Виталий СЕРКОВ. «Пароход» и другие стихи
* * *
Горький жребий выпал в смене дней:
До озноба сомневаться в праве
Говорить от имени теней
Под луной в серебряной оправе.
Слушать бредни сереньких вождей,
Возлюбивших злато лютых наций
И живущих в мареве идей
И в плену чужих галлюцинаций.
Но нельзя не верить, не любить,
Не внимать таинственному пенью.
А поэтом быть или не быть? –
Одному известно провиденью…
* * *
Голубем в окно стучится ночь,
Превращаясь в чёрную ворону.
Чем же я смогу тебе помочь?
Разве — тишину твою не трону.
Погляжу сквозь толстое стекло,
Взглядом крылья трепетно поглажу
И увижу: время потекло,
Унося житейскую поклажу.
Вместе с ним и мне по жизни течь,
Суету вовек возненавидев,
И пытаться душу уберечь,
Никого напрасно не обидев.
* * *
А. Каберову
Устану от мыслей, прощать разучусь,
А душу заездят обиды –
Просёлками памяти в юность умчусь,
Где грёзы ещё не разбиты;
Где печь да полати, а рядом – безмен,
Весов незатейливый предок,
И дни не отравлены ядом измен,
И смех беззаботный не редок;
Где в старом овине стоят жернова,
А в горнице – прялка с куделью,
И мысль о бессмертии так же «нова»,
Как детская тяга к безделью;
Где выгон истоптан стадами коров,
Где светлые мысли теснятся,
Где кажется тесным родительский кров,
Но рифмы ночами не снятся.
Пусть вечно там росы звенят поутру,
Земле помогая вращаться,
И я от обид и тоски не умру –
Мне будет куда возвращаться.
* * *
Я распят на кресте суеты, неудач и безверья.
Кровь стекает с души, - вы не верьте в бесплотность её.
Мне б завыть на луну от отчаянья, да ведь не зверь я.
А завою – так что ж? Лишь порадую этим зверьё.
Пусть томится душа неразгаданной светлою грустью.
Всё приму, как судьбу, никого не прося ни о чём.
Только б снова узреть над поруганной бесами Русью,
Как Архангел всю нечисть смахнёт обережным мечом.
Я распят на кресте, а вокруг сатанинские пляски,
Вой, и хохот, и звон – то резвятся исчадия тьмы.
Русь закована в цепи длиной от Орла до Аляски.
Потому, осмелев, и пируют во время чумы.
Затаюсь, соберусь, раскачаю я гвозди распятья
И сойду со креста, и достану я меч и пращу.
Буду цепи рубить и с Архангелом вместе опять я
Русь святую спасу, а врагов недобитых … прощу.
* * *
Не жалею, не зову, не плачу…
…Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..
С. Есенин
И жалею, и зову, и, даже, плачу,
И сгораю в лихорадочном огне,
Но судьбу я нынче не переиначу,
Лишь вздохну тайком: «Иль ты приснилась мне?»
И живу опять, как будто в зазеркалье,
А верней – в чужой стране кривых зеркал,
Где в почёте единение шакалье
И повадки воровские, и оскал.
Нереальность бытия лишает силы,
Чьи-то дьявольские замыслы верша,
И ничтожные правители России
Справедливость пожирают, словно ржа.
Ох, пора бы эту нечисть ураганом
Возмущения народного смести,
А иначе – каждый третий «уркаганом»
Пожелает стать, о, Господи, прости!
Пожелает, ни о чём уж не жалея,
Не сгорая в лихорадочном огне,
Потому я, от отчаянья шалея,
И шепчу судьбе: «Иль ты приснилась мне?»
* * *
Я не молился ни пальме, ни юкке,
Ни экзотичным заморским кустам;
Слово любви не рождалось о юге,
Грусть о былом прикипала к устам.
Снились мне Севера хляби и дали,
Вьюги манили и белая ночь,
И журавли надо мною рыдали,
Словно жалели, что нечем помочь.
Дни улетучились дымом из сакли,
Но не кляну я судьбину свою,
Просто надежды вернуться иссякли,
И на распутье, как прежде, стою.
Да и пора уж, пожалуй, признаться,
Что проворонил я жизнь, ротозей:
Рано начав за химерами гнаться,
Нажил врагов и не нажил друзей.
