Евгений МОСКВИН. Марина дерётся с Витьком
Фрагмент из романа «Лечение водой» / Илл.: Художник Лана Хавроненко
Было десять часов вечера. С улицы в открытую форточку (за несколько минут до появления Марины) слышался ярый хохот, треск мнущихся пивных банок, возбужденные отголоски разговора. Еще иногда врубались тяжело-ноющие фрагменты рока. Все это вплеталось в звуковые сигналы и клавиатурные стаккато на ноутбуке – вот уже три часа Гамсонов, сидя в комнате, переписывался с продавцами телефонов, один из которых был русским студентом в Пекине, работавшим кладовщиком на заводе «Sony Ericsson».
«Значит, в следующую среду…»
«Но не вы прилетите все-таки?» – разговор в открытом ICQ, –
«Если б я мог!=)) Самому-то знаете как хоца посмотреть на Пекин».
«Вы в Азии не были вообще?»
«Не-а. Мой дед тыщу раз был=))».
Гамсонов свернул окно и перешел на сайт футбольного тотализатора. Он стал проставлять галочки… его рука нет-нет, да и следовала прогнозам Кости Левашова… а вдруг тот действительно все правильно предсказал? Денис со смешливой опаской все же положился на Костину интуицию…
Послышался звук – «о-у» – пришла новая реплика от студента. Гамсонов собирался снова развернуть чат, его палец уже завис над тайч-педом…
Тут вдруг в квартире вырубился свет – Гамсонов резко взглянул на погасшую люстру, затем заметил зажегшийся в уголке экрана значок «Адаптерное питание».
– Это еще чё такое… – он мигом снял с колен светящийся ноутбук. Выдернул провода, затем стал высматривать сумку на полу, чтобы достать фонарик.………………………………………………......
Когда Марина вошла в квартиру, Гамсонов опять уже сидел с ноутбуком, только теперь водрузив на голову фонарик «Шахтер» и обмотав резинку вокруг лба.
Марина, увидев Дениса, покатилась со смеху почти до кашля. Так смеются невоспитанные дети – резко, неприлично. И показала пальцем, на котором повисли ключи.
Гамсонов повернулся и через открытую дверь комнаты высветил длинные прямые белокурые волосы, черную кожаную куртку на железных застежках и замках, блеснувших под светом «Шахтера». Куртка стягивала короткую черную юбку.
– Чё светишь? – спросила Марина; весело, агрессивно.
За ней в прихожую ввалился некий молодой человек – Гамсонов и его высветил фонариком. Тоже в кожаной куртке, полный, с отвисшим, пухлым ртом… черты лица у него были какими-то «сварившимися»; он сощурился от света – то ли лениво, то ли пьяно, – и отстранился рукой.
Марина заботливо загородила парня, прижавшись к нему спиной.
– А– а… извини, – Гамсонов повернул голову к ноутбуку.
– А чё, у нас свет, что ли, вырубили, ма? – Марина пощелкала выключателем в прихожей. – А–а, ма?.. Слышь, чё говорю?
Из глубины квартиры послышался спокойный ответ матери – «да». Потом Наталья Олеговна еще прибавила: «привет». И все.
Марина смотрела на Гамсонова.
– Тебя чё, прикалывает так сидеть?
– М–м… мне видно все хорошо, – промычал Гамсонов, не отрываясь от ноутбука, но потом чуть выпрямился и быстро стал оглядывать разобранные телефоны и КПК на кровати. – Да я надел, потому что боюсь смахнуть чё-нить… Здесь ничё трогать нельзя – я разложил, тут если перепутается, мне потом вообще не собрать.
– Слушай, а ты у нас будешь жить, да? – Марина спросила, намеренно выражая любопытство; и как бы стараясь таким способом быстрее преодолеть дистанцию к незнакомому человеку. Она хитро-нахально улыбнулась. – Мать звонила мне в Т***, сказала, ты к нам подселился…
– Подселился, припекся… ну–ну, – Денис с шутливым видом прикоснулся пальцем к ноздре.
– А как тебя зовут?
– Побыстрей бы свет дали, – послышался голос Натальи Олеговны.
– Это еще зачем, – Марина обернулась к своему парню и поцеловала его взасос.
Через минуту они прошли в ее комнату.
Гамсонов, тем временем, уже закрыл чат. Лепестки ICQ горели ровным красным цветом. Теперь он последний раз выверял галочки, чтобы отправить ставки букмекерам.
