Василий КИЛЯКОВ. Вместо исповеди

«Маг»

Несколько лет назад ехал я из командировки из города Омутнинска, что под Вяткой. В поезде было уже темно, зимою. В купе ехал старый военный, он ехал в областной госпиталь инвалидов войны. Он стонал от ран. Разговорились, выпили. «Ох, сколько греха на моей душе…» - заговорил он. Это показалось мне значительным. Он все молчал. А когда выпили еще. Рассказал. Что служил в войсках НКВД (МГБ), расстреливал преступников. «Ой, как они кричали…»

Что он знал, что чувствовал? Что чувствует человек, способный убить, хотя бы из самых благих побуждений? И что он испытывал тогда, счастлив ли он был «высоким» своим назначением палача в оперативном отделе НКВД? Слежка, охрана высоких чиновников, аресты, выполнения приговоров.

- Нам говорили, у вас работа настоящих мужчин: вы на передовом фронте борьбы с врагами народа. Вас не забудут, и имена ваши запишут в золотую книгу памяти народной…

Где-то читал я, что называли их в ту пору магами. Почему именно так – «маг»? Неизвестно. Может быть, потому, что только им дана была такая власть – за долю секунды перевести человека в мир иной, неподвластный уже мучителям и истязателям… Тогда действительно – маг.

Он был желт лицом, с массивными руками и тонкими бескровными губами. Теперь это был не герой, это был калека, жизнь отдавший за счастливое будущее страны, проживший с величайшим напряжением нервов и сил, он даже не женился, так и прожил бобылем, - и что в результате? Можно ли достоверно вообразить весь ад этой жизни, ту степень преданности, может быть, даже фанатической преданности во имя идеала будущего счастья людей? «Нет, - думал я, - пожалуй, эта жизнь покруче даже и подвигов Павки Корчагина…»

Наверное, самые страшные преступления совершаются под покровом самых благих намерений, такова сущность человеческая.

- Даже кресты стояли там, в монастыре, где и расстреливали, а я, деревенский парень…- говорил он.

Убивали и сжигали ночью, чтобы не было видно дыма. В жертву палили с четырех сторон из отверстий в щитах из наганов. Человек, не ожидавший ничего, падал как сноп. Затем труп клали на носилки и отправляли в печь. Печь топили мазутом…

Я смотрел на него со страхом и недоверием, а он рассказывал. Душегубка была в храме с крестами, пол выложен чугунными плитами, печь с железными дверями. Стальные носилки на роликах. В углу – бронированные щиты стальные, изогнутые, в рост человека, с отверстиями на уровне глаз.

- Сейчас многие говорят и пишут о пытках следователей-садистов: иглы под ногти, подвешивали за ноги, прибивали ладони к нарам и т. д. Все это ерунда. Если об этом становилось известно начальству, следователя отстраняли. Единичные факты… Вы видели человека из одиночки? Я был общительным, активным комсомольцем, а тут надо было быть одиноким…

Он замер в угрюмом раздумье. Передо мной было лицо необычайно честного, даже благородного человека, смертельно усталого и тем не менее еще живого. Он не верил до конца, как страшно обманула жизнь его, что она с ним сделала. Видимо, он старался не понимать этого, не думать об этом. А может быть, его держал на этом свете страх грядущих мук? Наказания? Не знаю…

- О Сухановской секретной особорежимной тюрьме в Подмосковье близ города Видного и теперь нигде не прочитаешь. Мало кто знал. Узников привозили на машинах «Молоко», «Хлеб» или «Мясо». Тюрьма в монастыре Екатерининском, пустошь. Метровые стены, кельи… Возле деревни Суханово. К 1937 году – отдали органам НКВД. Нам говорили, что сидят здесь особо опасные государственные преступники. Политические.

Налили еще. Он посмотрел на меня сквозь налитую рюмку, вприщур. Стало не по себе. Потом, зажевывая зеленым луком, продолжал:

- Главная задача надзирателя – следить, чтобы преступник не покончил с собой. Тюрьма была, - он говорил «турма», «На турму…», - следственный изолятор. Редко, кто там оставался больше двух недель. Следователи были шустрые – обрабатывали за две недели… Темные, знаешь, монашеские кельи, полтора на два, не выпрямиться в полный рост. С тридцать седьмого по пятьдесят третий была тюрьма. Это Ежов. Он основал. На его портрет чуть ли не молились. И его же арестовали… Представляешь, если там, наверху, предатели, то как же мы присматривались друг к другу… Нет, моя жизнь не всякому была бы под силу.

- А война?

