Нина ЧЕРЕПЕННИКОВА. Современная деревня – засека на сердце. О новом романе Владимира Пронского «Казачья Засека».

Поставьте памятник деревне,
На Красной площади, в Москве…

Н. Мельников

Печальные строчки из стихотворения Николая Мельникова поставлены в качестве эпиграфа не случайно. Да, современная деревня — наша боль… Среди социологов стало модным понятие «фантомная боль», которое они охотно применяют и к гибнущей деревне. Пока социологи «ставят диагноз» русской деревне на страницах «Литературной газеты», сельская жительница сказала просто: «Деревня умерла…» («ЛГ» №2. 2009 г.) Экономически умерла, но люди ещё держатся за деревню. А иностранцы готовы золотом платить за нашу ещё до конца не истощённую землю, способную к плодородию, ибо потенциал её огромен.

Писать о русской деревне в лихолетье весьма и весьма сложно. Пока «Литературная газета» обсуждает судьбу современного села, продолжают выходить новые книги о деревне. Не отпускает эта тема городских писателей, выходцев из деревни. Как в песне: «Сам себя считаю городским теперь я, здесь моя работа, здесь мои друзья, но всё так же ночью снится мне деревня, отпускать меня не хочет родина моя». Думаю, что боль у этих писателей — не фантомная, потому что гибнет их деревня, в родной для них стране. «Деревенская» проза всё время пополняется новыми произведениями. Недавно появился ещё один роман.

Речь пойдёт о «Казачьей Засеке»* Владимира Пронского, автора, знакомого читателям по трилогии «Провинция слёз». Но, если «Провинция слёз» — произведение, охватывающее большой период из жизни сельчан, объявший довоенную и послевоенную деревню, то в «Казачьей Засеке» показана жизнь нынешней провинции.

Владимир Пронский всё настойчивее заявляет о себе как писатель, которому далеко небезразлична судьба сельчан. Руководит автором гамма чувств: беспокойство и боль за современную деревню, всё возрастающая потребность отдать ей заслуженный долг и, наконец, главное — обратить внимание всего общества на чудовищное её положение. Почётная, и очень трудная задача. Справился ли автор с ней?

Автор уверенно раскрывает характеры сельчан, потому что знает этих людей не из книг. И они, вопреки Европейской сети «Общество и окружающая среда», пока живут на земле, в своих деревнях и сёлах. Вопреки приговору «Российского северного вектора», от лица которого профессор Н. Покровский высказывается о коренном населении русских деревень так: «Вымирающая деревня…У «местных», как мы называем исконно сельское население, слишком сильна старая закваска. Например, по причине, в том числе алкогольной, практически никто не сможет работать в современном сервисе… Вот пахать-сеять за бесценок, в четыре утра вставать корову доить, по пояс в грязи собирать в поле картошку — это да! А работать в сервисе — это что-то постыдное…» («ЛГ» №48. 2008 г.) Вот так, предельно жёстко и отстранённо расставлены все точки …А слова «Это да!» — разумеется, не похвала трудолюбию и похожи на насмешку.

 Задача писателя не из лёгких — показать «местные» типы во всей их полноте. Характеры людей рассматриваются через призму любовного треугольника — негаданной любви на виду всей слободы. На этом сюжете всё и выстраивается. С одной стороны это утешает: значит, жив человек в нелёгкий перестроечный период, обернувшийся для простых людей выживанием. Однако не от острой борьбы за существование ищет главный герой Пронского любовного развлечения, а скорее, от внутренней пустоты.

От нравственных вопросов не отмахнёшься в любое время. А как удалось показать автору нравственно-социальную сущность людей в наше непростое время? Главный герой повести, Андрей Бунтов, вопреки своей фамилии, не способен на серьёзный бунт, зато смог одолеть своего главного врага — склонность к пьянству. Бунтов, вопреки, казалось бы широко известным чертам русского национального характера, которые не дают «беспечной радости бытия», предстаёт перед читателем в начале романа легкомысленно, хрустя солёными огурцами, взятыми тайно от жены на закуску. Он не очень тяготится своим положением безработного и пока Бунтов «только и делал, что мечтал о весенних днях, когда окончательно завяжет с выпивкой, будет надёжной опорой Валентине. А то ведь, считай, оба последних года, как остался без постоянной работы, только и делал, что с мужиками кучковался». («К. З.» с. 5.) Это не значит, что у Бунтова «мирской» характер, болеющий живыми общественными нуждами, как собственными, что было свойственно некоторым героям Абрамова, Шукшина, Распутина. Мужики собираются вместе не для обсуждения судьбы деревни или, как в нашем случае, слободы.

