Дмитрий МЕЩАНИНОВ. «Бунтарь» и другие рассказы

БУНТАРЬ

Осень 90-го

Резкий порыв ветра громко хлопнул форточкой... Старик недовольно повернул на подушке лысый породистый череп и заунывно зевнул. Открыл выцветшие глаза и удивленно прошептал:

– Надо же. Не отошел еще в мир иной... А пора бы. Во всем надобно знать меру.

Так начиналось каждое утро... Он окончательно просыпался и постепенно приходил в свое обычное настроение старого-престарого человека, давно и ничему не удивляющемуся.

По его стабильно задумчивому лицу никто бы не смог понять – добрый он или злой, радуется или грустит... Впрочем, до этого никому и дела не было. Доживал свой век старик в одиночестве.

Единственным его знакомым оставался сосед из нижней квартиры – здоровенный мужик с красным мясистым носом и вечно горящими глазами. Состояние души у него было хронически воинственное.

Со всеми он категорически не соглашался. Жарко спорил и образно ругался матом. Нередко увесистые кулаки в ход пускал, доказывая свою правоту... Не случайно с самого детства закрепилось за ним во дворе прозвище «Бунтарь».

При выходе на пенсию его врожденные бунтарские наклонности нисколько не ослабели. Наоборот, они посерьезнели, углубились. С мелких бытовых неурядиц он переключился на крупные государственные проблемы.

Если в голову вдалбливал себе какую-то идею, то верен ей был беспредельно... Правда, до тех пор, пока не появлялась другая, нередко противоположная. Но он принимал ее с не меньшим энтузиазмом, чем предыдущую.

Поверил когда-то Бунтарь в перестройку. Да так рьяно, что всех, кто ее не особо активно поддерживал, считал личными заклятыми врагами. И готов был от негодования разорвать на мелкие кусочки.

А на днях в бунтарской голове произошел кардинальный переворот. Сладкая болтовня Горбачева осточертела ему хуже горькой настойки. И он твердо решил переметнуться в стан сторонников не менее говорливого Ельцина.

Тут же зашел к соседу и поделился очередной новой идеей. Старик, нисколько не удивившись, каверзно заметил:

– Горбачев и Ельцин – два ведра на одном коромысле. Оба пустые. Но... гремят.

Любому другому за подобную формулировку Бунтарь оторвал бы голову... Но старика он уважал за сверхпреклонный возраст и за философское, еще дореволюционное, образование.

К тому же тот никогда не спорил и не ругался. Он внимательно слушал. И вставлял время от времени едкие  замечания... Впрочем, на них не стоило обращать внимания.

Старик как-то признался, что терпеть не может ни продажных политиков, ни зловредных коллег-философов. Поскольку и те и другие прилежно и постоянно обгаживают конкурентов, дабы вырваться в лидеры. А когда достигают наконец заветной цели – сами все от макушки до пяток в дерьме.

На политико-философские рассуждения Бунтарь не любил зря тратить время. Он человек дела. Долго был за Горбачева, да разуверился... Стал за Ельцина. Значит, надо срочно изучить его биографию.

Летом всю Москву наводнила его «Исповедь на заданную тему». Купил экземпляр. Читать, конечно, не стал. Но припрятал на всякий случай. Оказалось, не зря.

Осенью понадобилась книга как воздух. Обшарил Бунтарь всю квартиру. И случайно обнаружил ее на антресоли среди запыленного домашнего хлама.

Протер влажной тряпочкой и увидел на обложке два портрета Бориса Николаевича. Один – нормальный. Другой – негативный, черный... Слегка удивился. Но с внутренним трепетом настроился на чтение.

Открыл первую страницу. И узнал от автора, что в последние годы «несколько крупных издательств предлагали» ему «написать книгу о своей жизни». Он отказывался из-за отсутствия свободного времени. «Да к тому же считал, что не пришла еще пора для подведения итогов».

– Правильно!.. Бабки будем подбивать, когда всем кузькину мать покажем! – с боевым энтузиазмом согласился Бунтарь.

Домогательства издателей не прекращались. Автор в конце концов «уступил настойчивым просьбам». И «в основном по воскресеньям и по ночам» начал писать книгу «с помощью молодого и талантливого журналиста Валентина Юмашева»... И не только его.

В творческом взлете содействие Борису Николаевичу оказывали и семья, и разные другие люди. Кто как мог… Лидия Алексеевна Муранова «организовала абонементные занятия по теннису, чем помогла мне постоянно держать хорошую форму».

– Молодец, Лидок!.. Нужное дело придумала! – воскликнул Бунтарь.

Глотнул из стакана чая и шустро побежал к соседу. Очень ему захотелось, не откладывая в долгий ящик, поделиться первыми неизгладимыми впечатлениями.

Философ послушал-послушал. И... вспомнил, что мода на книгописание зародилась после «знаменитой» трилогии Брежнева. Высокопоставленные чиновники-партийцы словно с цепи сорвались. И дружно поддержали начинание «бровастого».

Все обзавелись более или менее грамотными помощниками-писаками. И стали марать бумагу.

 Ельцин, ясное дело, в стороне не остался. Срочно издал в Свердловске книженцию «Средний Урал. Рубежи созидания». Но скромным тиражом. Потому что желающих прочитать ее было не много.

– Прошлое это дело... Ныне «Исповедь» стотысячными, а может, миллионными тиражами размножили. И раскупили ее быстро, – похвалился Бунтарь, словно речь шла о его собственном эпохальном произведении.

– Но сначала наверняка за рубежом издали, – предположил Философ. – Мода пришла новая, перестроечная... Первым делом истинным демократом надо на Западе прослыть. За приличную сумму в твердой валюте, конечно. А не просто так «за будьте любезны».

– Что вы несете?!.. Борис Николаевич пишет: «Гонорары за эту книгу я хочу передать на борьбу со СПИДом в нашей стране».

– Может быть, Борька что и отчислит. Чего не напишешь, не пообещаешь ради всенародной популярности. Да за прошлые и... будущие прегрешения «исповедаться» тоже не помешает. У него, как я понимаю, планы грандиозные.

С последней фразой Философа Бунтарь полностью согласился. С остальными – категорически нет.

 Сухо попрощался и отправился домой. Очень ему хотелось успеть сегодня же спокойно, внимательно изучить «Исповедь» до конца.

Он потребовал от близких выключить бешено оравший телевизор. И самим не издавать ни звука. Заперся на ключ в своей комнатенке и уселся в мягкое кресло. Включил торшер и приступил к чтению.

Книжка была разделена на главы. Перед каждой – вопросы из записок москвичей, присланных Борису Николаевичу на бесчисленных бурных встречах, собраниях, митингах.

Много их, разных задавалось. Случались и каверзные... «Говорят, что Вас в Свердловске отдавали под суд. Расскажите, как это было». Или. «Скажите, Вы рвались в Москву или это дело случая?»

Автор, к неописуемой радости преданного читателя, резал правду-матку не взирая на личности. Клеймил почем зря начальников разного калибра. От крупнейших партийных функционеров до мелких хозяйственников.

Досталось на орехи и управляющему строительным трестом в Свердловске Николаю Ивановичу Ситникову. Потому что тот был «человек оригинальный, мягко говоря, упрямый, злой, и его упрямство доходило иногда до элементарного самодурства»… Но если Борис Николаевич «считал, что прав, – не подчинялся, делал по-своему».

«Едешь с ним в машине, поспоришь, он останавливает машину где-нибудь на полпути: «Вылезай!» – «Не вылезу. Довезите до трамвайной остановки». Стоим полчаса, стоим час, наконец он не выдерживает, поскольку куда-то опаздывает, хлопает дверкой и довезет до трамвая».

Споры нередко доходили чуть ли не до кровопролития... «Хватается за стул, ну, и я тоже, идем друг на друга. Я говорю: «Имейте в виду, если вы сделаете хоть малейшее движение, у меня реакция быстрее – я все равно ударю первым».

– Надо было врезать ему по кумполу без всяких там «имейте в виду!» – посоветовал Бунтарь. И... воинственно взмахнул увесистым кулаком.

«Исповедь» упала на пол и закрылась. Пришлось поднимать.  Долго искать нужную страницу. Чтобы узнать, чем же кончилось сражение со стульями в руках... Но об этом сказано не было.

Зато выяснилось, что этот самый Ситников «в один год» объявил Борису Николаевичу аж семнадцать выговоров! Потом с помощью главного бухгалтера даже подал на него в суд. «Попытался поймать на неточно сделанной финансовой отчетности»... «К счастью», попался «умный судья».

Он разобрался что к чему. И «сказал буквально следующее: «В действиях каждого руководителя может или должна быть доля риска. Главное, чтобы эта доля риска была оправданной. В данном случае в действиях Ельцина риск как раз был оправдан. Поэтому решение суда – Ельцина полностью оправдать, а все издержки суда отнести за счет истца, то есть за счет треста».

– Верно ты решил, судья! – согласился Бунтарь. – Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

Однако Ситников и его приспешники не утихомирились после судебного поражения. Продолжали пакостить. Главный бухгалтер, бывший к тому же членом парткома треста, попытался Бориса Николаевича «ущипнуть во время приема в партию»... Было это так.

«Среди многочисленных вопросов на парткоме он задает мне такой вопрос: «На какой странице, в каком томе «Капитала» Маркса говорится о товарно-денежных отношениях?» Я, совершенно точно зная, что он и близко не читал Маркса и, конечно, не знает ни тома, ни страницы, тут же и в шутку и всерьез ответил: «Второй том, страница 387». Причем сказал быстро, не задумываясь. На что он глубокомысленно заметил: «Молодец, хорошо знаешь Маркса». В общем, приняли меня».

– Ну и хитрован ты, Борис Николаевич!.. Лихо их вместе с Марксом-то вокруг пальца обвел! – гулко сам с собой заговорил Бунтарь. И... услышал за дверью недовольное ворчание жены.

