Руслана ЛЯШЕВА. Литература против «бабла»
Светлой памяти Геннадия Емельянова
«11 мая 2011 года известному сибирскому писателю Геннадию Арсентьевичу Емельянову исполнилось бы 80 лет. Он родился в 1931 году в селе Курагино Красноярского края. В Новокузнецке Г.А. Емельянов окончил школу, затем – факультет журналистики МГУ»... Такая лаконичная биография предваряла главы из его последнего, неоконченного романа «Двое из-за бугра» в литературно-художественном и историко-краеведческом альманахе управления культуры администрации г. Новокузнецка «Кузнецкая крепость» (№ 1 (16) 2011 год).
Вот с факультета журналистики МГУ, как от фольклорной печки, от которой, якобы, все пляшут, я и начну статью о Геннадии Емельянове. Дело в том, что редактор популярной многотиражки Запсиба, окончил факультет журналистики в 1934 году. Ответственным секретарем газеты в 60-е годы был Гарий Немченко, он окончил журфак МГУ на пять лет позднее, то есть в 1959 году. Мне посчастливилось учиться там же во второй половине 60-х и оставить наш любимый факультет в 1969 году. Получается, через 10 лет после Г. Немченко и через 15 лет после Г. Емельянова? Да-да, конечно. Так я, выходит, – литературная внучка Геннадия Арсентьевича, ну, точнее, журналистская внучка. Этот аргумент подстегнул взяться за статью, хотя я припозднилась. Ведь юбилей прошел, и на марше истории был 2012-й год. Ничего-ничего, успокаивает нерасторопного автора пословица, лучше поздно, чем никогда.
...Со стройки уезжала молодежь. Задним числом понимаю, что иначе и быть не могло: не все ведь герои... Уехала как-то вроде бы на побывку в Москву славная девчушка Светлана Горовая. Уехала и не вернулась. Мы с Гариком Немченко, составляющие весь штат многотиражки с длинным, как оглобля, названием «Металлургстрой» (не мы его выдумали!), написали в «Комсомольскую правду» статью, полную тихого лиризма, письмо-обращение к москвичке Светлане Горовой... Если ты надумаешь вернуться, мы простим твое предательство и встретим тебя с открытым сердцем, если же останешься дома при маме, мы вышлем по адресу твои брезентовые верхонки, которые ты позабыла на подоконнике в общежитии. Горловая не вернулась, зато вместо нее на стройку хлынули потоком комсомолки-доброволки со всего Союза, готовые восполнить потерю и взять с подоконника в общежитии брезентовые верхонки. Ехали повара, портнихи, мороженицы, обувщицы... Звонил мне управляющий трестом на Антоновской площадке, светлая ему память, Николай Трифонович Казарцев. У него был мощный бас, и трубка буквально готова была разорваться. Николай Трифонович только выглядел грозным, человек он, в сущности, был добрый и не помнил обид, однако и в ухо мог дать по горячке.
– Редактор! – гремел управляющий. – Я тебя заставлю выдрать, ты мне эти дни на глаза не попадайся.
...Вызывал, скажем, начальника управления и приказывал генеральским тоном:
– Десять себе возьмешь, много не даю – жалею тебя, ты у нас мужик хороший.
– А что я с ними буду делать?
– Этого я, дорогой-хороший, хоть убей, не знаю. Учи.
Мы с Гариком Немченко чувствовали себя в те роковые дни очень неуютно».
Читать этот эпизод без улыбки я не могла. Я приехала на Запсиб точно таким же образом: увидела фотографию в «Комсомолке» и покатила на Антоновскую площадку.
Но в отличие от большинства из них я не имела вообще никакой профессии, потому что закончила школу, мечтала о Московском университете (факультет журналистики, конечно!) и приехала на Запсиб, чтобы заработать трудовой стаж, без коего к журналистике в те годы близко не подпускали. Спасло меня в этой, прямо скажем, нестандартной ситуации наличие двух первых спортивных разрядов (велосипед и лыжи) и физическая закалка, позволявшая работать весь день без устали.
На сотрудников «Металлургстроя» я смотрела почти как на богов, хотя была атеисткой. Еще бы! Они же – выпускники факультета журналистики МГУ, куда я одержимо мечтала поступить. Когда в «Металлургстрое» печатали мои рассказы, стихи или небольшие заметочки, я от счастья была на седьмом небе, а может и выше.