* * *
Птичка чирикнула где-то в кустах,
То ли от радости, то ли от страха -
Звук восхищенья застыл на устах,
И на спине шевельнулась рубаха.
Экая невидаль — птичка в кустах?!
…Всё же застыли слова на устах.
Чаша луны в тишине растворилась,
Словно и не было в небе луны,
Крыша под инеем засеребрилась,
И поседели под ним валуны.
Экая невидаль — чаша луны?!
...Да заиграли слова-шалуны.
Зябко утрами ноябрьскими стало.
«Скоро ведь нечего будет клевать
Местным пичугам, - подумал устало, -
Вряд ли им хочется околевать...»
Что и за невидаль — холодно стало?!
Что и за невидаль — солнышко встало,
Кошка на кресле мяукнула мило?!
...А под лопаткою вдруг защемило.
* * *
Поверьте мне, я чист душою.
Н. Рубцов
Я такое сказать о себе и в бреду не смогу…
Отогревшись душой под багряными зорями, каюсь
И за мелкую месть, и за долгую смуту в мозгу,
И неправедным быть до последней черты зарекаюсь.
Ах, как хочется мне отбелить бытия черновик,
Да не зря говорят, что из песни не выкинешь слова!
И несдержан я был оттого, что юлить не привык,
И глаза отводить не пытался от взгляда косого.
Хоть обиды простил я давно и друзьям, и врагам,
И грядущие дни пустотою уже не пугают,
Но былые грехи тяжким грузом прилипли к ногам
И в небесную рать записаться меня не пускают.
То ли лодку Харон до сих пор не успел осмолить,
То ли, хуже того, и его обуяла усталость…
Значит, можно грехи, суету одолев, отмолить,
И не важно уже: сколько дней мне на это осталось…
* * *
Неделями безумствуют поэты, -
Туда влечёт их, где надгробий плиты, -
Как будто ищут древние заветы,
Горюя о предательстве элиты.
И, веря, что до сердца достучаться
Лишь им дано умение и право,
На тройках по Руси былинной мчатся
И держатся уверенно и браво.
Но, чувствуя, что местность нежилая,
Пытаются незримое увидеть,
В реальность возвращаться не желая,
Где надо и любить, и ненавидеть…
* * *
Застань меня заря нагим —
Я б не был в краску вогнан,
Но журавли, даря нам гимн,
Заглядывали в окна.
Ещё твоя дрожала бровь,
Ещё глаза горели,
И нашу позднюю любовь
Те птицы подсмотрели.
Была их песня высока,
Чиста, как Божья милость,
И ты, смущённая слегка,
Простынкою укрылась.
* * *
Если даже от боли завою,
Если душу огнём обожгли,
Отпускаю обиды на волю —
Пусть уходят, откуда пришли.
Не грешу я и праведной местью —
Всех обидчиков не перечесть.
Утешаюсь хорошею вестью,
Опираясь на веру и честь.
«Честь имею!» - слова не пустые,
И порой застывают уста,
Если заросли мыслей густые
Не становятся выше куста.
* * *
Не читается и не пишется,
Даже думать о чём-то лень.
Занавеска слегка колышется.
Всё одно мне: что ночь, что день.
Во спасение печка топится,
И мигают в ней угольки.
А в душе моей что-то копится,
Заполняя все уголки.
Терпеливо жду — пусть расселится...
Догорит в печи головня,
И печаль моя вновь рассеется,
Ни за что меня не виня.
Всё заходит вокруг да около,
Чувства новые забредут,
И взлетят слова ясным соколом,
И значение обретут.
* * *
Очертания корпуса строги,
А луна — примостилась на крыше.
Я ловлю промелькнувшие строки
В голове или где-то повыше.
Потянувшись, собака зевнула,
Отряхнулась и спряталась в будку.
Что ж ты, жизнь, так меня обманула,
Превратив бытие моё в шутку?
Так давай же с тобой поиграем
В кошки-мышки, а может быть — в прятки.
На краю я бывал, а за краем
Мне пока не знакомы порядки...
Пароход
Ларисе
Пароход будет плыть долго-долго по Сухоне вниз.
Будем молча стоять мы, на поручни облокотившись,
Но, взорвав тишину, рухнет берега рыжий карниз
И погонит круги, с шумом в светлую воду скатившись.
