Валентин СОРОКИН. Стихи о Великой Отечественной войне

На Волховском фронте

 

Рытвины, траншеи, ветер, ветер

Пролетает из конца в конец.

Не отсюда ль, молча, на рассвете

В рукопашную шагнул отец?

           

Грело солнце мартовское вяло,

Черный лес придерживал пургу.

И лежал он долго,

     кровь стекала

И следы твердели на снегу.

 

И уже почти под небесами

Мать моя почудилась ему,

Молодая, с карими глазами,

Восьмерых примкнула к одному:

 

– Ты куда собрался и попутно

Всех бедой надумал угостить,

Воевать и умирать не трудно,

Тяжелей детей твоих растить! –

 

Древний Волхов не плескал волною,

Не качали плёсы лебедей.

Это было с ним, а не со мною,

Я сегодня старше и седей.

 

Но, как прежде, на моем Урале,

Будоража огнеликий чад,

Голосом высокорудной стали

Поезда на станциях кричат.

 

И полны неодолимой неги,

Рассекая крыльями простор,

Лебедята

   рвутся от Онеги

К тайнам златоустовских озер.

 

Где шумели кедры – там чащобы,

Синева спадает с горных плеч…

Сберегли Европу мы, еще бы

Нам свою Россию уберечь!

 

Вдоль дорог России

 

Отплакали солдатки, оттерпели

Нужду и одиночество невзгод.

Жизнь проплыла, как журавли в апреле,

И опустел родимый небосвод.

 

Они в заботе, трудной и нескорой,

Любовь сожгли и молодость сожгли.

И вот ложатся в землю,

   по которой

Мужья на смерть через огонь ушли.

 

О память вдов, торжественно и грустно

Горит луна, проснулся день в лесу,

А вдоль дорог России густо, густо

Цветет полынь, похожа на слезу...

 

А ветер плачет и поет на воле.

А по ночам светло от звездных глаз.

На каждый стебель – по сиротской доле,

На каждый куст – по холмику у нас.

 

Умру, и затеряется меж ними

Мой, небогатый, порастет травой,

В туманных далях растворится имя

И прошумит березовой листвой.

 

Истории пути витиеваты,

И глыбу лет не подпереть плечом.

Ну перед кем те вдовы виноваты,

Где оступились иль солгали в чем?

 

В раздумии, тревожном и мятежном,

Я замолчу и заново пойму:

Я должен быть

  неодолимо-нежным

И не прощать обиды никому!

 

Купола Кремля

 

Купола Кремля золотоглавы.

Голубой, теплящий ветровей.

Никогда не посрамлю я славы

Родины восторженной моей.

 

Дух ее в святых, победных драках

До горячей вражеской земли

На подковах,

на мечах,

на траках

Красные гвардейцы пронесли.

 

Грянет бой, и я, от гнева пьяный,

Задыхаясь в пушечном аду,

Где-нибудь на звонкие поляны,

Раненный под сердце, упаду...

 

Ходят тучи, и железным градом,

Может, завтра брызнет круговерть.

Самая высокая награда –

За Россию в схватке умереть!

 

Генералу Ватутину

 

Ветер волны вздымает и крутит.

В пенных глубях снуют катера.

И стоит на граните Ватутин

Высоко у седого Днепра.

 

Мглой багровою полдень окрашен.

Гром сверкает в просторах долин, –

Это

движутся армии наши

По дороге прямой – на Берлин!..

 

А в Рязани бессонно страдая,

Напуская платок до бровей,

Мать-Россия, как память седая,

Ожидает домой сыновей.

 

Но на всех перекрестках неблизких,

Позабыв про семейный уют,

Бьются воины!..

И обелиски

На славянских просторах встают.

 

Вьюга яблонь колышется бело.

В реки падают молнии зло.

Сколько в травах дождин прокипело,

Столько в далях солдат полегло.

 

Смерти музыка вдруг отыграла,

Время катится медленно вспять.

И на бронзовый плащ генерала

Луч зари упадает опять.

 

Танк на пьедестале

 

С болью каменной в ратной душе,

Жженый, верченный, грозный, стальной,

Ты стоишь на великой меже

Между миром и между войной.

 

Ты столицы гранитные брал.

