Алексей ПОЛУБОТА. Сокрушить либерального Голиафа
Мысли о протестных митингах и трудности выбора
Интернет взбухал либеральной пеной, захлёбывался злорадством, плевался едкой пустотой комментариев… После митинга на Чистых прудах и особенно после многотысячного человекоброжения на Болотной площади, казалось, что в огромном многоуровневом сооружении, называющемся «государственная машина», невидимо сошла с оси какая-то шестерёнка, на долю миллиметра покосилась несущая конструкция, которая до того имела вид незыблемой, неподступной. И вот-вот, ещё совсем небольшой толчок, - и вся махина рухнет, давя под собой одних и вознося на вершину обломков других.
С чего, казалось бы, мне, утвердившемуся в мысли о пагубности для России нынешнего полуоккупационно-олигархического режима, было так беспокоиться? А ведь не только забеспокоился, испугался даже: неужели что-то важное проглядел, прослушал, не почувствовал?! Ведь сколько в последние годы писал на политические темы, выслушивал резкие или виртуозно-уклончивые комментарии политологов, писателей и учёных. Думал, что более-менее в курсе того, что называют общественно-политической ситуацией. И вот стою, как соляной столб, поражённый вопросом: почему же люди, десятки тысяч людей снова идут под знамёна всех этих опраказившихся за годы реформ Немцовых, Явлинских, Быковых?! Пусть к ним поприбавились прежде неизвестные, выплывшие из интернет-тенетной мглы имена. Но разве может честный, желающий справедливости и величия для России молодой политик-бунтарь выступать в одном ряду с теми, кто долгие 20 лет призывал «валить из страны», кидал уничижительные слова и жесты в сторону «народа-богоносца», делал всё, чтобы разрушить государственника в русском человеке?! А, может быть, тем, которые идут к ним на митинги, слушают, скандируют, нарываются на омоновские дубинки и не важна Россия? Может им важнее прокричать нечто, амбициозно распирающее их и не совсем понятное им самим, не думая о последствиях? Возможно. Но почему же мы, так много рассуждавшие о судьбах Родины, о насаждаемой бездуховности, снова оказались на задворках событий? Негодовали, возмущались и тут же отмахивались от тех, кто предлагал действовать: власть не допустит никакого инакомыслия в политике, смысла бороться нет… И вот доотмахивались до того, что все эти затёртые до безобразия либерасты вместе с молодой хищно-конъюнктурной порослью красуются перед многотысячными толпами. И кажется, что толпам этим противопоставить нечего.
Мы, называющие себя патриотами, разобщены, мнительны и безвестны. Наши неброские неуклюжие сайты, малотиражные газеты и альманахи – ничтожные заслоны на пути мощно промывающей мозги «дорогим россиянам» информационной мути, генерируемой либеральными СМИ.
А большинство народа всё также суетливо безмолвствует, толкается по магазинам, усталыми вечерними толпами погружается в бездушно-яркие провалы метро. И, кажется, что даже если рухнет завтра кремлёвская стена, обыватели по-прежнему равнодушными к своей стране вереницами будут спускаться в грохочущее подземелье.
Так что же, опустить руки, отойти в сторону, снова оправдывать себя тем, что ничего уже не изменишь? А, может быть, найти в Интернете рецепт коктейля Молотова, ухитрится пронести стеклянную гранату на очередной митинг и швырнуть на сцену, в самое средоточие бацилл, разлагающих Россию?! Нет, это не поможет, только разозлит врагов и очернит друзей.
В какой-то момент даже показалось – поздно. Россию уже не спасёшь, надо думать о том, как спасать близких. И вдруг мерцанием надежды отозвалось сообщение о подготовке антиоранжевого митинга на Воробьёвых горах. Значит не все ещё среди своих заражены безволием и бессильем. Значит, надо присматриваться к этим не заражённым, и, присмотревшись, присоединиться к наиболее достойным.
Какое-то время колебался – сходить на первый раз к своим на Воробьёвы или к чужим на Сахарова? И всё-таки склонился к чужим. Надо хотя бы один раз увидеть этих людей, чтобы лучше понять, чего они хотят, что стоит за их «стихийным протестом», заставляющим выходить на студёные улицы, сотрясать воздух сытым рёвом сотен и тысяч глоток.
Ещё в вагоне метро – особые, не присыпанные пеплом будничных забот, лица. Рядом со мной компания из трёх человек. Со стороны – умные, уверенные в себе люди. Но отчего какой-то иностранный, скорее даже чужестранный налёт на том, как они говорят, улыбаются и, судя по глазам, думают?! Даже смуглость двух ближайших ко мне лиц кажется не случайной в вымороченной бесснежно-декабрьской Москве.
Да, конечно, эта компания, как и я, вышла на метро Красные ворота. Как и я, с первых шагов на улице попала в человековоронку, властно затягивающую в жерло проспекта Сахарова.