Так, порою, и жизнь, прогибаясь под чьей-то судьбой,
Обрывается разом, беду разгоняя кругами.
Если жизни своей проиграю по глупости бой,
То прошу: угости на поминках друзей пирогами.
И прошу: поднеси на помин беспокойной души
Не в хрустальных напёрстках, а в русских стаканах гранёных
Мужикам, что придут проводить меня, – в нашей глуши
В поминальные дни не бывало людей обделённых.
Пароход будет плыть на закате июльского дня,
Упреждая гудками идущее встречное судно,
А из солнца прольются последние капли огня
На высокую церковь, что верил увидеть подспудно.
Поплывёт над землёй этот полуразрушенный храм
И напомнит опять про творимое здесь окаянство,
И, как гордость Руси, как недавней истории срам,
Будет молча стоять, озирая глухое пространство.
* * *
Плывут по лужам седые листья,
И небо плачет который день,
И мне уж кажется: помолись я –
Покинет землю сырая тень.
А солнце снова свои ресницы
Поднимет радостно и светло,
И защебечут в кустах синицы,
И вновь поднимутся на крыло.
Но между вымокшими домами,
Грустя о прошлом, услышал я
Навек простуженный голос мамы –
И застонала душа моя.
Лишь запечалюсь – и сразу знаки
Она заботливо подаёт:
То вой поднимут в ночи собаки,
То ветер жалобно запоёт…
* * *
Голос свыше умолк, не диктует ни звука.
В тишине затаился я, видимо, зря.
Птичий щёлк-перещёлк да сопение внука –
Вот и всё, что мне дарят и ночь, и заря.
И зови не зови – шепоток не вернётся.
Только трепет в крови обозначит порог,
За которым душа в три погибели гнётся,
И, как маятник, сердце считает мой срок.
Не слагал я о жизни печальную повесть,
Хоть врывались в стихи и печали, и плач,
И не знал до сих пор, что бессонницей совесть
Может рвать мои нервы, как лютый палач.
* * *
Путь мой долог, да посох короток –
Поистёрся, дороги торя –
Потому-то и грустен, и кроток
Я бываю в конце ноября.
Осень жизни – суровое время,
Но печаль не случайно светла:
Откровения брошено семя,
И душа не сгорела дотла.
Крепок посох пока что – и ладно,
Не прогнулся, в дорогу маня.
Я творил и любил безоглядно,
И за это любили меня.
Пусть не раз обречённо покаюсь
И тревожно в ночи запою,
Но от прошлого не отрекаюсь –
Не коверкаю душу свою.
Пусть дожди будут нудные литься,
Пусть листву обрывают ветра,
А в душе будет длиться и длиться
Всё, что светлым казалось вчера.
* * *
На посошок налейте мне вина,
И я Вас больше не побеспокою.
Мне сквозь бокал вселенная видна
И то, что открывается изгою.
Из города скорее убежать
Замыслил я к нетронутым сугробам,
Но не затем, чтоб зайцев обижать
Иль до погоста следовать за гробом.
Предназначенье видится в ином –
Ходить-бродить в обнимку с тишиною
И опьяняться вовсе не вином,
А памятью и ветром за спиною.
* * *
В Светлом Храме я под образами
В полном одиночестве стою.
Женщина с печальными глазами
Вновь не поняла печаль мою.
Сердится и морщит лоб Угодник,
Смотрит с осужденьем сверху вниз,
Зная, что отпетый греховодник
Вряд ли заберётся на карниз.
Медленно курится синий ладан,
Страшно угодить не в рай, а в ад.
Если я тобою не разгадан,
Значит, перед Богом виноват…
* * *
Зачем я разомкнул
Застывшие уста,
Когда Вам намекнул,
Что Вы уже не та,
И я уже не тот,
И жизни ход иной,
И всё сильней гнетёт
Груз мысли неземной,
Что время утекло,
Как тень через забор,
А месяц сквозь стекло
Заносит свой топор?
Вы молвили: «Заря
Восходит над горой.
Ты жалуешься зря,
Мой сказочный герой.
Над нами встал туман
И поднялся с низин.
Как сладок был обман
Ночами долгих зим…»
* * *
И молодость давно отликовала,
И скрыл туман забытые мечты,
Но глянешь из окошка: подковала
Луна Стрельца – и радуешься ты.
