Ольга БОЧЕНКОВА. По следам разочарованного героя.
О книге Юрия Горюхина «Канцелярский клей Августа Мёбиуса». Уфа: «КИТАП» имени Зейнаб Башиевой. – 2009
Юлька и Кузьма Савельич (Отец? Брат? Дядя?) – чрезвычайно симпатичная пара – живут тем, что Савельич гонит самогон. Самогоноварение – фон их чрезвычайно симпатичной жизни, определяющий общее настроение всего непрописанного автором пейзажа: старое покрывало на диване, зайчик на потертых обоях, мутные стёкла и чистота кругом – всё стараниями Юльки. Но хочется не этого «чистого убожества», а чтобы все было по-другому. Зачем? Чего хочется? Большего? Чего большего?
И вот Савельич «заболевает», пропивает Юлькину шубку, а потом и самогонный аппарат.
«Ты, Юлька, того… Чего-нибудь придумаем.
Всю дорогу до дома Юлька молчала…»
Это весомое, значимое молчание. В нём пробуждается надежда и зреет, достигая своего максимума. Здесь – кульминация. Однако потом – всё обрывается, падает, как бы даже с некоторым облегчением, в пустоту, в радостную, звенящую пустоту того утра, когда Юлька, проснувшись однажды с солнечным зайчиком на губах, понимает, всё вернулось на круги своя (порочныя круги) – Савельич научился гнать самогон без аппарата.
Так самый первый рассказ, несомненно, представляющий собой отдельную и очень важную часть всего сборника, задаёт лейтмотив горюхинской прозы – разочарование.
Но любое разочарование – это, в первую очередь, разочарование в самом себе, признание собственной ошибки. И масштаб катастрофы, естественно, зависит от того, каков был масштаб ожидания. Чем больше высота, тем больнее падать. С какой же высоты падает горюхинский герой? Высота эта очень неопределенная, в общем, едва намеченная – неуловимым солнечным зайчиком, лучиком, вывеской, вдруг проступившей сквозь промозглый ноябрьский день.
«И только я собрался гневно поразмыслить о жирных буржуях, нежащих свои рыхлые тела на горячем белом песочке у тёплого синего моря, как сквозь залепленные мокрым снегом очки расширенный зрачок поймал неоновый лучик вывески с магическим словом «Крекс». Какой же пролетарий не читал в детстве «Золотой ключик»? Только самый плохой, имя которому – люмпен. Тут же в голове вспыхнули зловещим огнём коварные буквы древнего заклятья фараонов: «Крекс, песк, фекс», и пройти мимо нарядного помещения уже не было никакой возможности».
Золотой ключик, Страна дураков, картина в каморке папы Карло… Не настолько ведь наивен наш герой, чтобы клюнуть на сказочную наживку, поверить в «перерождение за свой счёт»! Исход его авантюры с самых первых строк ясен и ему самому, и даже не самому проницательному читателю. Однако он едет! Покупает маску, ласты, «обязательно купил бы чего-нибудь ещё, но искушённые люди предупредили, что ввоз в Африку спиртного строго ограничен». Именно в этом смысле надежда его еле намечена, тень тени. А уж с какой высоты падать определяет для себя читатель, разочаровываться ведь в первую очередь ему. Нет, не ждёт горюхинский герой перерождения, нет у него пиетета ни перед самим Тутанхамоном, ни перед его золотом, ни перед сфинксом с его вечною загадкой. И надежда его не горит путеводной звездой, но тёплым огоньком мерцает где-то на обочине. Однако мерцает!
И чем же она в конечном итоге оборачивается? Едва намеченным курортным романом с «пухленькой» из Екатеринбурга, которой потом захотелось написать письмо, а значит – время потрачено не даром.
Те несколько рассказов, что следуют за египетскими записками (я имею в виду «Африканский рассказ», «Полуштоф остывшего саке», «Второй план», «Банды очкариков», «Нибелунги космоса» и «Пиво»), следовало бы, на мой взгляд, объединить в единое целое. Ибо, несмотря на всю внешнюю несхожесть – времени действия, места, самой модальности повествования (фантастика/реальность) – каждый из них менее ценен сам по себе, нежели в общем контексте. А именно, в контексте главного героя, - а у меня нет ни малейшего сомнения, что это один и тот же герой, меняющий, подобно змее, кожу, странствующий во времени и пространстве, переживающий цепь перерождений, но сохраняющий при этом главное – душу, суть, определяющую его место в мире и отношения с миром.
Прелюдией к этому калейдоскопическому циклу мог бы стать «Африканский рассказ». Тема его – столкновение цивилизаций. Бок-о-бок с африканским племенем, члены которого живут, согласно своим представлениям, в единстве с природой и миром, селится загадочное племя белых людей. Загадочное – ибо все мировоззренческие парадоксы, проистекающие из подобного соседства, видятся глазами чернокожего мальчика. Африка есть Африка, а Европа есть Европа. Что для чернокожего воинская доблесть, для бледнолицего преступление. Казалось бы, что можно сказать нового на эту тему? Автор нам ничего нового и не говорит, однако именно в качестве прелюдии, вступительной части цикла, этот рассказ много выигрывает.