Вообще-то «Металлургстрой» на Запсибе был вроде филиала московского ЦДЛ, сколько же там побывало и поработало писателей из Москвы и других городов нашей необъятной Родины. Мы – рабселькоры – внимали им с почтением и восхищением на вечерах «малого Запсиба», как называлось литературное объединение, куда их непременно зазывал наш руководитель, поэт Владимир Леонович.
Николай Некрасов когда-то обронил афоризм: «Года минули, страсти улеглись». Да, как сказать, прогноз не совпадает с реальностью. Минули не года, а десятилетия, но «страсти» – общественные, конечно! – только накалились. Прозаик и публицист Николай Ничик прислал мне из Новокузнецка роман Геннадия Емельянова «Берег правый» (Кемерово, 1967), который я упустила из виду в то время. Я взглянула на оформление обложки: лирическая графика – и словно окунулась в прекрасные 60-е! Как, оказывается, книжная графика, художественный стиль оформления запечатлевает эпоху!
Так вот, десятилетия, значит, минули. Три запсибовских богатыря, как я называю редактора Геннадия Емельянова, ответственного секретаря многотиражки Гария Немченко и корреспондента Анатолия Яброва (светлая память Емельянову и Яброву), остаются для меня, как и правде, богами. Три замечательных прозаика! Не каждая многотиражка может похвалиться!
Непревзойденный портной на своей улице
Перечитывая роман Геннадия Емельянова «Берег правый» (Кемерово, 1967), я припомнила старый, еще советских времен анекдот: «Вася спросил, куда делись пыжиковые шапки? Мы не спрашиваем, куда делись шапки, но куда делся Вася?». Роман-то был прекрасный, но 67-го года издания, а нынче таких днем с огнем не сыщешь. Вот и напрашивалось перефразировать прежнюю байку, дескать, мы не спрашиваем, куда делся производственный роман, но куда делось производство?
Однако, концовка очерка «Мой знакомый Эдисон» (книга «Горячий стаж». М., 1985) о старшем электрике доменного цеха КМК Василии Гурьянове навела меня на мысль, что не надо мелочиться (исчезло производство или происходит модернизация), а надо брать быка за рога, то есть оценивать не железяки, но человека – какой был, каков есть, каким будет? Вот бы остался в настоящем и будущем таким, как Гурьянов!
Когда главный энергетик комбината Дульнев пустился уговаривать его завязать с рационализаторскими затеями после какой-то неудачи, то услышал в ответ: «Что же о нас люди подумают, Федор Семенович! Просвистели, мол, на всю степь, а пригнали драную козу только. Не отступлю! Отступать поздно».
И механик Амелин при встречах с Гурьяновым машет руками: «С тебя ить полагается, Васька! Я ведь из-за тебя надорвался при авариях, до сих пор колотье в боку, разъязви его!». Автор очерка комментирует упрек: «Он веселый мужик, Амелин. Но не один он надорвался тогда. По ходу работ была внедрена без малого сотня изобретений, больших и малых, спроектированы десятки принципиально новых устройств и приспособлений. Спали мало. Смуглое лицо Гурьянова словно закоптилось, он издергался и однажды бегал с молотком за товарищем весьма высокого ранга. Товарищ тот – к директору: «Он или я!» А директор: «И он, и ты. Он же тебя молотком-то не успел стукнуть. Опять убежишь чуть чего».
Покидая навсегда доменный цех, Василий Григорьевич унес из конторки два мешка писем – это были все больше просьбы прислать чертежи последнего изобретенья. Письма потом расхватали журналисты и музейщики.
В финале очерка как бы на посошок «знакомый Эдисон» рассказывает автору еще более старый анекдот, чем пришедший мне на ум. Анекдот Гурьянова: «Приехал портной в чужой город и загорюнился: кругом вывески висят: «Лучший дамский портной», «Лучший мужской портной», «Лучший французский портной» – ну, и так далее. Тогда новичок осенился и прибил свою вывеску – «Лучший портной на этой улице». Я хочу, чтобы все мои ребята (коллеги по работе – Р.Л.) имели право на такую вывеску. Нет ничего ценнее на белом свете, чем дело по сердцу, это ведь и есть счастье».
Очеркист назвал своего героя и «хороший человек», и «настоящий человек» и даже «Человек – эталон», но самое удачное обобщение характера содержалось в комментарии к анекдоту о портном: «Что ж, он прав, Василий Григорьевич Гурьянов, непревзойденный портной на своей улице».
