С хрустом. Сделаем настоящее кино, чтобы люди в кинотеатрах и плакали и смеялись… Так, там есть сцены из детства… Школа… Дети – это будет самое сложное: много дублей, возни, суеты, поэтому, наверное, со съемок детей мы и начнем, – предположил Мелехов и решил еще раз перечитать историю.

Чтение заняло около десяти минут. Второй раз Мелехов читал рассказ как режиссер, и выводы были неутешительны: основные действия происходили в Чечне.

– С армией будет связано много съемок и проблем, – заключил Мелехов. – Нужно будет на официальном уровне договариваться с военным училищем и каким-нибудь московским спецназом, «Витязем», например. Войну будем все-таки снимать в горах. Не обязательно в Чечне. Можно в Дагестане, в Крыму или вообще на Алтае.

Вы читаете окончание. Начало здесь

По опыту работы на телевидении Мелехов знал, что армия очень закрытая и консервативная структура. Заручиться поддержкой военных в генштабе минобороны это еще не значило, что все будет в порядке. В армии много ведомств, царит бюрократия, а главное, все трясутся за свои кресла и погоны, поэтому на инициативу и помощь военных вряд ли придется рассчитывать. Нужно быть готовыми и к тому, что на месте, где будут проходить съемки, в воинской части половина техники будет не на ходу. Будут проблемы с керосином, соляркой и обмундированием солдат. Все это придется покупать за свои деньги и вносить в смету фильма.

«Ну и это все семечки, по большому счету, – думал Мелехов. – Самое сложное –правдиво снять войну, о которой я не имею никакого представления… Хотя… Если будут толковые консультанты… К тому же, мы хотим не очернить армию, а снять хорошее кино о героях нашего времени».

Мелехов снова начал ходить по кабинету.

– Наверное, пару месяцев уйдет на подготовку к съемкам. Месяца два-три займут съемки, ну и месяц-полтора на монтаж, сведение и озвучку, – грубо прикинул Мелехов. – Хотя Фелюрин может сроки значительно подсократить. Кстати, где он? – он вспомнил о компаньоне и еще раз набрал номер мобильника.

– Абонент отключил телефон…

– Или временно недоступен, – с легким раздражением добавил от себя Мелехов и отменил вызов.

«Ладно, с фильмом теперь всё ясно. Нужно заканчивать со сборником. Пока Александр Викторович не соизволили выйти на связь или вернуться в офис, я еще почитаю конкурсные работы. Хоть мне этого очень не хочется», – подумал Мелехов и, пересиливая себя, взял очередной рассказ.

Читать Мелехов начал с кривой усмешкой и явным пренебрежением, но неожиданно история увлекла его. Правда, погружение в рассказ продлилось недолго.

Зазвонил сотовый. Это был Фелюрин.

– Ну, наконец-то, где тебя носит, – обрадовался Мелехов.

– Не понял…

– Старик, я такую шикарную историю для кино нашел! Да и сейчас, судя по всему, что-то интересное читаю.

– Забудь про все. Вова, банкиры прорезались. Я сегодня у них в офисе три часа провел. Мы обо всем договорились. Так что давай, реанимируй все идеи, которые ты мне перед Новым годом по их поводу предлагал. И завтра, в десять утра, у них в резиденции мы все начнем обсуждать. Предоплату они нам перегонят завтра к обеду.

– А конкурс? – неуверенно спросил Мелехов.

– Конкурс? – не понял Фелюрин. – Какой конкурс?.. А, конкурс, – обрадовался Фелюрин, что наконец-то сообразил, о чем идет речь. – Вова, какой нахрен конкурс? – растягивая каждое слово, возмутился он. – У меня в портфеле контракт на три миллиона, деньги, процветание, будущее, понимаешь?! А ты отвлекаешь меня и думаешь непонятно о чем.

– Я так и знал, – взревел Мелехов, задыхаясь и еле сдерживая маты. – Я был уверен, – кричал он, – что так и будет…

– Вова, я все понимаю…

– Ты ни хрена не понимаешь, – не унимался Мелехов. – Зачем я месяц портил зрение и читал всякую чушь, зачем я потратил столько сил и времени?

– Спокойно, Вова, спокойно. Я все компенсирую. У нас есть возможность заработать пару миллионов. А издание книг, производство, реклама и прокат фильма – отняли бы у нас, как минимум, в три, а то и в четыре раза больше. И не факт, что эти деньги мы смогли бы отбить, а это убытки. Поэтому успокойся и хорошо подготовься к завтрашней встрече с банкирами… Вова, сейчас время ковать бабки, а фильмы снимать и книжки издавать можно и в старости. Всё, пока. В офис я сегодня уже не заеду. Вечером созвонимся, обговорим все детали по встрече. Обнимаю.

– Пока, – обречено сказал Мелехов и отключил телефон.

– Подарка стране не будет, – с горькой иронией добавил он и, собрав со стола листы с текстами, сложил их в корзину. Затем Мелехов позвонил секретарю и объявил, что конкурс закончен. – Больше никаких рассказов мне не приноси, и наши сотрудники пусть больше время не теряют, – сказал он и начал собираться домой.

