Наталья АЛЕКСЮТИНА. Ампула любви. Рассказ.

Сырость неба давит на затылок. Висит на реснице капля дождя. Смахну ее – разбивается о панцирь асфальта. Очередь. Пятнадцать человек. Становлюсь шестнадцатой. Оборачивается старуха в грязно-зеленой шляпе. Наверное, я ее задела, поскольку выцветший, блеклый глаз нацелен на меня, как стальная трубка автомата. Жду, когда выстрелит словесная пуля. Валяй. У меня бронежилет из ироничной смеси. В моих глазах – два маскировочный креста, на губах – исправный механизм ухмылки. В голове – паутина заслона, в сердце – баррикада. Я – слово и взглядонепробиваема. Старуха правильно оценивает возможности противника. Угасает, поджав губы. Я слышу, как в дряблом мозгу ее дробят меня гусеницы злости. Торжествую победу.
Кто-то сзади, сопя, жмет мою левую пятку. Это сумка семнадцатого. Бритый тяжеловес. Асфальт разъезжается от массы ботинок. Капли пота стекают на щеку, мертвя ее в унылом свечении фонарей. Выдергивая ногу, пасую.
Движемся медленно, бдя друг друга. С тем, кто послабее, можно и поцапаться. Цеплять, нанизывать оскорбления. Сыпать эпитетами. Выжимать из слова сердцевину, опустошать его и, громыхающее, бросать во врага. Пусть покрывается синяками правды. Кто сказал, что этой дурочке идет эта помада? А мужлан, грассирующий как француз, смешон!
Еще немного, я знаю, волна ненависти, как океанская бездна, поглотит наш человеческий катер. Амплитуда колебаний катастрофическая. С тошнотой в желудке подползаю к двери. Кто-то дальний в очереди шлет мне гадливый шепоток. Старухе хорошо, она, прижимая сумку к груди, обходит меня стороной и пропадает в сумраке вечерней улицы. Рывок двери на себя. Моя очередь. Я пришла за ампулой любви. Пункты выдачи работают один раз в квартал. Достать талон и бросить на стол. 500 миллиграммов для внутреннего пользования.
Регистратор в белом халате заученно улыбается. Тонкие, почти полупрозрачные пальцы бодро щелкают клавиатурой. Монитор выплевывает хрустящим листом все мои личные параметры. Рост, вес, возраст, семейное положение. При дефиците любви там, в Главной администрации, просчитали дозу эмоционального содержания, которую я способна выдержать. Совпадение дает спокойного, терпеливого, умеренного индивидуума с ярко выраженным желанием творить добро. При более сильной дозе возможны побочные реакции в виде влюбленности, страсти, всепрощения, тоски. Но там, в Главной администрации, сосредоточены лучшие специалисты в области чувственных переживаний, поэтому случаи передозировки любви крайне редки. Точность расчетов выверена годами. Погрешность составляет 0, 01 процент.
- Протяните руку, - командует регистратор, и, не путаясь в змеях проводов, подключает датчики.
- Расход превышает норму! – качает головой белая кукла. – Я выдам вам направление к специалисту для пересмотра психических параметров.
Мысленно посылаю ее к черту, а внешне расплываюсь в заискивающей улыбке.
- Случайность, - стекает с моих губ.
Кукла равнодушно роняет:
- Всякая случайность закономерна, - и нажимает кнопку. В сердцевине аппаратов за ее спиной начинается жужжение, гудение. Через несколько минут миниатюрный жук умолкает, и в гибких пальцах куклы оказывается заветная ампула. Продукт иллюзиона.
- При введении препарата внутрь соблюдайте меры предосторожности, - регистратор так суха, что напоминает скрученный холодным воздухом осенний лист. – Может возникнуть головокружение, поэтому сразу после инъекции лучше полежать.
Я слышу это на протяжении вот уже пяти лет, но благодарно киваю. Заполняю лестными выражениями пространство помещения, и, бережно упаковав ампулу, спешу к выходу. Дернув дверь на себя, стукаюсь о железную грудину тяжеловеса. Однако, забываю рявкнуть упрек. Время пошло. Мне важно поскорее добраться до дома. В условия относительной стерильности. На улице глотать раствор не рекомендуется: могут образоваться ненужные примеси и придется целый месяц провести в стационаре, очищая организм.
Бегу, бегу, бегу по вечерней оживленности улиц. Навстречу мне тоже пролетел кто-то с трепещущим взглядом. Нас, получивших новую порцию любви, можно узнать в толпе. Ко времени расхода препарата мы иссякаем. Словно высыхаем, как забытая земля в цветочных горшках. Мы – картонные человечки. И единственное наше достоинство в этот период – трезвость ума. Очень много экономических достижений приходится именно на этот промежуток времени. Любой работодатель приберегает сложную и трудоемкую работу к соответствующей фазе человеческого состояния. Все просчитано в Управлении кадрового потенциала.
Дома я укладываю на батареи мокрую одежду: за несколько шагов до подъезда небо вдруг сделалось плачущим. Терпело, терпело и разревелось навзрыд дождем. Под каменный козырек, жалобно мяукнув, скользнула кошка, и, поскольку мы с ней совпали в холодной сырости вечера, глянула на меня жалким, просящим взглядом. Пришлось впустить.
От промокшей одежды пахнет осенью. Тишина. Только по подоконнику бьют частые капли.