Что ж, автор предложил в качестве главного героя живого человека из плоти и крови и не стал его идеализировать. Потому он не всегда красив, этот «красивый мужчина» Бунтов, так сильно полюбившийся полукровке Розе Устиновой — переселенке из Средней Азии.

В чём же, всё-таки, пафос романа? Жизнь простого человека. Человеческая личность выдвигается мерилом и критерием всего происходящего в стране. Так и должно быть. Русский человек показан среди окружающих людей в его повседневной жизни, быту, горестях и радостях. Что может быть лучше обаяния живой жизни в её стихийности и непредсказуемости? В этом, на мой взгляд, и заключается пафос романа, пафос самой жизни — реальной, сложной и всё равно прекрасной.

Как и в более ранних своих произведениях, автор хочет обратить взоры на отдельного живого человека, признавая его смыслом и целью всех общественных процессов, государственной политики, идеологии и т.п. Пронский строит сюжетную линию в романе на главном для человека, не отягощённого какими-либо социальными амбициями, на его чувственном, биологическом начале, страстности и душевных порывах. Это довольно трудно — всмотреться в глубины казалось бы заурядного характера деревенского жителя. При этом, герои Пронского явления не стихийные, как, скажем, у Шукшина, а вполне предсказуемые, «просчитанные» люди. Да и бытийный уровень книги в целом определяет неспешный план повествования, не сотрясаемый острыми сюжетными коллизиями. Автор не придумывает новые средства выразительности. И в этом он прав — говорить о больных вопросах действительности с тысячами людей нужно на простом языке и здесь не подойдёт изощрённая, рафинированная форма.

В одном из последних интервью, В. Шукшин заметил, что русская деревня переживает большие изменения, что «она пошла в город, вышла на дорогу, она стала видеть город у себя дома…» Вот и герои Пронского тоже «увидели город у себя дома». Весьма кстати, в романе появляется волшебник — «нормальный бизнесмен, за родину душой болеет, за страну… Он художникам помогает, писателям, ездит по детдомам с подарками… Ему по-настоящему и земля-то не нужна — ему и газа хватает…» («КЗ» с. 50.) Надо полагать, того самого газа, «прихватизированного» у нерасторопного народа. Хватает не только для собственного безбедного существования, но и для «благотворительной» деятельности. Вот и решил этот латифундист скупить землицу, чтобы дать людям возможность на ней работать. И никаких тебе противоречий. И чего только патриотически настроенные социологи говорят, что под прикрытием демагогических масок новые русские блюдут свои узко групповые, антинародные интересы? «Многие из чиновного люда прекрасно нагрели руки на развале северной (и не только северной! — Н.Ч.) деревни, на распродаже земли и угодий. И не такие они недоумки, чтобы надеяться на возрождение деревень в прежнем виде». («ЛГ» № 2. 2009 г.) В романе же все идеально, и посредником между «нормальным бизнесменом» и народом, работающем на его землице становится сынок Бунтова, давно укативший в город и пристроившийся в фирме этого латифундиста. И всем, в результате становится хорошо. Герой обрабатывает чужую землю, раскаивается в незаконной любви и возвращается в семью… И всё-таки Андрей Бунтов не гонится за «сказкой», для него важнее то, чтобы пахотная земля не зарастала бурьяном и деревьями, и ради этого он вынужден работать «на дядю».

Интересно проследить, как строятся отношения между сельскими мужчинами и женщинами. Сопоставление этих современных отношений со старыми, свойственными довоенной и послевоенной деревне, высвечивает и перепроверяет подлинное содержание старой и новой жизни. Если в «Привычном деле» В. Белова источником духовно-нравственной стойкости выступает отношение мужика-хозяина к своей семье, то герой Пронского приходит к осознанию такой ценности, каковой для крестьянина является семья, изрядно поблудив. Крестьянская семья — нравственная опора крестьянской жизни и душевной стойкости. Так считалось раньше. У Ивана Африкановича (В. Белов. Повесть «Привычное дело») в семье девять детей, и соответственно подход к пополнению семьи другой, нежели в семье Бунтовых. Так, Андрей Бунтов небрежно бросает жене Валентине: «Чего боишься, как будто на аборт идёшь?»  Выходит, что это событие в деревенской современной семье является самым что ни на есть заурядным. А дети всегда были главным смыслом и результатом крестьянской семьи…Тогда о чём речь? О кризисе семейного крестьянского союза? Или о том, что дурные нравы города прочно прижились в деревне? Безусловно, и то, и другое. И опять мы возвращаемся к нравственности сельчан.

