Ольга БУРЕНКОВА. Птицы. Маленькая повесть.

Часть I

1

Я сел тогда на мой старый, но еще неплохо сохранившийся велосипед. Не помню, закрыл ли я тогда свой дом, или так и оставил его с настежь распахнутой дверью. И поехал. Куда? Я еще не знал. Просто ехал, называйте как хотите — наобум или куда глаза глядят.
Стояло лето. День был теплый, но не солнечный — лучи лишь слегка пробивались сквозь небесную дымку. Я избегал дорог — держался тропинок, которые образовывали здесь причудливые сплетения.
Ехать было легко — верно, потому, что и на душе впервые за несколько лет было легко и свободно.
Довольно часто на пути попадались островки дач и деревень.
Остановился на опушке леса, только когда стало заходить солнце, и все вокруг — от неба до травы — загорелось закатом. Луг шел плавным откосом вниз, где лежала деревня.
В кармане оказались спички — не курю, но мимоходом прихватил из дома — пригодилось. Пятнадцать минут, проведенных в лесу, подарили немного грибов. Пока собирал ветки, почти стемнело. С нескольких попыток удалось зажечь костер. А с грибами не заладилось — нанизал их на палку и попытался поджарить на огне, но снаружи они очень быстро обугливались, а внутри оставались сырыми. В общем, то, что получилось, есть не хотелось. Искать что-то другое было уже темно. Впервые, наверное, лег так, без ужина. Впрочем, сегодня многое было в первый раз.
Голод не мешал — просто было слишком хорошо. От горевшего костра шло тепло; в лесу пела какая-то птица. В свежем чистом воздухе стоял пряный запах луга. Над головой распахивалось летнее небо с первыми звездами.
Сначала спать не хотелось от переполнявших ощущений — мыслей тогда не было. Но потом стало тянуть в сон, и я незаметно заснул.
Мне приснилась большая стая чаек. Они кружились, парили, в то же время оставаясь на месте, и, вдруг, словно собравшись наконец, полетели, все сразу. Десятки белых угловатых крыльев над головой...

2
Проснулся около семи, когда солнце уже встало. О вчерашнем «ужине» напоминала кучка золы. О вчерашнем дне — мое счастливое и вполне реальное нахождение здесь.
Как ни искал, но ягод в лесу не оказалось. На своей опушке нашел сурепку. Ничего себе так. В детстве ели ради забавы, а сейчас она оказалась единственным завтраком.
Впрочем, все было замечательно.
Пока было не совсем жарко, я ехал. Снова по лесным тропинкам, по холмам. Сегодня мне не встретилось ни одного человека. Видимо, я заехал в совсем глухое место.
Приближалось время, когда все живое прячется во все возможные щели от зноя. Я остановился в тени большого дерева, стоящего на краю леса. Там я прилег. Небо было почти безоблачным, ветер еле-еле колыхал листья деревьев. Было тихо. Только в траве стрекотали кузнечики. Немного душно. Закрыл глаза. В памяти совсем неожиданно всплыла картина Оттуда — лязг колес вагонов о рельсы, бешеная скорость, тоска на серых лицах людей…
Проснулся, когда солнце стояло еще высоко, но жара спала. Пора было ехать.
На закате оказался на берегу маленькой речки. Не удержался, чтобы не искупаться в парной воде. Барахтался, не чувствуя усталости, до самых сумерек. Выйдя из реки, огляделся и не сразу заметил на противоположном берегу, далеко в поле, маленький огонек костра. Спрятав велосипед в траве, поплыл на ту сторону.

3
Около костра сидел мальчик лет десяти. Меня удивило, что он ничуть не испугался меня, мокрого, вышедшего из темноты реки.
— Привет, — как можно более дружелюбно сказал я.
— Здорова, — ответил мальчик.
— Ты что здесь один делаешь, прямо как пастушок раньше. Только без стада.
— Ну и ты тоже хорош, прямо как водяной из речки, — отшутился мальчик.
— Гуляю. — Не остался в долгу и я.
— Бездомный, значит, — с сочувствием сказал он.
— Да нет, у меня есть дом. Далеко.
— Ага, сбежал?! — С азартом подхватил мальчик.
— Ну, почти. — С улыбкой ответил я.
— Есть-то хочешь?
— Давай, — неловко попросил я.
— Тут картошка печеная есть — сегодня на поле накопал.
Ели молча и с аппетитом. Потом легли у костра. Но задушевный разговор, обычно затеваемый в таких случаях, как-то не удался. Легли спать. Но заснул не сразу — все думал об этом ребенке. Что он, один, здесь делает?
Когда проснулся, он еще спал. Пока ходил умываться к реке, он проснулся. Позавтракали вчерашней картошкой, которая холодной казалась еще вкуснее. Пока ели, я попытался его расспросить. Он не спеша рассказал:
— Жил с теткой. Но было не очень-то: у нее свои. Вот и решил уйти — так всем проще, а уж мне тем более. Теперь вот делаю что хочу, свобода…
— Сейчас лето, а потом что будешь делать?
Видимо мальчику не приходил в голову этот вопрос, или он не хотел, чтобы он ему приходил. Повисло неловкое молчание…
…На горизонте плыл клин каких-то птиц, затянувших свою грустную прощальную песню.
— Птицы, — чтобы хоть как-то разбавить тишину, сказал я.
— Куда они все летят? — спросил паренек.
— На юг.
— Зачем? — удивился он.
— Чтобы перезимовать, там тепло, — ответил я, немного удивившись про себя, что он этого не знает.