Шел вперед сквозь атаки и шквал.

Это доблестный мастер Урал

Для победы тебя отковал.

 

Я земляк твой, я знаю огонь

Танкограда – он смерчу сродни!..

И моя молодая ладонь

Чуть коснулась былинной брони.

 

Не сломил тебя даже таран.

На щербатистых оспинах сплошь

Пыль спасенных от гибели стран

Прикипела, как ядерный дождь.

 

Добрый, тёплый, задумчивый зверь,

Жизнь в окопах трубивший навзрыд,

Постарел твой водитель теперь

Или рядом с тобою зарыт?..

 

Не над ним ли звенит обелиск

И росою мерцает трава.

Лишь свобода, Отчизна и риск

На бессмертие дарит права.

 

Не взрокочет отважный мотор.

И в долину, где кончился бой,

Из Карпатских, наверное, гор

Заплывает туман голубой.

 

Русский вкус

 

Нам, русским, квелость незнакома,

У нас издревле вкус такой:

Весна – с капелью, с ливнем, с громом,

Зима – с морозом и с пургой.

 

Брататься – радости и беды

Делить жестоко на двоих,

А воевать –

так до победы,

До смерти недругов своих!

 

 

На Эльбе

 

Памяти Г.К. Жукова

 

Теплы дождевые капели.

Горячая, черная мгла.

Военная Эльба в апреле

Две армии мира свела.

 

Примолкли гудящие дали.

Связной козырнул на бегу.

Стальные орудья блистали

На этом и том берегу.

 

Заморской державы солдаты

И нашей курили с утра,

Вдруг кто-то воскликнул:

– Ребята! –

И гулом катнулось «ур-ра!».

 

Знаменами праздник расцвечен,

День радости не за горой.

И выехал маршал навстречу,

Любимец народа, герой.

 

– Вперед! На знаменах свободы

Весеннее солнце!

Вперед! –

...Защитников чести народа

Действительно смерть не берет!

 

В парадную форму одетый,

Живой, не из сводок и книг.

И воины грозной планеты

Ему присягнули в тот миг.

 

Немало имен посотрется,

Впечатанных крепко в гранит,

Но праведный след полководца

Земля навсегда сохранит.

 

Рожденный летящей Россией

И в срок умудренный бедой,

Стоял он, прямой и красивый,

Торжественный и молодой.

 

Тост

 

На встрече с молодежью города Тортау

в праздничные дни.

 

Первый тост – за победу над силами зла,

Тост второй – за героев, за подвиг нетленный,

Третий тост – чтобы дружба простёрла крыла

Над Европой, и Азией, и над вселенной!

 

Ещё о Жукове

 

Имя маршала Жукова не умалить

битым немецким генералам.

Из газет

 

Нам за Победу

Тост поднять дано,

За добрый путь

Надежды человечества.

Сдались враги

И вымерли давно

Каганы самурайства

И немечества.

 

И вновь упрямый

Маршал на коне,

И красен Кремль,

Россия, мать родимая,

Так много обелисков

По стране –

Летит за стаей

Стая лебединая!

 

И ты стоишь,

С холма глядишь вперед,

От вдовьих слез

Еще безмерней зрячая, –

Вон, самый сизый,

Вдруг да упадет

В твои ладони,

От работ горячие.

 

Дрожит простор,

И возбужден и мглист,

То ливнями ударит,

То морозами.

И – только стон,

И – только крыльев свист

Проносится

За танковыми грозами.

 

Фронтальными

Раздумьями гоним,

Среди героев

Полководец здравствует.

Пусть в славе,

Загоревшейся над ним,

Иной лжегений

Высоко пиратствует.

 

Хоть сложен мир,

А разберешься – прост:

Живут бойцы,

И подвиги не рушатся.

И никаким трезвоном

Дутых звезд

Гвардейские, четыре,

Не приглушатся.

 

В доверчивом

Терпении один,

И опыта особого,

И норова, –

Державы исполинской

Гражданин,

Достойный сын

Мятежного Суворова!

 

 

***

 

Обелиски густы на селе.

Край пронзили собой обелиски.

В дождевой и проржавленной мгле

Растворяются длинные списки.