Посмотрел на будильник. И... удивился. Была уже глубокая ночь. Спать, конечно, жутко хотелось. Дочитать «Исповедь» до самого конца – еще больше.

Автор тем временем, несмотря на происки недоброжелателей, уверенно и быстро поднимался по крутой служебной лестнице. Мастер – начальник участка – главный инженер управления – начальник управления – главный инженер домостроительного комбината – начальник домостроительного комбината.

Потом пригласили его возглавить отдел строительства обкома партии. «Сильно этому предложению не удивился, я постоянно занимался общественной работой. Но согласился без особого желания... И все-таки пошел. Захотелось попробовать сделать новый шаг. Кажется, я до сих пор и не могу понять, куда он меня привел».

– Чего же тут не понять?! – удивился Бунтарь. – Привел он тебя, Борис Николаевич, прямиком с Урала в столицу.

Но это было позже. А пока автор продолжал неустанно трудиться на партийной ниве в Свердловске. Делал все новые шаги вперед и вверх. От завотдела – до секретаря. От секретаря – до первого секретаря обкома партии... Естественно, «голосование прошло, как всегда, единогласно».

Словом, взгромоздился Борис Николаевич на вершину многоступенчатой областной партийной пирамиды. И первым делом занялся традиционным в таких случаях занятием... «Необходимо было серьезно обновить кадры области и чаще всего – на ключевых постах».

Одному «предложил уйти на пенсию». И тот, ясное дело, «согласился со мной». Другие тоже, судя по всему, без лишних эмоций и возражений разбегались кто куда.

Желающих пригреться на освобождающихся местах было, вестимо, хоть пруд пруди... Неожиданно «Герой Социалистического Труда, кандидат наук, лауреат, в общем, человек, уже имеющий регалии», все же заартачился. Отказался от предложения Бориса Николаевича.

Но, конечно же, вопрос о назначении Анатолия Александровича Мехренцева председателем облисполкома был решен... «А я нажимал на него! В общем, он согласился и стал работать».

– На всех нажимать надо!.. Пока сок не пойдет, – безоговорочно поддержал Ельцина Бунтарь.

«Так постепенно сложилась своя команда – сильная, творческая... – продолжал исповедоваться автор. – Начался период бурной работы. И, как всегда в моей жизни бывало, больше всего я не жалел самого себя».

– Вот это ты, Борис Николаевич, зря! – не согласился с ним Бунтарь. – Надо было беречь себя как зеницу ока.

Однако автор, как выяснилось на той же странице,  не забывал о собственном здоровье. «Личные занятия спортом я не прекращал». Он даже организовал из членов бюро целую команду... «Очень скоро без волейбола жизнь Свердловского обкома партии было трудно представить».

Само собой, были у первого секретаря и дела поважнее... «Нам надо было пробить вопрос о строительстве метро» в Свердловске. А «для этого нужно было решение Политбюро». Тогда он созвонился с Брежневым, и тот сказал: «Ну, давай, приезжай».

«Я, зная стиль его работы в тот период, подготовил на его имя записку, чтобы ему оставалось только наложить резолюцию... Брежнев, по-моему, в последний период жизни, вообще не понимал, что он делал, подписывал, произносил».

– Не зря тогда в ходу шутка была: «Маразм крепчал», – вспомнил застойные годы Бунтарь. Поразмыслил и добавил: – Шутили. Надеялись, что скоро кончится... А он и сегодня «крепчает».

«Резолюцию он сам сочинить не мог. Говорит мне: «Давай диктуй, что мне писать». Я, естественно, диктую: «Ознакомить Политбюро, подготовить проект постановления Политбюро о строительстве метро в Свердловске». Он написал то, что я ему сказал, расписался, дает мне бумагу. Но зная, что даже при этом документы где-то терялись, пропадали, я ему говорю: «Нет, вы пригласите помощника». Он приглашает помощника, и я говорю: «Дайте ему поручение, чтобы он, во-первых, зарегистрировал документ, а во-вторых, официально оформил ваше поручение: «Разослать по Политбюро». Он тоже молча все это сделал, помощник забрал бумаги, мы попрощались, и скоро Свердловск получил решение Политбюро о строительстве метро».

– Круто ты, Борис Николаевич, «бровеносцем» покомандовал... Не надо было домой возвращаться. Остался бы лучше на его месте, в Кремле, – посоветовал Бунтарь.

Но у автора еще оставалась масса неотложных дел. И он вернулся... Продолжал «проводить регулярные встречи с различными категориями трудящихся», которые «в застойный для страны период были скорее исключением, чем правилом». Заинтересовался историей расстрела последнего русского царя и его семьи.

«Я сходил в областной архив, прочитал документы того времени. Еще совсем недавно факты об этом преступлении практически никому не были известны, существовала фальсифицированная версия в духе «Краткого курса», поэтому легко представить, с какой жадностью я вчитывался в страницы, датированные 18-м годом... Читать эти страницы было тяжело».

Тут, как назло, приходит «секретный пакет из Москвы. Читаю и глазам своим не верю: закрытое постановление Политбюро о сносе дома Ипатьевых в Свердловске. А поскольку постановление секретное, значит, обком партии должен на себя брать всю ответственность за это бессмысленное решение».

– Так не брал бы! – во все горло рявкнул Бунтарь. И... его разбуженная жена вновь запричитала. Пришлось ее успокаивать, чтобы вернуться к «Исповеди».

«Не подчиниться секретному постановлению Политбюро было невозможно, – как бы оправдывался перед преданным читателем автор. – И через несколько дней ночью, к дому Ипатьевых подъехала техника, к утру от здания ничего не осталось. Затем это место заасфальтировали. Еще один печальный эпизод застоя. Я хорошо представлял, что рано или поздно всем нам будет стыдно за это варварство».

– У всех нас, грешных, рыло в пуху... У вас, высокопоставленных, тем более, – шепотом успокоил Бориса Николаевича Бунтарь.

«Серьезно готовился» автор к XXVI съезду партии. Потому что очень хотел «нанести удар по тому застойному болоту, которое сложилось в стране». Хотеть-то хотел. Но... не получилось.

«Не хватило, видимо, у меня опыта, и самое главное, политического мужества, чтобы дать решительный бой нашей загнивающей партийно-бюрократической системе. К тому же я все-таки недостаточно знал членов ЦК, чтобы можно было серьезно повлиять на дела, хотя видел, что центр не работает».

– Это ясно как Божий день, – согласился Бунтарь. – Позарез надо было тебе, Борис Николаевич, в центр перебазироваться… Чтобы навести там порядок.

Так оно и случилось несколько лет спустя, а точнее, весной 1985 года... «В машине раздался телефонный звонок из Москвы. «Вас соединяют с кандидатом в члены Политбюро, секретарем ЦК КПСС товарищем Долгих».

Тот предложил Ельцину срочно перебраться в столицу и начать работать заведующим отделом строительства в Центральном комитете партии... «Поразмыслив буквально секунду-две, я сказал, что нет, не согласен».

– Не понял юмора! – удивился Бунтарь.

«Видимо, где-то в подсознании мысль засела, что члена ЦК, первого секретаря обкома со стажем девять с половиной лет – и на заведующего отделом строительства ЦК. Это было как-то не очень логично, – объяснил читателю автор. – ... Да и по традиции так было: первый секретарь обкома партии Кириленко ушел секретарем ЦК. Рябов – секретарем ЦК, а меня назначают завотделом».

– Тогда другое дело, – разобрался в ситуации Бунтарь. – Мудро ты, Борис Николаевич, поступил... Нечего было по дешевке продаваться.

Но из центра стали палить более крупным калибром. Уже на следующий день кандидата в члены Политбюро Долгих сменил член – Лигачев. Он «использовал беспроигрышный аргумент».

«Повел речь о партийной дисциплине, что Политбюро решило, и я, как коммунист, обязан подчиниться и ехать в столицу. Мне ничего не оставалось, как сказать: «Ну, что ж, тогда еду», и 12 апреля я приступил к работе в Москве».

– Плюнули тебе тогда в душу, Борис Николаевич. Зато теперь ты всем им по-крупному даешь прикурить, – порадовался преданный читатель. Но... расстроился. Потому что уже пришло смутное утро.

По подоконнику надоедливо долбил осенний дождь. По мокрому асфальту шуршали автомобильные шины. В комнатенку с трудом просачивался серый свет.

Бунтарь с трудом встал из кресла. Размял большое затекшее тело. Раздернул занавески и выключил торшер. Освежился в ванной холодной водой и через силу вернулся к «Исповеди»...

С улицы послышался глухой удар, скрежет металла и крики людей... Философ недовольно повернул на подушке лысый породистый череп и заунывно зевнул. Открыл выцветшие глаза и удивленно прошептал:

– Надо же. Не отошел еще в мир иной... А пора бы. Во всем надобно знать меру.

Он окончательно проснулся и постепенно пришел в свое обычное настроение старого-престарого человека, давно и ничему не удивляющемуся. Не удивило ни появление соседа из нижней квартиры, ни его измученный вид.

За бессонную ночь пышащая здоровьем физиономия Бунтаря потемнела и осунулась. Красный мясистый нос побледнел и обострился. Вечно горящие глаза потухли и затуманились.

– Чуть было не подох. Но... дочитал, – прошептал он. Попросил напоить крепчайшим чаем. Потому что язык не ворочается. А в голове того гляди полное затмение наступит.

Долгое молчаливое чаепитие понемногу восстановило подорванное «Исповедью» здоровье Бунтаря. Нос слегла порозовел. В затуманенных глазах вспыхнули искорки... Словом, дело пошло на поправку.

– Все вам сегодня рассказывать и читать не буду... Сил не хватит, – сказал он. – Остановлюсь лишь на самом главном, очень мне близком.

– На чем же? – исключительно для моральной поддержки обессиленного соседа поинтересовался Философ.

– А на том, как Борис Николаевич ответил на вопрос: «Когда началось ваше становление бунтаря?»

– Очень любопытно. Даже преочень!.. Выходит, ты с Борькой одного замеса?!