«Может, напиться? – устало подумал Мелехов. – Хотя нет, нельзя. Нужно плотно подготовиться к завтрашней встрече с заказчиками».

***

После судьбоносного звонка Фелюрина и сообщения о том, что банкиры прорезались, конкурсные работы с рассказами, сюжетами и даже с готовыми сценариями в «МИФ» приходили еще четыре месяца. Некоторые из них ради развлечения читали сотрудники рекламного агентства во время обеденных перерывов или по вечерам, когда ждали, пока рассосутся московские пробки. Все же остальные конверты с пометкой «Конкурс» прямиком направлялись в мусорные баки, которые стояли на заднем дворе, рядом с шикарными машинами сотрудников одного из лучших рекламных агентств страны.

Обида Мелехова на Фелюрина за свернутый, а потому не состоявшийся конкурс в конфликт не переросла. Они спокойно отработали контракт с банкирами, существенно пополнили свои банковские счета и все пошло, как и прежде.

Конфликт произошел позже. Мелехов узнал, что Фелюрин за его спиной выводит деньги из компании, то есть попросту ворует и собирается продать часть своих акций. Мелехов потребовал объяснений и заявил, что он против новых акционеров.

– Да кто тебя спросит? – жёстко обозначил свою позицию Фелюрин, и на это Мелехов обиделся уже всерьез.

В девяностые партнеры воровали, кидали, предавали и даже стреляли друг друга сплошь и рядом. Девяностые – это был дикий капитализм, однако дело Мелехова и Фелюрина разрешилось без судов и братков. Мелехов продал все свои акции «МИФа» Фелюрину и ушел из компании. Он снова занялся кино, но рекламу больше уже никогда не снимал.

После того как Мелехов с Фелюриным расстались, агентство благополучно существовало на рекламном рынке до того момента, пока все радиостанции столицы не сообщили, что сегодня утром в подъезде своего дома по адресу Скатертный переулок, 22, рядом с Новым Арбатом, в 8.15 был застрелен известный продюсер и режиссер, владелец крупного рекламного агентства Александр Фелюрин. Следствие предполагает, что убийство имеет заказной характер и не исключает версию, что причиной убийства стала профессиональная деятельность господина Фелюрина. Следствием так же установлено, что все три выстрела, два в грудь и один в голову, были произведены из переделанного спортивного пистолета, который был брошен и оставлен вместе со стрелянными гильзами рядом с трупом убитого.

Мелехов об убийстве бывшего компаньона узнал в тот же вечер. Ему начали звонить журналисты с просьбой прокомментировать ситуацию.

– Мне нечего комментировать, с Фелюриным мы не виделись больше года, – спокойно объяснял всем интересующимся Мелехов, а потом просто взял и отключил телефон.

Убийство Фелюрина Мелехова не потрясло и не удивило. Оно застало его врасплох, так как он жил своей жизнью и стал забывать про «МИФ» и уж, тем более, не таил обиду и не желал зла Фелюрину. У него не было претензий к бывшему компаньону. За свои акции «МИФа» Мелехов заломил такие деньги, что Фелюрин их купил, кряхтя и скрепя зубами. Фелюрин даже не пытался торговаться, он понимал, что здесь дело принципа и Мелехов будет стоять на своем.

Весть о смерти Фелюрина скорее смутила.

– Эх, Саня-Саня, – вздохнул Мелехов, сидя поздно вечером того же дня напротив камина в гостиной своего особняка на Николиной Горе. – Жаль, что мне так поздно стало известно о твоих махинациях и воровстве… Я не мог понять, откуда у тебя вдруг взялось это чувство вины. Почему ты так воодушевился идеями создания фильма и сборника? Почему ты такой потрясенный приехал из Куршавеля? А все оказалось банально и скучно. Ты выводил деньги из нашей компании, воровал. Тебе было стыдно за себя. Ты же всегда мечтал быть героем, – Мелехов ухмыльнулся. – Тебя это раздирало изнутри. Ты потерял самоуважение и стыдился своих поступков, поэтому был недоволен собой и последнее время всегда был раздраженный. А в Альпах ты попал в окружение таких же, как ты, уродов: воров, казнокрадов, коррупционеров, тех, кто катком идет по головам, ломает крылья, вгоняет в нищету народ, торгует страной… Со стороны картина оказалась ужасной, и ты решил изменить себя и мир, но надолго тебя не хватило. А ведь мог прожить совсем другую жизнь. Мог действительно сделать что-нибудь полезное, достойное. Мог чем-то хорошим запомниться людям…

Но затем Мелехов вспомнил все неприятные моменты, связанные с выводом денег из компании, вспомнил мелочность и грубость, которых он не ожидал от Фелюрина, когда дело дошло до адвокатов, и все сразу встало на свои места.

«Не мог он прожить другую жизнь. Не мог. Значит, все логично», – подумал Мелехов и, посмотрев еще какое-то время на огонь, пошел спать. В этой истории ему все стало понятно, как и то, что все начатое нужно всегда доводить до конца. Чтобы хаоса в мире поменьше было. И для начала Мелехов решил восстановиться и закончить ВГИК. А то, действительно, как-то даже перед молодыми коллегами неудобно: известный матерый режиссер и без образования!..