За окном – сиренево-синие краски улицы. Теперь они были такими сочными, когда ничего не отражалось на стекле. Колючие шапки кленов далеко… они побурели, остыли в вечерней тьме. Фрагменты горизонта с окунувшимися в огонь вздымленными облаками… как замершие сиреневые взрывы…
Когда Гамсонов двигал головой, луч фонарика поверх ноутбука высвечивал фужеры в серванте напротив. И казалось, ряды хрусталя в серебристом осадке, а еще… эти буро-оранжевые уголки, застывшие в фужерах. Так похожи на части, уголки кленовых листьев… откуда взялись странные маленькие отражения? С улицы? Как это возможно? Но Гамсонов ничего не заметил, а только посматривал на значок «Адаптерное питание».
Вдруг из-за косяка взметнулись белокурые волосы.
– Привет! – Марина озорно подмигнула Гамсонову.
Он покосился на нее уже тревожно.
– Слушай, а ты у нас будешь жить, да?
– А–а… – он обернулся, не переставая щелкать по клавиатуре. – Я раньше бывал в Т***. Понравился город?
– Откуда знаешь, что я там была?.. Конечно, понравился, учитывая, что мы там делали.
– И что же?
– Да трахались – что еще можно делать в такой поездке.
– Ой–й–й–й… какая ты пошлая, – Гамсонов улыбаясь наморщился и шмыгнул носом. – И Т***… точно такой же. Там тебя кинуть могут токо так.
– В смысле «кинуть»?
– В прямом. Ты там квартиру купишь, а потом узнаешь… что она кому-то еще параллельно продана. Один парень так и делал… – Гамсонов ухмыльнулся и с хитрецой и дружелюбно – как всегда ухмылялся любой афере. – Я те реально говорю. Он квартиры одни и те же продавал одновременно разным людям. И смылся потом…
Марина смотрела на Гамсонова… и тут расхихикалась. Больше всего ей понравилось, с каким благородным видом Денис это рассказывал.
– А чё ты ржешь-то… гы–гы–гы. А еще там мэр… о–о–очень продажный… там вообще весь бизнес куплен. Барыги всю площадку скупили…
– У мэра?
– Может и у мэра, а может… чё думаешь, они мэру напрямую будут платить… эй, слушай, ничего здесь не трогай, поняла? – опять предостерег Гамсонов. – Пусть все лежит, как лежит.
Он спохватился, потому что Марина уже прошла в его комнату и с хищным, стервозным любопытством рассматривала лежавшую повсюду разобранную технику. Когда ее лицо попало в поле света «Шахтера», Гамсонов углядел веснушки.
– А ты это продаешь, да?
– Лучше сядь на самый угол. Ничего не двигай.
Он хотел еще прибавить: «особенно за кроватью следи», но поостерегся – а то вдруг эта девица его неправильно поймет.
– Тут вообще каждая деталька, каждый шурупчик… если чё нарушится…
– Да поняла я, поняла… а сколько те это приносит в месяц?
– Теперь будет меньше приносить. Маршруты все перековеркаются из-за нового места жительства… по заказам ездить… придется привыкать…
Марина посмотрела на него… и опять захихикала. Почти перегнулась от смеха. Что и говорить, она была настроена на благодушный лад – она действительно здорово повеселилась в свою поездку, да и Гамсонов ее заинтересовал.
– А к этому городу я очень странно привыкаю, – закончил он.
Тут Марина прекратила смеяться.
– В каком смысле?
Денис подумал о странной обстановке, ощущениях…
– Неважно. Ни в каком.
Марина пристально смотрела на него, но он только продолжил печатать на ноутбуке.
– Ты будешь ездить в Москву и продавать это все?
– Я в Москве продаю, да.
Разговор вроде иссяк, но она не уходила. Все разглядывала разобранные КПК, полусобранные телефоны…
– А зачем резинки на телефонах?
– Чего?.. – Гамсонов отвлекся от экрана… – Много будешь знать… сама знаешь, что будет. Всякое может быть, – он причмокнул губами.
Она обошла кровать, посмотрела на экран и увидела футбольный тотализатор.
– Ой, блин, слушай, а я всегда так боялась играть на всех этих… это ж, по-моему, кучу денег просадить можно.
Она сказала это… как-то наивно и удивленно. Будто на самом деле… не совершила в жизни ни одного плохого поступка.
– Ну… можно. А может, и не можно.
– Там же, по– моему, все запрограммировано.
– Что запрограммировано?.. Футбол запрограммирован?
– Не, ну просто… – она не окончила. Ей вдруг опять, уже в третий раз стало дико смешно от этой незамысловатой Денисовой шутки – она снова засмеялась; пуще прежнего. – Блин, я просто… я просто помню, как–то зашла в эти игровые автоматы… – выговорила она, корчась от смеха. – Они там все сидят такие… холеные… и один такой стольник вытаскивал…
– Гы–гы гы… кто? Автомат игровой вытаскивал стольник?