- А что война? Когда началась война, Сухановскую эвакуировали. Я попал в дивизию особого назначения НКВД. Сколько пережил, на пределе сил, страха, ненависти к врагам…Даже в самих органах продавали друг друга, искали врагов и находили. Я постарел… Это сейчас стали говорить, а тогда молчали. «Палачи»… Мы и есть палачи. Но ведь мы тогда врагов народа расстреливали. А что имели? Кормили плохо. Ну, может быть, чуть лучше, чем рядовых. А в камерах все культурные, умные люди. Политические. Бывало, за этой ширмой напускной культуры и врага народа-то не разглядишь, а он – враг… Вот когда выводил человека из одиночки – в его глазах, во всем облике чувство облегчения, благодарности. Первое время и самому становилось невтерпеж, слеза наворачивалась. Там, в ожидании, сходили с ума, разрывались души. Теперь вот опять вся эта писанина о пытках, ярком свете в камерах, в глаза, в лицо, вынужденные ночные бдения, - что де вот и спать не давали. Такая пытка… Ерунда все это. Очень редко, редчайшее явление, вынужденное… И все же, я тебе вот как на духу скажу: самое страшное испытание – одиночка. Кто долго просидел в одиночке – как правило, конченые люди. Морально уничтожены. Иногда думалось: избавить человека от страданий – разве это нет помилование?

- Кто бы что ни говорил, куда бы ни гнули политики… - поспешил я вставить (хотелось раскрутить, развертеть на признание этого необычного человека), - что бы там ни говорили и даже что бы и в самом деле ни вытворяли эти враги народа – они же были люди, человеки, хотя их и не считали за людей…

Он посмотрел на меня мрачно, он разгадал мой маневр, он не поддался, и я почувствовал в этом человеке какое-то сверхчеловеческое, дъявольское чутье, и стало жутко.

-…его ставят в известность, но он не знает еще своей минуты, все еще на что-то надеется. Ведь, что ни говори, а всех объединяет что?

- Бог.

- Надежда. Надежда на домового… Были слабые, сломанные, умершие и душевно и физически. А были и настоящие человеки, позавидуешь. Держались гордо, холодно, с презрением смотрели, чувствовали. Что вот-вот… Таких пытались сломать сами: «жареное мясо», «пыль останется»… Перед такими чувствовал себя призраком. Призраком смерти. Иногда во сне из меня выходит душа. Девка в белом, с прозрачной кожей, и забирается в объятия обреченного… Теперь душегубки электрические: включил рубильник – и нет человека. Впрочем, какая разница. И вот, знаешь, что самое нелепое? То, что я убивал других, а получилось, что себя убил. Верил в счастливую жизнь для людей, боролся для этого, а теперь езжу в госпиталь и вижу, как страшно я обманут. В госпитале все развалено, даже шприцев нет, а по телевизору каждый день одно и то же: эти довольные «чикагские мальчики», сыновья тех, кто обворовал, опустил и унизил меня, заставил побираться на старости лет. Эх, мне бы еще пяток патронов… на этих выкормышей-олигархов, с лоснящимися рожами, туда, ко мне, в одиночку…

Вышел он на ночном полустанке, я осмелился и спросил, боится ли он смерти.

- Нет. Но у меня есть одно желание…

Он так и не сказал – какое. Каждый год он ездит в этот госпиталь для участников войны. И вряд ли инвалиды, встречающиеся с ним там, знают, с кем имеют дело.

- Да здравствует товарищ Сталин! – воскликнул он из темноты полустанка.

И еще он рассказывал, как хотел исповедоваться и не смог…

***

…2011 г… И все вроде бы хорошо. «Остров Москва» - все еще, не смотря на кризисы и дефолты, и сыта и пьяна, и нос в табаке… Словно невидимый баффомет наяривает на скрипке отчаянно-веселую «семь-сорок». Чад в этом московском «Гамбринусе» – под самый потолок, хоть и потрепанный изрядно и поделенный «стабфонд» - будто бы все еще красиво лежит в Америке, в оффшорах… Многих ли научит опыт Муббарока, тот что капитал отданный на сохранение Маккормаку и Рокфеллеру, даже и отданный под два процента годовых, - отнюдь не ждет ждет своего хозяина, и даже напротив, сам владеет хозяином, ввереившем его в международные банки... Революции в Египте иТунисе… Но революции были всегда, и были страшнее…

Вот данные за февраль 2011 года «Аргументы и факты»: «Убыль населения в России составила 560 тысяч человек». Большая часть из ушедших – мужчины трудоспособного (а значит и боеспособного) возраста. При нехитрых подсчетах получим, что и в самой страшной «последней» Второй мировой русские не имели таких потерь, которые понесли за годы называемые «демократией».

Сенатор Ричард Луггер на саммите в Риге недвусмысленно напоминает Мадлен Олбрайт о том, что необходимо пересмотреть вопрос о перераспределении полезных ископаемых, что Сибирь в России велика, а между тем она несправедливо принадлежит России. А северные шельфы… И - вот беда, русские такой народ, что их, по их упрямству – не переупрямишь. Разве что истребить. Или создать условия для их самоистебления… Олбрайт Согласна. что да, это так. Согласна и Кандализа Райс. Эстафета передана госпоже Клинтон…

«В семь-сорок мы подъедем,

В семь-сорок…», - наяривает скрипка обезьяноподобного Сашки в Московском «Гамбринусе». Сашка не только играет на скрипке. Он задает первую скрипку, он хозяин в этом ресторане, который любят олигархи…

Уход 560-ти тысяч в год - только в России никто не заметил, просто констатировали как факт, уже совершившийся. Январь-февраль 2011-го…

И что же? По статистике в нашем городишке, как и в иных-прочих (на Севере и в Сибири в силу непробудного пьянства и наркотизации населения) – 70-80 процентов убийств со смертельным исходом – происходят в семьях родственников!

