Олег АШИХМИН. Билет

Рассказ / Илл.: Неизвестный художник

 

Мы все учились понемногу…

 

В своей Кедровке Стас Морозов был первым парнем на деревне. Единственное, что смущало селян, – это то, что он не пил и по вечерам не дрался на танцах в клубе. В остальном к нему претензий не было.

Когда деревенские узнали, что морозовский сын собирается поступать в большом городе в университет, новость приняли как должное, более того, в том, что он поступит, ни у кого не было даже и тени сомнения.

Вступительные экзамены для Стаса прошли без особых происшествий: что-то знал, где-то списал, где надо сделал умный вид, в общем, всё как у всех. Филологический факультет был его давней мечтой, которая последний год в школе по ночам мешала засыпать. Во сне и наяву он представлял, как приезжает в неприветливый и потому чужой город. Ходит в университет, сдаёт экзамены, поступает и открывает для себя по-новому и город, и университет, и массу интересных знакомых…

Университет предстал перед ним именно таким, как он себе его и представлял. Больше всего Стаса впечатлили молчаливые старинные хмурые колонны главного корпуса и умудрённые опытом седовласые шутники-профессоры. С первых же лекций Стас понял, что в Кедровке он имел очень смутное представление о классическом филологическом образовании, тем не менее, всё было очень интересно, и он с удовольствием учился.

Разочарования начались в сессию. Оказалось, что изучать и сдавать – это разные вещи. Изучать можно было играючи и только то, что тебя интересовало, а вот сдавать нужно было всё, что на лекциях преподаватели прочитали от пункта до пункта. Тем не менее, как истинный студент, Стас сумел-таки всеми правдами и неправдами поставить зачёты и сдать экзамены. Теперь ему осталось решить вопрос с античной литературой.

«Античка» была одним из самых интересных предметов семестра, но преподаватель, которая читала курс, всё портила. Это была маленькая, сухенькая старушка, доживающая свой век, и преподавание было то немногое, что осталось в её жизни. Но она этим не жила, а просто убивала свою старость. Из года в год читала одни и те же лекции, никогда не разговаривала со студентами на переменах, никогда не опаздывала и обязательно сводила счёты с «непокорными». Благодаря ей, из университета каждый семестр вылетало по несколько человек. Как водится, ходили слухи, что у неё никогда не было ни мужа, ни детей и всю жизнь она прожила с кошками, коих держала в своей маленькой квартире по несколько штук, но наверняка это подтвердить никто не брался.

Группе, в которой учился Стас, старший курс посоветовал вынести «античку» в сессию, потому что сдать её с первого раза было практически невозможно, а без зачёта до экзаменов не допустят, и начнётся обычная песня студентов-должников с вылетом в финале. Помимо этого, старшие рекомендовали не пропускать ни единой лекции и исправно готовиться ко всем семинарам.

Стас прилежно выполнял все требования Нины Борисовны и, несмотря на высказывания старшекурсников, что «античка» всей сессии стоит, особо не переживал. К тому же античная литература ему нравилась, и мыслями он был уже дома: сидел в гостях у друзей, заходил в родную школу, откидывал снег со двора, парился в бане, которую они с отцом летом срубили... Утром Стас сдал последний экзамен и в «обозримом будущем» планировал начать готовиться к античке.

 

***

Общежитие в сессию напоминало перемирие в джунглях – на водопой допускались все. Пока шли экзамены, шумные пьянки и всё, что они подразумевают, прекратились. Лишь изредка кто-нибудь из закрывших сессию на скорую руку и последние деньги накрывал стол. Наспех посидев, счастливчик уезжал на каникулы на зависть тем, кому ещё не раз предстояло выйти в полный рост в чисто поле.

***

День у Стаса предстоял тяжёлый. Нужно начинать готовиться к зачёту. В комнате никого не было. Его соседи по общежитию с утра убежали в библиотеку и планировали провести там весь день. До зачёта оставалось ещё три дня, и Стас считал, что времени полно и можно особо не напрягаться, к тому же за зачёт оценок не ставят. Дурная репутация преподавателя его тоже не пугала: «Уже на тройку я насочиняю всегда!», – думал он, напрочь откидывая варианты «завала». Ребятам, с которыми он делил прелести общаги, тоже осталось по одному экзамену. Соседи Стаса учились на историческом факультете, и эта сессия для них была тоже первой. Последние зачёт и экзамен в расписании у них стояли в один день, и они планировали после «экзекуции» устроить великую пьянку, чтобы на следующее утро разъехаться по домам.

Стас лениво бегал глазами по строчкам. Или оттого, что к концу сессии он уже подустал, или мысль о том, что он скоро будет дома, не давала ему покоя, но он ничего не запоминал из того, что только что прочитал. Он ещё и ещё раз читал ту же строку, но в голове ничего не задерживалось.

Через час он вымотался совсем и решил для разнообразия почитать конспекты в тетради, откуда тоже ничего для себя не вынес, кроме того, что у него ужасный почерк.

В дверях защёлкал ключ. На пороге показались запорошенные снегом Андрей и Толик.

– О, привет!? Вы уже пришли? – удивился Стас.

По его предположениям, они должны были вернуться к вечеру.

– Да мы книжки домой выпросили, – пояснил Толик и, раздевшись, с умным видом расчистил полстола от книг, учебников и тетрадок Стаса.

