Александр НЕСТРУГИН. Такой состав крови… Заметки на полях книги Вячеслава Лютого «Русский песнопевец».
Мутный поток российского книгоиздания по-прежнему шумит мелкопошибными детективами, вульгарными «лав-стори», страданиями всякой босоты с Рублёвского шоссе. Не то что испить – к потоку этому подойти страшно: собьёт, понесёт, закружит, забивая дыхание грязной пеной.
Спасают родники, которые ещё случаются на пути читателя-путника – всё больше в глубинке, вдалеке от мутных вод коммерческого чтива. Это и стихи, и проза, и, как это ни покажется кому-то странным, критика. Да, критика – жанр трудный и не слишком востребованный широкими читательскими массами. К тому же в последние два десятилетия критика российская, забыв привычное назначение доброго судии и честного поводыря, куда как успешно осваивала роль средневекового монаха-иезуита: в одной руке дубина (для «еретиков»), в другой – сладкий печатный пряник (для «своих»). Тогда же многие критики стали кулачными бойцами, умеющими лишь ходить стенка на стенку, - хорошо ещё, если без свинчатки в кулаке. Это всё читающей публике вскоре приелось. Поднадоело это занятие и самим бойцам. Одни из них ушли целиком в политическую публицистику, другие – как, например, идеолог постмодернизма В. Курицын – подались в беллетристы.
Поредела и воронежская школа критики – правда, в основном по иным, куда более печальным причинам (возраст, болезни). Но посыпать голову пеплом рано. Из старшего поколения продолжает своё верное служение литературной истине Виктор Акаткин. В поколении среднем, к которому относит себя и автор этих строк, явно выделяется Вячеслав Лютый. О нём и хотелось бы сказать особо, тем более, что для этого есть повод: в конце 2008 года в Воронеже в издательстве имени Е. А. Болховитинова вышла объёмная, хорошо изданная книга В. Лютого «Русский песнопевец». В ней собраны статьи о современной литературе, публиковавшиеся в течение многих лет как в региональных (журналы «Подъём», «Сура», «Русское эхо», «Дон»), так и в столичных («Литературная газета», «Литературная Россия», журналы «Наш современник», «Москва») изданиях. Следует отметить, что книга удачно составлена. В трёх разделах объединены работы как концептуального характера («Восстановление дистанции»), так и посвященные творчеству современных поэтов («Трава молодая») и их предшественников, поэтов и писателей первой половины двадцатого века («Запретная песня»).
Книга как бы закольцована двумя короткими, но очень густо написанными статьями: «Русский мир и цивилизация» и «Художник и нравственный закон». Статьи эти, больше похожие на вдохновенные проповеди истинно верующего человека, очень важны для понимания не только творчества, но и личности автора (тем более, что первого без второго не бывает). Как всё, что выходит из-под пера В. Лютого, они точны по мысли, философски глубоки, написаны живым, ярким, ну совершенно «не критическим» языком. При чтении текста видишь перед собой не ментора, но собеседника, ощущаешь, ищешь его взгляд, - чтобы довериться ему, пойти за ним. И чётко понимаешь: это тот редкий случай, когда значимость темы и масштаб личности не только вполне соизмеримы, но и дополняют друг друга, помогают высветить, увидеть то главное, что прежде не давалось взгляду, оставалось в тени.
Отмечая извечную, изначальную противоречивость русского мира и цивилизации, критик, не тратя попусту времени на заклинания «Чур её, чур», ищет звено, которое могло бы естественно, органично соединить эти понятия. Ищет – и находит. Это звено – фигура русского поэта. Потому что «живя внутри русской цивилизации уже фактически и не собираясь удаляться в леса или идти в затвор, поэт может и должен найти меру взаимодействия века железного и души живой… Цивилизация – это только средство, она подобна доспехам на живом теле, которому свойственна не только ярость и жажда победы, но и любовь, печаль, думы и сердечное страдание».
Но кому же, кому по силам такое служение?
Поэтам избранным, говорит критик. Да, именно им, живущим на огромных пространствах русской земли поэтам, «имена которых цивилизация не знает либо не хочет называть, зато русская жизнь безошибочно узнаёт и вверяет им себя полностью».
Однако есть одно неотменимое условие – следование художника нравственному закону, «поскольку человек есть существо нравственное… Потому что всякое мнение в пользу искусства, свободного от нравственных начал, оказывается лукавой речью, цель которой есть разрушение человека. И вот тут вполне уместно вспомнить евангельское: «Отец лжи и человекоубийца от века…» Сатанинское, мертвящее дыхание пронизывает слова, демонстративно отдалённые от Бога, кто бы их ни произнёс: художник или его критик. Это не нужно забывать – и это не нужно специально помнить. Потому что это должно войти в состав твоей крови».
Думаю, столь пространное цитирование вполне извинительно: в современной критике, которая по определению есть мысль, довольно трудно найти пример, когда бы глубинное, корневое убеждение, основанное на разуме утверждение, соединённое с чувством, порывистым и страстным, вдруг являлось бы миру речью истинно поэтической…
О книге, объединившей в себе около тридцати статей, больших и малых, «чисто критических» и, условно говоря, критико-философских, критико-публицистических, в заметках этих вряд ли можно говорить подробно и предметно. Нет, говорить-то можно, - в исследовании сопоставимого объема. Короче не получится: ткань текстов Вячеслава Лютого столь плотна и по-живому упруга, что разорвать ее, нарезать из нее лоскутков для умозрительных интеллектуальных забав, не имеющих ничего общего с постижением жизни-истины, – занятие пустое. О чем бы ни писал автор – о постмодернизме, о «мёртвой» литературе, о творчестве глыбистого, поднебесно-высокого, но такого беззащитного в своей открытости душевной Юрия Кузнецова – его перо невозможно представить в образе некоего многомудрого ученого мужа, степенно прогуливающегося по русской литературе, как по ухоженной липовой аллее, - «для пользы мышц и пищеварения». Прорываясь к глубинам чувств и потаённым смыслам, оно рвёт бумагу; оно искрит, задевая кремнистый путь, ведущий от земного к небесному.
Не потому ли так близки, так созвучны нашему сердцебиению очерченные пером этим уходящие уже в дымку времени фигуры хрестоматийные: Андрей Платонов и Сергей Есенин, Дмитрий Кедрин и Осип Мандельштам?
Не потому так доверчиво теплеет в груди, когда оно, это живое перо, касается не столь известных, но светлых и значимых, глубоко русских имен наших современников, «поэтов избранных» - Светланы Сырневой, Евгения Семичева, Дианы Кан, Марины Струковой…
В заключение принято подбивать итоги, переводить, как говорят на селе, сказанное на «твёрдую пахоту». Я позволю себе отступить от этой традиции и скажу вот о чём. Книга «Русский песнопевец» посвящена Римме Викторовне Лютой (Харченко) – «любимой жене и верному другу». Деталь, частность, даже – странность автора, дерзнувшего интимное, глубоко личное сделать публичным?
Я так не думаю.
Во-первых, имеющему сердце читателю это короткое посвящение скажет об авторе не меньше, чем его самая блистательная статья.
Во-вторых…э, да к чему он, этот унылый бухгалтерский счёт?!
Как это здорово, как радостно, что годы и годы спустя после первой встречи по-прежнему есть Она – любимая женщина и верный друг. И не страшно, и очень даже нужно, просто необходимо сказать об этом всем нам – полонённому железным веком, начинающему забывать свои живые чувства человечеству…