И, вроде, всё уж намертво забыто.
«Да всё ли было?» - думается вскользь.
Одно крыло любовью перебито,
Другим крылом взмахнуть не довелось.
Печали нет. Растерянность едва ли
Врасплох застанет на исходе дня.
И в тишине покажется: позвали…
Подумаю: «Наверно, не меня…»
* * *
Посеяв мрак и неуют,
Агенты платные снуют –
Их радует беда.
Народ же учат водку пить,
В надежде память оскопить.
Не выйдет, господа!
На порубежье двух эпох
Мы возродимся, видит Бог,
Поднимемся с колен.
У нас есть Пушкин и Рубцов,
За дедов гордость и отцов.
Всё остальное — тлен.
Пьяна Россия и гола,
Но зазвонят колокола –
Сомкнётся цепь веков.
И, как бывало много раз,
По свету вновь развеет вас
Обрывками оков.
Россия – странная страна.
Хоть долго ладит стремена,
Но пустится в намёт –
«У ней особенная стать»,
Посторонись с дороги тать –
Нечаянно помнёт.
* * *
О поэзии светлой, о чести скорбя,
Я опять вызываю огонь на себя
Всей нечистой, неистовой, дьявольской силы,
Что годами над нами кружит на метле,
Всё святое загадив на русской земле, -
Даже дедов и прадедов наших могилы.
«Дым Отечества нынче особо горчит!», -
Вор «в законе», хватаясь за шапку, кричит,
Понимая, что шапка и уши пылают.
Матерятся на Родину хлюпик и хлыщ, -
Им ли нынче до наших седых пепелищ? –
Словно моськи, сорвавшие привязи, лают.
С омерзеньем на шабаш их наглый смотрю.
«Бог не выдаст, - с презрением я говорю, -
И Россия, как Феникс, восстанет из пепла,
И, от смрада тяжёлого еле дыша,
Мы проветрим её, чтобы снова душа
От простора и воли рыдала и пела».
* * *
…Пускай Кубани на меня
Плевать… Зато какие брызги!
Ю. Кузнецов. Посещение Кубани.
…Раньше Бога забыла о нём
Густопсовая пыль Краснодара…
Ю. Кузнецов. Некролог.
Словно гадкий птенец, я не раз, златоусты Кубани,
Испытал на себе отторженья и зависти стынь
И за то, что язык не желал удержать за зубами,
И за то, что бежал от удушья духовных пустынь.
И за то, что чужак, не казак по нутру и родове,
И за то, что презрел местечкового братства угар,
И за то, что стихи и в Самаре идут, и в Ростове,
И в столице, а это – по вашей гордыне удар.
Пусть не помнит меня «густопсовая пыль Краснодара»!
Пересмешник-скворец, веселивший руладой людей,
Я не брал никогда с чужеродных соцветий нектара
И не рвался замкнуть пролетающий строй лебедей.
Я всегда обживал не чужую стреху, а скворечню.
Безголосых певцов, пародируя, дерзко дразнил,
А за то, что они называли берёзой черешню,
Их с верхушек сгонял и весёлою трелью казнил.
Вы пытались всегда усмирять непокорных поэтов,
Равнодушием бить и картечью, срывая полёт,
И спасались они от картечи, цепей и наветов
Кто – в чертогах столиц, кто – за чарами диких болот.
Этот путь не по мне, я – поэзии русской подранок…
Словно в пустынь, уйду за духовною силой в затвор
И стремглав поднимусь, лишь окрепнет крыло, спозаранок.
Не успеете вы передёрнуть спросонок затвор.
* * *
Что из того, что в этом городе
меня не знают, как поэта?
Что из того, что мне на голову
и ложь обрушилась, и спесь?
Лишь усмехнусь порой: на вороте
недолго виснет скверна эта,
Но прозвучит ещё со временем
моя задумчивая песнь.
Есть у поэта право редкое:
любя людей, искать «затвора»
И мимоходом думать: «Горя-то –
толпой тщеславною забыт!..»,
И, переплавив слово едкое
на остриё стрелы для вора,
Лишь огорчиться: «В этом городе
меня вот-вот раздавит быт».
28 мая 2009 г.
Виталий СЕРКОВ – дипломант Всероссийской православной литературной премии имени Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского (2007 год) за верное служение русской поэзии.