– Началось, – полушутя возмутился Стас и аккуратно сложил книги и тетради в стопку.

Историки сели за стол, разложили свои книги и, не обращая никакого внимания на Стаса, погрузились в чтение.

– Ну, как всегда, – резюмировал Стас и, взяв со стола книжку, лёг на кровать, – вы бы хоть приличия ради спросили, как у меня дела… Вас, кроме мумий и археологии, что-нибудь интересует?

– Интересует, Стасик. Пятёрка за экзамен, – не поднимая глаз, сказал Андрей.

Стас вернулся к античной литературе. Книга усыпила его минут за двадцать.

 

***

Проснулся он ближе к вечеру. За окном утихла метель, и лишь изредка ветерок сдувал с веток снежинки, которые хороводом опускались к подножью деревьев. Часы показывали начало пятого.

«Ничего себе!» – ощущая свою никчёмность, подумал Стас, глянув на будильник и со злобой вспомнив старушку-античницу. Историки всё так же сидели напротив друг друга, уткнувшись в учебники.

– Вы чего меня не разбудили?

– Ты нам ничего не сказал, – не оборачиваясь, сказал Андрей.

Поняв, что виноватых ему не найти, Стас пошёл умываться.

Холодная вода его взбодрила. Обложившись книгами, он третьим сел за стол.

Уже давно стемнело, а они всё сидели, шелестя страницами. В общаге напротив горели окна комнат, в которых то же читали, писали и учили.

Следующие дни прошли в прилежном ученье. Стас читал положенные тексты античных комедий, трагедий, легенд и мифов древней Греции. Повторил разделы  учебника, посвящённые «Илиаде» и «Одиссеи» Гомера. Частично пробежался по литературе древнего Рима и для общего развития заглянул в «Римское право». Всё это было безумно интересно, но при мысли, что это надо будет сдавать, а в голове мало что остаётся – у него вяли все чувства. Помимо текстов нужно было знать биографии античных авторов и предпосылки к написанию ими произведений. Литературу нужно было увязать с историческими процессами, протекавшими в Греции и Риме в то время. Стас учил, читал, кое-что даже выписывал в тетрадь, но чем больше узнавал, тем яснее понимал – он мало что знает. В ярости он спрашивал себя, что делал полгода? Почему раньше не читал раньше, когда было время?

Оставалось уповать на удачу. «Может, повезёт, попадётся то, что знаю!?» – мечтал он, вспоминая истории о том, как попадался единственный выученный билет. Он знал больше половины, но всё равно были пробелы, а некоторых вопросов Стас не знал вовсе.

 К концу третьего дня он решил всю ночь перед сдачей тоже учить. Всё для него умерло, кроме зачёта.

Ночь пролетела незаметно, В коридоре уже начали шаркать тапками.

 Стас оторвал глаза от «Энеиды». Стрелки на часах показывали пять минут восьмого. «Перед смертью не надышишься», – подумал он и громко захлопнул книгу.

– Тише… – сквозь сон прошептал Толик.

– Толян, вы когда встаёте? – подойдя к нему, спросил Стас.

– Часов в двенадцать… Мы сдавать последними пойдём… – пробубнил он, переворачиваясь на другой бок.

– Ладно, спи, – Ста, потянулся и, зевая, пошёл умываться.

 

***

 

За три дня Стас соскучился по университету. Ему показалось, вуз встретил его приветливо: стены, колонны и арки выглядели не так вызывающе, как на вступительных экзаменах. Теперь они смотрели по-отечески, даже по-дружески. За полгода он к ним привык.

В коридоре перед аудиторией, где с минуты на минуту должна была разыграться лотерея, столпилась почти вся группа. Это было удивительно. Стас думал, что будет одним из первых, а получилось наоборот. В руках у страждущих были хрестоматии, учебники, тетрадки. Все волновались.

Стас удивился: «Античка не первый, а последний зачет. Откуда такое напряжение!?». Но, вспомнив старушку, с которой предстоит «милая» беседа, и мысли, которыми он ещё ночью запугал себя, он понял поведение одногруппников. Никто не шутил и не разговаривал, как это было обычно. Тупо уставившись в книги и тетрадки, все молча читали. Многие пришли невыспавшиеся, бледные, с синевой под глазами.

 В коридоре прошла волна оживления, и измождённые лица озарились неискренними улыбками – показалась «всеми любимая» Нина Борисовна. Она подходила к аудитории не спеша. Поравнялась со студентами, из разных концов полетело весёлое «здравствуйте». Она сухо, не поднимая глаз, поздоровалась и вошла в аудиторию.

У Стаса ёкнуло сердце. Именно в этот момент он понял, что античку ему не сдать никогда, и эта старушка-сухарь ни за что не поставит ему сегодня зачёта.

Он это осознал и успокоился. Теперь ему было всё равно. Он поднял глаза, увидел у стены напротив Мишку, своего одногруппника.

– Пойдем, покурим.

Мишка без лишних вопросов с радостью согласился. Они спустились на первый этаж и зашли в курилку, которая была ещё пустая и проветренная, что было редкостью. Они прикурили.

– Как думаешь, сдашь? – спросил Стас.

– Чёрт его знает? Вроде учил, должен сдать. А ты? – поинтересовался Мишка.

