Андрей ВОРОНЦОВ. Словарь мнимых истин.

Давно установлено специалистами по манипулированию массовым сознанием, что определенные понятия легче внушаются людям не на уровне идей, а на уровне хлестких словесных оборотов, «слоганов». Так, например, вошло в наше сознание выражение «потемкинские деревни», означающее фальшивые постройки, мнимые достижения. Но действительно ли князь Григорий Александрович Потемкин услаждал ими взор Екатерины II? Когда недруг России, завистливый саксонский дипломат Гельбиг запустил эту газетную утку, не просто деревни – города уже были возведены Потемкиным в степной Украине, и не мнимые, а вполне реальные (Херсон, Екатеринослав, Николаев). Ложь Гельбига радостно подхватили петербургские и московские недруги Григория Александровича, в жизни не бывавшие в Новороссии. И пошла клевета гулять по свету. Ни один серьезный историк не принимает ее всерьез, а выражение вошло в литературный оборот, да еще с порочащим память великого русского государственника оттенком! Человек говорит: «Давайте не будем строить потемкинские деревни!», а ведь в прямом смысле это означает: давайте не будем заниматься настоящим большим делом!
Или вот выражение «квасной патриотизм», принадлежащее, кажется, князю Петру Вяземскому. Имеется в виду патриотизм местечковый, ограниченный, декоративный, свойственный русским, ведь квас употребляется только в России. Но так ли это на самом деле? Вообще-то, «квас» – очень древнее слово. Оно восходит к древнеиндийскому kvatvas – отвар, от этого же индоевропейского корня происходят готское hvathjan – пениться, общеславянское kysnoti – киснуть и т. п. Удивительно: из одного древнего языка мы узнаем, что квас – это отвар, из другого, что он – пенистый, из третьего, что – кислый… Выходит, квас – это древнейший безалкогольный напиток, изобретенный, очевидно, еще в то время, когда индоевропейцы составляли одно племя. Выражение «квасной патриотизм» должно на самом деле означать патриотизм глубинный, всеобъемлющий, универсальный, далекий от мелкого национального чванства. Предположим, если бы Евросоюз захотел бы иметь какой-нибудь «общеевропейский безалкогольный напиток», то ничего более подходящего, чем квас, учитывая индоевропейскую этимологию слова, он бы не нашел.
Но квас – как слово и напиток – сохранился только у нас, «неевропейцев».
Между прочим, так обстоит со всеми исконно русскими понятиями, употребляющимися в уничижительном смысле. Возьмем выражения: «лапотная Россия», «лаптем щи хлебать». Имеются в виду наша нищета, бескультурие… Но слово «лапти», как и «квас» – тоже древнейшего индоевропейского происхождения. Оно, как можно догадаться, является производным от «лапы» (lopa) – ступни или ладони. Примерно так же слово звучало у готов: lofa – ладонь; по-литовски lopa означает лапу собаки. В русском языке это индоевропейское слово сохранилось в исконном значении, как и «лапти» – нечто, одеваемое на «лапу» (окончание –ti характерно для древнеиндийского). Стало быть, «лапотный» никак не может означать «некультурный», напротив – это «древний, традиционный».
Со щами тоже не так все просто. Оказывается, «щи» (они же «шти») тоже пришли к нам из мглы далеких времен. «Щи» или «шти» – это легендарная древнеславянская «сыть» (корм, пища), по индоевропейскому корню родственная древнеиндийскому supas – хлебать, пить, латышскому sukt – сосать, латинскому sugo – сосать и sukus – сок. Уже из этимологии слова видно, что наш, выходящий за правила хорошего тона обычай, громко хлебать, всасывать горячие щи заимствован из глубокой древности. Вероятно, эту самую «сыть», независимо от того, холодная она или горячая, именно хлебали, пили, а не ели, и традиция эта до недавнего времени сохранялась в России – вспомните выражение из литературы XIX века: «выпил вчерашних щей»!