– Ну, что вы, – застеснялся преданный читатель. – Мы, может, и одного замеса. Но... получились разного качества. Я, так сказать, Бунтарь дворового значения. Он – всесоюзного.

– Логично, – согласился Философ и стал рассуждать дальше: – Следовательно, «становление бунтаря» его масштаба должно было начаться еще в утробе матери.... Так написал бы любой высоко оценивающий себя автор.

– Ошибаетесь, уважаемый! – ласково поправил собеседника Бунтарь дворового значения. – «Становление» Бориса Николаевича началось не в утробе матери. А... в «бадье с некоей святой жидкостью, то есть водой и какими-то приправами».

Речь шла о крещении. Пьяный поп опустил его в ту самую бадью. А... «вынуть забыл, давай о чем-то с публикой рассуждать и спорить». Чем бы все это кончилось – неизвестно. Благо «мама, крича, подскочила и поймала меня где-то на самом дне, вытащила. Откачали».

После такого конфуза, думаете, отношение автора к религии и ее служителям испортилось навсегда?.. «Конечно же, нет. Но тем не менее такой курьезный факт был. Кстати, батюшка сильно не расстроился. Сказал: ну, раз выдержал такое испытание, значит, самый крепкий и нарекается у нас Борисом».

– Та-а-ак.. В воде не тонет, – сделал предварительный вывод Философ. – Неплохой зачин авторского самовозвеличивания.

– Это только начало! – приободрился Бунтарь.

«Детство было очень тяжелое» у Бориса Николаевича... «С шести лет, собственно, домашнее хозяйство было на мне. И за младшими ребятишками ухаживать – одну в люльке качать, за другим следить, чтобы не нахулиганил, и по хозяйству – картошку сварить, посуду помыть, воду принести».

Ютились они в «деревянном, дощатом, продуваемом насквозь» бараке. Нелегко им жилось... «Особенно зимой, когда негде было спрятаться от мороза, – одежды не было, спасала коза. Помню, к ней прижмешься – она теплая, как печка».

– Да-а-а... Значит, «одежды не было». Зато была коза-печка, – не удержался въедливый Философ.

– «Мягкий, добрый характер» был у матери автора, – продолжал рассказывать-читать преданный читатель. – «А у отца характер был крутой, как у деда. Наверное, передалось это и мне... У отца главным средством воспитания был ремень, и за провинность он меня здорово наказывал».

Если что-то случалось, «ни слова не говоря, он брался за ремень. Всегда происходило это молча, только мама плакала, рвалась: не тронь! – а он двери закроет, говорит: ложись. Лежу, рубаха вверх, штаны вниз, надо сказать, основательно он прикладывался... Я, конечно, зубы сожму, ни звука».

– Держался Борька, как положено истинному герою... Однако наверняка не только из-за «крутого характера» отец его ремнем «воспитывал», – предположил Философ.

– Борис Николаевич не скрывает, что «случались и, прямо скажем, хулиганские выходки», – обиделся за автора Бунтарь. – До этого еще дойдем. А сейчас послушайте, как начинались его школьные годы.

«Школа. Своей активностью, напористостью я выделялся среди ребят, и так получилось, что с первого класса меня избирали старостой класса. С учебой всегда было все в порядке – одни пятерки, а вот с поведением – тут похвалиться мне труднее, не один раз я был на грани того, что со школой придется распрощаться. Все годы был заводила, что-нибудь да придумывал».

– Та-а-ак... Естественно, Борька «выделялся» среди ровесников. Прирожденный отличник-лидер-заводила... Махровый пример авторского самолюбования, – подытожил Философ. – Ну и что же наш юный герой «придумывал»?

– «Скажем, это было классе в пятом, со второго этажа школы, из кабинета, вниз все выпрыгнем, классная (ее мы не любили) заходит, а нас нет, класс пустой. Она сразу к дежурному, он говорит: да нет, никто не выходил. Рядом со школой сарайчик был, мы там располагались и друг другу всякие истории рассказывали».

– Это еще мелочовка, – прервал чтение Бунтарь. – Случались дела и покрупнее, так сказать, с политической подоплекой... Они во время войны «заведенные в отношении немцев были, а изучали немецкий язык». Поэтому невзлюбили учительницу и «в знак мальчишеского протеста ее просто мучали».

«Например, патефонные иголки в стул снизу вбивали, вроде на первый взгляд незаметно, но они торчат. Учительница садилась, раздавался крик. Мы следили, чтобы иголки чуть-чуть торчали, но все равно на них, естественно, не усидишь. Опять скандал, опять педсовет, опять родители».

– Та-а-ак... Значит, все-таки «следили, чтобы иголки чуть-чуть торчали». Следовательно, были у нашего героя гуманистические наклонности... Но садистских, пожалуй, больше, – сделал очередной вывод Философ.

– Какой едкий вы старикашка! – возмутился Бунтарь. – Пацаны - они и есть пацаны. Мы тоже чего только в детстве не вытворяли. Правда, чтобы учительницу в задницу иголками... Такого не припомню, – задумался он. Но бодро продолжил: – Борис Николаевич и в других «проказах участвовал».

«Еще у нас бои проходили – район на район: человек по 60-100 дралось. Я всегда участвовал в этих боях, хотя и попадало порядочно. Когда стенка на стенку, какой бы ловкий и сильный ни был, все равно в конце концов по голове перепадет. У меня переносица до сих пор как у боксера – оглоблей саданули... Скорее, это было спортивное состязание, но на очень жестких условиях».

– Да-а-а... Оглоблей по голове – «спортивное состязание». Уже чем-то эпическим попахивает... Боевой эпизод из праведной жизни русских богатырей, – заключил Философ.

– Верно! – радостно согласился Бунтарь. – Борис Николаевич еще в школьные годы регулярно за справедливость сражался.

У них «учительница была кошмарная». Так вот, на торжественном собрании после окончания семилетки он всем «рассказал, как она издевалась над учениками, топтала достоинство ребят... И с довольно яркими примерами, очень резко обрушился на нее. Скандал, переполох. Все мероприятие сорвано».

На следующий день педсовет постановил лишить его нормального свидетельства. А дать «так называемый «волчий билет» – это такой беленький листочек бумажки, где вверху написано, что прослушал семилетку, а внизу – «без права поступления в восьмой класс на территории страны».

Автора «Исповеди» такой разворот событий, ясное дело, не устроил. Он «стал ходить всюду: в районо, гороно.... Кажется, тогда первый раз я узнал, что такое горком партии. Я добился создания комиссии, которая проверила работу классного руководителя и отстранила ее от работы в школе».

– Та-а-ак, – сказал Философ. И... переплел худющие пальцы в витиеватый узор. – Значит, «становление» бунтаря-героя-богатыря шло по нарастающей. Следовательно, должны были иметь место и другие славные деяния.

– А как же! – с энтузиазмом подтвердил Бунтарь дворового значения. И... перевернул очередную страницу.

«Я взялся проникнуть в церковь (там находился склад военный). Ночью пролез через три полосы колючей проволоки и, пока часовой находился на другой стороне, пропилил решетку в окне, забрался внутрь, взял две гранаты РГД-33 с запалами и, к счастью, благополучно (часовой стрелял бы без предупреждения) выбрался обратно».

– Да-а-а, – вздохнул Философ. – В подобном изложении история, во-первых, маловероятна. Во-вторых, вовсе она не героическая, а скорее преступная... Поскольку по законам военного времени за пропиленную решетку и уворованные гранаты несчастного часового живо бы упекли в штрафбат или тюрьму.

– Ничего об этом не сказано!.. Какой вы, ей-Богу, въедливейший стариканчик! – вспылил Бунтарь. – Вечно из мухи слона делаете... Пацанам-то всего-навсего понадобились гранаты, чтобы разобрать их, «изучить и понять, что там внутри».

«Уехали километров за 60 в лес, решили гранаты разобрать. Ребят все же догадался уговорить отойти метров за сто: бил молотком, стоя на коленях, а гранату положил на камень. А вот запал не вынул, не знал. Взрыв... и пальцев нет».

– Та-а-ак... Зачем понадобилось в лес за шестьдесят километров уезжать, чтобы.... на камне молотком гранату бить?! Загадочно-идиотская история, – не унимался Философ. – Если «запал не вынул», значит, он там был. Следовательно, взорвалась граната. Обыкновенного человека разорвало бы в клочья, а Борька лишь двух пальцев лишился... Чудо, да и только. Оказывается, наш богатырь в воде не тонет и на взрывчатке не взрывается...

– Да-да! Любил Борис Николаевич рисковать... Но друзей-товарищей всегда оберегал, как отец родной, – прервал его  размышления Бунтарь. – А «в летние каникулы организовывал ребят на какое-нибудь путешествие. Причем придумывал что-нибудь особенное».

«Так случилось, что после девятого класса мы решили найти, откуда берет начало река Яйва... То, что взяли с собой из еды, скоро кончилось, питались тем, что находили в лесу, в тайге... Нашли исток реки – сероводородный ключ. Обрадовались. Можно было возвращаться».

Но заблудились. К тому же напились «грязной воды» и заболели брюшным тифом... «Температура – сорок с лишним, у меня тоже, но на правах, так сказать, организатора, держусь. На руках перетащил ребят в лодку, уложил на дно, а сам из последних сил пытался не потерять сознание, чтобы лодкой хоть как-то управлять, она шла вниз по течению»...

У Бунтаря от сопереживаний стал заплетаться язык. Он сделал паузу и отдышался. Глотнул холодной, чистой воды из-под крана. И... продолжил чтение:

– «У самого оставались силы только подавать ребятам из речки воду, обрызгивать их – было все на жаре. Они потеряли сознание, а скоро и я стал впадать в беспамятство. Около одного железнодорожного моста решил, что нас все равно заметят, примкнул к берегу и сам рухнул».

– Та-а-ак... Значит, все-таки «рухнул». И у богатырей, оказывается, силы небеспредельны... Наш Борька, конечно же, одолел и брюшной тиф, – уверенно предположил Философ.