– Да вроде должен. Домой хочу, от книг уже тошнит, если не сдам… Ох, лучше об этом не думать, – выдыхая дым, сказал Стас.

Помолчали.

В курилку зашли ещё двое. Мишка жадно затянулся последний раз и затушил окурок о стену.

– Ну чё, пошли?

– Сейчас, – сказал Стас, сильно затягиваясь.

 Выпуская дым, он загадал: «Если сейчас окурком попаду в урну – значит, сдам!» Урна стояла в метрах пяти от него. Он бросил, окурок упал на кромку урны, завис там на пару секунд и вылетел на кафель пола. «Да глупости всё это», – сам себя успокоил Стас и вышел.

Когда они вернулись, оказалось, что первая пятёрка уже зашла и готовится. Стас спросил, кто идёт последним, и занял очередь. Время тянулось медленно. Наконец, дверь распахнулась, и вышел сияющий староста Женя.

– Ну? – выдохнули все, когда дверь за ним закрылась.

– Сдал! – ответил он, болтая в руке зачёткой.

– Как принимает? – спросил кто-то.

– Нормально, – сказал он и этим обнадёжил многих. – Следующий кто-нибудь идите, – на ходу одеваясь, добавил первый обладатель зачёта. Для него кошмар первой сессии закончился.

 «Счастливчик, – глядя ему в спину, подумал Стас. – Ах, как бы я хотел быть на его месте!»

 

***

 

Университет начал наполняться студентами, и время от времени из разных дверей выскакивали с бурной радостью сдавшие и выползали растерзанные и убитые своим горем завалившие. Повсюду кучковались и толпились те, кому ещё предстоит разыграть свою партию с судьбой.

Стас волновался и много курил. В его группе заваливших было намного больше, чем сдавших, и, к тому же, подходила его очередь. Наконец дверь закрылась за последним, и следующим должен был идти он. Сердце забилось чаще.

– Да, господи! Что я так боюсь?! Ну, подумаешь, не сдам?! – вслух, не очень громко, сказал он. – Хотя, как это подумаешь… – но он не договорил, дверь открылась, и он увидел Мишку.

– Мишка, ну чё?

– Два балла, – лаконично ответил тот.

– Не знал билет? – допытывался Стас.

– Да завалила! Кляча старая! – хмуро сказал Мишка и, махнув рукой, пошёл по коридору.

 У Стаса не было времени, чтобы выяснить все подробности, ему нужно было заходить. Он выдохнул, взялся за дверную ручку и вошёл.

В аудитории сидели ещё трое и готовились. Четвёртая, Светка, сидела около преподавателя и готовилась отвечать.

«Ещё час, и всё решится», – подумал Стас, подходя к столу.

– Греческая мифология насчитывает… – начала было Светка.

– Подождите, – перебила экзаменатор, – берите билет, – она обратилась к Стасу.

Стас дрожащей рукой взял билет и обмер. Этого билета он не знал вообще. Губы его затряслись и к глазам подступили слёзы.

– Я… Не знаю… Я не знаю этого билета… – робко сказал он, опустив глаза.

На преподавателя он боялся смотреть. За его спиной оживились. Он очень чётко почувствовал на себе красноречивые взгляды одногруппников, которые его «похоронили».

– Так. «Хорошо», – ехидно сказала старушка.

 В этот момент Стас её ненавидел и готов был разорвать её на куски.

– Берите ещё один билет, но помните, что оценка автоматически на балл ниже: если ваш ответ будет на тройку, зачёт я вам не поставлю. Берите билет, Морозов, – сухо, строго и очень властно сказала она.

Стас, трепеща всем телом, взял второй листок с номером. Стараясь не смотреть на него, он медленно поднёс его к глазам и подумал: «Убейте!.. Убейте меня!..» – этого билета он тоже не знал. Стаса бросило в пот, он побледнел и еле выдавил из себя:

– Билет номер девять…

– Садитесь, готовьтесь, – всё так же сухо сказала «античница» и обратилась к девушке. – Я вас слушаю.

Стас был ни жив ни мёртв. Из двух вопросов он не знал ни одного.

– Ни одного… – сидя за партой, обхватив голову, прошептал он.

 «Что же делать? Что же делать?» – судорожно соображал Стас. Списать было невозможно, всё было на виду, да и неоткуда было списывать, в отличие от своих одногруппниц, он никогда не делал шпор. Из ребят, сидевших впереди, ему тоже помочь никто не мог.

«Господи! За что? – про себя убивался Стас. – Что я такого сделал? – пытался понять он причину своего чудовищного невезения. – Ну делать-то что-то всё равно надо!» – однозначно решил Стас и стал напряжённо думать. Билет зловеще лежал перед ним. Уже двое ответили и ещё двое зашли, а он так ничего и не придумал. Подходила его очередь.

 «А может, пойти к ней и сказать: «Знаете, я этого билета тоже не знаю, но я выучил большую половину курса, давайте поговорим по всему курсу». А может, ей сказать, что я очень сильно хочу домой, что у меня кто-нибудь болеет и меня в этом проклятом чужом городе держит только её зачёт… Хотя всё бесполезно. Эту дрянную старушонку ничего не пробьет. Плевала она на меня. Ей главное, чтобы я рассказал этого дурацкого Еврипида и Софокла», – трезво думал Стас. До его ответа оставался последний человек.