Остается только воскликнуть: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты! В самом деле, этот и другие очерки книги «Горячий стаж» так талантливо и убедительно воссоздают атмосферу становления и совершенствования металлургического производства на знаменитом КМК – Кузнецком металлургическом комбинате, помните, город-сад у Владимира Маяковского. Без кузнецкой брони, убеждены многие персонажи этой документальной книги, мы бы не достигли Победы в Великой Отечественной войне. И доказывают это. Замечательная книга. Она вся пронизана созидательным духом и наполняет читателя – даже через четверть вела после появления в печати! – оптимизмом и стремлением к активной деятельности. Все-таки жаль, что нет уже КМК, от него остался только рельсо-балочный цех, где готовятся прокатывать 100-метровые рельсы. Это теперь цех – Запсиба. Как поется в популярной песне, мол, ты как хочешь это называй: модернизация или реформация! От 42 тысяч работавших на КМК осталось 6 тысяч. И на самом-то Запсибе от 37 тысяч осталось 12,5 тысяч человек. Всего – 18,5 тысяч. Галерея портретов металлургов –это уже история; так сказать, стенд музея.
Слово – надежное оружие
Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
В курганах книг,
похоронивших стих,
железки строк случайно обнаруживая,
вы
с уважением
ощупывайте их,
как старое,
но грозное оружие.
Эти строки Владимира Маяковского из поэмы «Во весь голос» не только о борьбе за мировую революцию и счастье «планеты пролетария», подтекст как всегда в литераторе не ограничивается конкретикой факта или события, но подобно стихии выплескивается за их края и соединяется с океаном мысли человечества. Как в наши дни безотказно действует изобретение, «сработанное еще рабами Рима, – водопровод, так и энергия души поэта, одухотворившая поэтическое слово, пройдет через «хребты веков» и поможет потомкам в борьбе за счастье человека.
На протяжении веков и тысячелетий меняются формы борьбы – то отмена рабства, то антифеодальная или пролетарская революция, то столкновение цивилизаций, как нынче, например, (западная демократия или русское народовластие?), но суть борьбы та же самая – сохранение человека или даже целого народа. Ведь после уничтожения цивилизации народ, ее создавший, рассеивается.
Так что Маяковский не устарел, в решении русского вопроса он – наш современник. Ничего удивительного: столетие, отделяющее нас от «агитатора, горлана-главаря», для истории подобно мгновению, ну, или там минуте. Так что «слушайте, товарищи потомки» и мотайте на ус драгоценные наставления.
Сам того не ведая, Маяковский сформулировал законы поэтики – в их практическом воплощении – не хуже, чем в «Поэтике» Аристотеля.
Революционному «трибуну-главарю» откликается современный поэт, так оказать, нашей контрреволюционной эпохи Юрий Щербаков в книге публицистики «Тем и живу» (Астрахань, 2011): «Настоящая литература – редкая энергия, делающая человека добрее, милосерднее, чище. Она зиждется на устоях традиционной морали и нравственности. А питают ее вековые национальные корни. Самобытные и самодостаточные. Переплетаясь, они дают начало той великой патриотической литературы России, которая необходима сегодня, как хлеб и воздух. И которая мешает поработить, закабалить, обезличить человеческий дух, сделать людей бездумными винтиками безжалостной машины глобализации. Наших сограждан давно и целенаправленно отучают от чтения, как от формы работы души, подсовывая взамен развлекательное чтиво, как средство убивающее время».
То, что в эпоху Маяковского окликнулось как «ваше слово, товарищ маузер», ныне аукнулось пустым «развлекательным чтивом». Да-а, разбрасывать камни сподручнее, нежели через столетие их собирать. И только наша святая русская литература при любых исторических катавасиях остается на посту и начеку, спасая общество от крайностей и человека от гибели.
Развиваясь под сенью русской классики, советская литература высоко держала нравственную планку миросозерцания, что стало особенно заметно теперь на фоне чертополохов попсовой «литературы», иными словами «чтива».
Самый момент вернуться к разговору о романе Геннадия Емельянова «Берег правый». Если в очерках («Горячий стаж») писатель показал знаменитых металлургов, опытных профессионалов, то в романе о строительстве Запсиба предстала молодежная «вольница», характеры участников которой прихотливо сочетают народные гены (простодушное благородство) с импульсивной стихийностью поступков, будь то самовольство или геройство.