Глаза мальчика загорелись, и он сказал то, что поразило меня своей логичностью, пусть и детской:
— А может быть и мне туда?..

4
Мы пошли на юг вместе...
Саша был худеньким невысоким мальчиком, со смуглым от загара лицом, выдающимися на его фоне светло-голубыми глазами и почти белыми волосами.
Мне кажется, он был рад моему обществу — ему было бы скучно одному, как и всякому ребенку. Тем более я был того возраста, когда дети еще не принимают тебя за взрослого — если ты не очень задаешься, конечно. Мне было 18.
Велосипед так и остался на том берегу — вдвоем на нем было бы неудобно ехать. Мы шли, болтая одновременно обо всем и ни о чем отдельном...








 

Часть II

1
Она сделала себе татуировку. Это было мунковское существо, кричащее от ужаса и страха.
Потому что она сама слишком устала бояться всего — болезни, на лечение которой не хватит денег, своей смерти или смерти близких, возможного одиночества. Словом, было слишком много страхов для столь юного создания — ей не было еще семнадцати…
А теперь она училась не бояться, смотря на этот нелепый ужас, напоминающий ей о ее собственном страхе.
Днем она работала курьером. Вечером училась в каком-то Богом забытом Педе. Училась не потому, что ее интересовали дети. Просто так было проще: не было ни взяток в престижные университеты, ни длительных издевательств над своей головой. А еще было убеждение: то, что любишь, не обязано быть твоей профессией.

2
А любила она книги.
Один приятель познакомил ее с профессором-филологом, и теперь она часто заходила к нему. Сложно сказать, что сначала сдерживало его от того, чтобы вежливо выпроводить ее и заниматься, собственно, своими делами. Но он принимал ее, и они оживленно и подолгу говорили сначала о книгах, а потом… нет, не о жизни. Снова о них — книги были их жизнью. Через пару недель они стали близкими знакомыми. Через пару месяцев были друзьями. Разница в 40 лет никому не мешала — внутри она была старше своего возраста, а он — молод душой.
Дальше? Он — ничего. Был женат и, кажется, счастлив.
Она? Да — она сломалась. Полюбила не из сентиментальной благодарности за внимание к ней. Полюбила за то, что он просто есть. И не та ли самая сильная любовь, которая существует без веских причин, вообще независимо от всяких причин, независимо от всего в этом мире, предрассудков ли, плохих или хороших человеческих качеств?
Но, тише, — она не хотела ему говорить…

3
...Летняя жара. Все тело в легкой испарине, на плече неприятно разевает свой беззубый рот татуировка. Ларисса сидит на ступеньках филфака. "Ну и что нам с тобой теперь делать?", — задумчиво спрашивает она не то себя, не то фигурку на плече. "Обманывать его, бояться, что он догадается?" "Но я же больше не хотела бояться "
...Ступеньки бешено пляшут под ногами, извивается знакомый коридор, сбоку расступается открытая дверь... Там — он.
"Привет, Лара!".
"Здравствуйте", — слегка дрожащим и срывающимся (прыжок в пропасть), но уверенным голосом.
"Как ты?"
"Хо… хорошо" «Раз-два-три» — считает что-то внутри.
"Вы… я… Я вас люблю. Мне ничего не нужно — просто я хочу, чтобы вы это знали"
...Снова коридор, снова танцующие ступеньки...

4
Наступила ночь. Он, наконец, остался наедине с самим собой. Вспомнился день, когда давным-давно он сам признавался в любви — вот так же порывисто и страстно. Куда все ушло? Почему это закончилось холодной и невозмутимой, сейчас спящей женой под боком?
О, это не были муки решения: бросать или нет свою нынешнюю жизнь, менять ли ее на новую. Нет, он не хотел, чтобы еще раз все кончилось еще одной спящей под боком холодной женщиной. Это были муки воспоминаний, всколыхнувших его уже давно начавшую остывать душу.
Уже сквозь сон он подумал: «Позвонить ей завтра»

5
И назавтра она была у него.
— Здравствуй, садись.
— Угу.
— Насчет вчерашнего… я что-то не так сделал?