– Да не автомат, дурак! Эти лохи, которые там сидели… блин, это так смешно выглядело!
– А кто играет на автоматах? Я не играю.
– А–а… так ты только на футболе?
– Естественно.
Тут она подумала, что, наверное, с момента, как вошла в квартиру, кажется Гамсонову глупой, и разом посерьезнела.
Ведь на деле Марина всегда любила казаться значительной и авторитетной.
– Ладно. У меня чё–то больно веселое настроение.
– Эт–то… я заметил.
– Короче, слушай. Если будешь водить сюда девочек, не парься по поводу моей матери. Она все равно ничё не скажет.
– Э–э… твой молодой человек, по–моему, тебя заждался, – луч «Шахтера» покосился – Гамсонов качнул головой на стену позади себя.
– Мой молодой человек? – спросила Марина, будто не понимая, о ком идет речь. – Витёк?..
– Ну он вроде…
– С шестью! – вдруг резко произнесла она; и хищно осклабилась.
– Чего?
– Я встречаюсь с шестью одновременно.
Вдруг на улице послышался стальной толчок, что–то двинулось с места и тотчас остановилось. И резкий, осколочный удар молотка сразу после.
Гамсонов стрельнул светом – на оконное стекло.
Отголоски… казалось, они стали более промасленными после ливня.
– Витек и еще пять других… итого их у меня шесть, – произнесла Марина уже серьезно и раздумчиво; будто складывая.
– Гы–гы–гы. Считать ты умеешь… один плюс пять равно шесть, да.
Она пристально посмотрела на Гамсонова. Он ерничал, но… ей как–то уже гораздо меньше понравилось – что он передразнивает ее.
– Слушай, а откуда эти звуки? – поинтересовался Денис.
– Ты про удары с завода?
– Ясно, спасибо.
– Так сколько ты там зарабатываешь?
Марина спросила, а сама подумала, что никогда не стала бы встречаться с таким, как Гамсонов. Им нельзя было бы управлять и хозяйничать – уж слишком он важничает; слишком у него уверенный вид. За всем этим – желание главенствовать, всегда и во всем.
– Ой, разделять выручку по месяцам… – Гамсонов поморщился, между тем… он будто и не заметил особенной интонации Марины. – Как получится… Я ж не просиживаю штаны в офисе.
– Ну что, хочешь стать седьмым?
Гамсонов улыбнулся ноутбуку.
Марина подождала.
– Чё, даже не хочешь спросить, что для этого нужно?.. – и она вдруг попросила резко, почти требовательно: – Дай с мобилы позвонить.
Гамсонов рассмеялся.
– С какой из пятнадцати?
– С той, на которой денег побольше… – она сказала опять резко. И так, словно хотела открыть какую–то… правду жизни, что ли? А потом уже мягче: – Ладно, дай, подруге позвоню… Она беспокоится за меня. Надо ей сообщить, что я без приключений домой добралась.
Гамсонов спросил: это какая–то из тех, с кем Марина возле подъезда только что тусила?
– Откуда знаешь, что я там была?.. – она уже смотрела на Дениса почти враждебно. Но тут слегка улыбнулась, опустилась на корточки. – Короче слушай… если будешь водить сюда баб, можешь ни с кем не советоваться. Моя мать тебе слова не скажет. Ее другие штуки интересуют. Она у меня слегка шизофреничка… даже не знаю, зачем тебе все это говорю…
– Вот и я сам не знаю, зачем ты весь этот бред несешь.
Она выпрямилась, пошла из комнаты.
– Ладно, чао!
«Чао… да уж… – думал Гамсонов, оставшись один. – Вот подстава. Черт–те что… Та еще подстава… черт–те…»
Спустя минуту, как Марина ушла, в квартире дали свет. Гамсонов, щуря глаза, снял фонарик с головы.
Он открыл в Windows новое окно и посмотрел ICQ Переверзина. Его не было в сети – «лепестки ромашки» горели красным.
У Дениса потихоньку уже набирал силу гнев. И опаска – если кто–то заинтересуется его делами…
Но куда же податься? Вернуться в Отрадное – нет; если неделю назад… если это был не вор, а…
«Но неужели меня и впрямь пришить хотели?.. Чушь…»
Гамсонову это казалось чем–то очень сомнительным – он, в общем– то, никому дороги не переступал.
В любом случае, Переверзин отправил его сюда – чтобы он переждал.
«А может, кинуть меня решил? Сам, гад, перепугался?»……………………………………………….
*
В ту ночь Гамсонов лег очень поздно, часа в три – все переписывался с кладовщиком в Пекине. Денису наконец–то удалось договориться о перевозке телефонов – осталось только человека отправить.