Многие самые страшные пророчества слышал я и в детстве, да Бог милостив. «Оставлю город и семи праведников». Старые же люди как-то очень любят говорить о «конце света»; бабка моя - так та и не сомневалась: «В 2000 году… Немного уж и осталось…» «Живи смотри хорошенько, а то веку конец и свету конец…»

Еще тогда, в  прискорбных девяностых газеты пестрели самыми ужасными пророчествами. Я выписал в «Труде» выдержки, например такую: «Кое-что о «конце света» от 15 ноября 1990 года… «… согласно восточной мифологии и календарю, заканчивается время эпохи Калиюги, после чего на мир грешников с небес падет очистительный огонь или, в другом варианте, выльется энное количество воды». И словно в подтверждение этой восточной нелепицы, небо и впрямь заплакало о нас грешных…

Предвидя многие траты «человеческого ресурса» бедной России 2011 года небо угрожало таким пеклом, которого не наблюдалось за всю историю отечественного наблюдения за биосферой. А потом и зима: лед и вода вперемешку со снегом, да такие, что деревья, обледенев, рушились как подсеченные.

Нет, ни огнем или водой поразит нас Бог, он накажет нас… - нами самими… Я вижу мрачный вечер, смотрю в черноту надвигающейся ночи и в свете уличных фонарей примечаю контрасты: вот двое молодых, прилично одетых, влюбленная парочка идет через площадь к даме. У дамы газета свернута в трубочку. Они разговаривают как незнакомые. Дама кивает на недалекий «нисан», жуково-черный. Парочка поворачивается и направляется к машине. Пока они идут спиной к даме, та делает отмашку. Из «нисана», из-за бронзой и чернью покрытых окон высовывается лапа, похожая на лапу гориллы, забирает у молодежи деньги и что-то сует взамен. Я ни на миг не сомневаюсь, что это – героиновые «чеки». Все отлажено, но так., что видно даже непосвященному. Невидно только нашей славной полиции и милиции. Господа полицейские заняты другим. Им надо уцелеть в сплошном вымирании страны, а для этого необходимы деньги, много денег.

Этажом выше, вдоль все того же многоэтажного «супермаркета» – разливанное море пива, на вынос, матерная соленая брань, сквернословие… Вечер Светлой Седмицы…

В романе Горького «Мать», который мы вынуждены были изучать пристально в пору нашей юности, записано то же, что вижу я теперь: «Молодежь пела похабные песни, сквернословила и пила…»  Так писал М. Горький, сидя под зеленым абажуром лампы в Сорренто, не зная того, что  в это же время некто А. Г. Парвус, не умещавшийся на двух стульях от ожирения. Там же, в Италии, вкладывал огромные деньги в известных лиц, стремясь вывести их на легальное положение из-за границы  и вбить, ввернуть, вставить в предреволюционную Россию – все что угодно, хоть дъявольский рог, хоть Троцкого, хоть Ленина-Бланк, - пил дорогое вино этот Парвус… Он был уверен, что «отобъет» свои деньги с лихвой, и он не ошибся… Финансисты такого уровня, к сожалению редко ошибаются. Парвус умер не старым человеком, собственной смертью. Умер в Германии…

В январе1905 г., на деньги охранки, подпоясавши чрево широким ремнем семинариста, ждал указаний некто Евно Азеф. (Охранка вела двойную игру на деньги того же Парвуса). Так и вижу, вижу вьявь, как под залихватскую заливистую музыку в низком кабачке, подлинно купринском «Гамбринусе», под ту же «семь-сорок» наливает свою рюмку под «псковский бутерброд» и пересчитывал свой гонорар А. И. Куприн. От охранки Азеф просил немного, стандартную оговоренную сумму – пятьдесят рублей. Гораздо больше должны были дать другие. Особенно, если провокация состоится…

«Ибо как во дни перед потопом, ели, пили, женились и выходили замуж до того дня, как Ной вошел в ковчег…» Известно также, что после потопа Ноем была принесена жертва, и обонял ее Бог, и было открыто Ною, что так решил Создатель: «Не буду больше наказывать человеков, ни огнем, ни водою. Грех человека от юности его…»

Чернильная синева неба над Одессой сгущается, темнота затопляет улицы, беспросветная мгла со снегом падает в глухих переулках. Апрель,  а несет непроглядно хлопьями, мокрыми, с дождем и ветром. В прошлом году праздник Благовещания совпал с Пасхой. Редчайший случай. Ждали и тогда конца света. Будут ждать этого конца и в 2012 –м году, тогда уже по недавно прочитанным скрижалям всезнающего племени Майя… Это племя задолго до наступления новой эры оставило нацарапанную на стене карту звездного неба…

Но вот один за другим вспыхивают радостные огни в окнах больших домов, и во мгле вновь оживает надежда.