– Как же иначе! – воскликнул Бунтарь. – На то он и Борис Николаевич. А не какой-нибудь там богатыришко средней руки!

Отлежал он несколько месяцев в больнице. И, хотя «лекарств особенно не было», выздоровел. Начал заниматься «буквально день и ночь». Выучил программу. И, «когда начались выпускные экзамены, пошел сдавать. А мои друзья, кто со мной участвовал в этом драматическом походе, решили просто десятый класс пропустить».

– Да-а-а... Борька, как положено, всегда впереди всех. Несмотря ни на что, – заявил давно и ничему не удивляющийся Философ.

– Только так! – согласился Бунтарь. – Но начали ему опять палки в колеса ставить. Он и тут не оплошал... Читаю!

«Пришел в школу сдавать экзамены, а мне говорят, что нет такой формы – не бывает экстерна в выпускном классе, и что я могу гулять. Опять пришлось, учитывая, что дорожка уже знакомая, идти по проторенному пути: районо, гороно, исполком, горком... К счастью, знали меня как чемпиона города среди школьников по нескольким видам спорта, чемпионом области по волейболу. Короче, разрешили сдавать экстерном».

– Та-а-ак... Стало быть, наш герой-богатырь был еще и спортсменом-чемпионом сразу «по нескольким видам спорта», – заметил старый-престарый, но наблюдательный Философ.

– Именно по нескольким, – подтвердил Бунтарь. – Потому что автору «хотелось все охватить, абсолютно все уметь делать». Занимался он лыжами и легкой атлетикой, гимнастикой и десятиборьем, боксом и борьбой одновременно. Но остановился в конце концов на волейболе.

«Меня сразу пленил волейбол, и я готов был играть целыми днями напролет. Мне нравилось, что мяч слушается меня, что я могу взять в неимоверном прыжке самый безнадежный мяч».

– Вся наша жизнь – игра, – неожиданно пропел слабым голосом Философ. И добавил: – В ней выигрывает тот, кто исхитряется делать «неимоверные прыжки» в разные стороны.

– Почему в разные? – не согласился Бунтарь. – Борис Николаевич всегда шел по ухабистому жизненному пути быстро и прямо... Закончил школу. Решил сдавать экзамены в Уральский политехнический институт на строительный факультет.

Пришлось ему даже одолеть, так сказать, предварительный, родственный экзамен. Поехал в деревню к своему деду. Был «это такой внушительный старик, с бородищей, с самобытным умом».

Тот внуку сказал: «Я тебя не пущу в строительный, если ты сам, своими руками, что-нибудь не построишь. А построишь ты мне баньку. Небольшую, во дворе, с предбанничком... Но только так: сделай сруб, крышу, все строить будешь один, стало быть, от начала до конца».

– Да-а-а... Поразительная самобытность у дедули нашего героя, – вслух задумался Философ.

– Помните, автор писал, что характер у деда, у отца и у него был «крутой»... Выходит, «самобытность» тоже их семейная традиция, – сделал неожиданный для себя самого вывод Бунтарь.

– Логично... Яблоко от яблони, как говорится, недалеко падает.

– «Крутой» и «самобытный» дед, естественно, «пальцем не шевельнул», чтобы помочь. «Ближе чем на десять метров он так и не подошел». Внук тем временем таскал неподъемные бревна километра за три из леса, предварительно их спилив, обчистив и обсушив. Созидал фундамент и т. д. и т. п. «до верхнего венца».

«Ну, в общем, все лето я трудился, только-только на приемные экзамены хватило время приехать оттуда в Свердловск. В конце дед мне сказал серьезно, что экзамен я выдержал и теперь вполне могу поступать на строительный факультет».

– Та-а-ак... Значит, дедуля дал «добро» внуку-богатырю-строителю на учебу в институте. Следовательно, тот не мог не поступить. Хотя и... не готовился.

– Какой вы, однако, преехиднейший старичок! – в очередной раз очень возмутился Бунтарь. – Многоуважаемый автор честно пишет: «Хоть и не готовился я специально, из-за того что эту самую баньку строил, поступил сравнительно легко – две четверки, остальные пятерки».

– Да-а-а... Чувствуется богатырская поступь. Ничего не скажешь, – покорно согласился Философ.

– Так-то! – рявкнул рассерженный Бунтарь. И уставился горящими глазами на не в меру ехидного соседа. Помолчал, успокоился и добавил: – Короче... У Бориса Николаевича «началась студенческая жизнь: бурная, интересная». В ней волейбол прочно занял главное место.

«Все пять лет, пока я был в институте, играл, тренировался, ездил по стране, нагрузки были огромные... Однажды мой любимый волейбол чуть не свел меня в могилу. В какой-то момент, тренируясь по шесть-восемь часов и занимаясь предметами по ночам (хотелось иметь в зачетке только оценку «отлично»), видимо, я перенапрягся».

К тому же, «как назло, заболел ангиной, температура сорок, а я все равно пошел на тренировку, ну и сердце не выдержало. Пульс 150, слабость, меня отвезли в больницу. Сказали лежать и лежать, тогда есть шанс, что месяца через четыре, как минимум, сердце восстановится, а иначе – порок сердца».

– Раз нашего героя не смогла «свести в могилу» ни вода в бадье, ни взрывчатка на камне, ни брюшной тиф в лодке. То... какой-то ангине тут делать нечего, – уверенно сказал Философ.

– Логично... Только не надеялся Борис Николаевич на медицину. Поэтому из больницы «сбежал уже через несколько дней, ребята организовали мне из простыней что-то типа каната, и я с верхнего этажа спустился и уехал». Решил он восстанавливаться по-народному, «клин клином вышибать».

Снова начал «на несколько минут выходить на площадку, пару раз мяч возьмешь, и все – валишься. Меня ребята оттащат к скамейке, и я лежу. Это была тупиковая ситуация, думал – не вырвусь уже, так сердце и останется больным, и спорта мне больше не видать. Но все равно стремился только в бой и только вперед».

– Да-а-а... Из больницы – на канате из простыней. И – в бой против порока сердца. Круто. Самобытно... Рисковый наш герой уральского разлива, – признал Философ.

– Автор это не хуже вас понимал... Он так и пишет: «Надо честно признать: риск, конечно, был колоссальный, потому что сердце мог погубить навсегда».

«Колоссальный» риск закончился для Бориса Николаевича, по доброй традиции, благополучно. Сердце он не «погубил навсегда» и вернулся в любимый большой спорт... Были в его студенческой биографии и другие умопомрачительные приключения.

«До поступления в институт страны я не видел, моря тоже, и вообще нигде не был. Поэтому на летние каникулы решил совершить путешествие по стране. Не имея ни копейки денег, минимум одежды... Поездка эта, конечно, была совершенно необычной. Со мной сначала поехал однокурсник, но через сутки он уже понял, что ему наше путешествие не осилить, и вернулся».

– Слабаки, как положено, назад... А наш нищий, почти голый богатырь - вперед на лихом коне, – предположил Философ.

– Не на коне, – поправил его Бунтарь. – «В основном на крыше вагона, иногда в тамбуре, иногда на подножке, иногда на грузовике. Не раз, конечно, милиция снимала: спрашивают, куда едешь! Я говорю, допустим в Симферополь, к бабушке. На какой улице проживает? Я всегда знал, что в любом городе есть улица Ленина, поэтому называл безошибочно. И отпускали меня ...»

– Та-а-ак... Значит, наш находчивый герой оказался не по зубам и правоохранительным органам, – пришел к очередному выводу Философ.

– То-то и оно! – подтвердил Бунтарь. И продолжил рассказ о перипетиях «совершенно необычной поездки».

Где и как он за два с половиной месяца странствий умудрялся раздобывать деньги на конверты для отправки «из каждого нового города письма в институт своим ребятам». А главное на пропитание – почти неизвестно. Некоторую ясность вносит единственный эпизод.

«Помню, в Запорожье, когда совсем оголодал, случайно встретился с одним офицером, он и говорит: «Мне надо поступить в институт, а я ничего, ни бельмеса не понимаю в математике. Давай ты меня по математике поднатаскаешь так, чтобы я сдал экзамен».

«Совсем оголодавший» автор, вестимо, согласился. Но поставил перед офицером-фронтовиком два жестких условия. Во-первых, заниматься ежедневно, «кроме трех-четырех часов сна, по двадцать часов». Во-вторых, «меня кормить. Причем кормить хорошо».

«Он честно выполнил наш договор. Я впервые за все время наелся. И даже прибавил в весе»... Через неделю офицер «поступил в институт, сдал по математике экзамен. А я поехал дальше».

– Ай да орел наш богатырь-математик!.. Наелся от пуза. Заодно фронтовика за неделю научил уму-разуму. И... дальше, на новые героические деяния отправился, – констатировал Философ.

– Что верно, то верно, – согласился Бунтарь. – И, как повелось, вновь оказался Борис Николаевич в смертельно опасной ситуации.

На сей раз судьба-индейка свела его на крыше вагона не с милиционерами. А... с зэками, правда, амнистированными. Они «говорят: давай играть в «буру». А я знать не знал эти карты, в жизни не играл и сейчас терпеть не могу. Ну, а в такой обстановке не согласиться было нельзя».

Короче. Разнесли его, неопытного, в пух и прах... «И очень скоро они раздели меня до трусов. Все выиграли». На этом игра не закончилась. Амнистированные бандиты совсем озверели и пошли, образно выражаясь, ва-банк.

«Они говорят: «Играем на твою жизнь. Если ты сейчас проиграешь, то мы тебя на ходу скидываем с крыши вагона и все, привет. Найдем такое место, чтобы ты уже основательно приземлился. А если выиграешь, мы все тебе отдаем».

– Та-а-ак... Борька наверняка объегорил и зэков. Тут сомневаться не приходится.

– Ага! – по-детски порадовался Бунтарь-пенсионер. И безоблачно улыбнулся во всю свою мясистую физиономию.