 «Ладно! – твёрдо решил Стас. – В полный рост, как честный мальчик здесь не пройти – значит, нужно что-то придумать… Может, отпроситься и выйти в коридор у девчонок взять шпоры? Хотя зачем просить, списать всё равно не успею… Ох-ох-ох», – выдохнул Стас, поняв, как тут не крутись, а всё бесполезно.

 «А что если… – мелькнула в голове Стаса «гениальная мысль», – а что, если спрятать билет и рассказать ей тот, который я знаю лучше всего? – подумал он, возвращая сам себя к жизни, – ну, а если запалит? Тогда что? Если спросит, где мой билет?.. Скажу, что остался у неё. Так что проверить она не сможет, а билет будет у меня. Класс! – подумал Стас и наконец-то облегчённо вздохнул. – Ай да я! Ай да молодец!».

– Морозов! Вы готовы? – грянуло у Стаса в ушах.

– Да, – ответил он и сел напротив преподавателя.

– Первый вопрос, пожалуйста, – сказала экзаменатор и глянула на Стаса поверх очков.

Не моргнув глазом, Стас начал рассказывать гомеровскую «Илиаду». Вторым вопросом он решил рассказать «Сатирикон» Петрония. Стас отвечал очень уверенно, чётко, ссылаясь на разные исторические труды, посвященные Трое и Гомеру. Он старался, и ответ ему нравился самому. Он уже рассказал сюжетные линии «Илиады», слегка коснулся композиции и только собирался затронуть особенности эпоса, как его перебили:

– Неплохо. Достаточно. Следующий вопрос.

«Купилась!» – обрадовался Стас, и у него отлегло.

– Что у вас там дальше?

– «Сатирикон» Петрония.

– Пожалуйста.

Стас начал отвечать на второй вопрос. Отвечал он так же хорошо, как и на первый. Но чем больше он говорил, тем больше и больше менялась в лице преподаватель. Стас заметил, что она начала перебирать пачку билетов и, мрачнея, даже не смотрела на него. Ему даже показалось, что она его не слушает.

 «Неужели догадалась?» – только хотел подумать Стас, как визгливый голос старушки перебил его:

– Морозов, где ваш билет?

Стас замолчал. Медлить было нельзя. Как утверждал классик: «Промедление смерти подобно». Он это понимал и в ту же секунду, глядя прямо в глаза ненавистной экзаменаторше и правдоподобно смутившись, сказал:

– У вас…

– Морозов. У меня его нет. Вы его забирали к себе – это раз! И как попал Гомер в один билет с Петронием?!

Стаса снова бросило в пот. Он понял, что на этот раз уже всё, больше шансов нет. Но сознаваться тоже нельзя.

 «Буду врать до конца. Билет всё равно у меня в кармане, уж обыскивать меня она наверняка не станет», – решил он и, стараясь быть невозмутимым, ответил:

– Билет я с собой не брал. Я его посмотрел и положил к вам на стол…

– На столе у меня его нет, я смотрела.

– У меня тоже нет, – сказал Стас и устремил свой взор в окно.

 Из окна была видна верхушка огромной рябины. Её присыпанная снегом ветка упиралась в подоконник, по которому семенила, подпрыгивая на своих лапках, синичка, время от времени забегая на ветку и беззаботно долбя своим клювиком обмороженные грозди красных ягод. Откусив одну ягодку и держа её за хвостик, она вспорхнула. «Вот бы и мне взять и улететь», – подумал Стас, завидуя свободе и непринуждённости синички.

– Так, Морозов, – прервала молчание античница, вероятно, на что-то решившись. – Сейчас вы мне дорасскажите Петрония, я, к сожалению, не могу сейчас проверить – дубли билетов у меня дома, а завтра утром вы ко мне придёте в деканат с зачёткой, и, если Петроний и Гомер действительно в одном билете, что вряд ли, потому что такого билета я не делала, то зачёт я вам поставлю. Кстати, вопрос по «Сатирикону» у меня был один, и его мне сегодня уже отвечали… Ну, хорошо, я вас слушаю.

Пыл и бойцовский настрой в Стасе поутихли, и, еле-еле соображая, что он говорит, он начал мучительно и нудно вспоминать «Сатирикон». Истязая себя, он всё-таки рассказал свой второй вопрос и, когда закончил, взглянул на преподавателя.

– Что ж, Морозов, – начала та. – Зачёт вам поставить можно. Но после того, как я проверю дома билеты. Зачётку можете оставить мне. До свидания, – сказала она, собираясь устремить свой взгляд на следующего студента.

– Вы знаете, – нерешительно начал Стас, – мне очень нужно домой. Может, вы сегодня поставите?

– Морозов. Мы с вами договорились. После того, как я проверю ваш билет.

– Но ведь билет – это пустая формальность, – попытался возразить Стас.

– Что значит формальность? – искренне возмутилась старушка. – Одно только то, что вы потеряли билет, вы меня, Морозов, обязали переделать всю пачку и снова эти билеты заверить у декана. И ещё я вам хочу сказать, – делая тон как можно строже и сверля Стаса своим взглядом, продолжала она. – Если в билете будет не Петроний, номер вашего билета я запомнила, девять, то вы будете отчислены. Лучше отдайте билет, если он у вас.

