Виктор КИРЮШИН. «Были мы русские, были мы Божьи…» Стихотворения.

*  *  *
Лес обгорелый,
десяток избенок,
морок нетрезвых ночей.
Плачет в оставленном доме ребенок.
- Чей это мальчик?
- Ничей.
Невыносимая
воля в остроге,
вязь бестолковых речей.
- Чей это воин,
слепой и безногий,
помощи просит?
- Ничей.
Словно во сне, великана связали,
гогот вокруг дурачья.
- Чья это девочка
спит на вокзале
в душном бедламе?
- Ничья.
Остервенело
в рассудке и силе
продали это и то.
- Кто погребен
в безымянной могиле
без отпеванья?
- Никто.
Родина!
Церкви и долы, и пожни,
рощи, овраги, ручьи...
Были мы русские,
были мы Божьи.
Как оказались ничьи?
 
            *  *  *
Задыхаюсь от косноязычья,
Но уже не зайти за черту -
Слово рыбье, звериное, птичье,
Словно кость, застревает во рту.
 
Снова древнюю книгу листаю,
Чей волнующий запах знаком.
Вы, от века живущие в стае,
Не считайте меня чужаком!
 
Беззащитен и разумом смутен,
Смуглый пасынок ночи и дня,
Я такой же по крови и сути -
Муравью и пичуге родня.
 
Но природа, закрывшая двери,
Немотой продолжает корить.
О, свободные птицы и звери,
Научите меня говорить!
          
Ее лицо, улыбка, речь...
И очарованная память
Уже дороже новых встреч.
 
           *  *  *
В каком году?
В каком краю? -
“Вот Бог, а вот порог...”
Я жалость вечную твою
Перенести не смог.
 
Пусть лучше ненависти мгла,
Горячая, как плеть.
И вот живу,
А то б могла
До смерти зажалеть.
 
             *  *  *
Жизнь не так и плоха,
Лишь терпенья чуток:
Есть на свете ольха,
А под ней омуток.
Там и небо синей,
И шелковей трава,
А в речной глубине -
Золотая плотва.
Там вода, как слеза,
А вдали - островок...
Шевелит стрекоза
Голубой поплавок.
Ни тиха, ни быстра,
Что-то шепчет река.
Лишь дымок от костра
Нынче горек слегка.
Черный ворон во тьму
Прогорланит: “Ты где?”
Не отвечу ему.
Не поверю беде.
 
           *  *  *
Вид и убог и божествен:
Голые стынут леса.
Дождь барабанит по жести
Двадцать четыре часа.
 
Осень. Безлюдье. Равнина.
Озеро цвета свинца.
Низкого неба рванина.
Русская даль без конца.
 
Грустно-то... батюшки светы!
Вольно-то, как уж ни глянь...
Вот где родятся
                          поэты
И беспробудная пьянь!
 
          * * *
На рынке, у Божьего храма
И в бане, и в детском саду
Охрана, охрана, охрана
Повсюду, куда ни пойду.
 
Резоны умны и весомы –
С жульём не играть в поддавки.
Крепки на воротах засовы,
Да больно уж воры ловки.
 
Ещё не утрата – бумажник,
Ещё не потеря – гроши…
Но мнится: не ангел, а стражник
У каждой заблудшей души.
 
                 * * *
И дым черемух у крыльца,
И этот ливень с черной тучей
Недолговечны, как пыльца
На крыльях бабочки летучей.
 
Но встал и замер у стены,
Когда явились вдруг,
Нерезки,
Твои глаза
Из глубины
Полуосыпавшейся фрески.
 
                       * * *
Надо бы вернуться восвояси,
Надо бы держаться своего.
Только в золотом иконостасе
Я не понимаю ничего.
 
Смутен смысл церковных строгих правил,
Для неискушенного пока
И глядят с укором Петр и Павел
На невежу, на отступника.
 
Это только воину простится:
Он, когда предсмертное хрипел,
Даже не успел перекреститься,
Потому что выстрелить успел.
 
            * * * 
Он день – деньской на стройке грязь месил
За скромную зарплату инженера
И с видимым достоинством носил
Ботинки сорок пятого размера.
 
Перед игрой похлопать по плечу
Могли его, как будто пионера,
Но виртуозно бил он по мячу
Ботинком сорок пятого размера.
 
Как просто оказаться не у дел!
Возьмите танцы те же для примера…
Но туфелек ни разу не задел
Ботинок сорок пятого размера.
 
А дальше он шагал уже в строю,
Где каждому свои удел и мера –
Растяжку тронул в первом же бою
Ботинок сорок пятого размера.
 
И вот лежит, цветок зажав рукой
И звездная над ним мерцает сфера,
Куда ушел он, маленький такой,
В ботинках сорок пятого размера.
 
* * *
Годы-то все какие –
Сплошь из огня и дыма!
Бабушка Евдокия,
Матушка Серафима.
 
Боль от репьёв-колючек,
Предощущенье строчек…
«Всё Он управит, внучек».
«Не унывай, сыночек».
 
Вот и года итожу,
Тёмного не скрывая.
«Всё ты управил, Боже» -
Плачу, не унывая.
 
 
                 КАЛИТКА
Её толкали порознь и гурьбой,
Сколоченную на живую нитку,
Окрашенную краской голубой,
Скрипучую садовую калитку.
 
Была жара. У самого окна
Томилась вишни трепетная ветка.
Я вечность ждал, когда придет она-
Насмешливая девочка-соседка.
 
Вдвоем летели на реку с утра,
Домой порою прибегали к ночи…
Как память прихотлива и мудра:
Нам возвращает только то, что хочет
 
И вдруг плывешь неведомо куда.
Минувшего завалы разгребая.
А вспомнилась по сути ерунда -
В июльский сад калитка голубая.
 
 
* * *
Вздох поля за селом,
Цвет хвои на сосне.
Как зыбок перелом
От холода к весне!
 
Еще пылать дровам
В прожорливой печи,
Но птичий караван
Уже плывет в ночи.
 
И до утра впотьмах
Лежу, глаза открыв,
Чтоб слышать каждый взмах
Нетерпеливых крыл.