Потом, когда проснулся через пять часов, в квартире еще было тихо, и он стал набирать Переверзину.
Но телефон у того был выключен.
«Он меня продинамил, а сам заныкался с концами», – опять мелькнуло у Гамсонова.
Но нет, такого, конечно, не могло быть.
Сон у Дениса уже прошел.
Он поднялся с кровати и посмотрел в окно. С седьмого этажа… Клены внизу во дворе… и дальние шапки… даже не верилось, что солнце взошло с другой стороны дома. Эти силуэты листьев – внутри, за сияющей листвой… уголки, треугольники, ромбики теней за листьями, как за разрезанным световым экраном; ничего не изменилось от вчерашнего дождя, и кажется, такая непомерная глубина в каждом «торшере», на метры… и там, наверное, еще много влаги?.. Но внешне клены уже не казались сырыми.
Как раньше они... стоят не шелохнувшись. Гамсонов выделил зрением тень–треугольничек – среди тысяч других. Он как бы на боку, а рядом слева – неправильная трапеция, а над ней – лист целиком – только меньше… но после взгляд Гамсонова просто заблуждал.
На секунду… ему снова показалось (как в тот день, когда он гулял по дворам), что нарезная, бумажно–желтая листва покрывает все непрерывной массой–полотном, ничего уже нет, кроме нее… тотчас это ощущение исчезло. Гамсонов смотрел на разъединенные кленовые полушария. Нет, они не соприкасаются друг с другом. Ни одним листиком.
За кленами виднелся детский сад, безлюдный и расплывчатый, – как несколько больших коричневеющих ступеней. Денис хорошо различал отсюда только квадраты песочниц, замершие красно– ржавые качели и несколько каменных цветочных чаш. Чаши давно опустели, вросли в землю и осунулись чернотой. Больше ничего не разобрать. Только синее ограждение казалось очень четким и… новым?
Гамсонов зевнул.
Тут вдруг в прихожей, через прикрытую дверь послышалась резкая возня, шарканье подошв. Затем, кажется, пинок.
– Придурок! Я те ща дам! Ну– ка… ПОШЕ–Е–ЕЛ!..
Денис обернулся. В округлой ручке двери с тремя десятками граней остановились рыжие искорки.
Звук пощечины.
– Воще уже что ли…
– Придурок, смотри, что он сделал… идиот. Опалил меня, мразь!
Хлопнула входная дверь.
Рыжие искорки счастливо задрожали, дверь в комнату Гамсонова стала медленно отворяться вовнутрь; он увидел Марину, стоящую в прихожей и нервно рассматривающую собственный локоть. На Марине черная майка с серо–белым изображением длинноволосого музыканта, воинственно державшего гитару грифом вперед, – словно собиравшегося выстрелить.
– Ауч–ч!.. Вот черт…
Тут она увидела Гамсонова, он смотрел на нее с любопытством и чуть перепугано, – и тотчас отвернулась в сторону, смущенно улыбаясь его взгляду. Потом вдруг резко посмотрела, вскинула подбородок.
– Ну что?
Гамсонов пожал плечами. Неуверенно. Его правая рука была отставлена и за пальцами сияли краешки листьев – от лучистого кленового полушария вдалеке; за оконным стеклом.
Марина глядела на Гамсонова. Она чувствовала и смущение, и пренебрежение – от того, что он услышал ее ссору.
Но Гамсонов ведь не мог не слышать!.. Как она разъярилась…
– Смотри, что он ублюдок сделал, – она подошла, показала локоть, на котором виднелся короткий ярко–розовый ожог, – видал? Вот придурок… ауч… господи, как жжет… – и тут вдруг снова прямо посмотрела на Дениса, усмехнулась, – нет, это не то, что ты подумал. Мы не занимались садо…
– Ну иди, под воду подставь.
– Под воду? – переспросила Марина; инстинктивно.
– Под холодную воду, – спокойно подчеркнул Гамсонов.
– Точно. Ты тут, Денис, угадал, – послышалось замечание Натальи Олеговны – деловитое, издалека; с кухни.
«Что я угадал?» – подумал Гамсонов.
А Марина опять вспомнила, каким он показался ей вчера. Этот дух здорового, материального промысла, исходивший от него. За благородной улыбкой, в которой было что–то застенчивое… но и главенствующее. Из Дениса никогда не получилось бы выдергивать деньги – резкими, внезапными окликами: «дай сотню!», «дай пятьсот!» – как она часто это делала со своими любовниками.
Она вышла из комнаты.
– Что случилось, Марин? – Наталья Олеговна только сейчас поинтересовалась, хотя, конечно, слышала всю ссору.
– Витёк накалил мой рок–напульсник зажигалкой и приложил. Урод, поприкалываться решил с утра… ауч…