Так ходил, размышлял, и вдруг вспомнил, как проснулся однажды ранним утром, в детстве, в домишке сплошь  пенном от сирени под окном, проснулся совершенно счастливым. Ни с чего, проснулся, улыбаясь. Сегодня  я поразился бы, верно, бедноте этой избенки, покосившимся ставенькам, потертой белизне печи, а тогда я не замечал этого, был просто счастлив и умел быть счастливым. Я проснулся совершенно счастливым, и все это, и ласточки-хлопотуньи, и шелест тополей, и сама деревня, оглашенная петушиным хоралом – все было счастливо вместе со мной. А потом играли в «чижа» и «лапту», ловили вьюнов колосными кошелками, и сам собой написался, сложился тогда стих:

«Зазвенев под лаптою мальчика,

Звонкий мячик стреляет влет,

И полет серебристого мячика,

Высь – поет!

Улетает детство беспечное,

Пыль на лбу…

Смотрит мальчик

В пространство вечное,

Как в судьбу…».

Я умел быть счастливым и мир был счастлив мной…

«Будьте как дети…»!

***

В течение дня, в конце сентября, не знаю какого года, сложил стихотворение, прочитав которое, тотчас попадаю в то состояние счастливой лени, когда написалось:

«Все как всегда,

Тяжелая вода

По лужам стынет…

Свалялась, сгнила лебеда,

И хмель на тыне.

И по садам печаль

Неслышно хороводит,

И широко открылась даль…

Сквозят туманы по кустам,

Все как всегда.

А жизнь проходит!»

Так бывает иногда, когда услышишь музыку прежних забытых дней, или вдруг поймаешь запах, который тотчас оживляет память, и душа ноет от счастливой радости и благодарности Богу за подаренную, и вот уже проходящую жизнь…

***

Какое удовольствие и какая боль, смотреть на старые снимки свои, друзей. На одной из фотографий я прочитал стихотворения своей юности. Где она теперь, та что так задумчиво смотрит на меня с этого фото. Жива ли, здорова, счастлива? Не знаю, ничего не знаю и не хочу, ничего не желаю вернуть… Как это странно…

 «Мы так любили, что не знали,

Не чувствовали губ и рук,

Есть радость в искренней печали

Почти мучительных разлук.

Сбывалось чье-то предсказанье,

Звучала тонкая струна,

И двум телам, как в наказанье,

Была одна душа дана.

Но и тогда, встречаясь взглядом,

Вдруг холодел я от тоски:

Рука в руке с тобою рядом,

А как смертельно далеки!»

***

М Г Н О В Е Н И Е

«Плющ под окном,

Пустое море, слякоть…

Арбуза

Холодеющая мякоть…

Трамваев звон,

Зонтов тугие спицы

И девочек заплаканные

лица…

Все это никогда не повторится?!»

Юношеские стихи. Пожалуй, только они и стихи. Стихи, написанные после двадцати – это уже не стихи, а нечто другое. Стихи после двадцати надмевают. Они не искренни… Что бы там не говорили мне «состоявшиеся» поэты.  

***

Русь и Париж.

В конце восемнадцатого века во Франции действовал знаменитый клан Корню. Отборные головорезы воспитывали своих детей в неистребимой жестокости, готовили к подвигам всеми возможными способами. Люди клана приносили отрубленные человеческие головы для игр детям.

В начале восемнадцатого века французскую столицу потрясли налеты, убийства, грабежи. Во французской литературе время разгула преступности отражено знаменитыми романистами Бальзаком. Золя… Великий Бальзак, казалось, умел наблюдать жизнь даже за пределами действительности. Вот как описывает Моруа творческие наблюдения Бальзака: «Он прислушивается к разговорам прохожих на улицах, расспрашивает военных, завтракает с палачом, был в приятельских отношениях с каторжником и выслушивал исповеди дам из хорошего общества».

Читая и перечитывая все что связано с Бальзаком, видишь Мишлю и борозду на его шее, ожидающей гильотины; встает перед глазами Вотрен с рыжей шерстью на груди…

«Что такое искусство?» - спрашивал Бальзак. И отвечал: «Это концентрированная природа».

И вот среди новых знакомых Бальзака – знаменитая личность Франции Эжен Франсуа Видок, с умопомрачительной карьерой: преступник, приговоренный к каторжным работам, а после небольшого периода времени, когда «завязал», - торговец одеждой, шеф столичной полиции; вместе с помощниками отлавливает около тысячи убийц, воров, грабителей. Видок оставил мемуары, но видно, что ему было что сказать с глазу на глаз Бальзаку. Видок с двадцатью сотрудниками – бывшими уголовниками – раскрыли многие уголовные тайны Парижа, рискуя жизнью, лезли на самое дно преступного мира. В ход шли шантаж, угрозы, подкуп… Шеф полиции и его люди знали свое дело, а организованное ими заведение полиции назвали не иначе как «Сюрте», в переводе с французского – «безопасность».

В бессонные ночи, в творческом экстазе, при пароксизме разума и страсти, мысль Бальзака цеплялась за знакомый силуэт Видока; рождались новые образы, переплавлялись, и на вечных страницах гнездились незабываемые: Гобсек – олицетворение могущества и пагубы золота; Бирото – воплощенная честность; папаша Горио – символ отцовской любви…

Казалось, все в прошлом. Европа, наученная трагедиями России, присмирела, дала широкий простор профсоюзам, взяла многие заботы о простом человеке под контроль государства. Должна была бы научиться чему-то и Россия. История развивается по спирали, повторяя круги «красного колеса» почти в точности…

Перечитывая гениев литературы, трудно не заметить, как они относились в большинстве своем к той разнице в состоянии и кошельке, которая сделала открытым социалистом Джека Лондона, и других…Под пером Бальзака, так умело работавшего на контрастах Эмиля Золя - жизнь делалась правдоподобней правды; концентрированная мысль становилась искусством.