Всеобщий релятивизм, отсутствие абсолюта, универсальной истины, центра мира – вот тема цикла. В следующем рассказе («Полуштоф саке») – герой меняет не только эпоху, культуру, места обитания, но и пол. Теперь он – юная дочь киргизских (или около того) степей, после долгий странствий и приключений ставшая изысканной гейшей, познавшей и премудрости науки дзеро, и красоты стихов Басё. В следующем рассказе («Второй план») сложные детективные перипетии, страсти, убийства, кровь – оказываются сырым кинематографическим материалом, нуждающимся в работе монтажёра. Где кино, где жизнь – всё смешалось. Непутёвый герой рассказа «Пиво» обольщает американку и, сам того не особенно желая, получает возможность сделать карьеру на совместном предприятии. Нет правды ни в жизни изысканной гейши, ни в вольной степи, ни в офисе совместного предприятия. Нет на Земле, нет её и выше. В последнем нас убеждают герои научно-фантастического блокбастера «Нибелунги космоса», борющиеся за демократические идеалы на просторах Вселенной.
Рассказ «Банда очкариков» - своего рода интермедия в теле «цикла», повествующая о банде интеллигентов, терроризирующей в некоем микрорайоне «культуристов, боксёров, сумоистов и других выпускников профессионально-технических училищ». Очень весёлая вещь! Несколько выбивающаяся из общего контекста, однако в череде бесконечных обломов и разочарований необходимая, как глоток свежего воздуха.
Следующая часть сборника – «Канцелярский клей Августа Мёбиуса». В 2003 году этот рассказ вышел в финал премии им. Ю.П. Казакова (лучший рассказ года). Что такое лента Мёбиуса? Особым образом свёрнутый лист бумаги, фигура, на примере которой демонстрируют относительность внешнего и внутреннего. Так, муравей, начинающий движение на внешней стороне ленты Мёбиуса, неожиданно для себя самого оказывается на её внутренней стороне, не переходя видимой границы между ними. И жизнь героя, которая, как будто, состоит из мелочей, случайных и несущественных, вдруг оборачивается чем-то очень существенным. Так внешнее становится внутренним. Живём, вроде, по пустякам, а умираем всерьёз.
Последняя часть сборника – повесть «Блок № 667». Действие её происходит в тюрьме, которая есть особый, изолированный мир и обитатели которой понятия не имеют о существовании мира за её стенами. Все тюремные отношения оборачиваются в этом мире единственной нормой жизни. Герой повести – наглый и любознательный Мальчик – делает блестящую карьеру и доходит до должности первого любовника надзирателя. Однако это его не устраивает. До Мальчика доходят слухи о существовании внешнего мира, куда можно добраться по вентиляционным трубам. И он, в конце концов, выходит наружу, но внешний мир поражает его холодом, сыростью и главное, обилием насекомых. Испуганный, Мальчик лезет обратно в трубу, едва из неё выбравшись. Герои повести схематичны, это обобщения, безликие, как говорится, по определению. Ибо какие лица могут быть у людей, весь мир которых – тюрьма?
Релятивизм, взаимозаменяемость верха-низа, нет в жизни смысла… Кто только не писал об этом! В голову приходят разные аналогии. Прежде всего, Пелевин, особенно повесть «Затворник и Шестипалый», особенно в связи с последней повестью сборника. Может быть, даже Кафка, в связи с ней же, может быть даже… Однако не будет развивать тему. Мир Пелевина беспросветен, как и мир других авторов, доказывающих относительность жизненных ценностей. С Горюхиным всё не совсем так. В его мире есть точки, где принцип всеобщей относительности нарушается и мир приобретает некоторую устойчивость. Это точки соприкосновения живых человеческих душ, а именно – героев с героинями. С теми самыми Анечками, Верониками и пухленькой из Екатеринбурга, там же и Юлька с Савельичем. Всё, что не наполнено теплотой человеческих отношений – ненужная, пустая абстракция. Что нам это напоминает?
«Ботанику я забыл, а спроси, зачем я помню, что Селевк Первый в триста шестом году до нашей эры победил какого-то Чандрагупту…» Такая вот неожиданная аналогия! Илья Ильич Обломов, русский барин позапрошлого века, корень чьей фамилии стал просторечным синонимом разочарования. Что общего у него может быть с нашим героем? А то и общего, что и перед Ильёй Ильичом жизнь распахивала разные двери, а он останавливался, разочарованный уже на пороге, дабы избежать большего разочарования. А то и общего, что разочарованный герой Горюхина человечен, так же, как и Илья Ильич, и этим, кстати, качеством, искупаются многие недостатки горюхинской прозы. Впрочем, не будем затягивать и эту аналогию, слишком ко многому она обязывает.
А подводя итог сказанному, замечу, что сборник «Канцелярский клей Августа Мёбиуса» достоин самого серьёзного и вдумчивого читателя, равно как и самый серьёзный и вдумчивый читатель достоин этого сборника. Юрий Горюхин печатался в «толстых» журналах, его проза доступна в Интернете. Однако, как мы только что убедились, вещи, представленные в книге, имеет смысл прочитать именно в том виде и порядке, в каком они в ней представлены. Ибо книга – отдельное целое, и части её неслучайно скомпанованы именно так, как они скомпанованы. А уж намеренная это неслучайность или неосознанная – отдельный вопрос.