Кстати, Юрий Щербаков в дельной книге «Тем и живу» наставляет не только государство – равно как федерального, так и регионального уровня – но и самих писателей сохранять традиции, связи и крепкую спайку. Ведь за единством региональных и национальных литератур стоит дружба народов России. Символично, что зачищенный в середине мая ОМОНом лагерь оппозиции располагался на Чистых прудах возле памятника казахскому поэту и назывался «Окупай Абай» (по американской моде: оккупируй Уолл-стрит). Кроме ОМОНа, как оказалось, либеральной оппозиции противопоставить нечего. Надо-надо возрождать братство литератур, оно надежнее ОМОНа и ретивых «оппозиционеров.
Очень бурная весна 2012 года похожа на события 1991 и 1993 годов, невольно вспоминаешь пословицу, если слепые ведут слепых, то угодят в яму. Из двадцатилетней «ямы» не выбрались, а те же зазывалы тянут к новой. Спасибо!
Вот настоящая литератора и открывает глаза «слепым»; разуй, мол, зенки, приятель! Астрахань, откуда поэт Юрий Щербаков так своевременно подал голос, – это южный форпост России. Владивосток – ее, естественно, восточный Форпост. Книга публицистики дальневосточника Владимира Тыцких, офицера-подводника в запасе, «От всего сердца» (Арсеньев, 2011) – с выходом тоже в самый раз подоспела. В ней рассказано о дружбе и братстве моряков, как Леонид Климченко, поэтов, как Виктор Верстаков, писателей, объединяющих молодых маринистов всех четырех флотов, как Никита Суслович. Здесь не отринуты традиции классики и просто настоящей современной литературы. Недаром, император Александр Третий говорил, что у России только два союзника – армия и флот. Реальная жизнь не устает подтверждать знаменитый афоризм.
Литератора соединяет народ не только по горизонтали, то есть через меридианы разных регионов, например «Литературный меридиан» из города Арсеньева приходит в Кемерово, а туда взамен присылают журнал «Огни Кузбасса»; и т.д. Особенно хорошо обмен налажен между литературными редакциями городов Сибири, отдаленность от Москвы подталкивает, похоже, к сплочению писательских рядов. Историческую вертикаль в литературе обеспечивают предшественники современных писателей, потому что их Слово сохраняет душу народа: «Есенин – культурный код России», Василий Тредиаковский, уроженец Астрахани, – «зачинатель всей российской поэзии», как размышляет Ю. Щербаков, а «именем Бунина (и Бунинской премией) отмечены те, кто хочет, как и Иван Алексеевич, видеть Отечество сильным, могучим, независимым. С одной только, но принципиальной добавкой: и социально справедливым!»
Возвращаемся к роману Г. Емельянова «Берег правый» после этих важных лирико-публицистических отступлений. Двенадцать лет прошло как ушел Геннадий Арсентьевич – один из наиболее талантливых прозаиков Кузбасса, светлая ему память. Роман «Берег правый», посвященный строительству металлургического гиганта Запсиб, пора вроде бы перевести в жанр исторических произведений, но рука не поднимается отпечатать на пишущей машинке такую очевидную истину. Книга, изданная в 1967 году, сейчас через 45 лет после публикации стала еще актуальнее. Нынешнему афоризму «Закон что дышло, куда «бабло», туда и вышло» в романе противостоят строители – бескорыстные, простодушно-благородные, патриоты России до мозга костей. Они – без сучка и задоринки лицемерия или фальши комсомольцы-добровольцы. Не все, правда, комсомольцы, Бригадир каменщиков Петр Быков не отдал знамя «победителям», сами, мол, «завоюем», но признался, что не комсомолец. Хулиганистый одессит Валька Храмов – отменный крановщик, но хвастунишка, драчун, завсегдатай пьяных посиделок. Москвичка Наташа Голубь, безнадежно влюбленная в женатого мастера, сочувствует «страданиям» влюбленного в нее Вальки. Все сюжетно переплетено, увязано одно с другим и третьим, читается как популярный нынче детектив, только без парнухи и чернухи, а, так сказать, с благородной начинкой в содержании. Растет поселок строителей, затем стройка шагнет на промышленную базу; создав ее, двинется на заводскую площадку вдоль по правому берегу Томи, чтобы возводить домны, прокатные цеха и все остальное и прочее. Только клуба нет и его финансирование не предусмотрено, а молодежи все больше и больше, куда же ей по вечерам деваться? Вся интрига вокруг клуба и закручена. Построили, самовольно! Прекрасный, кстати, клуб – «Комсомолец»; я, работая на Запсибе, бегала в да спортзал на тренировки.
Это не столько производственный роман, сколько легенда и грёза о первой любви Вальки Храмова к Наташке Голубь. Такие книги надо сейчас переиздавать, ничего в них не меняя.