«Правда редко кажется правдоподобной. Ей недостает гармонии и единства композиции» - так утверждает Андре Моруа.

Более же всего поражает даже и контраст бешеного богатства и самой униженной нищеты в России, а вот это непонятное стремление «опустить» молодое поколение, научить их играть головами предков.  

***

Ещё раз о вождях

«Хлеб и плевел»

Заронить в проросшие зерна плевел, перемешать и развеять. Уловка проста: правду перемешать с ложью и продать за открытие, как нечто новое. Именно так насаждали нам эту «демократию», так убеждали в рае на цветущих берегах скорого капитализма, и многие купились. Сегодня тот же прием с попытками отнять у русских знамя победы, перекрасить это знамя из красного в Андреевский стяг, а то и в желто-блакитный, завиноватить расстрелом будто бы по приказу Берии польских офицеров в Катыни, - и вот уж требовать компенсаций, поднять скандал о продаже трофейных немецких танков, и проч. и проч… Какое удивительное, нескончаемое стремление, какая то страсть малых стран, этих «стран-осколков» - стремление ранить, ударить, взять любыми путями это странное для них урочище: Русь… Это не государства, какие-то флюгера, чутко и поспешно реагирующие на малейший ветерок с запада…

И всякий раз накануне Победы в Великой войне сороковых - возникают проблемы на пустом месте. Обсуждаются некие вопросы проброшенные заинтересованными кругами. Это поразительно, но девять десятых американцев убеждены, что именно Америка победила фашизм. А Россия воевала против Америки в союзе с Гитлером.

 «На самом деле Сталин продолжает дело русских царей и просто воскресил традиции панславизма. Для него большевизм – лишь средство, маскировка, чтобы надуть германские и латинские народы». (Джон Толанд. «Адольф Гитлер». Интер Дайджест. 1993 г. Т.П. с. 71.)

О Сталине много писали при жизни, сочинили «вождю народов» легендарную биографию. Но никто: ни историки, ни литераторы ни тогда, ни сейчас так и не сумели открыть за непроницаемым занавесом субъективности живое лицо вождя. Написано много, но нет целого, достоверного.

Из пунктирной биографии, если отбросить все хвалебное, что было написано до его смерти, знаем, что руку, кажется левую, он повредил еще в детстве. И как будто отец его был сапожником, любителем выпить, фамилию имел осетинскую Джугалиев… Собственно, никто толком не знает: может быть, Джугашев или Джугашвили? Осетин или грузин по национальности? Кто спрятал эту тайну?

Известно, что сломанную левую руку услужливые биографы приписывали царским сатрапам, «палачам». Сейчас же пишут: мальчишкой упал со скалы… Может быть, люди, знавшие Сталина с детства, уничтожены? Это часто и красной нитью и у Волкогонова, и у Антонова-Овсеенко…есть еще Резун-Суворов, Э. Радзинский, и проч…, - то что многих друзей детства Сталин сначала вывел в люди, а потом убил.

Потом – газета «Борьба» на грузинском и по влиянию – на втором месте после «Искры»… Верно ли, что семинариста Иосифа Джугашвили исключили из семинарии «за революционную агитацию»? Когорта, или вернее «могучая кучка» историософов Сталина сейчас утверждают: за хулиганство. И это загадка. Но «мыслишка» подозреньице – уже заронили, и она, мыслишка незаметно, как эффект двадцать пятого кадра, делает свое дело… И плевела дают всход. И сегодня, даже и вскрыв архивы и допустив туда многих из тех, кому там не следовало бы быть, мы не знаем больше того. Что знали о И.В. Сталине. Он словно предвидел и это: то что о нем напишут и допишут того, что не было и не могло бы быть, пресекал любую возможность писать что либо о себе без его ведома, и уж тем более брать интервью у матери Екатерины Джугашвили. Он писал: «Прошу не допускать попадания в наши газеты мещанского мусора, публикаций новых «интервью» с моей матерью и прочей ненужной огласки. Избавьте меня от стремления этих мерзавцев к сенсациям!» - записано на одном из заседаний Политбюро. И тем не менее, в нашей «демократической прессе» выходит всякая нелепица, то – от Волкогонова, то от Радзинского Эдварда… Немалый «посильный» вклад в развенчивание нашей русской истории непреминуют вносить время от времени и наши заокеанские друзья. Сколько лет прошло от смерти Сталина, а вот – уже и в 2007 году выходят «Мемуары Екатерины Джугашвили», и об этом сообщает британская газета «Синди Таймс». Найдены мемуары матери Сталина! У Сталина есть биографы, и не один десяток. Один из них Саймон Себага-Монтефиоре, будто бы благодаря президенту Грузии Михаилу Саакашвили, написал по этим мемуарам свою очередную книгу. Теперь она называется «Молодой Сталин». Но ведь и этот бред проходит на «ура». Хоть любой из наших русских старшеклассников знает, что мать Сталина была неграмотной и не могла написать воспоминаний о своем сыне. Не сохранилось ни одного письма, написанного ее рукой. С 30-х годов Сталин запретил любое общение со своей матерью – и любой из журналистской братии, даже и самой отчаянной, от К. Радека и до писавших фельетоны под заглавием «Сто ножей в спину революции» - знали что значило бы нарушение этого запрета…