 «Всё, проиграл…» – Стас подумал, что, вероятно, вскроется, что в его билете ни Петроний, и даже ни Гомер, и решил отдать этот проклятый билет. Он вытащил из кармана помятый листок и с убийственным видом положил его на стол между собой и преподавателем.

Старушка, ехидно улыбнувшись, развернула билет.

– Так-так, я так и знала! – побледнев от злости, сказала она. У Стаса закружилась голова, всё расплылось и куда-то поехало.

– Идите, Морозов, не задерживайте меня. А я сообщу куда следует, – тише добавила она.

 Стас встал, автоматически сказал «до свидания!» и побрёл к двери. Когда он вышел, коридор уже был пуст, страсти утихли. И сдавшие, и несдавшие разошлись по домам.

По улице он шёл, никого не замечая и не ощущая себя. Выйдя из университета, он забыл надеть перчатки, но руки у него почему-то не мёрзли, и вообще ему уже было наплевать и на себя, и на весь мир.

Он зашёл в общагу, по серой лестнице поднялся на свой этаж, вошёл в комнату и, включив свет, увидел, что она была пуста и в небольшом бардаке. На столе его ждала записка. Почерком Андрея было написано: «Стас! Мы сдали, сессию закрыли. Надеемся, что ты тоже. Мы решили уехать на дневном рейсе, так что извини за беспорядок, собирались второпях. Желаем весёлых каникул. Будь здоров, старик!»

Стас разделся, выключил свет и, упав на кровать, заснул сном студента, учившего всю ночь и завалившего днём экзамен, уснул, чтобы забыться, а ещё лучше, чтобы никогда не проснуться.

***

Бессонная ночь, завал и жизненный крах заставили его уснуть мгновенно. Ему снилось, как он маленьким бежал по полю к матери. Спотыкался, падал, поднимался и снова бежал, бежал, чтобы крикнуть «Мама!» и, обняв, заплакать в ее объятиях. Он выбивался из сил, а она все не приближалась. Он бежал и бежал, и когда ему уже оставалось сделать последний шаг и протянуть к ней руки… Вдруг все наполнилось треском, все вокруг него затрещало…

Стас открыл глаза. Треск не прекращался. Он повернул голову в ту сторону, откуда раздавался звук. Треск исходил от будильника, который вчера для себя ставили Андрей и Толик. Обе стрелки находились вверху.

– Двенадцать дня, – сам себе сказал Стас.

Он попытался вспомнить, что ему снилось только что, но не смог. Он напрягался, силился, но ничего не получалось. Он помнил, что во сне видел что-то неуютное, тревожное, но что именно?

Стас посмотрел на пустые кровати «историков», которые стояли напротив, и увидел там в беспорядке разбросанные свои вещи. Его обдало жаром, и что-то кольнуло под сердцем. Он вспомнил все события вчерашнего дня: завал, скандал и боялся даже представить, что теперь будет. Лежа, он попытался решить для себя, как жить дальше и что же ему теперь делать. А делать было нечего, все, что он мог, он сделал вчера.

 Стас встал, умылся, нехотя заправил постель и слегка убрал в комнате. Что ему делать дальше, он не знал. Не знал, что делать сейчас, что делать через час, что делать вообще. Историки уехали, и ему не у кого даже спросить совета, все нужно решать самому.

Через некоторое время он почувствовал голод и, к великой радости, осознал, что появилась хоть какая-то цель – накормить себя.

Еда не доставила удовольствия. Он жевал машинально, все время думая о том, как теперь ему быть. «Ну, надо же!? Так влететь, и не у кого-нибудь, а у антички, – думал Стас, анализируя свое теперешнее положение. – Лучше бы тупо сказал, что не готов и еще бы раз пришел и сдал бы, так ведь нет же, с шашкой на танк… Ой дурак. Ну дурак и дурак», – убивался Стас, понимая, что теперь все это дойдет до деканата, все об этом узнают, но, быть может, над ним сжалятся и не выгонят из университета, а дадут шанс сдать еще раз.

Стас прикидывал, что с ним еще могут сделать. «Могут заставить извиняться перед этой старой каргой? Могут, – сам себе ответил Стас. – Могут без разговоров и разбирательств просто выкинуть? Могут. А дальше что? Армия и крест на образовании… И всё из-за чего – из-за какой-то бумажки, из-за того, что чуть-чуть не повезло, из-за того, что я нормальный парень, а не сухарь и не пылеглот-заучка, каким эта старуха хотела бы меня видеть. И почему такие люди живут? Ведь ей осталось-то два шага до смерти, она же тлеет, как головёшка и всё равно сама сдохнет и мне жизнь перечеркнёт, вот стерва какая», – злясь на себя и на всех, размышлял Стас.

Делать было нечего, надо идти в деканат и пожинать плоды вчерашнего дня.

***

Как известно, деканат – это место, которое нормальный студент старается обходить. У Стаса не было выбора. Так или иначе, ему всё равно бы пришлось туда идти. Хотя бы за допуском на пересдачу завала.

Стас был более-менее хорошо знаком с Носовым, замдекана. Носов вёл у него старославянский язык, и Стас был одним из его любимых студентов.

Стас решил идти прямо к нему. Он подошёл к деканату и не решался войти. Ему было и стыдно, и неудобно, и страшно.