Ее мысли путались и не могли во что-то оформиться.
Была оставлена какая-то невразумительная записка как всегда пропадавшим родителям.
Знакомые дома и площади мелькали перед глазами, потом были неуютные и унылые городские окраины. Через два часа быстрого хода позади ничего не осталось. Шла без направления, с единственной целью — прочь; вечером, когда все небо стало розовым — навстречу заходящему солнцу.
Когда стемнело, останавливаться на ночь не стала — не хотелось закрывать глаза и оставаться наедине с собой.
Скоро далеко впереди, чуть правее, одиноко горел костер. Она направилась к нему, так же как вечером шла к солнцу.


 

6
У костра сидели, как ей показалось, двое бродяг — то, что на них было, лишь отдаленно напоминало нормальную одежду. Было видно, что они уже давно в пути. Ларисса поздоровалась.
— Можно с вами?
— Садись, — вполне дружелюбно ответил старший из них. Младший, должно быть, его брат, кивнул. — Ты идешь куда-то?
— Нет, я иду из города.
— Сбежала?
— Да.
— А почему? — с детской непосредственностью спросил ребенок.
Лариссе внезапно захотелось здесь, перед этим костром рассказать всю свою историю. Не им, конечно, — себе. Признаться во всем именно себе. В том, как стояла после слов «Мне ничего не нужно» и ловила каждую секунду, каждое его движение, жадно пытаясь рассмотреть хоть маленький островок надежды...
Но она промолчала.
Около минуты молчали все. А потом она спросила:
— А вы куда-то идете?
— На юг, — ответил я.
Не задумываясь, зачем нам на юг, она отправилась с нами.
 

Часть III

1
Мы снова шли. Вроде бы на юг. На самом же деле нам троим было абсолютно все равно, куда идти, лишь бы только идти, дальше и дальше. Чтобы идти хоть куда-то, юг был условным направлением, к тому же подкрепленным по-детски наивной мечтой о теплых краях. Конечно, никто всерьез не мечтал о жаркой и залитой солнцем стране — это была скорее игра.
Ларисса без промедления и лишних вопросов приняла ее правила. Я и Сашка очень быстро с ней поладили и втроем мы стали почти семьей — ближе друг друга сейчас у нас никого не было.
Мы шли, когда одно красивое место нам надоедало, и останавливались, когда находили новое хорошее место. Больше двух-трех дней мы не задерживались.
Поэтому тем более удивительно, что в один прекрасный день мы все же оказались на морском берегу. Сначала на горизонте нечетко обозначилась темно-синяя полоса. Мы пошли быстрее, еще не понимая, не веря своим глазам, потом устали идти, сделали короткий привал, и после него нас встретил долгожданный берег.
День был ветреный, оно было неспокойным. Мы радовались тому, что впервые видим его, играющего миллионом бликов, расстилающегося, действительно, до самого горизонта.
Мы заночевали тоже на берегу, словно боялись, выпустив его из виду, потерять его так же неожиданно, как и нашли. Когда засыпал, меня ошарашила внезапно пришедшая мысль: куда же нам идти теперь?

2
Ранним утром следующего дня мы проснулись от сильного дождя. Одежда насквозь промокла, было холодно.
Лары с нами не было. Я подумал, что она пошла побродить по берегу и еще не вернулась. Объяснение получилось каким-то нелепым, несуразным, и внутри у меня стало не по себе. Шло время, дождь уже кончился, и мы развесили одежду сушиться. Наступил вечер, а ее все не было. Мне начинало казаться, что она уже не вернется — никогда. Почему она ушла? Снова сбежала?
Стало грустно. Весь следующий день мы брели по галечному берегу, на этот раз как-то исступленно. К полудню следующего дня мы поравнялись с маленькой приморской деревушкой всего в несколько домов. Впервые мы так близко подошли к людям — до этого мы старательно избегали все поселения. Теперь наш поступок был вызван желанием отыскать Лариссу.
Худой диковатый мужик лет 45, чинивший на берегу лодку, с подозрением оглядев нас, не смог нам ничем помочь. Мы не стали спрашивать, где мы находимся.

