Максим ЛАВРЕНТЬЕВ. Для тех, кто умеет ждать.

* * *

Ты живешь постепенно, почти не веря
В мистику звезд и дат,
Ибо все приходит в свое время -
Для тех, кто умеет ждать.

И можно, не покидая комнаты,
Тупо смотреть "EvroNews",
Что-то читать, отвечать на комменты, -
Ждать возвращенья Муз.

А можно, стихи расклепав по буквам,
Странным увлечься сном:
Ждать, что Она промелькнет в Обуховом,
Явится на Страстном -

С кротким единорогом,
С коронами на челе,
Невидимая народом
В будничной толчее.

Ждать - в Судаке и февральской Гатчине,
Думать, работать, с друзьями гонять чаи,
Дни принимать как дар,
Не торопя календарь.

2006
 

* * *

Девять лет я вставал в семь пятнадцать утра,
Чтобы ехать на склад запчастей.
Девять лет я доказывал с пеной у рта,
Что работать руками честней.

В человекодавильне вагонов метро
Я пролистывал повести лиц.
Я под землю нырял, как проктолог в нутро,
Без желания повеселиться.

Кто вручную таскал геморройный металл,
Искупая потомственный рок?
В эту пору мне горестный рот обметал
Благодатный глухой матерок.

В помещении мёрз, на морозе потел,
Погружался духовно во мрак.
Из меня получился б сплошной импотент,
Если б воли разжался кулак.

Всё там было - и братство, и юмор казарм,
И журили меня, как щенка.
Но никто никому никогда не сказал,
Что похож я на кладовщика.

В перекурах читались Вольтер и Руссо,
Были Пушкин и Гоголь со мной:
Мы несли бронированное колесо
Для какой-нибудь хари срамной.

Так я вышел поэтом усадебных рощ,
Петербурга, Москвы и луны,
Потому что тошнило от пакостных рож
И пейзаж был довольно уныл.

Впрочем, если когда-нибудь в этой стране...
Понимаешь, к чему я веду?
Есть на улице Волгина дом, в стороне,
На задворках, а не на виду.

Там тяжелое небо оперлось о твердь.
Ты, возможно, почувствуешь сам.
Там написана "Бабочка-книга" на треть
И щебечет весенний ислам.

2006
 

ФОНТАН

Подруга, помнишь страсть в фонтане,
Где спущена была вода?
Сегодня с нашими понтами
Мы не полезли бы туда.

Бродя по улицам, скучая,
Гундося скверным голоском,
Пришел к фонтану я случайно
В осеннем сквере городском.

Теперь, когда иссякли силы
И безрассудство позади,
Как неприкаянны и сиры
Любвеобильные сады!

Сирени, некогда отцветшей,
Торчат убогие кусты
И не мечтается о свежей
Листве, о зарослях густых.

Но странно: нет в душе печали,
В ней неземная благодать -
Как будто перед смертью дали
Морозным воздухом дышать.

Полуденное небо ясно.
Текут багряные сердца.
Всё гармонично, всё согласно
С высоким замыслом творца.

Я вспоминаю наш романчик,
Я узнаю знакомый вид:
Какой-то писающий мальчик
Теперь в фонтане том стоит,

А рядом девушки смеются;
Октябрь кончается светло.
Вот, не успели оглянуться,
А десять лет уже прошло.

2006
 

* * *

Ты живешь в трехкомнатной квартире,
Не приучен красть и голодать,
Оттого и кажется, что в мире
Тишь да гладь, да Божья благодать.

Едешь с моря с бронзовым загаром,
Посещаешь адреса души.
В институте - Интернет задаром,
Хочешь написать стихи - пиши.

Но порой в обманчивом покое,
Прогоняя тишину и ясь,
Происходит что-нибудь плохое,
Словно с неба упадаешь в грязь.

Разозлит переизбыток хамства,
На подмостках ли покажут шиш,
Кто-то Хлебникова или Хармса
Вдруг заденет, - ты уже кипишь.

Разве ты не знаешь, что для брани
Нужен твердый лоб и хитрый нрав?
Наглотаешься довольно дряни,
Прежде чем поймешь, что ты - не прав.

Ибо правых нет, и виноватых.
Но и невиновных тоже нет.
Так блаженствуй же в своих пенатах,
Над людьми не возносись, поэт!

Лучше незаметным быть и скромным,
Сохраняя внутренний простор.
Дуб огромный буря вырвет с корнем.
Сложное скрывается в простом.

2006