Дверь соседней аудитории с шумом открылась, и, напугавшись, Стас рванул дверь деканата и вошёл.

Ему повезло, в деканате, кроме Носова, никого не было.

– Здравствуйте, – сказал он, не поднимая глаз.

 Замдекана встал из-за стола и подошёл к нему.

– Стас, вы мне, конечно, друг, но вам придётся написать объяснительную на имя декана о том, что у вас вчера произошло с Ниной Борисовной, – сказал Носов, протягивая руку Стасу. Стас пожал руку преподавателя, и Носов, взяв его за локоть, проводил к столу:

– Вот вам бумага, пишите, – сказал он, возвращаясь за свой стол.

Стас решил не усугублять своего положения и написал, как всё было: написал, что украл билет, написал, что к зачёту был готов, написал, что ему надо было домой и что обязательно извинится перед преподавателем. Он отложил ручку и поднял глаза.

– Написали? – поинтересовался Носов.

Стас кивнул головой.

– Значит, так, Стас. Мой вам совет. Бегите и извиняйтесь к Нине Борисовне, умоляйте её, чтобы она разрешила вам пересдать и если она разрешит, то максимально хорошо приготовьтесь, потому что вы будете сдавать с конфликтной комиссией, которую у неё из студентов ещё никто не выиграл. И ещё, бегите к ней прямо сейчас, потому что она утром прибежала к декану, двадцать минут кричала, обвинив вас в воровстве и бог знает в чём. Словом, Стас, отчаиваться не надо, шанс у вас есть. Я вам ещё раз говорю, бегите к ней прямо сейчас и извиняйтесь. Вы меня поняли?

– Да, – выдохнув, сказал Стас.

После разговора с Носовым Стасу стало немного легче. «Вот бы все преподы были как Носов», – думал он, собираясь «сдаваться в лапы тигру».

То, что сказал Носов, Стас понимал и сам. Теперь он думал, как лучше извиниться перед античницей, как разжалобить её, как сказать ей, что кроме её античной литературы у людей есть ещё и жизнь, которая непроста и которая полна трудностей.

Ещё ему очень хотелось сказать ей, что он такой молодой и у него всё впереди, всё только начинается, а она своим росчерком пера или, точнее сказать, не росчерком, а тем, что не напишет в клетке зачётки «зачёт», сломает ему всю жизнь…

Стасу повезло. Старушка с порога ему заявила, что никаких извинений от него не примет, и что будь её воля, то она его ещё вчера бы отчислила. Но так как воля не её, то она назначает день для конфликтной комиссии через неделю: «И советую вам, молодой человек, подготовиться получше, так как сдавать нескольким преподавателям намного сложнее, чем общаться со мной», – были её последние слова.

«Да это уж как посмотреть?» – подумал, глядя на неё Стас, и, попрощавшись, вышел с кафедры зарубежной литературы.

Домой он шёл понуро. То, что его не выгнали, было хорошо, но то, что придется торчать в этом ненавистном городе ещё неделю, да к тому же без денег, несомненно, было плохо. Но у Стаса появилась хоть какая-то определённость в жизни – через неделю нужно идти на экзамен, быть может, самый главный.

***

В тот же день Стас оббежал всех девчонок-одногруппниц, собрал все тетрадки, учебники и хрестоматии и затворником сел в своей пустой комнате. Два дня он безвылазно сидел за книгами, прерываясь лишь, чтобы поесть или попить чаю.

Общага была полупустой, все разъехались по домам, а остались лишь те, кто завалил, и те, кто очень шумно «обмывал» сессию. В коридорах снова начались беспорядки, драки, в некоторых комнатах были выбиты двери.

Стас старался не встревать ни в какие неприятности и целыми днями учился. Он прекрасно представлял вероятность своего вылета, понимал, что конфликтная комиссия – это последняя инстанция. На комиссию обычно приглашали тех, кто уже три раза не смог сдать, и, как правило, с комиссии выходили прямиком в архив за документами.

Стас не представлял, что он будет делать без университета, он настолько привык к нему, что вне его он себя уже не мыслил. Он привык к своей группе, к своей полуголодной общаге, даже к преподавателям – и к тем питал чувства привязанности. Не сдать он не мог, он не мог даже на секунду представить себя без университета, даже чужой город, который он так не любил, стал родным.

Как он завидовал тем, кто с чемоданами или сумками шел по коридору общаги! Они ехали домой, а он оставался здесь, здесь, где судьба его висела на волоске.

 Гомер, Цицерон, Марциал, Гесиод, Еврипид, Вергилий, Гораций, Софокл – все они смешались у него в голове, вместе со своими античными произведениями. Он уже  несколько раз прочитал лекции и некоторые даже выучил, «Илиаду» он мог уже частично цитировать. О греческих богах он смог бы рассказывать несколько часов.

Днями и ночами, не смыкая глаз, он учил, учил и учил. Ему казалось, что нет уже того, чего он еще не знает, но еще и еще раз читал и перечитывал.

Так прошли три дня из отведенных ему семи. За окном стояли сухие морозные солнечные деньки, но Стас даже не выходил из общаги порадоваться солнышку, он боялся потерять то драгоценное время, которого у него было так мало.