Против воли чувствую, что личность моя отступает, сжимается, толпа не только обступает у металлоискателей, она проникает внутрь, делает собой. Я пытаюсь сопротивляться, доказать себе, что я всего лишь сторонний наблюдатель, но отделаться от ощущения, что уже стал частью этой тысячеголовой гидры не могу. Оглядываюсь вокруг себя, вижу напряжение в лицах. Люди как будто чего-то ждут, что-то хотят доказать себе и окружающим. А над ними тут и там маячат, покачиваясь в стылом воздухе, недобрые, изощрённо-извращённые изображения тех двоих, что заполонили собой новостные программы в последнее время. Да, наверно, все эти плакаты – обратная реакция на ту пиар-фальшь, которой нас потчевали, надеясь, что кто-то поверит, а кто-то проглотит. А, может быть, и никакая это не реакция. Вон та девица лет двадцати, что, много она смотрела новостей по телевизору?! Сомневаюсь. Скорее, для неё этот митинг что-то вроде внепланового хэллоуина, и так ли для неё важно какую страшилку ей дали поносить на палке. Не то страшно, что те, кто подсовывает такие плакаты, имеют совсем другие цели, чем справедливость и честные выборы. Страшно то, что молодые и приличные на вид люди, не задумываясь, несут эти плакаты, оскорбительные не только для тех, кто на них изображён, но и для человеческого достоинства вообще.
Над проспектом, над высотной глыбой гостиницы Ленинградской сердито-стальной стрекозой кружится вертолёт. Пытаюсь позвонить знакомому, который должен быть где-то здесь, однако связь зависает. Сосущее чувство одиночества в толпе. Какая-то экзальтированная дама преклонного возраста распахивает окно одного из соседних домов, кричит «Молодцы!» Наверно, это её звёздный день. Годами, десятилетиями она слышала за своим окном только всё нарастающий враждебный гул машин, а теперь видит молчаливо колыхающиеся человековолны, совпадающие с протестными вибрациям в её душе. Все мы, наследники реформ семнадцатого века и революции семнадцатого года, носим в себе бациллы смуты и раскола. Одни понимают это и пытаются находить противоядие, другие при каждом удобном случае готовы отдаться гибельной восторженности революционных порывов. В ответ даме несётся весело-разнузданный рёв. Толпа чувствует свою силу, но пока не знает, куда её применить.
А со сцены уже доносятся микрофонно-гулкие заклинания, увещевающие многоликую гидру, заискивающие на время перед ней. Да, не людям, а именно толпе, биомассе выкрикивают лживые обещания честной и справедливой России, которая настанет сразу после Путина те, кто вознеслись над человеческим морем в эту минуту. С утёса трибуны они пытаются управлять этой стихией, манипулировать ей. Иногда им это, вроде бы, удаётся. Не раз толпа одобрительно ревёт, как накатывающиеся на берег волны. С тревогой присматриваюсь к тем, кто вокруг: неужели и вправду верят ораторам?! Пока понять трудно. Рядом со мной группа ребят в чёрных масках с чёрными знамёнами. Они молчат, недобро поглядывая на окружающих. «Мы анархисты из Зеленограда» - по какому-то поводу театрально рычит один из них. А рядом с ними потягивают пиво весело-разбитные студенты. Этим, кажется, совсем нет дела до того, что говорят на трибуне. Но и они здесь неспроста.
Ораторы сменяют друг друга, и порой кажется, что наэлектризованная толпа уже готова выплеснуть своё напряжение. На что? На кого?! Когда начинает зловещать Навальный, на несколько мгновений становится страшно. Да, этот полит-шоумен нового призыва знает, научен, как взбудоражить животные инстинкты толпы. Многим, особенно совсем молодым, после его провокационных завываний наркотическим восторгом ударит в голову мысль о том, чтобы ворваться в Кремль, найти кабинет, где прячутся, «испуганно прижимаясь друг к другу, подтянутыми щёчками» те, кто много лет был окружён глянцево-мигалочным ореолом власти и... Нет об этом «и» пока никто не говорит, на него только намекают, пытаясь по ору толпы определить того, кто может претендовать на то, чтобы руководить последним актом расчленения и поругания России.
Но пока у них что-то не срастается. Обработка подсознания отточенными политтехнологическими трюками даёт пока лишь незрелые, очень хилые плоды. Яркой живой идеи, способной повести за собой, у них нет. Это становится отчётливо ясно после того, как на сцену бледным подобием своего вальяжного теледвойника выходит бывший министр Кудрин. Он что-то лепечет о надвигающемся финансовом кризисе и переизбрании Думы, но его гонят с трибуны-утёса свистом и криками. Как будто стая чаек налетает на пытавшуюся притвориться одной из них белую ворону. Провал у тех, что на трибуне наступает, когда выходит живое воплощение двадцатилетнего развращения страны Ксюша Собчак. Зеленоградские анархисты за моей спиной начинают скандировать: «Уходи!». Я неожиданно для себя присоединяюсь к ним, в коротком хлёстком слове выплёскивая весь свой негатив к тем, что сгрудились на утёсе. Ветер свиста крепчает над человекоморем.
После Собчак накал спадает. Становится ясно, что делать здесь больше нечего. У тех, кто пытается перетянуть на себя одеяло протестных настроений, нет козырей. Если только сама власть не захочет для чего-то вложить их им в руки. Теперь это понятно. Как понятно и то, что отнюдь не только враги России приходят сюда на эти митинги несогласных. Борьба за Россию, за души её граждан не закончена. Многое, может быть как никогда многое в ней зависит от неравнодушия нас, называющих себя патриотами своей страны и истории. И, может быть, как раз бескорыстная искренность наших устремлений станет тем камнем, который сокрушит вскормленного либеральными СМИ Голиафа.