В воспоминаниях старых большевиков тоже ничего определенного: молчалив, упорно читал труды Маркса, Энгельса, Ленина, и будто бы – имел скверный характер, на кровати лежал в носках – известное дело, кавказец, вот ноги и мерзли… Ну, а раз в носках, носки, наверное, того, пахли…Ну. Тогда, какой же это вождь, какой же это гений…

Когда и где при побеге из ссылки он провалился под лед? Когда, в какой тюрьме и какие следователи защемили ему левую руку, испортили локтевой сустав, и рука у него «сохла», как впоследствии утверждал будто бы Бехтерев через тех же Волкогоновых и Резунов-Радзинских – от «паранойи»… Они знают (слышали Бехтерева? – Нет, но плевела растут…)

Почему надо было заменять Ягоду Ежовым, Ежова – Берией? Что это, желание замести следы прошлого, принцип не только выжженных архивов, но и выжженной памяти о его деятельности при Ленине по вопросам национальностей, - и стыда об этой деятельности впоследствии? Теперь уже, те же, утверждают, что Сталин работал (подрабатывал) в царской охранке, но ни достоверных документов, ни очевидцев нет.

До последних дней Берия служил Сталину. Из всех комиссаров НКВД дольше всех прослужил именно Берия.

Узнали и то, что уже после войны Берия с помощью адъютанта – полковника, проезжая московскими улицами, зорко смотрел на девиц и женщин. Ему нравились крепкие икры. Не толстые, а именно крепкие… Он приказывал доставить ему понравившуюся красавицу – очередную жертву. И тут сам собой возникает вопрос: почему Берия не боялся Сталина, его сексуальный разбой особенно-то невозможно было скрыть, или Сталин смотрел на это сквозь пальцы? Знали об этом адъютанты и офицеры НКВД, - почему?... Растут плевела….

А ведь кроме адъютанта могли увидеть и не только НКВД – повара, прислуга. Пусть это покажется невозможным, смешным – Берия и Сталину, а может быть и не ему одному поставлял невест? В самом деле, не мог же Берия быть так нахален и безогляден, выбирая очередных девочек: был он ловок, хитер и не глуп – умнее и хитрее всех расстрелянных комиссаров НКВД. Известно, что ничто так не объединяет людей, особенно людей власти – как их пороки. Стало быть, и это тоже объединяло вождя и наркома НКВД, и не только этот половой терроризм, а может статься, и нечто большее, ведь сказано Молотовым в беседе с Чуевым, 1 ноября 1977 г, «Сам Берия очень боялся Сталина…»

Берия начал с низов. Сталин заметил его на отдыхе, когда Берия руководил НКВД Грузии. Сталин заметил и поднял его. Так объясняют в наше время. И в это нелегко поверить. Скорее всего, что-то их объединяло личное, какое-то давнее знакомство. Были в ОГПУ, НКВД, ГБ люди и половчее Берии, и больше на виду, и чином повыше. Вождь знал их, что называется, в лицо. Случайные люди никогда не служили у Сталина, но, несмотря на это, он всю жизнь прожил в одиночестве. В последние годы отчаянное одиночество, болезненные признаки подозрительности. Он не верил и своим близким «друзьям». Прежде чем выпить и закусить, он говорил в застолье: «А вот попробуйте это, очень вкусно…». Вся его личная охрана, восьмимиллиметровая броня семитонного автомобиля, «повальные» аресты, ночные бдения сильно преувеличены. Гибель Бехтерева, Михоэлса,сына А.М. Пешкова-Горького, а затем и его самого… - на Сталина повесили многих. Утверждается теперь, что погибли и другие врачи, лечившие его, - и все это тоже не точно, с недомолвками, изъянами, провалами памяти, с исчезновением анализов.

Известно хорошо, что жестокость – признак слабости, трусости… Но кого было бояться после войны Сталину? И тут нестыковка в теориях «историософов», - в те времена и сын с отцом опасались говорить про политику. Сталин не оставил ни цента, ни шиллинга, ни гульдена после своей смерти. Ни дочери Светлане, ни сыну Василию.

Всю жизнь проходил в простых сапогах с прорезями (которые вырезал сам), - он был болен подагрой, суставы ног страдали частыми болями. Он не обменял на Паулюса, попавшего в плен родного сына, и мало того, зная, что сын в полоне – издал знаменитый приказ, прочитав который сын Яков все понял и бросился на электрические провода в немецком застенке. Он лично, Сталин, когда рев немецкой техники уже слышен был в Москве, лично принимал парад и отправлял войска на битву. Он стал символом крепости, надежности, успеха. А такое не прощается… Это и есть тот «панславизм», от которого трясло ефрейтора, несостоявшегося художника и диктатора Тысячелетнего Рейха, который был разрушен русским панславизмом за тринадцать лет.