Многогранный талант Емельянова
В 1985 году мы с Геннадием Арсентьевичем столкнулись в редакции прозы «Советского писателя», которой заведовал Гарий Леонтьевич Немченко, по случаю выхода книжек – его «Горячего стажа» и моего первого сборника повестей и рассказов «Звонок». Встреча запомнилась благодаря шутке. Мы спускаемся со второго этажа, где располагалась редакция, на первый. На лестнице Емельянов, глянув под ноги, многозначительно роняет: «Стружка!». Действительно, столярная стружка, как дорожка, тянется со ступеньки на ступеньку. Немченко мгновенно подхватывает с той же многозначительностью: «Когда с нас снимают стрижку, ее тут бывает значительно больше». Все трое смеемся! Подначки, шутки, прикол и стёб, по нынешней лексике, – в отношениях запсибовцев были делом обычным. Таков был не только стиль поведения, но и стиль творчества и вообще мироощущения. Не ныть, не скулить, ни жаловаться. С шуткой преодолевать трудности и одолевать препятствия... Эти же качества я встретила в сборнике юмористических рассказов Геннадия Емельянова «Выручайте, мужики!» (Новокузнецк, 1994).
Иная, нежели в очерках или романе, грань таланта Емельянова блеснула в маленькой книжечке: легкий, разговорный, непринужденный юмор. От Бога, как говорится, юморист. Вот первый рассказ «Кто пойдет в разведку?», по сюжету он замысловат – швейцар в кафе загадал технологу швейной фабрики Доде Силкину загадку, обещая пропустить в буфет за шампанским без очереди, если разгадает. Мужик, дескать, в ранешные времена на десять копеек купил десяток яиц. «Гусиные стоили три копейки штука, утиные это две, куриные – по копейке». Додик не разгадал, и швейцар бросил ему уничижительно: «Я бы тебя в разведку не взял: на вид ты представительный, но глупый». После этого случая покатилась жизнь технолога кривым колесом под горку; закончилось профсоюзным собранием, на котором никто загадки швейцара не решил. Отправили к швейцару двух активистов разузнать суть дела. Тот огорошил новой загадкой.
«Ты одну жизнь загубил, считай, и наши загубить хочешь! – взъерепенился активист Соколов и ушел домой. Воронов остался и разузнал ответ.
«Летела это стая гусей, а навстречь ей одинокий гусь летит и спрашивает: сколько же вас, миряне?». Швейцар сжалился и подсказал ответ: «А столько, да полстолько, да четверть столько...»
«Ты не части, папаша, я запишу для верности. Диктуй». Швейцар обещал взять Воронова в разведку хоть сегодня».
По легкости владения народным говором видно, что прозаик родился в деревне – сибирская глубинка, Красноярский край. Речь у швейцара очень колоритная, а по уму он на сажень выше афоризма эпохи зрелого либерализма: «Народ схавает». Нет, напрашивается разгадка либерального цинизма, «схавала» образованщина вроде технолога Додика и его незадачливых гостей и родственников. А народ, подводит Емельянов читателя к обобщению, то есть тот же швейцар был и остался при своем уме. Много прозаик может сказать в коротеньком рассказе, написанном от души и талантливо.
Как можно судить по сборничку юмористических рассказов, по роману «Берег правый» и даже по очеркам. Г. Емельянов не подлаживался под особенности того или иного жанра, а подстраивал жанр под свой замысел. Главы из романа «Двое из-за бугра», к сожалению не оконченного, вывели фантазию прозаика на детективный простор: твори, выдумывай, пробуй! Сюжет очень этому содействовал – два американских шпиона Бык (якобы, Петя Веревкин) и Пантера (якобы, Вася Селиверстов) плывут в Рим, чтобы сухопутным транспортом отправиться затем в Россию, где им предстоит выполнить спецоперацию. В Риме они «оторвались» по полной программе, и автор щегольнул знанием Рима (не исключено, что по справочнику для туристов) и юмористическим описанием проделок загулявших шпионов. Но итальянская глава – вроде веселой увертюры в начале произведения, а дальше пошла первосортная сатира: «эрэфия» глазами иностранцев. Салтыков-Щедрин, пробежав глазами страницы путешествия загадочной парочки в пассажирском поезде со всеми диалогами многочисленных соседей по купе, не отказался бы пропустить рюмочку другую за успешное окончание удачно стартовавшего политического детектива. Но жизнь автора оказалась короче романа «Двое из-за бугра». Талант Емелъянова не реализовался в полную силу.