В комнату к Стасу никто не заходил, и он один на один оставался со своими греками и римлянами, которые жили, веселились, пировали, любили, сражались в битвах, покоряли земли, а он, как проклятый, сидел и увядал. Сколько злобы накопилось у него на преподавателя античной литературы! Ему было обидно, что всю оставшуюся жизнь при слове «Античность» или его производных он не будет вспоминать прелесть и утонченность этой эпохи, а будет вспоминать тот ад, в котором он жил, благодаря дряхленькой старушонке.

Как он рвался домой, как он хотел все бросить и приехать в Кедровку, обнять мать и, как в детстве, без стеснения расплакаться. Но он не мог ничего бросить и плакал в подушку в пустой комнате общаги. Теперь самым главным для него было остаться в университете, пусть без стипендии, пусть все каникулы проглотил завал, ему это было больно и горько, но он очень хотел остаться в университете. Ему было обидно, что те, кто знает в пять раз меньше его – сдали и давно отдыхают на каникулах. Он не понимал: за что такая несправедливость, почему им повезло, а ему нет?!

– Боги! Сжальтесь надо мной! Помогите мне выстоять в этой схватке, помогите мне сдать! – кричал Стас в пустой комнате, обращаясь к тем же богам, которых изучал в книжках.

 Вечером третьего дня Стас понял, что замучил и загнал себя окончательно и со слезами бросился на кровать, зарыдав от бессилия. Через некоторое время он успокоился и затих. Сон окутал его, и он быстро забылся. Ему было тепло и уютно. Он шел по мягкой пустыне, в его волосах играл ветер, а глаза его были обращены на бордовый закат. Тепло шло по его телу, и ему было очень хорошо…

– Т- тр-р-р-р – прозвонил будильник и вырвал Стаса из его сна. Он с ненавистью глянул на циферблат. В окне расцветало утро. Утро еще одного дня.

Этот день Стас прожил так же, как и предыдущий. Он использовал каждую минуту для чтения: варил ли он картошку, грел ли чайник, с книжкой или тетрадкой он не расставался. Целыми днями он учил, и к вечеру от обилия прочитанных страниц у него начинали болеть глаза. А еще по утрам от недосыпания и плохого питания из носа шла кровь. Нервное истощение было налицо.

Все эти дни Стас не расчесывался. Волосы висели неухоженными сосульками на его голове. В зеркало он старался не смотреть. Он догадывался, что посерел и похудел, и лишний раз напоминать себе об этом ему не хотелось.

А дома его ждали. Ах, как его ждали дома, он чувствовал это, но мысли о доме он старался гнать от себя. Если же это ему не удавалось, то слезы бесшумно падали на страницы, расползаясь в кляксы и делая бумагу полупрозрачной.

Свое утешение Стас находил в снах, но бессердечный будильник выдергивал его оттуда своим хрипением. Теперь Стас ненавидел старушку-античницу и будильник. Как в эти дни он понимал Раскольникова!.. Выяснилось, что для того, чтобы довести человека до крайностей, нужно не так уж и много.

Он поймал себя на мысли, что уже не раз желал смерти несчастной старушке, и чтобы отбросить эту навязчивую идею и не шизонуться вконец, он решил впервые за все время выйти погулять на улицу.

***

Свежий морозный воздух опьянил его. Солнышко сверкнуло Стасу в глаза, и он с удовольствием сощурился. День был солнечный и тёплый. Невдалеке от общежития местные ребятишки играли в снежки, весело гонялись друг за другом. Невольно Стас загляделся на них. Как ему захотелось снова стать маленьким, ходить в садик или школу, чтобы снова за ним следили и оберегали…

Но всему своё время. Придёт время и этих ребятишек, и они будут также бороться за себя, а маленьким он уже был и своё взял сполна.

Красногрудые красавцы-снегири клевали рябину, беззаботно порхая с ветки на ветку. Стас позавидовал и им. Единственное, кому он не позавидовал в это утро, – это бездомной собаке, которая пробежала мимо него и в которой он увидел себя: голодного и загнанного.

Стас хотел накормить пса, но вспомнил, что нечем. Раздражённый тем, что не может себе позволить даже такую мелочь, он решил вернуться к своим грекам.

***

К вечеру Стас снова вымотался и на книги и тетради смотреть спокойно уже не мог.

– Господи! Да пощади ж ты меня! – взмолился он, упав на колени. – Не мучай меня или дай сил выстоять! – кричал Стас, вскинув руки и голову к потолку.

За дверью раздался девичий смех и удаляющиеся торопливые шаги. Стас опомнился и в исступлении упал на кровать. Плакать не было ни сил, ни слёз.

Он попытался заснуть. Сон не шёл к нему. Он ворочался, накрывался с головой, засовывал голову под подушку, но ничего не помогало. Измучившись, он отвернулся к стене и вдруг почувствовал, как сон наконец-то подкрался. Все кончики нервов, всё его тело наполнилось теплом, думать стало лень, и он провалился. Он летал в облаках, махал руками и поднимался всё выше и выше, дышать становилось всё легче и тепло пронзало его тело до последнего волоска…

– Т-тр-р-р-р, – прозвонил, как обычно, будильник, напомнив о серой реальности. Взревев, как раненый слон, Стас вскочил с кровати и швырнул будильник в темноту. С треском и звоном будильник разбился об стену и разлетелся по всей комнате. Стас юркнул под одеяло и попытался заснуть. Но тщетно, как ни старался, всё было бесполезно. Снова было утро, снова его ждали картошка и сотни страниц.