И как же это возможно, например для западного ума, запада, который поспешил лечь под фюрера за неделю, почти без сопротивления. Как это возможно. Чтобы Сталин, молча изучавший свое окружение и выделявший всех, кто и как держится, трусов, сам вышедший на Мавзолей принимать парад, - как это возможно понять, постигнуть? Единственно – тем что это был не Сталин. Но кто тогда, и вот заговорили, и заговорили всерьез о некоем двойнике Сталина. Впервые – канадский журналист И. Хэролл. Статья о Евсее Лубицком, двойнике, «подсадном» Сталине, была напечатана в литовском журнале «Форумас» и в «Учительской газете». Но верится, повторяю, с трудом. Итак, самым интересным, на мой взгляд, остается даже и не сама загадочная фигура «вождя», а то, как ловко смог уничтожить он все, что касалось его жизни. Вот уж поистине: «Концы в воду!». Даже и в этом – он – гений… Злой или добрый гений, это вопрос другой. Но гений, тем более вышедший за рамки истории и жизни – неподсуден. «О мертвом – или хорошее или – ничего», говорит старая русская пословица.

Сегодня в это легко поверить, то есть в то что у Сталина якобы был двойник… Иначе как объяснить многое, непонятное простому обывателю, в том числе и вопиющую смелость присутствия на Красной площади в Москве, бессонные ночи за работой, после которых он казался бодр и свеж, и проч… Сегодня в это легко поверить: мало ли с кем за двадцать лет мог быть знаком журналист из чужой страны. Но во времена Сталина вряд ли – от иностранца шарахались, как от чумы, ведь за подобные контакты запросто могли отправить за Можай.

Чтобы открыть свою тайну – тайну двойника, за которую расстреляли будто бы всех знакомых с ней, с этой тайной, всю семью Евсея, - бывшему бухгалтеру надо было встретиться с Хэроллом не раз и не два… И НКВД – ГБ того времени – проглядело… Мало вероятно.

Вот как объясняется доверительный разговор Хэролла с двойником Евсеем Лубицким: «Евсей Лубицкий – так звали дублера – всю жизнь хранил эту тайну и взял клятву с журналиста (И. Хэролла), что пока он жив, никто не узнает ее».

Если всему этому верить, надо отдать должное джентльмену-журналисту, который хранил эту тайну ревностно (но как-то не по-журналистски) до самой смерти Евсея Лубицкого в 1981 году.

Из «Учительской газеты»: «Умер Евсей Лубицкий в 1981 году, и через некоторое время монреальская газета «Гэзетт» опубликовала статью Хэролла».

***

Дальше в том же духе. Сталину ни раньше, ни позже, а именно в 1935 году, как утверждает И. Хэролл, пришло в голову найти двойника, во всем схожего с ним; он распорядился, а дело было в сентябре, послали в Винницу – не в Грузию, не на Кавказ, где было больше шансов найти двойника, а в Винницу.

И тут легенда канадского журналиста, что называется, искрит и играет, благо, что шипит в «винных» краях.

В этот сентябрьский вечер в дом бухгалтера Евсея Лубицкого вошли неизвестные чины…. Чин чином (прошу прощения за тавтологию), поговорили, приказали прощаться с семьей; и оказался Евсей на подмосковной даче… (История прямо «по Войновичу».)

Помню, наши рязанские старики любили рассказывать, как Иван из рязанской глуши – не из какой-нибудь там тульской или пензенской, а именно из рязанской –попал в гарем к турецкому султану, лечил его несчастную больную дочь… Ну и, конечно, вылечил, женился. Тут и сказке конец…

Но вернемся к двойнику. Всем известно, что в мире нет двух одинаковых песчинок на морском берегу, двух одинаковых берез или ослов; нет и не будет одинаковых носов и усов… И об этом не знал Сталин? А сломанная в детстве рука? А усы и весь сутулый «постав» - торс и привычка ходить, и – неповторимый характер, характер кавказца?

«Окружающий обслуживающий персонал, казалось, был глух и нем…Работали парикмахеры, портные, косметологи. Спустя полгода Сталин познакомился со своим двойником и был удовлетворен состоявшейся беседой».

Возможно, эта версия с натяжкой, но прошла бы. Ни много ни мало – полгода приводили «в порядок» бухгалтера. Дело не простое. Но вот о чем говорил Сталин с Евсеем – не пишет ничего канадский журналист. И Евсей умер. Иди спроси его…Сталин, однако, был удовлетворен беседой. И ему можно было бы поверить, если бы не но… Оказывается, много позже несчастный бухгалтер узнает что «все, кто придавал ему сходство с вождем, а также члены его собственной семьи – уничтожены». Тут очевидна натяжка. Можно, конечно, поверить, что уничтожены и семья, и те, кто придавал ему сходство, но в том-то и дело, что кроме расстрелянных Сталина окружали: Молотов, Каганович, Маленков. Сталина хорошо знали миллионы, его неповторимый акцент, манеру держаться… Черчилль определил Сталина «заочно» так: «Дядюшка Джо», - трудно не заметить в этом прозвище уважения, даже и – самого Черчилля.

