Нина ЧЕРЕПЕННИКОВА. Дорога уходит в даль. О рассказах Владимира Пронского.
«Мне вообще, хочется, чтобы сельский человек,
уйдя от деревни, ничего бы не потерял дорогою, что
он обрел от традиционного воспитания…»
Василий Шукшин
Непростой завет оставил русским людям «великий печальник земли русской» — Сергий Радонежский: страдать за людей, скорбеть людскими бедствиями, а если надо и бой принять, защищая Родину от врага. Не всякий может страдать за других людей, чужое горе понять черствому сердцу трудно, а уж бой принять, да еще если он не на открытом поле брани, а в душах человеческих — тут уж богатырем надо быть. Немного таких богатырей сыщется в нашей литературе: куда спокойнее стихи о любви писать, фантасмагориями людей тешить, наконец, в публицистику удариться. И встает перед каждым человеком, назвавшим себя писателем, выбор: показывать горькую правду жизни или сладкую ложь выписывать хитроумным орнаментом, (надо сказать что подобных «орнаменталистов» в современной литературе развелось предостаточное количество). Творчество иного писателя даже и не знаешь, к какому жанру отнести. Их искусство понятно: меньше спросится. Ну, а если душа болит за людей как будто все они твои братья и сестры — так их становится жалко, кинутых в современную нашу действительность, тут уж путь один — писать, как сказал Бальзак, «…правду, горькую правду…»
У писателя Владимира Пронского литературная судьба — не гладкий, накатанный путь. Но он его выбрал сам. Выросший в российской провинции среди людей труда, людей, которые сами не знают, что они со своими умелыми руками и есть основа земли русской, Пронский взял на себя тяжелый и неблагодарный труд — писать об этих скромных людях. Герои его рассказов, повестей, трилогии «Провинция слёз» — это галерея людей неброских с виду, не выпячивающихся и потому вечно пребывающих в тени других людей, тех, которые хитры на дар-мовщинку, про которых говорят, «такой не только своего, но и чужого не упус-тит». Писатель всмотрелся в глубины, казалось бы, заурядных характеров, уви-дел их не только в социальных, но и в национальных связях и изумился: сколько же красоты в неказистых с виду деревенских жителях! Это определило дальней-ший творческий путь писателя.
Русская традиционная колхозная деревня почти уже вся в прошлом. И посте-пенно стало обнаруживаться, что с нею безвозвратно могут уйти такие ее нравст-венные «устои», которые не утратили, да и не утратят никогда самые главные человеческие ценности. Ведь именно эти ценности помогли русскому народу вы-стоять и победить в годы самых страшных испытаний. Вне этих ценностей не-возможно понять и русский национальный характер. Эти ценности являются за-логом неразрывной связи поколений, исторических эпох, словом, исторического и национального единства народа. Именно по этим ценностям и пришелся удар реформаторов. Этот удар надо было выдержать…
Период с начала перестройки и по наше время в развитии русской литерату-ры оказался предельно сложным. Если простые с виду деревенские герои книг В. Распутина, В. Белова, Ф. Абрамова, В. Шукшина были почитаемы в народе, (а то, и узнаваемы), по той простой причине, что книги этих авторов можно было ку-пить везде, по их мотивам ставились фильмы и т.д., то сегодняшним писателям, вступившим со своими героями в ХХI век, значительно труднее, потому что чи-татели не видят их добротных реалистических книг на прилавках магазинов, за-полненных всевозможным литературно-коммерческим хламом. К тому же еще и жизнь пошла такая, что народу стало не до чтения. Но сам народ, выживая, все-таки продолжает бессознательно бороться за все человеческое, что есть в его природе, что пришло к нему вместе с приобщением к труду. Труд, совесть и справедливость — вот эти три кита, на которых стоит русский человек. В свете этих народных ценностей и показывает жизнь Владимир Пронский в трилогии «Провинция слёз» и сборнике рассказов «Легкая дорога». Но, если в жизни про-винции превалировало такое русское качество, как терпение, столь характерное для деревни и тесно связанное с этическими нормами сельского труженика, та-кими, как долг, доброта, трудолюбие, то герои сборника рассказов, среди кото-рых много городских жителей, начинают терять эти качества в семейных и об-щественных сферах.
Рассказов у Пронского много, так как, по словам автора «эта книга создава-лась тридцать лет», и в нее вошли лучшие, по мнению писателя, рассказы. Во многих сюжетах уже появляется иной герой, пытающийся разорвать связь с тра-дициями крестьянской жизни и настроившийся жить по-новому, по-городскому, «в ногу со временем». Что из этого получается видно в рассказах «Ночной ход мутили», «Взрослая девочка Зина», «Любовь на Воробьевых горах», в которых, не первой молодости мужчины, легко склоняются к безнравственным поступ-кам.