***

Настала последняя ночь перед конфликтной комиссией.

– Вот и все… – тихо сам себе сказал Стас, лежа в постели.

Комиссия была назначена на девять утра. Еще днем Стас отложил книги и собрал вещи в сумки. Сумки стояли у его кровати. Он успокоился: вылет его уже не страшил, и он решил покориться судьбе. К тому же, независимо от результата, эта ночь в общаге была последняя. Завтра он вернется, заберет сумки и вечерним поездом уедет домой. Деньги на билет у него были отложены. Расставив все по местам, Стас закрыл глаза. Во сне он ездил на красивой машине по огромному городу…

Стас подскочил на кровати. На улице еще было темно.

 «Интересно, сколько сейчас времени?» – подумал он, с сожалением взглянув на осколки будильника, лежавшие на полу.

– Извини, что я тебя так. Сгоряча, сам понимаешь… – сказал он будильнику и начал одеваться. В соседней комнате ему через дверь крикнули, что уже семь, и Стас решил поесть, временя было.

***

К кафедре зарубежной литературы, где должна была заседать комиссия, Стас подошел ровно в девять. Вдруг дверь перед ним открылась.

– Это вы Стас Морозов? – спросила приятная женщина лет сорока, появившаяся в дверях.

– Да, – бледнея, сказал Стас.

– Нина Борисовна позвонила, сказала, что она опаздывает, и просила меня, чтобы я вам дала выбрать билет, и чтобы вы начали готовиться.

 «Вот сука. У меня жизнь на волоске, а она опаздывает», – подумал Стас и вошел в аудиторию. Женщина, которая дала ему выбрать билет, оказалась одним из преподавателей комиссии. Стас взял билет. По иронии судьбы, в билете первым вопросом стояла гомеровская «Илиада», а вторым вопросом был «Сатерикон» Петрония.

– А что, Нина Борисовна изменила билеты? – иронично спросил Стас.

– Это мои прошлогодние билеты. По ним мне сдавали заочники в прошлом году. Вам не нравится билет? Хотите, я вам другой дам! – улыбаясь, спросила экзаменатор, понимая нелегкое положение Стаса.

– Да нет, спасибо, мне этот нравится, – ухмыляясь, сказал Стас и сел за парту.

Дверь распахнулась, и в аудиторию вошли Нина Борисовна, Носов и еще какой-то преподаватель.

– Надежда Петровна, вы студенту дали билет? – спросила старушка, вопросительно взглянув на Стаса.

– Да, он уже пять минут как готовится, – ответила та.

– Морозов, у вас еще сорок минут, затем я начинаю вас спрашивать.

– Я уже готов, – хмуро сказал Стас, поразив присутствующих.

– Стас, подумайте, спешить некуда, – сказал Носов, пытаясь вразумить студента.

– Я уже готов, – повторил Стас.

– Ну, если вы настаиваете, то я готова у вас принять, – ехидно сказала старушка, и вся комиссия села напротив Стаса, приготовившись слушать. Стас молча поднес билет Носову, и тот прочитал его вслух.

– Как?! Этого не может быть! Товарищи, товарищи, Надежда Петровна… – соскочив, всполошилась старушка.

– Он вытянул этот билет, – спокойно объяснила Надежда Петровна.

Стас стоял мрачный и хмурый, не поднимая глаз. Лицо его скривила злая улыбка. Только он знал, почему так засуетилась старушка. Стас начал свой ответ. Отвечая, он гордился собой. Ответ его был намного увереннее, намного лучше, чем в первый раз, он мог говорить до следующего утра, сил и знаний у него хватило бы.

– Морозов. Достаточно. Выйдите, мы посовещаемся, – сказала старушка, и он вышел.

Через десять минут вышел Носов и подошел к Стасу.

– Стас! Вы молодец, вы достойно отвечали! По секрету вам скажу, что комиссия решила поставить зачет, сейчас вам об этом объявят, – сказал Носов и раскрыл перед Стасом дверь.

 Он вошел.

– Морозов, – начала старушка, которую теперь Стасу было жалко, и он удивился, как это существо он мог ненавидеть: «Что там можно ненавидеть?» – Экзаменационная конфликтная комиссия, – продолжала она, – решила поставить вам зачет, – сказала античница, думая вызвать в Стасе хоть какую-нибудь реакцию.

 Стас подошел к столу, взял зачетку, попрощался и вышел…

А дальше все было как во сне: общага, сумки, билет... В поезде он уснул здоровым крепким сном. Проснувшись, Стас обнаружил, что до Кедровки осталось не больше часа. С трудом высидев эти долгие километры, он выбежал на перрон, пронесся по любимым с детства улицам и подбежал к родной двери. Бросив сумки на снег, он позвонил в дверь.

– Т-тр-р-р-р, – затрещал новый дверной звонок, точь-в-точь, как будильник в общаге. Кровь хлынула в голову. Стас в волнении отступил на шаг.

– Господи! Если это сон, я сойду с ума, – дрожащими губами прошептал он.

– Сынок!

Он бросился вперед.

«Слава Богу! Слава Богу – это не сон!» – зажмурившись от счастья, думал Стас.

1994