Отыграл он и жизнь свою бесценную. И все свои вещички кроме дедовских часов. Более того... «После этой игры они меня больше уже не трогали, а даже зауважали. Сбегают за кипяточком – поделятся. Кое-кто даже кусок хлеба давал».

– Да-а-а... Трогательный финал. Сентиментальные женщины-читательницы, без сомнения, счастливыми слезами обливаются, – предположил Философ. И попросил пояснить другое: – Борька то с товарищами в волейбол играл, то с зэками в «буру». Когда же строительными науками занимался?

– Автор писал, что «занимался предметами по ночам», – особо не удивился старческой забывчивости соседа Бунтарь. – Несмотря на это, «получал на экзаменах в основном пятерки»... «В основном», но не всегда.

Как-то получил «злосчастную четверку» от профессора Рагицкого... «Хотя относился он ко мне хорошо. Я ему однажды задачку решил, очень трудную, которую у него среди студентов лет десять до меня никто осилить не мог».

Борис Николаевич победно приближался к окончанию института. Даже невзирая на то, что «диплом пришлось писать вместо пяти месяцев всего один: был все время в разъездах, шло первенство страны, самый его разгар». Да и тему он выбрал сверхтрудную – «Телевизионная башня».

«Тогда их почти не было, поэтому до всего нужно доходить самому. До сих пор не представляю, как мне это удалось. Столько умственных, физических сил я потратил, это было невероятно. Причем тут и особо помочь никто не может, тема новая, никому не известная – чертишь сам, расчеты делаешь сам, все от начала до конца – сам».

– Да-а-а... Тяжела ноша у русского богатыря-одиночки. Ни от кого никакой помощи нет. Все сам да сам, – посочувствовал Философ.

– Он «все-таки сдал диплом, защитился на отлично», – гордо заявил Бунтарь. – Кончилась его студенческая жизнь и началась трудовая. Тоже нелегкая. Даже, пожалуй, потруднее.

«Как всякому выпускнику вуза, мне предложили должность мастера на строительстве промышленных объектов. Я сказал, что мастером пока работать не пойду... Я решил для себя, что год посвящу тому, чтобы освоить 12 строительных специальностей. Каждый месяц – по одной».

– Та-а-ак... Значит, решил он, как Геракл, двенадцать подвигов совершить... Следовательно, настроился Борька переквалифицироваться в богатыря международного класса, – выдвинул очередную версию Философ.

– Не знаю, что ваш иностранец Геракл натворил. И знать не желаю! – вскипел Бунтарь. – Он наверняка по сравнению с отечественным Борисом Николаевичем гроша ломаного не стоит... Наш-то «работал не по одной смене, а полторы-две, чтобы побыстрее наработать опыт».

Опыт нарабатывался «очень тяжело». И, конечно же, не без героизма... Думаете, просто «по очень узким и высоким лесам быстро бежать с тачкой жидкого бетона?!» Ясное дело, нет. Поэтому автор «несколько раз вместе с тачкой летел метра три вниз; к счастью все кончалось благополучно».

Что, спрашивается, делать, если самосвал «заглох точно на переезде железной дороги?!» К тому же «поезд уже вот-вот должен был подскочить и разнести вдребезги и машину, и меня вместе с ней»... Неизвестно рядовому труженику, как в подобной экстремальной ситуации сохранить и автомобиль для народа, и себя для истории.

А Борис Николаевич тут же, к счастью, «вспомнил о стартере. Когда стартер включишь, то машина как бы дергается»... Она, значит, дергается-дергается-дергается. «Поезд уже подает сигналы, начинают визжать, скрипеть тормоза, но чувствую, что ему не затормозить, он уже надвигается на меня всей своей огромной массой...»

Бунтарь снова выронил из рук «Исповедь» от переживаний. Посидел молча, как монумент... Успокоил разгулявшуюся нервную систему. Поднял и полистал книжонку. Нашел нужную страницу и продолжил читать.

– «А я все время включаю стартер, дергаю, дергаю машину, и она на несколько сантиметров сошла с рельс, и поезд, чуть-чуть не задев, пронесся мимо...»

– Да-а-а... Пожалуй, Геракл до такого бы не додумался. Впрочем, в те времена стартера еще не было, – впал в исторические размышления Философ.

– Что вы на стародавнем, ненашенском богатыришки зациклились, – расстроился Бунтарь. – Тот, небось, от нечего делать, для личной забавы развлекался. А наш Борис Николаевич не за себя, за народное добро радел... Слушайте! Не перебивайте попусту!

«Работая машинистом на башенном кране, я пережил еще один эпизод, стоивший мне больших нервов... Уходя с работы, вроде бы все проверил, кран обесточил (кран называется БКСМ 5,5 А). Но одну операцию я пропустил. Кран должен обязательно крепиться по окончании работы за рельсы специальными зацепами. Этого я не сделал».

Жил он рядом со стройплощадкой. Как бы специально, «ночью разразился дождь со страшным ветром. Я проснулся и с ужасом вспомнил про кран. Выглянул в окошко, вижу: башенный кран тихо, но движется. В чем я там был, по-моему, в одних трусах, – выскочил, быстрее к крану».

– Та-а-ак... Выходит, ночью, наперекор «дождю со страшным ветром» наш богатырь-крановщик «выскочил в одних трусах» на очередной подвиг, – не выдержал Философ. И впал в анализ услышанного: – Что характерно. Вовсе не обязательно было совершать героическое деяние, если бы соблюдалась элементарная техника безопасности.

– Да уймитесь вы! Помолчите! Не мешайте!.. «Это был, конечно, жуткий момент. За мной выскочила жена, кричит: слезай, упадешь, погибнешь, а я нет, – решил все-таки спасать кран».

«Заскочил в кабину, а там тоже темно, ничего не видно, стал лихорадочно думать и правильно сообразил, что надо отпустить с тормоза стрелу. И она сразу повернулась по ветру, перестала парусить, скорость несколько снизилась. Но тем не менее кран продолжал двигаться. Тогда я включил движение крана в обратную сторону и на полную скорость. И, смотрю, кран начал потихонечку снижать скорость и остановился в нескольких сантиметрах от конца путей».

– Да-а-а, – не унимался Философ. – Борька ухитрился и самосвал «на несколько сантиметров с рельс» свести. И башенный кран «в нескольких сантиметрах от конца путей» остановить... Форменный богатырь-ювелир!

– Не могу с вами не согласиться, – порадовался Бунтарь. Но тут же погрустнел: – Крепко выбила из колеи эта история Бориса Николаевича и его супругу.

«Ну, конечно, уснуть этой ночью мы уже не могли, успокоиться было трудно. Долго мне еще снились сны, как я лезу по башенному крану вверх и падаю вместе с ним».

Несмотря на страшные сны, автор, худо-бедно, освоил двенадцать рабочих специальностей... «Пришел к своему начальнику участка и сказал, что теперь готов работать мастером. Кидали меня на разные объекты».

Начальники «кидали на разные объекты», а судьба – на новые смертельно опасные испытания. Если раньше доводилось ему встречаться с амнистированными зэками на крыше вагона. То теперь – с натуральными заключенными «в маленькой комнатушке мастера».

Как-то заходит «такой громила с топором в руке, поднимает его, заносит надо мной и говорит: «Закроешь наряды так, как полагается? Как до тебя, щенок, всегда закрывали?» Я говорю: «Нет». «Ну тогда, имей в виду, прибью тебя, и не пикнешь». Я чувствовал по глазам, что он совершенно спокойно грохнет меня по башке, даже не моргнет.

Я мог, конечно, увернуться или попытаться физически с ним как-то справиться, хотя тесно, комнатка маленькая, а топор уже над моей головой занес. И тогда я решил действовать неожиданно. Голос у меня очень громкий, сильный, да еще в этой комнатушке... И я во все горло как рыкну, причем резко, глядя в глаза: «Пошел вон». Вдруг он опустил топор, выронил его из рук, повернулся и, согнув спину, молча вышел. Какой винтик у него там сработал, трудно сказать».

Последние фразы Бунтарь прочитал громовым голосом, с боевым пафосом. Победно возвысился в комнате во весь свой внушительный рост. И... горящими глазами уставился, как удав на кролика, на маленького-премаленького слушателя.

– У меня окончательно винтики сработались... Шарики за ролики зашли, – беззащитно пожаловался Философ. И тихо попросил: – Давай остальное отложим до завтра.... Сил не осталось «Исповедь» слушать.

– Не хотите?!.. Не надо! Пойду во двор!.. Там слушателей тьма найдется! – во все горло рыкнул Бунтарь. И ушел, оглушительно хлопнув дверью...

За окном скрипуче каркнула ворона... Философ недовольно повернул на подушке лысый породистый череп и заунывно зевнул. Открыл выцветшие глаза и удивленно прошептал:

– Надо же. Не отошел еще в мир иной... А пора бы. Во всем надобно знать меру.

Он окончательно проснулся и постепенно пришел в свое обычное настроение старого-престарого человека, давно и ничему не удивляющемуся. Не удивило ни раннее появление соседа из нижней квартиры, ни его внешние данные.

Физиономия Бунтаря была вся исцарапана. Правый глаз заплыл. А под ним темнел внушительных размеров синяк. Красный мясистый нос побледнел. Слегка расплющился и немного сдвинулся влево.

– Влип в историю, – пожаловался он. – Вышел вчера от вас во двор. За столом в кустах, как обычно, мужики какую-то гадость пили. О жизни рассуждали... Принял я приличную дозу. И начал читать им лучшие куски из книжки.

– Вот это зря... Не всем она, наверное, по душе.

– Нашим-то дворовым, пьяным в стельку, книжка вроде бы понравилась. А одному, чужому, к тому же почти не закладывавшему за воротник, она как кость в горле встала... Он и ее, и лично Бориса Николаевича даже матом обложил.

– Логично, – только и сказал Философ.