 

Прочитал я – и скорбно примолк:

Тут, руками отцов бронирован,

Молодой громыхающий полк

На озёрном холме сформирован.

 

А сегодня долины пусты.

Вьётся-бьётся дорога печально.

Палисадников бывших кусты

По бокам шевелятся прощально.

 

Перепахан погост и ужат,

Вдовы ранние, горе-старухи

Одиноко в могилах лежат,

К миру этому праведно глухи.

 

Только свист одичалых стрижей.

Вздох берёзовый, тягота звуков.

Всё война забрала: и мужей,

И сынов у несчастных, и внуков.

 

Стало некому в избах рожать.

И, осилив последнее горе,

Им, солдатам, лежать и лежать

В этом русском великом просторе.

 

У памятника танкистам

 

Льву Головницкому

 

Красивые залпы салюта.

И вечер спокоен и чист.

В Челябинске вышел из люка

И встал изумленный танкист.

 

На площади много народу.

Солдат понимает, ему

За то, что сберег он Европу,

Цветы принесли одному.

 

Товарищи в странах неблизких

Остались по склонам долин.

Над ними горят обелиски

Вдоль трассы прямой – на Берлин.

 

И воин заметил, девчонка,

Родная,

           в теснинах толпы,

Веселая рыжая челка –

Рябинова гроздь у толпы.

 

И вдруг услыхал, за крылатой,

Огнянною стаей знамен

Вздох матери, чуть виноватый,

Превыше звучащих имен!..

 

А город взволнован и светел.

И сколь не старался герой

Отца дорогого не встретил

И брата счастливой порой.

 

Их ветер военной тревоги

Поднял и навеки унес.

В громовую бездну дороги,

В свинцовые стоны колес.

 

Он вздрогнул,

                    как будто от пули, –

Не ждал ведь

Такого конца.

И первые слезы сверкнули

На юном лице храбреца.

 

Плач по убитым

 

Мёртвые не исчезают –

они возвращаются.

 

Кто в Чехии, кто в Пруссии, кто в Польше.

И здесь – повсюду мрамор и сирень…

Солдатам нашим памятников больше,

Чем сохранилось ныне деревень.

 

Вон хутор обветшалыми домами

Давно плывёт в пустеющий закат.

И – обелиск, мерцает он в тумане

Так грустно-грустно, вроде виноват.

 

И, к утру нахоложенному глухи,

В сутулом одиночестве тоски

По десять раз успели сшить старухи

Одежду на смерть и связать носки.

 

А смерти нет, лишь годы воском тают

И люди тают в дымке мировой.

И кладбища родные зарастают

Чужою и слепою трын-травой.

 

По ней роса игольчится морозно,

Над ней шумят угрюмо тополя.

Где накренились кладбища, там грозно

Осиротели русские поля.

 

Куда б меня судьба ни уносила,

Я ни вблизи не понял, ни вдали,

Какая воля и какая сила

Нас убирает медленно с земли.

 

Неужто где-то беспричинно рады,

Хоть это ликованье не к добру,

В тот миг, когда я погребаю брата

Или теряю кровную сестру?

 

И век мой болен, и народ мой болен,

И сам я болен – ноша тяжела.

Как будто дума древних колоколен

Мне острым светом сердце обожгла.

На фото: Отец поэта Валентина Сорокина - Василий Александрович Сорокин в г. Молотове (ныне Пермь) летом 1942 г. в эвакуационном госпитале 1713, где он проходил лечение после тяжелейшего ранения. Сержант Василий Сорокин был фронтовым разведчиком 941 стрелкового полка 265 дивизии. Участвовал в Синявинской операции 1941 г., где был в охране командующего Ленинградским фронтом генерала армии Г.К. Жукова. Участвовал в тяжёлых, кровопролитных боях Любанской наступательной операции 1942 г. на Волховском фронте. Из донесения командира 941-го стрелкового полка майора Е.К. Переверзева №34 от 15.01.1942: «21.40. …К 13.00 в подразделениях полка осталось: 1 ср. ком-р, 1 политрук и 23 активных штыка». (В Любанской операции был тяжело ранен и попал в плен поэт Муса Джалиль (1906–1944), земляк Валентина Сорокина, герой многих его очерков и стихов.)