Владимир БОНДАРЬ. Арматура.
Когда сквозь забытье внешняя пустота оживет потоком машин, значит, свинцовому сну конец. Скоро распахнется дверь бытовки и язвительно грубый бригадирский бас возвестит: - Подымайся, вербованные! Работа ждет…
Храп и бессвязные бормотания мигом оборвутся. Оторванные ото сна люди поднимутся тяжко вздыхая. Понуро побредут умываться.
Рано вставать тяжело, зато работается вольно. Пока начальство спит, бугор на человека похож, приберегает покуда свою ретивость в работе…
Позавчера, собрав развод, начальник участка по поводу неуспевания к сроку обобщил строго: - Или вы работать не хотите или специалисты такие, что разгонять вас пора. Поэтому с объекта никто не уйдет, пока не будет закончена плашка.
Это значило, что сутки, может, двое, спать никому не придется.
Кому не нравится, волен уйти, но куда ты денешься без денег и жилья?! А зарплата маячит где-то рядом, полтора месяца терпел, глупо еще недельку не дотерпеть, пустив все коту под хвост.
Никакого правового бунта быть не может. Здесь все варятся в общем котле, но внутренне стоит каждый сам за себя. Конфликтовать с администрацией дело не неблагодарное. Или в список неблагонадежных попадешь, или ответом будут прощально-циничные слова: «Здесь вас никто не держит. Москва большая, работы всем хватит».
Москва-то большая, да везде одно и тоже.
Принимая на работу, тебе объясняют: твоя зарплата - это сделанные объемы.
Но стоит попасть в опалу, или слабовольно взбунтоваться, объяснение станет другим.
Фиксированный оклад три тысячи рублей, остальное - премиальные от фирмы, которые воля самой фирмы - дать или не дать.
От такой политики все чувствуют себе выгоду: компания кратно урезает зарплаты. Мастера, собственноручно делящие деньги, урезают урезанное. Наивные работяги тешатся надеждой, что объемы сделаны, а людей стало меньше, значит, больше заработает он сам.
Позавчера работать принялись угорело.
Рубный станок не успевал нарезать и нагнуть арматуру.
По всей широкой плашке звенела растаскиваемая арматура, бойко скрипели крючки. Бугор, чуя, что в стараниях надсмотрщика нужды нет, принялся болтаться по всему объекту, непривычно для себя создавая рабочий вид, а не плюя с насыпи семечками на спины работяг.
Клюнувший за задницу петух, в виде поджимающих сроков, после девяти часов выгнал с кабинетов на свет божий все начальство. То, собираясь на насыпи, то, разбегаясь по объекту, они раздраженно взялись уличать рабочих за малейшие провинности. Мечущимся бригадиром пользовались как исполнительным псом, выполнявшим распоряжения типа:
- Убери этого придурка от сетки! Дай ему отбойник…
- Кто так усиление положил, вашу мать! Ты где, Маркелов? Кто за этим следить должен?!
От прорабского нахрапа работа пошла вразнос.
Избегая начальственного гнева, люди больше суетились. Боясь совершить ошибку, хватались за простую работу. От копящейся нервозности срывались на соседях.
Перед полуднем объявились заказчики. Привезли с собой батюшку. Да не простого, а в золотой рясе. На разговоры не отвлекаясь, батюшка сразу принялся за дело, кропя святой водой прах еще не рожденного торгового комплекса. Вместе с песком он усердно обливал работяг (из которых православных попадалось немного) и приговаривал:
- Чтоб легче работалось…
Так позавчерашний день дотянулся до короткого обеда.
Полчаса чтоб пожевать разваренный горох, выпить кружку чая и приготовиться пережить другую половину дня.
После обеда запомнилась только застывшая жара, которая уничтожила все человечьи страсти. Время словно остановилось. Его мучительно-монотонный ход притупил сознание. Существовали только инерционные движения рук и жажда.
Вечером, замечая всеобщую вялость, думалось: «Может, пугал начальник участка? Сейчас чуть стемнеет и всех отпустят спать. Ведь завтра новый день, а какие мы будем после суток?»
Надежды и сомнения развеял электрик – когда наступили сумерки, он принес прожектор.
Все поняв без эмоций мы продолжили молчаливо копошиться в арматуре.
Последний всплеск активности выдался до полуночного обеда. Снова каша и чай, а вместо десятиминутного перекура сон вповалку. Он был прерван проспавшим, испуганным, а потому очеловечевшимся бригадиром:
- Мужики, хорош спать. Кто арматуру вязать будет?
- Пусть генеральный со своей бухгалтершей вяжет! – ответил кто-то из душной темноты, но все равно вместе со всеми послушно вышел на работу.
Ночная смена безмолвно перешедшая из дневной, перед рассветом походила на бессмысленное брожение. Кто-то куда то что-то нес, кто-то что-то невидимое вязал.
В темноте при свете прожекторов разобраться можно только на ощупь.
- Что ты делаешь? - один бульбаш остановил другого, криво вяжущего край сетки.
- Москалям и так за счастье будет, – с кривой усмешкой ответил ему земляк.
Бессмысленная ночная смена по времени перешла в дневную.
Нагрянувшие раньше обычного мастера и прорабы взялись было налаживать работу, но эффекта это не дало. Полусонные, едва передвигающие ногами, люди стали непробиваемо инертными.
Бессмыслицу остановили в обед. Не повезло только «талибам». Им домучивать плашку дали еще сутки.
Вопрос выживания до зарплаты теперь острым остался только у них. А в расчетный день к ним со стопроцентной вероятностью явится «миграционка», и они снова останутся без денег.
Ну а нам с сегодняшнего утра пережить бы еще недельку и если не обманут, забрать свои деньги. Потом думать, как спасти деньги последнего месяца. Хотя как ты их спасешь?! Уходить когда-нибудь придется, а последний месяц он всегда останется перед зарплатой.
В Москве уходящих монетой не жалуют…