3
Она не засыпала в ту ночь — нужно было уходить, пока все спали. Грустно было расставаться. Она молча пожелала им удачи, но смогла уйти не сразу. Потом медленно, чтобы никого не разбудить, пошла прочь, вдоль по берегу. Когда была уже достаточно далеко, она побежала — чтобы ее теперь уже никто не догнал и не нашел... Спотыкнулась с размаху обо что-то, упала с приглушенным галечным шорохом.
Вставать не хотелось. В этом не было смысла. Как животное, сильно, но на первый взгляд не смертельно раненое, она долго пыталась выздороветь, отойти, забыть, успокоиться. Нет, видимо все было серьезней.
Волна разбежалась и дотянулась до ее ноги. Она встала. Медленно Ларисса подошла к самой кромке воды. Раз, два, три... Море пенится, шипит и пытается выплюнуть ее обратно на берег. Четыре, пять, шесть... Ему не хочется принимать кого-то в себя. Оно яростно сбивает с ног и больно выбрасывает на берег, затем с шепотом возвращаясь назад.
Она лежала, мокрая, распластанная на камнях, безразличная к окружающему. В голове медленно текли мысли — о том, что она даже не способна покончить с собой, о том, что ей некуда и не за чем идти...
4
Банальная жажда поставила ее на ноги. А встав, она пошла. Нет, не назад к ребятам — для их большого путешествия она еще не доросла. И она пошла обратно.
Все те же места, что они прошли втроем, но теперь в обратном порядке. Расспросы жителей... В конце третьей, а может быть и пятой недели, его домик оказался перед ней. Одноэтажный, совсем небольшой. Издалека была видна распахнутая настежь дверь.
Наконец-то… Что там? Кто-то, им брошенный? Или беззастенчиво-очевидные следы угрюмого преступления, или немой беспорядок вещей, красноречиво говорящий о стремительном, как у нее самой тогда, бегстве хозяина?
Внутри было пыльно, сыро... но ничего из того, что она могла бы ожидать. Дом был таков, словно его хозяева уехали отдыхать на выходные, но так и не вернулись. Порядок, абсолютный порядок и спокойствие.
Пока Ларисса ходила по комнатам, рассматривая вещи, к ней постепенно начинали подбираться догадки. И вдруг она поняла. С неожиданной ясностью и простотой перед ней открылось то самое, ради чего она шла сюда.
Ну конечно! Он никуда ни от кого не бежал, никого не бросал и ничего не боялся. Просто, быть может проснувшись однажды утром, после долгих месяцев не давших ничего попыток разобраться в себе, в том, что же происходит не так, он вдруг понял, что его настоящее место не среди вот этих четырех стен и не в городе, куда он, наверное, иногда ездил. Он вдруг понял, что здесь ему больше нечего делать, что его судьба там, вдали, пусть даже и неизвестно точно, где именно. И что сегодняшний день он просто не может не провести по дороге туда, а не здесь. И что там ему будет лучше. И, наверное, ... много, много что еще понял.

5
Она вышла на улицу. Пройдя немного, она остановилась, запрокинув голову вверх. Над ней в ярко-синем небе проносились огромные, белые, вечно странствующие птицы-облака. И ей сейчас казалось, что она — заодно с ними... Лара улыбнулась какой-то промелькнувшей в голове мысли. Быть может, она пожелала доброго пути своим вот так же странствующим друзьям.
Лара обернулась к дому с как всегда настежь распахнутой дверью; а потом медленно зашагала прочь по еще местами сырой от росы траве Куда она шла? На юг? Нет — обратно. Домой. Ей было пора... Пора учиться взлетать, как они, не боясь падать и падать свободно, не боясь.
Он же на плече все еще боялся и кричал. "Люди сводят татуировки... Зачем? Это хорошее напоминание о том, что было, о том, что не следует забывать... Говорят еще, что тату — это как наркотик: стоит сделать первую и потом уже сложно остановиться.
Что ж, они правы... Летящая чайка... где-нибудь на лопатке..."

6
Ту осень мы провели в небольшом портовом городке, который был первым, встретившимся на нашем долгом галечном пути. Я нашел работу. Когда их набралось достаточно, я устроился на небольшое торговое судно. Мне удалось уговорить капитана, чтобы взять Сашу с собой — он не хотел расставаться — мы очень сильно привыкли друг к другу. Наш корабль плыл далеко на юго-восток, а потом должен был вернуться обратно сюда. Мы решили не возвращаться.
...Только что мы отплыли. Погода сегодня по-осеннему пасмурная и хмурая, вот-вот снова пойдет дождь. Берег медленно удаляется, постепенно превращаясь лишь в черную одинокую тонкую полоску. Серое море сегодня неспокойно.
Лариссу нам так и не удалось найти, что бы мы ни делали все это время. Лара, что с тобой сейчас? Где ты? Бредешь ли до сих пор по унылому, морскому берегу, уже не задумываясь, куда и зачем идешь? От кого ты теперь убегаешь? Неужели снова от себя? Или ты справилась? Ты ведь сильная, Лара.
Когда от берега оставалась уже еле уловимая линия, как-то некстати вспомнился маленький домик, который я оставил далеко на севере...
Я верю, что все будет хорошо...

На окраине земли
Я залью свою печаль
Вином из трав
И морской волны.
Будет темно-синей даль,
Будут в море корабли.
И мне тогда
Будет прошлого не жаль.
Кукрыниксы, "На окраине земли"