Так что лаптем щи хлебать – это не пепси-колу из банки пить, это гораздо интереснее! Между прочим, подобные этимологические изыскания с помощью живого языка, где сохранились индоевропейские понятия, имеют огромное значение для истории. В частности, проанализировав происхождение слов «квас» и «щи», можно сделать вывод, что древние арии имели такую же склонность к кислому питью и кислой жидкой пище, как и современные русские люди.
Или вот слово с общим индоевропейским корнем – «село» («жилое помещение»). У древних европейских народов оно имело не только бытовое, но и сакральное значение. Например, древневерхненемецкое sal – это не только «жилище», но и «обитель»; древние римляне употребляли родственное слово solum в священном для них значении «почва». А что говорит о селе Даль? «Обстроенное и заселенное крестьянами место, в коем есть церковь». Действительно, в каждом русском селе до революции была церковь (и сейчас уже есть почти в каждом). Россия – единственное место, где слово «село» до сих пор употребляется в древнем общеевропейском значении: деревня, где есть традиции и святыни! А мы порой говорим пренебрежительно (о человеке): «Село!» или: «Он из села, что с него взять!». Между тем, происхождением «из села» можно гордиться: никто, кроме русских людей, не обладает такой исторической привилегией.
Только слова, связанные с селом, деревней: изба, печь, скамья, лежанка, тесто, хлеб, молоко, ворота, забор, бревно, тес, дрова, зерно, рожь, толокно, лён, овес, горох, морковь, лук, трава, сено, солома, сноп, плетень, конь, кобыла, жеребенок, седло, хомут, стремя, бочка, сито, коса, серп, лопата, береза, ель, рябина, слива, ясень, ягода, река, поле, хлев, ясли, скот, корова, ягненок, поросенок, пес, коза, овца, собака, щенок и другие, – сохранили живой индоевропейский корень, и по-прежнему употребляются нами примерно в том же звучании и значении, что и людьми на заре европейской цивилизации! Даже известное срамное слово из трех букв вовсе не монгольское или китайское, как иногда утверждается, оно производное от индоевропейского chvoj, chvoja – ветка хвойного дерева, шишка. Гитлеровцы называли себя «арийцами» и не считали арийцами русских, но так называемых «арийских» слов в современном немецком языке несравненно меньше, чем в русском или белорусском. Ни в одном из неславянских языков Европы не отыскать влияния сакральных индоевропейских книг – «Авесты», «Ясны», «Веды», а у нас, пожалуйста, – слова «весть», «ясный», «ведать»!
А русские народные сказки? Иногда приходится слышать, что они якобы примитивны. Вот, мол, сказки Шарля Перро! Слов нет, у Перро хорошие сказки, но лишь русские сохранили в живой литературной форме восходящие к ранним дням человечества авестийские предания о Третьем сыне, Траэтане, прозванном у нас Иваном-дураком, о Матери-Сырой-Земле, всегда готовой придти на помощь доброму человеку, о морском и подземном царствах, о заколдованной царевне, спящей в подвешенном на цепях хрустальном гробу, о живой и мертвой воде, о сохранившемся и по сию пору на Украине Змиевом вале, который будто бы есть гребень распаханной трехглавым Змеем межи (о чем рассказывает наша сказка «Межа»)…
Невольно приходишь к мысли, что критические высказывания о русской культуре таких мыслителей, как Чаадаев, есть результат незнания народной культуры. Если она и заимствована целиком у кого-то, как он утверждал, то это заимствование столь древнее, что не имеет аналогов ни в одной из европейских культур.
Сегодня, правда, отношение к русской народной культуре в т. н. «образованных кругах» не лучше, а может быть, хуже, чем во времена Чаадаева. Мнимые истины настолько завладели сознанием людей, что впору уже составлять словарь этих «истин», чтобы указать людям на ценности подлинные.