Отрадно было встретить в житейских коллизиях и философскую проблемати-ку, которая в иных рассказах не подается как полемическая и не выносится на всеобщее обсуждение, ибо не звучит из уст героев. Но она заставляет читателей задумываться о самых глубинных вопросах бытия. Так, например, в одном из лучших, на мой взгляд, рассказов «Заклевали», автор предлагает на обсуждение трудные философские вопросы: «Что же все-таки осталось в нас человеческо-го?», и «Имеем ли мы право судить других людей?» Сейчас много пишут о нрав-ственном падении народа, некогда населявшего обширную территорию СССР. Главный герой рассказа Ветошкин своим поведением доказывает обратное — не опустился русский человек. Вроде бы и правы мужики-дачники, наказывая вора-бомжа, повадившегося в их огороды, но уж больно жестоким оказалось их нака-зание. Первым опоминается Ветошкин и бросается спасать бомжа, которого му-жики, связав, столкнули в водохранилище, «чтобы проучить». Вытащив его из воды и увидев, что бомжа необходимо откачивать всерьез, Ветошкин не побрез-говал сделать ему искусственное дыхание через рот. Видимо проснулось что-то светлое в душе Ветошкина: у них-то хотя бы имеются дачные участки, а этот, совсем пропавший человек, не имеет теперь уже ничего. И, вообще, какой-то у них самосуд получился жестокий, не по-русски. Когда в финале, дачники все-таки наказывают бомжа работой, привязав его цепью к яблоне и всучив ему в ру-ки лопату, после чего уходят к водохранилищу, где веселятся, вспоминая возню с бедолагой, в душе Ветошкина появляется тоска, он чувствует, что все, что они сделали, для «перевоспитания» бомжа, сделали нехорошо, не по-человечески. И, правда, происходит самое страшное — мужик в их отсутствие повесился на яб-лоне. Происшедшее поражает Ветошкина настолько, что он теряет дар речи. Он — один из соучастников, почувствовавший что люди «переступили» какой-то страшный рубеж, если из-за них повесился человек. Я вижу в этом сюжете про-буждение от перестроечного шока, в котором долго пребывали русские люди. Но всему приходит конец и человек начинает соображать, что в вопросах жизни и смерти никто не имеет права быть судьей. А самое главное — в Ветошкине не умерла жалость, а это — самое что ни на есть хорошее свойство человеческой души. Автор, вопреки распространенному мнению о нравственном падении рус-ских людей, ожесточившихся в современном беспределе, ищет и находит то че-ловеческое, самое ценное, что есть в каждом человеке.
Примечательно, что писатель, заканчивая иной рассказ, будто обрывает пове-ствование на самом переломном для героя моменте в его судьбе, когда человек задумывается впервые о смысле жизни («Шлюха»), или когда сознательно делает очередной шаг в сторону безнравственности («Юбилей»), в момент, когда моло-дой человек преодолевает трудности становления крепкой личности («Коноп-ля»). Это делает рассказы похожими на портреты — наброски современника и поддерживает веру в то, что человек, несмотря на все превратности жизни нрав-ственно еще не погиб.
При этом хочется отметить, что писатель, остро чувствуя все человеческое в человеке, при этом не пытается морализировать на тему «чистоты нравственного чувства». Однако скрытый лейтмотив его творчества я все-таки вижу в этом. Вы-бор писатель, кажется, оставляет сделать самому читателю, не выделяя особенно положительных героев. Мне видится, что автор ставит своей задачей высветить и утвердить в современном русском «простом» человеке его внутренний человече-ский потенциал, независимо от того, в какие сложные ситуации он попадает. Ге-рой при этом не приукрашивается, и читателю, порой, не верится в будущее нравственное его озарение, как, например, в рассказах «Бананы», «Цапля», «Вто-рой ребенок».
По всему видно, что автор относится к таким совестливым писателям, кото-рым хочется своим творчеством улучшить жизнь. Это хорошо. Этим порывом современные русские писатели обязаны классикам, которые своим стремлением раскрыть человеческое (или бесчеловечное) в человеке объясняли жизнь и были народными учителями. Пронский тоже часто ставит своего героя в экстремаль-ную ситуацию, обязывающую к нравственно-этическому выбору и выявляющую его доподлинную сущность. Иногда, правда, это делается как-то робко, неярко. Мысль же о личной ответственности каждого человека за свои поступки, как ос-новополагающем принципе его общественного бытия проглядывает далеко не во всех рассказах писателя, а хотелось бы, чтобы эта гуманная идея постоянно при-сутствовала в его творениях. Едва ли можно сомневаться в том, что писатель глубоко заинтересован в вечном и жестоком противоборстве добра со злом, «где поле битвы — сердца людей». Он принимает действенное участие своим литера-турным трудом в нашей жизни. Подобное понимание своей роли в обществе есть действие активное, и оно заслуживает всяческой похвалы. А нам остается наде-яться что «Легкая дорога» уходит в даль… к новым творческим вершинам.