Нужно вымыть руки и аккуратно избавиться от верхней части ампулы. Это нетрудно. Это умеет делать и мой тринадцатилетний сын. Их учат в интернате точным и выверенным движениям. А также лаконичным фразам, умению рассчитывать свои силы, умению выходить с достоинством из неожиданных ситуаций, а также умению быть всегда и во всем успешными. Приезжая на выходные из своих загородных пенатов, мой сын начинает смотреть на меня снисходительно. Причмокивает иронически, когда я совершаю очередную кухонно-уборочную промашку.
- Твоя программа устарела, - бросает вежливо он, и погружается в мультимедийное поле своей комнаты.
Когда запас моей любовной инъекции иссякает, я ругаю его, упрекаю, награждаю диковинными прозвищами. Он уныло переключается на программу успеха, которая сдержанным, строгим голосом трудолюбиво повторяет, что все мои слова – ложь. Все они – результат собственной неудовлетворенности. Внутренний защитник моего сына тактично рекомендует мне заняться психологическим тренингом и взять консультацию у известного медицинского светила. И я вяну. Как подбитый внезапным морозом саженец, стелюсь по полю нашего с сыном несосуществования.
Когда я роняю взгляд на фотографию в рамочке, ампула в моих руках начинает мелко дрожать. «Эмоциональный перерасход», сделала бы заключение белая кукла из пункта выдачи. Они все знают, эти регистраторы человеческих чувств. Их обучают этому в закрытых элитных университетах. Странно, но я уже не чувствую к ней ненависти. Может быть, в предвкушении терпкого вкуса бесцветной жидкости, которой вот-вот суждено обволочь стенки моего желудка?
Я смотрю на залитое небесными слезами окно. От фар изредка проезжающих машин оно, словно вздрагивает ослепительными всполохами. Почему я не зажигаю свет? Ведь при приеме важно не пролить ни капли драгоценной жидкости.
- Ваш эмоциональный баланс приближается к нулю, - бесстрастный голос индивидуального контролера, выплюнутый из компьютерного монитора, напоминает мне о главной задаче сегодняшнего дня.
- Да, да, - торопливо успокаиваю досужую железяку.
Ложусь на диван. Я помню этот вкус перезревшей вишни. Сначала он, будто капля клея, застывает на языке. Потом мягко и неотвратимо ползет улиткой вниз. В глубину. И оттуда, миллионами крохотных брызг ныряет в кровь. Неподготовленный человек от этого жаркого па может не удержаться на ногах.
Но я – опытный ампулист. Вот уже пять лет я принимаю препарат, призванный вернуть человечеству утерянный навык любви. Наверное, когда-то все мы им владели. Об этом вспоминают долгожители, и об этом говорит фотография, которую мне показывали в ячейке моего семейного архива в Хранилище Главной администрации. На ней на меня смотрит мама. Она смотрит так, будто любуется. Будто прикасается ласково к пушинкам моих волос, будто целует покатый холмик моего лба, будто сжимает нежно теплую мякоть моей ладошки. И хотя фотоэкскурс длится всего несколько минут, я помню этот осязаемый взгляд до сих пор.
За пять лет приема препарата, изобретенного после периода дегармонизации общества и всеобщего кризиса положительных эмоций, я много раз пробовала также посмотреть на своего сына. Но всякий раз датчики индивидуального контролера фиксировали превышение нормы эмоциональной допустимости, и, на основании этих параметров, меня отправляли на принудительный профилактический осмотр. Там, глядя на доведенный до абсолютной белизны потолок, я думала, что мне нужно совсем немного. Дотронуться взглядом до вихрастой макушки моего мальчика, обнять его худенькие плечи и почувствовать губами еще по-детски припухлую щеку.
- Если вы не пополните свой баланс, вам потребуется медицинское вмешательство, - у чертовой железяки на удивление сердечный тон. Если не обращать внимания на безглазую физиономию монитора, можно подумать, что это голос административного лица. Говорят, обучение участливому тону входит в число основных дисциплин, которые им преподают.
Вспыхивает видеоприемник, и сын, слегка кривя уголок рта (давняя привычка), сообщает, что будет дома через несколько минут.
Я хлопаю себя по лбу. Сегодня пятница! На выходные их отпускают домой! Всему виной моя рассеянность. Я знаю, кто в ней виноват. Это плачущее небо за стеклом! Мне слышатся в его дождливых устах какие-то беззвучные упреки. Оно вздыхает и безутешно о чем-то шепчет. Но в стремлении пополнить собою ряды обновленного и гармоничного человечества я никак не могу уловить смысл его горьких всхлипов.
«Надо захлопнуть форточку!» – думаю я и вздрагиваю от хлопка подъездной двери.
На индивидуальном контролере загорается предупреждающая красная лампочка. Еще секунда, и эта заботливая дрянь в последний раз напомнит мне о быстротечности времени. Что-то раскаленное, протестное взмывает к моему горлу. На мгновение задохнувшись, я рву провода подключения. Щелкает дверной замок. Пустой флакон ампулы летит из моих рук.
- Привет, - безнадежно ровно бросает мне сын.
- Здравствуй, - медленно произношу я и оборачиваюсь.

 

Tags: 
Project: 
Год выпуска: 
2007
Выпуск: 
2