Что ещё можно узнать в романе «Казачья Засека» о крестьянской семье? О том, что продолжается массовый отток молодёжи в города. Давно уже известно, что выросшие в деревне молодые люди всеми правдами и неправдами стремятся жить в городе, несмотря на то, что половину заработка большинству из них приходится отдавать за аренду жилья. Этот социальный факт подаётся в романе как само собой разумеющееся событие.

Как ни прикидывай, но отношения полов, их сопоставление, высвечивает и перепроверяет подлинное содержание не только старой, но и новой жизни. В «Привычном деле» В. Белова источником духовно-нравственной стойкости и красоты выступает прочная связь между членами крестьянской семьи, уважение к жене. У Пронского иначе. Эта связь довольно зыбкая: дети приезжают, как правило, к родителям в отпуск или на выходной, чтобы запастись сельхозпродуктами. С ними приезжают и внуки. Иногда внуки приезжают в деревню отдохнуть на каникулы. Утешает факт, что с прежней деревней героев Пронского объединяет трудолюбие и, по-прежнему, любовь к земле.

В романе есть два антипода: Андрей Бунтов и Пичугин. Жизнь обоих вроде бы протекает в объективно схожих условиях, а между тем они в корне различные, даже противоположные люди. Бунтов стремится жить честно, по законам трудовой нравственности и этики. Другой, Пичугин, напротив, всегда норовит «грешить и лгать», искать выгоды за счёт другого. Его настигает заслуженное возмездие, вполне в современном духе. Его находят убитым: «Он лежал на спине, чуть запрокинув голову, и рот его был набит зелёными капустными листьями». («К. З.» с. 176.) Видно, что это жестокая месть и читатель смутно подозревает в зачинщиках исполнения «сурового приговора» сына Бунтова и его могущественную фирму. Наверное, справедливо, но становится как-то нехорошо от такого очень уж современного криминального подхода: «Нет человека и нет проблемы». Это напоминает современные разборки в телесериалах.

Может автор даёт таким образом понять, что нынешняя деревня теряет ясность и строгость нравственных критериев, понятия о честном и бесчестном, добром и злом? Теряет, как и городские жители, как и вся страна в целом. Отчего нравственная ущербность так прочно прижилась в нашей деревне? Автор не пытается ответить на этот вопрос. Потому и нет в романе крупных характеров, которые могли бы обнажить больные вопросы деревни. Ведь Бунтов, при всех победах над своими пороками, далеко «не орёл».

Без сомнения — автору доступны все грани сельской жизни. Глубоко вникая в бытовые, повседневные факты, автор схватывает их комизм, нелепость, грубоватость и т.п. Разные аспекты деревенского бытия предстают в сочетаниях комического и трагического, курьёзного и лирического, высокого и примитивного — всё, свойственное жизни. А жизнь круто меняется. Вот уж и язык у сельских жителей стал вполне городским. Чего стоят такие «новоязы», как «чудо в перьях», или нелепое в русской деревне армянское имя Карина, пусть и «привезённое» переселенцами, и т.п. Создаётся впечатление, что у героев вообще нет речевого своеобразия, как следствия деревенской жизни и преемственности. Оно незаметно исчезло, так как «всеобщая грамотность» в виде телевидения, всякой аудио и видео аппаратуры, компьютеров, уже проникла в деревню и полонила «тянущихся к цивилизации сельских жителей». И это не уходит от внимания автора.

В итоге Владимир Пронский остаётся верным своим принципам и приводит читателя к истине, что целесообразность и цельность крестьянского быта должно видеть только в его прочных связях с землёй и природой в целом. И это уже ближе к той «поэзии действительности», которая так дорога нам в произведениях В. Распутина, В. Белова, Ф. Абрамова и других крупных авторов современности.

——————————

* Владимир Пронский. «Казачья Засека». Роман. «Голос-Пресс». 2008. 320стр.

Журнал «Наш современник». №1. 2009.