– Решил я ему, болтуну враждебному, объяснить вручную что к чему. Спьяну промахнулся. И... в шиповник улетел. Всю морду колючками поцарапал.

– Чего ты зря окрысился?.. У нас нынче гласность. Говори, о ком хочешь и что хочешь.

– У меня свое понятие. Кто не с нами, тот против нас... Короче. Вылез из кустов и снова на недруга пошел. Тот опять увернулся. К тому же исхитрился мне в нос прямым врезать. Крюком – в глаз. Еще одним – в дых... Рухнул я в грязь как подкошенный.

– Да-а-а... Испортил он тебе фотографию, – пожалел соседа Философ.

– Да черт с ней! Беда в другом... Наши дворовые в отместку за меня решили чужого отметелить. Но что вусмерть пьяные с почти трезвым сделают?!.. Короче. Он их сам прилично отдубасил... А самое паскудное – схватил со стола «Исповедь на заданную тему». И демонстративно... порвал на мелкие кусочки.

Бунтарь безысходно замолчал. Его приплюснутый нос жалобно хмыкнул. А из заплывшего глаза выкатилась мутная слеза…

ДЕТИ АРБАТА

Осень 04-го

Тимофей Александрович – высокий, статный старик с суровым армейским взглядом. И уверенной, несмотря на сверхсолидный возраст,  походкой.

Он – кореннейший арбатец. И, пожалуй, один из последних старых детей Арбата, кто продолжает жить здесь и поныне.

 Большинство его ровесников ушли в мир иной. Других же «новые русские» теми или иными изуверскими способами вынудили убраться из престижнейшего района Москвы.

Тимофей Александрович родился в арбатском переулке. Закончил школу. Отсюда уходил на Великую Отечественную. Здесь же праздновал свадьбу. Рождение  сыновей, внуков и внучек. Генеральское звание.

Арбат – это вся его жизнь. И он знает о нем все. Верно любит и… люто ненавидит одновременно.

А началось все в брежневские времена… Кого-то из высокопоставленных неожиданно посетила мысль организовать пешеходную улицу в старом центре Москвы. Тихую такую. Спокойную. Без машин.

Чем мы хуже заграницы, спрашивается?.. Везде есть, а у нас нету. Значит, для поддержания международного паритета надо срочно создать этакий Монмартр по-советски.

Надо так надо… Засучив рукава,  известные московские архитекторы и градостроители принялись за проектирование отечественного пешеходного рая.

На их эскизах нарисовались блаженные группки советских тружеников, приехавших в столицу на экскурсию. Счастливые семейные пары с малолетними детьми, восхищенно рассматривающие многоцветные фасады арбатских домов.

Аккуратненькие старики и старушки, степенно прогуливающиеся по брусчатке знаменитой улицы. Вдохновенная учителка, что-то самозабвенно рассказывающая своим прилежным ученикам… И прочие оптимистические сюжеты.

В начале восьмидесятых, с трудом пробираясь с колясками по вдрызг разрытому Арбату, молодые арбатские мамы мужественно переносили временные трудности. Надеялись, что скоро все наладится.

Скоро не скоро, но работы в конце-то концов закончились… Первая пешеходная улица некоторым  очень даже понравилась. Тимофею Александровичу и прочим ревнителям московской старины – категорически нет.

Не пришлась им по душе ни форма фонарей (к тому же ни один из них загадочным образом не стоял вертикально).

Ни фасады домов, свежеокрашенных непонятно зачем ядовито-кислотными красками… Но, как говорится, на вкус и цвет товарища нет.

Другое дело – стряслось нечто такое, о чем ни у кого и мысли не было. Никто не думал – не гадал, что окончание великой реконструкции московской улицы совершенно случайно совпадет с началом…  величайшей всесоюзной перестройки.

Посему благостные картинки на эскизах архитекторов очень скоро станут неактуальными. Вообще исчезнут из нашей жизни, с наших улиц. А уж с Арбата – тем более.

Символ старой Москвы, пропитанный духом искусства, превратился в место, где делают деньги. Строили тихую пешеходную зону, а получилась шумная торговая точка. Огромный ларек под открытым небом…

Впрочем, все начиналось более или менее нормально. Коммерции, будь она проклята, было немного. И воспринималась она весьма доброжелательно, с неподдельным интересом.

Незамысловатому советскому человеку очень уж было непривычно и даже забавно что-то платить за собственный портрет (пусть и не очень похожий). Или – за несколько песен, лихо исполненных лохматыми парнями.

Помнит Тимофей Александрович и такой эпизод из первых дней существования пешеходного рая.  В окне желтого особняка показался придурковатый персонаж. И стал… корчить несусветные рожи. Публика засмеялась.

Тогда затейник спустил на веревочке коробку из-под вафельного торта. И громогласно потребовал… гонорар. Народ развеселился еще больше. И в нее полетели мелкие деньжата.

Первыми признаками надвигающейся, по мнению Тимофея Александрович, беды стали толпы молодежи. Поначалу они тусовались на Арбате время от времени. Потом – регулярно. И днем и ночью.

Танцевали брэйк. Круглосуточно орали песни. Стращали арбатских старушек истошными воплями и своим непотребным внешним видом. Устраивали кровопролитные побоища «металлистов» против «люберов».

Дети Арбата (как и все остальные), рожденные в конце семидесятых, в начале восьмидесятых, саранчой налетали на иностранцев. Показывали им октябрятские звездочки. Пионерские и комсомольские значки.

Размахивали красными галстуками. Синими пилотками… И голосили. Голосили. Голосили:

– Чендж!.. Чендж!.. Чендж!

Выпрашивали жвачку. Шариковые ручки. Заграничные сигареты. Выпивку. Юродствовали. Унижались… И клянчили. Клянчили. Клянчили.

Иногда на пешеходную улицу неожиданно и нагло выползала милицейская машина. Из нее выскакивали стражи порядка. Отлавливали кого-нибудь из нарушителей тогдашних советских законов. И отвозили их в местное отделение на «разбор полетов».

Вскоре, впрочем, правоохранительные органы перестали этим заниматься. Поскольку в перестроечном Советском Союзе все окончательно и бесповоротно запуталось. Никто уже не мог толком понять кого и за что надо ловить. И отправлять в кутузку.

Арбат, Москва, да и вся страна неумолимо превращались в один грандиозный рынок, базар. Где, как известно, милиционеру лучше не обижать торговца. А просто регулярно брать с него мзду. Тому и другому – сплошная выгода…

Тимофей Александрович, как и все арбатцы, люто ненавидит матрешечников. Так они называют всех продавцов. Независимо от того, на чем они делают деньги.

Здесь давно уже поделен каждый квадратный метр лотков. Магазинов. Кафе. Ресторанов. Даже стен и брусчатки… Арбат – это государство в государстве.

Точнее, Россия в миниатюре. Со своими «денежными тузами». Немногочисленным средним классом. И толпами «шестерок», промышляющих тем, что Бог послал…

У Арбата – свое расписание жизни. Оно повторяется день ото дня. Год от года. Выходные и праздники почти не отличаются от будней.

Только ранним утром он напоминает Тимофею Александровичу прежнюю улицу. Пустую. Почти чистую. Спокойную. Доброжелательную. Тихую.

В начале девятого узкая колея между Смоленской и Арбатской площадями заполняется служащими разного ранга из министерств, ведомств, контор. Полусонные, неразговорчивые, они растекаются по окрестным переулкам.

К одиннадцати на Арбате появляются торговцы. И неторопливо, чавкая жвачкой, раскладывают столики. Расставляют по росту матрешки. Раскладывают прочий товар. Развешивают по стенам «живопись».

Одни на полную мощность включают магнитофоны. Другие громогласно приветствуют друг друга. И все, как один, обязательно… матерятся.

В двенадцать – начало перестроечного бизнеса… Появляются интуристы. Они покорно идут сквозь монолитные ряды матрешечников. Ведь другого пути у них просто нет.

По всему Арбату долбят барабаны. Воют трубы. Звенят гитары. Звучат свирели. Верещат детские дудочки и прочие музыкальные инструменты. Но все эти звуки перекрывают громоподобные возгласы торговцев с зазывными улыбками:

– Рашен экзотик!!!.. Супербьютифул матрешка!!!

Если из своей квартиры высунется интеллигентная пожилая арбатка. И попросит кого-то не шуметь, поскольку ее очень старая сестра тяжело больна. То ответы-советы она услышит стандартные:

– Вставляй, бабка, новые окна. Шумонепроницаемые!.. Отвези свою сеструху в больницу. А лучше – сразу в морг!

Целый день владеет Арбатом эта какофония. Лишь после восьми вечера улица пустеет и затихает… Исчезают интуристы. За ними, соответственно, уходят и матрешечники. 

К этому времени многие из них, напряженные рабочие часы согревающиеся, ясное дело, не только чаем, доходят до полной кондиции… «Пешеходный рай» заплеван. Загажен. Захламлен.

То же самое – и с арбатскими  подъездами… На их стенах надписи-просьбы: «Господа! Не ломайте почтовые ящики. Они хорошие», «Товарищи! Помните, что это не туалет».

Но ничто не помогает… Матрешечники и прочие запросто заходят сюда по нужде. Тут же принимают горячительное. Перекусывают. Колются. Считают деньги. Устраивают разборки, заодно круша все вокруг.

– Сколько фильмов у нас снималось?! – сокрушается Тимофей Александрович. И на его  глаза навертываются слезы. – Теперь почти нет… Интерьер, образно выражаясь, не тот, что раньше.

И действительно. Бронзовых ручек на дверях не осталось… Белый мрамор на лестницах потемнел. Потрескался. Отбился по краям… От перил из красного дерева – лишь воспоминания.

Грязища. Мочой несет, как в провинциальном вокзальном сортире… Входить-то сюда противно. А жить постоянно – тем более.

Вот и вымирает здешнее старичье в первую очередь. Сплошные инфаркты. Инсульты. Инфекционный гепатит. На ногах грибки всяческие… Похороны чуть ли не каждую неделю под аккомпанемент арбатской какофонии.

