Игорь ИВАНЧЕНКО. «Я – поэт без племени и роду…»

* * *
 
Я – поэт без племени и роду.
Все под Богом.
Переделать душу и природу –
Выйдет боком.
 
Отторгает, презирая, племя.
Всем прощаю.
Возвышаюсь духом – ногу в стремя –
И нищаю.
 
Как в России измельчал народец!
И всё хуже.
Иноверец, но не инородец,
Им не нужен.
 
В кухне по ночам стихи кропаю.
С Музой шашни.
В джунглях жизни тропку прорубаю.
Горечь пашни.
 
Не меня возносит на Парнас
Конь крылатый.
На задворки жизни выпер нас
Век двадцатый.
 
Двадцать первый знаки подаёт
Сложным кодом.
Обыватель в глотку часто льёт
Мимоходом
 
Мне свинец расплавленный издёвок,
Чтоб заткнулся.
Самая прекрасная из девок,
Чтоб споткнулся,
 
Обожжёт потусторонним взглядом,
Руша дамбы.
Я за милость эту – быть с ней рядом –
Жизнь отдал бы.
 
Творчество – избравшего свободу –
Убивает.
Я – поэт без племени и роду.
Так бывает.
 
Не кляну судьбу и не ругаю.
К аду?.. К раю?..
“Всех люблю!..” – подобно попугаю,
Повторяю.
 
Трудной жизнью жить – стихия гончей,
Выбор, доля.
Лёгкой смертью путь земной закончить –
Божья воля.
 
……………………………………………..
 
... Пропасть лет. Сооружаю местный
Мостик узкий.
Я – поэт. Талантливый. Безвестный.
Чисто русский.
 
 
 
 
СКРИПКА
 
Геннадию ПЕТРИКИНУ –
томскому музыканту
 
Жизнь порою тяжелей свинца.
И какого ей рожна?!
Музыкант не должен скурвиться.
Скрипка пошалить должна.
 
Словно вечность прикасается
К оголённым нервам вновь…
Музыкант грешит и кается;
Спишем это на любовь…
 
Но: пока он не наполнится
Вдохновением под край, –
Скрипка словом не обмолвится,
Хоть командуй ей: «Играй!..»
 
К проискам смычка внимательна
Скрипка –
Музыки звезда –
И, как девочка, старательна –
В самый первый раз когда…
 
Высший класс, а не ликбез:
Толочь
В ступе вечера семь нот,
Чтобы обмирала бестолочь,
Когда Моцарт душу рвёт…
 
Лёд и пламя, экзекуция,
Боль, душевных ран бальзам –
Музыки бесценной унция…
 
Сволочам не по глазам,
Не для слуха их убогого –
Тайной вечери момент…
 
Моцарт – нам,
А Богу – богово,
А маэстро – комплимент…
 
 
 
 
ФЕЛИКС
 
Я бедствовал.
У нас родился сын.
Б.  Пастернак.
 
По морю жизни в штиль и в шторм носим
Я был до тридцати пяти…
Покуда
Не встретил Нину К.
И не без чуда –
Как я хотел! – у нас родился сын.
 
Неукротим отцовства жар и пыл,
И радость в сердце отдавалась колко...
Мы имя сына выбирали долго.
Назвали – Феликс.
Чтоб счастливым был.
 
Мы бедствовали с молодой женой
В разгар любви.
Закат социализма
Был предрешен.
Избыток оптимизма
Не лучшей обернулся стороной.
 
Но были мы богаче богачей,
Хоть и не очень в жизни преуспели...
Подстерегали рифы нас и мели.
Сын выручал:
Был свет его очей –
 
Совсем как Вифлеемская звезда
Пророку Моисею –
Путеводен
И нашим ожиданиям угоден;
И отступали горе и беда.
 
Два корабля –
Для Феликса конвой
В житейском море;
Было по колено
Оно тогда для нас с женой...
Нетленно
Все то, во что ушли мы с головой:
 
Подгузники, пеленки, соски, плач,
И первый зуб, и первый шаг, и слово –
Все то, что под Луной старо и ново,
В цепи потерь, бессонниц и удач.
 
Был не один разбит велосипед,
Освоен плейер, видик и компьютер...
И слава Богу, что живем не в юрте!
И Феликсу уже тринадцать лет.
 
Нуждаясь и в опеке, и в совете,
Мой поздний сын, шалун и егоза,
Полувоздушных девочек гроза
И продолженье рода на планете,
Преемник наших лиц, фигур и качеств,
Привычек раб и господин чудачеств,
Неспешно вырастает из ребячеств...
В нем – внуков облик, смех и голоса.
 
За все, что будет, перед ним в ответе,
Хочу, чтоб сын закрыл мои глаза,
Когда устану жить на этом свете...
 
 
 
 
 
АЗБУКА ЖУРАВЛЕЙ
маленькая поэма
 
…буквами птиц
Пишется биография неба.
Пётр ВЕГИН.
 
Будет Томск поутру разбужен пилотами,
Громко курлычущими с хмурых страниц,
И – над лесом, над озером, над болотами
Вновь  проступят летящие буквы  птиц…
 
Ты в меня, до смерти грустью замучивая,
«Индейское лето», Джо Дассен, влей,
Чтобы я, как первоклассник, заучивая,
Перечитывал азбуку журавлей!..
 
Буквы новой волны птичьей эмиграции.
Мы – с глазу на глаз; поцелуи взасос…
Словно корабль, тонущий в море, по рации, –
Дождь по листве выстукивает: SOS! SOS!
 
Искупая грехи свои тяжкие оптом,
На колени встану… и – вымолю: «Да!..»
Конь вспугнёт тишину копыт топотом;
Выстрельно хрустнет первого льда слюда.
 
В страну любви направляя свои стопы,
Кепкой покрою ёжик седых волос.
(Рифма – бикфордов шнур; бездымный порох строфы;
Сердце поэта нежностью взорвалось…)
 
Ручка отброшена – всё! О любимой строки
Любимой – с любовью, любовно, любя, дарю…
А зима в маскхалате – под стрёкот сороки, –
Как диверсант, крадётся по январю.
 
Да чёрт с ней, с зимой! – пройдёт. Но, тем не менее:
Над лесом, что оторочил скатерть полей,
В тёмном небе горит, как «фарес… текел… мене…»,
Памятью подожжённая азбука журавлей…
 
 
 
 
 
 
Паровозы
 
Когда здесь, в Сибири, вы блистали,
Я любил ночные поезда...
Шлейфы искр и дыма.
Грохот стали.
И в окне веселая звезда.
 
Пролетают сонные деревни.
Проплывают лунные поля.
Обжигая искрами деревья,
Мчится паровоз.
Гудит земля.
 
Перегоны от Тайги до Томска –
Паровозная ночная быль...
Лишь портфель да тощая котомка –
Весь багаж студента.
Гарь и пыль.
 
Становились черными ладони
И рубашки белой воротник.
Мчались растреноженные кони;
Паровоз – железный коренник.
 
...Ветер вслед за поездом с откосов
Гонит листья.
В скорбной тишине
Кладбище отживших паровозов
Проплывает медленно в окне.
 
Эх, стоп-кран решительно рвануть бы,
Постоять бы здесь хоть полчаса!..
Гордые измученные судьбы.
Отчужденья злая полоса.
 
Эра паровозов миновала.
И уже, как видно, навсегда.
Я –
чтобы
душа
не
тосковала –
Разлюбил
ночные
поезда...
 
 
 
г. Юрга, Кемеровская обл.