Надо было так прокурить голос, чтобы он походил неотличимо на глухой тембр голоса вождя… Так зачем же было расстреливать родственников и тех, кто брался брить и стричь двойника?

«С какой злобой смотрели на меня Молотов, Каганович, Маленков, - вспоминал Лубицкий. – Не знаю по какой причине. Может быть они тоже хотели обзавестись дублерами?»

Что же стало с Евсеем после смерти вождя?

В 1952 году незадачливого бухгалтера, будто бы арестовали и сослали на Дальний Восток. Он должен был погибнуть, знал об этом, чувствовал. Но тут, как это всегда бывает в легендах, умер Сталин. И это спасло?. Спасло, да не очень, не совсем, а чуть-чуть: потерявшего семью, имя, личность – все, его освободили, приказали безвыездно жить в Средней Азии.

«Жил Евсей Лубицкий в Душанбе и намного пережил своего двойника. Умер, как утверждает канадский журналист, в 1981 году» - так заканчивается статья в «Учительской газете».

***

Разумеется, журналисты на то и журналисты – навыдергивали отовсюду сколько могли «клубнички», - им лакомо… Гений. Злой, всех вокруг поубивал, «…кому в пах, кому – в бровь…». Так создают типы. Так осыпают плевелы и плевелы прорастают в хлеб, то есть в правду этой жизни… Да все не то что нужно… Верно, не пришло еще время для спокойной и вдумчивой оценки личности Сталина, исторического взгляда, не «лицом к лицу». Слишком много наносного, надуманного, просто невероятно надуманного или личного или политического, пророй просто национально – мстительного привнесли и продолжают приносить (Радзинский, Волкогонов, Антонов-Овсеенко, Сванидзе… - имя им – легион…) в оценку его жизни, успехов и взлета – проста поразительного, ничего подобного не имеющего, пожалуй и во всей мировой истории… И вдруг – Лубицкий, или вот – пущенная Хрущевым сплетня да не в кулуарах, а прямо с трибуны ХХ съезда партии, в 1956 году, в докладе о «культе личности», что Сталин будто бы руководил боевыми операциями по глобусу. Маршал Жуков так вспоминал эту небылицу, посеянный плевел: «Получившая распостранение версия о том, что Верховный Главнокомандующий изучал обстановку и принимал решения по глобусу, не соответствует действительности» ( Г.К. Жуков «Воспоминания и размышления», М., 1974, том 1, с. 346). Маршал Василевский: «Хорошие отношения были у меня с Н.С. Хрущевым и в первые послевоенные годы. Но они резко изменились после того, как я не поддержал его высказывания о том, что И.В. Сталин не разбирался в оперативно-стратегических вопросах и неквалифицированно руководил действиями войск, как Верховный Главнокомандующий. Я до сих пор не могу понять, как он мог это утверждать. Будучи членом Политбюро ЦК партии и членом военного совета ряда фронтов, Н. С. Хрущев не мог не знать, как был высок авторитет Ставки и Сталина в вопросах ведения военных действий. Он также не мог не знать, что командующие фронтами и армиями с большим уважением относились к Ставке, Сталину и ценили их за исключительную компетентность руководства вооруженной борьбой». (А. Василевский. «Дело всей жизни», М., 1978, с. 246). Итак «Я до сих пор не могу понять… как он мог это утверждать…» А вот утверждал же… С какой целью? – С одной: посеять плевел. Никто не знал Сталина как личность, ведь известно, что даже портреты признают теперь не похожими на вождя, точнее – на Иосифа Джугаева, или Джугашвили.

А вот Л.П. Берия его знал, и знал задолго до того как его самого, как пишут сейчас, заметил Сталин «будучи» на отдыхе.

И вот непонятно: Л.П. Берию арестовывают, в спешке ведут следствие, где он признается то английским шпионом, то мусаватистом – от которых уже и праха не осталось, а в английских шпионов и в колхозах никто не верил… И высокое командование поверило. Поверило и поспешило расстрелять…Расстреляли… И все шито-крыто. Чего боялся Хрущев, а быть может и не только он один, что унес с собой Берия? Что знал он о Сталине?  Если не все, то многое, о чем сейчас гадают и придумывают домыслы-легенды, - прояснилось бы…Это наша история. Сталин не только был «вождем народов», он был еще надеждой народов. Надеждой на светлую жизнь… Русский человек не может жить без идеи, без надежды. И послевоенный тост Сталина «За Русский народ», - поднимая после Победы, помня о громадных жертвах и потерях, - давал эту надежду. Давал идею. «Необъятные труды Сталина» в годы Отечественной войны отмечал и Патриарх Русской Православной церкви Сергий, и кто знает, чем бы все кончилось, без этих трудов…

… Очевидно, кому-то надо было поскорее, как можно скорее убрать Берию, как будто он мог убежать к дашнакам или мусаватистам, которых, повторяю, в то время уже не было и в помине.

Все это, повторяю, спорно… И вот «загуляли» из книги в книгу Лубицкие, преувеличенно-громадные расстрелы поляков в Катыни, завизированные будто бы Берией с подачи Сталина. И вот мы уже и согласны, что это так…

Точно и не было Нюрнберга… Точно и не доказано там многое и многое, на что сегодня посмели замахнуться.