Когда она наконец-то замолкает, арбатцы спешат убраться и вынести мусор из подъездов. Пройтись по улице самим или выгулять своих собак.

Спешат. Потому что надо обязательно успеть до темноты. Всю ночь на Арбате царят наркоманы. Лучше здесь не появляться в это проклятое время.

Вроде бы пусто. Тихо. Никого не видно на улице… На самом деле почти в каждом дворе, подворотне, подъезде кучкуются подростки. Шарканье ног. Приглушенные голоса.

Мнимая тишина в любой момент может взорваться площадной руганью. Поножовщиной. Кровью. Криками о помощи.

И под окнами спящих людей истошно завоет сирена милицейского газика. Или жалобно заскрипит тормозами «скорая»…

Куда только арбатцы не жаловались. Кому только не писали письма. И в районные органы власти. И  в городские.

Никакого толку. Никто ни на что не реагировал. Тогда они решили обратиться лично к самому… президенту.

Четвертого апреля 1992 года жители Арбата собрались у Вахтанговского театра на санкционированный митинг… Даже больных стариков не остановил мелкий весенний дождик.

Арбатцы говорили о грязи и безвкусице. Проституции и наркомании. Громогласной музыке и обыкновенном хамстве в их родном районе… Собирали подписи под обращением к Ельцину.

Митингующих стали теснить торгаши. Тогда Тимофей Александрович предложил призвать на помощь милицию. Благо, 5-е отделение во главе с Николаем Ивановичем Михалевым рядом.

– Зовите!.. Зовите! – загоготал круглолицый, пестро одетый матрешечник. – Да они нас и пальцем не тронут!.. Не зря мы их кормим и одеваем!

Так оно, к сожалению, и получилось. Конфликт назрел и… начался. Но стражей порядка не было и в помине. Хотя накануне обещали обеспечить охрану.

Никого, слава Богу, не убили и особо не покалечили. Но торговцы все же крепко потрясли за грудки стариков. И даже демонстративно порвали несколько листов с подписями.

Их в тот же день арбатцы аккуратно склеили. И вместе с обращением отправили в Кремль. Лично Борису Николаевичу Ельцину.

Ну и что из того. Да ровным счетом ничего. Как говорится, ни ответа ни привета. Арбат продолжал жить по-прежнему…

Главный товар здесь – матрешки от мала до велика. Но в основном не те, яркие, веселые и лукавые, что издревле делали на Руси. А уродливые и несимпатичные. Современные, политические.

Можно, к примеру, приобрести целый советско-перестроечный матрешечный набор. В большом Ельцине содержатся в порядке уменьшения все его предшественники.

Горбачев, Андропов, Черненко, Брежнев, Хрущев, Сталин и Ленин. Не хватает лишь, по твердому убеждению Тимофея Александровича, лишь малюсенького… Маркса.

Зато в наличие румяный и хитрющий колобок Гайдар-матрешка. Рыжий и наглый Чубайс. Самовлюбленная и беспардонная Хакамада. И прочие балаболы-пустобрехи из ельцинской «элиты».

            Был Советский Союз. Не без их «помощи» его не стало. На Арбате тут же появились лотки, где стали торговать социалистической символикой. Наше прошлое распродается, как обломки Берлинской стены.

Желает интурист приобрести красное полотнище со звездой,  серпом и молотом, с золотистой бахромой по краям… Нет проблем.

Шелковые флаги с гербами бывших союзных республик тоже в наличие… Выбирай любое.

Знамен «Победителю социалистического соревнования» сколько угодно… Не скупись. Покупай сразу несколько. Себе и родственникам.

На Арбате мирно уживаются майки с надписью «Водка «Пшеничная» и «Агент КГБ». Поделки из дерева и расписные шкатулки (фальшивки под Палех). Красная, черная икра и искусственные цветы.

Роскошные альбомы и убогие книженции. Зимние шапки и летние кепочки. Тонкие женские трусики и грубые мужские фуфайки.

Иконы соседствуют с пятилитровыми банками с извивающимися гадюками. Живые черепашки – с бумажным вараном. Изящные коробочки и табакерки – с керамическими скульптурками-уродами…

Разваливалась армия… И, как казалось  Тимофею Александровичу, доведенный до отчаяния, поверженный народ (в том числе служивый) окончательно сдался. Начал распродавать свою армейскую амуницию.

Иностранцы в качестве пикантных сувениров приобретали на Арбате советскую воинскую атрибутику. Погоны и эмблемы всех родов войск. Ремни с бляхами и портупеи. Гимнастерки, бушлаты, шинели. Противогазы и планшеты.

Продавался даже  полный противоперегрузочный костюм летчика-испытателя… Но до глубины души Тимофея Александровича потрясло другое. Поначалу своим глазам не поверил.

Как-то он увидел висящий на плечиках, прикрытый от дождя прозрачным целлофановым чехлом, настоящий… генеральский мундир. Точно такой же хранился у него дома, в шкафу.

Тимофей Александрович застыл как завороженный, когда узнал его цену в долларах. Она равнялась годовой (в «деревянных», ясное дело,) пенсии перестроечного генерала.

В полную депрессуху впал он, однако, позже, несколько месяцев спустя. Когда увидел на раскладных туристических столиках настоящие… боевые ордена и медали. И стал свидетелем разговора тщедушного старика с упитанным торговцем.

– Снимай, дед, свои цацки с нафталинового пиджака. И приноси сюда… Хорошие деньжата заплачу. В «зеленых». Вот посмотри-ка прайс-листок… Сам знаешь, на нынешней пенсии долго  не протянешь.

– А не стыдно тебе, внучек,  чужими наградами торговать?!

– Я же не воришка какой-нибудь. Сами приносят… Подумай, дед, как следует… Может, твой китель или еще что в гардеробе зря место занимает. Все равно рано или поздно его моль сожрет.

Старик-фронтовик отчаянно махнул рукой с бумаженцией с ценами. И ушел… Вернется ли он на Арбат? Или нет?

Совесть, возможно, не позволит. Или нужда все же заставит… Как многих его ровесников. Их вдов. Детей. Внуков.

Не зря ведь на Арбате иностранцы могли купить все что угодно. От Золотых Звезд Героев Советского Союза, орденов Ленина и Александра Невского до медалей «За взятие Берлина», «За отвагу», в честь 40-летия Победы. И т.д. и т.п.

Боевые награды лежали на столиках. Поблескивали золотом, серебром, многокрасочной эмалью… Тимофею Александровичу даже слышалось, как они тихонько позванивали.

Печальным звоном напоминали о себе. О своей истории. О кончине своей страны… Но теперь никому и ни до чего, вроде бы, не было дела.

Слишком дорогую цену заплатили фронтовики за ордена и медали. На них – пот. Боль. Кровь.

За ними – жизнь и смерть. За ними – победа над сильнейшим и жесточайшим врагом. Их вручали за геройство в военном пекле.

Ныне, в мирное перестроечное время, они стали вдруг обыкновенными предметами купли-продажи. Святотатственной и омерзительной…

С первых же дней на Арбате появились в продаже черно-белые фотки голых девиц. Ими традиционно, еще в «застойные» и более ранние времена, в поездах дальнего следования и  электричках, воровато оглядываясь, торговали глухонемые.

В ассортимент, как прекрасно помнит Тимофей Александрович, обязательно входил и Сталин с раскрашенными анилином орденами. И котенок с красным бантом. И девочка с голубыми глазами.

Были они небольшого размера и паршивого качества… Перестройка внесла свои существенные изменения.

Вскоре Арбат, да и всю страну, заполонили высококачественные цветные фотографии. Прежде всего – голых сексуальных девок метровой величины в самых что ни на есть непотребных позах.

Появились здесь и штатные фотографы. Одного из них Тимофей Александрович помнит до сих пор… И вот почему.

У    того немолодого толстячка были до противности масляные глазки. Прежде чем сделать снимок, он нагло заглядывал в вырез кофточки очередной симпатичной клиентки. И скользил по фигуре вниз.

Плотоядно щурился на самом интимном месте. И смачно чмокал… Поднимал затуманенный взгляд вверх. И начинал все сначала.

Как-то здоровенному хохлу подобный осмотр его очень даже рельефной дивчины категорически не понравился. С криком «Москаль ты проклятый!»  он врезал увесистым кулаком по потной физиономии.

Фотограф печально крякнул. Рухнул как подкошенный на брусчатку. И… затих. Его привела в чувство лишь фельдшер из вызванной «скорой»…

Арбат со всех сторон завешан картинами и картинками. Поначалу художникам разрешалось только выставлять свои работы. Продавать ни-ни!.. Уголовное дело обещали завести, если закон нарушишь.

Перестройка, однако, быстро изменила ситуацию. Рынок начал диктовать свои правила. И, соответственно, золотой телец срочно нокаутировал искусство. Торг – творчество.

На Арбате почти не осталось хороших художников. Стоят либо перекупщики, либо – «торговые агенты» самих авторов. Большинство же – рядовые мазилы без профессионализма, стыда и совести.

Давно здесь прижился, например, явно нехудожественный семейный подряд. Не раз слышал Тимофей Александрович, как перестроечно-деловой отец учил уму-разуму своего бездарного отрока:

– Рисовать ты, видно, так никогда и не научишься. Ну и ладно… Наделаю трафаретов. Будешь с них передирать и раскрашивать… И все дела. Нормальные деньги гарантирую. 

На Арбате ныне сотни картин на любой вкус. Кроме хорошего… Слащавые пейзажики с березками. Любительские работы на околоцерковную тему. Бездарные подделки под известных мастеров – Шишкина и Айвазовского, Кустодиева и Кандинского.

 Десятки портретистов с неимоверной скоростью отображают лики арбатских гостей… Страшенные девицы перевоплощаются на листах ватмана в писанных красоток. Прыщаво-оспинные мужики – почти не отличаются от Алена Делона.

Если есть желание и финансовые возможности, специалисты «исполнят» ваш дружеский шарж. Обывателю всегда хочется, чтобы над ним эдак по-доброму, по-семейному посмеялись.

Тимофею Александровичу же постоянно кажется, что сам Арбат вот-вот разразится визгливым, истеричным хохотом. Над самим собой. Над своей непутевой перестроечной судьбой…

Чего еще здесь можно увидеть?.. Да все, что душе угодно. Или неугодно. Это уж кому как.

Животный мир одно время представлял… пожилой  медведь. Неопрятный и усталый. Под палящим солнцем он нередко возмущенно топал лапищей. И одновременно нервно вздрагивал. Хлопал глазами от нескончаемых фотовспышек.

А вот почти метровый какаду с красочным хохлом и шнобелем Хазанова вообще ни на что и ни на кого не обращал никакого внимания… Железные нервы. Можно только позавидовать.

Побывал здесь и орел со скотчем на хищном клюве и изолентой на острых когтях. И увесистый ленивый удав. И печальная бело-серая кобыла. И пышущая оптимизмом шустрая обезьянка.

 И многие другие представители земной фауны… Летающие. Бегающие. Ползущие. Карабкающиеся. Плавающие. Орущие. Квакающие. Свистящие. Шипящие. Хрюкающие. Ржущие. Рычащие.

Короче,  все те, с кем желают сфотографироваться дорогие гости. А их желание, подкрепленное хрустящими бумажками, - это святое для нынешних детей Арбата…Тут практикуются и прочие способы отъема денег у населения.

Гадалки готовы доверительно поведать все о вашем будущем. Оно, конечно же, несмотря на разные варианты в зависимости от фантазии и ораторского искусства, обязательно прогнозируется безоблачным и счастливым.

Тот, кто больше доверяет технике, может обратиться к автогадалкам. И каждая машина, сканируя ладонь клиента, выдаст самые невероятные выводы. Но так или иначе они непременно должны успокоить вашу растревоженную душу… Хотя бы на время.

Тимофей Александрович всем этим шарлатанским бредням не верит. Поскольку знает –  общение с живыми и механическими гадалками грозит особо впечатлительным и суеверным людям серьезным психическим расстройством.

 Его  милая и доверчивая соседка по лестничной площадке, средних лет женщина, так ничего хорошего и не дождалась от их радужных предсказаний. И оказалась в… сумасшедшем дом.

Человек-манекен, слава Богу, никому ничего не предсказывает. Он стоит молча и неподвижно. Как только в кружке звякает монета, делает несколько благодарственных движений. И снова замирает… Печальное лицо неудавшегося актера прикрывает черная маска.

Появляются на Арбате и жонглеры. И фокусники. И прочий цирковой люд… А уж поющих черти чего и музицирующих кто на чем горазд – вообще тьма-тьмущая.

От хилого, хронически печального еврея можно услышать «еврейские» анекдоты. А толстенький армянин травит, соответственно, «армянские». И сам же над ними заливисто смеется.

На всю жизнь запомнил Тимофей Александрович наголо бритую  поэтессу с безумными глазами и разноцветными ногтями. Девица не просто читала свои стихи. Она их… выла. Да так пронзительно и безысходно, что хотелось тут же наложить на нее и заодно на себя руки.

А вот ее коллега по цеху, старый поэт с ослабевшими еще в советские времена связками, никак не может перекричать арбатскую какофонию… Поэтому почти никто его не слышит. Никто не покупает машинописные странички с гениальными опусами.

Прозаики зря глотку не дерут. И сами себя громогласно не цитируют. Они обычно безмолвно сидят на стопках последней, ясное дело, эпохальной книги. Одну из них трепетно и крепко держат двумя руками  на груди. Точнее, на сердце.

У творческой интеллигенции, однако, бизнес почти не идет. Иногда, очень редко, какой-нибудь стариканчик или старушенция приобретут книженцию из любопытства… Молодые – нет. У них ныне не тот фасон. Мечты. Стиль жизни. Интересы.

Не случайно пустует здешний Музей Пушкина. Как, впрочем, и все остальные в столице… Пища духовная теперь не в моде. Физическая – другое дело. Лучше уж с новой знакомой для начала посмаковать цветные шарики мороженого в «Баскин Робинс».

Весь Арбат дышит сытостью. Даже пресыщенностью. Тут масса ресторанов и ресторанчиков. Кафе и кафеюшек. Бистро и шашлычных.

 Пей до одурения… Гуляй до потери пульса… Ешь до отвала… Были бы хорошие деньги в карманах.

Недаром он начинается с элитно-утробной «Праги»… Автостоянка забита престижными иномарками… С балкона доносится то «Забирай меня скорей», то «Владимирский централ»… Рядом, как положено, дежурят длинноногие круглосуточно- круглогодичные «бабочки».

А заканчивается «Макдональдсом» – относительно дешевой, по арбатским понятиям, американо-канадской закусочной. Тут тусуется молодежь, сделавшая «Пепси» и гамбургер основами бытия…

По обе стороны «пешеходного рая» красуются секс-шопы, магазины. Прежде всего антикварные и ювелирные. Возле каждого, не дальше десяти метров друг от друга, сидят или стоят зазывалы с рекламными щитами: «Помощь в оценке и реализации икон, золота, наград, антиквариата, старинных книг, коллекций».

Когда-то в них заходили и отоваривались лишь иностранцы. Теперь они, расчетливые и скупые, обходят «оазисы роскоши» стороной… Это, по наблюдениям Тимофея Александровича, одно из новых веяний в арбатской жизни.

У антикваров и ювелиров появилась иная клиентура. Нашенская. Отечественная… Артистическая богема из поп-арта. «Новые русские», не знающие, как потратить горы «зеленых». Их дети, золотая молодежь, вообще не привыкшие считать деньги в бездонных родительских карманах.

– Что еще нового в жизни Арбата?.. Да ничего особенного. Так, по мелочам, – рассуждает Тимофей Александрович.

Матрешечники не приносят с собой раскладные туристические столики, как раньше. Они оплачивают свои места в двусторонних палатках, стоящих посреди улицы.

Их ассортимент практически не изменился. Только вот изображение Ельцина с матрешек почти исчезло. Все прилавки прямо-таки заполонил его преемник – Путин…

Мэр Лужков официально распорядился запретить продавать в Москве ордена и медали… Действительно. Их теперь не увидишь на Арбате.

Но из-под полы, через своих людей, можно приобрести все что угодно, как в былые времена. Более того. В подпольной продаже есть не только советские, но и… российские боевые награды. Докатились.

– Такие вот арбатские новости… Ничего почти за двадцать лет, к сожалению, не изменилось в лучшую сторону, – вздыхает Тимофей Александрович…

И это – правда… По-прежнему днем на Арбате к вам подходят хорошо одетые молодые люди. И вежливо предлагают «травку или еще кое-что».

На «кое-что» зарабатывают и юнцы с гитарами у «стены Виктора Цоя». Им лет от десяти до пятнадцати. Они прекрасно знают биографию своего кумира и все его песни.

Только вот о том, что их любимец был последовательным и твердым борцом с наркотиками, не ведают. Точнее, просто не хотят…

По вечерам богатые дяденьки, прихватив здешних очаровательных, но очень дорогих барышень,  ужинают в  ресторанах. Им весело и спокойно… К двенадцати, впрочем, они обязательно уезжают восвояси.

 Растворяются в городе на своих шикарных авто вместе с временными любвеобильными подружками. Потому как знают –  ночной Арбат по-прежнему опасен. Чего тут только не происходит…

В ночь на понедельник атташе посольства Бразилии Самиа Коузак одна оказалась на знаменитой улице. Уверенность в собственной безопасности, видимо, придавала ей близость российского Министерства иностранных дел на Смоленской площади.

К ней подошли и принялись знакомиться дети Арбата. Убеждали дипломата, что «такая красивая женщина, как она, не должна быть в одиночестве в позднее время»…

Она дипломатично отказалась от знакомства и быстро пошла прочь… Ее догнали. Схватили за волосы. Затащили на неохраняемую стоянку в ближайшем переулке. И… изнасиловали.

Той же ночью Самиа Коузак вместе с переводчиком пришла за защитой в ОВД «Арбат». Но не смогла указать точных примет насильников. Вспомнила лишь, что оба они были «молодые и пьяные»…

Летом  среди арбатцев прошел слух, что городские власти приняли решение об очередной реконструкции Арбата. Но главное – навести здесь наконец-то порядок.

Осенью 2004 года стало достоверно известно о желании самого префекта Центрального округа Сергея Байдакова встретиться с ними… Жители просто-таки до самой глубины души были потрясены нежданным постперестроечным демократизмом.

Префект и дети Арбата разных возрастов уселись  друг напротив друга в зале Украинского культурного центра… Он явно тосковал. И, казалось, уже очень жалел, что вообще пришел.

Они выглядели насупившейся и грозной массой. Давно и никому не верящей. Готовой, однако, к самой ожесточенной борьбе за себя и свою родную улицу.

На планшетах висели два проекта реконструкции Арбата… Их автор, серьезная женщина из Моспроекта-2 Марина Морина, начала увлеченно рассказывать о будущей красоте:

– Вот тут будут расти липы. По одному варианту, в два ряда. По другому – в один. Их стволы обнесут кружевными решетками. А корни – кругами из чугунного переплета.

Вокруг деревьев поставят стильные скамеечки – «парковые диванчики». Под окнами домов – подставки для цветов. А на фонарных столбах появятся подвесные клумбы.

Кстати. Новые фонари будут очень красивые. Модерновые. До тонкостей продуманные. Я знаю, что теперешние  многие обзывают «светящимися головами». И из-за них к Арбату приклеилось прозвище «офонаревший»… Мы это обязательно исправим.

Введем в строй также два капитальных общественных туалета в придачу к нынешнем трем. Что, несомненно, решит еще одну важную арбатскую проблему.

Гранитное мощение улицы будет расходиться разноцветными кругами. Ее украсят  клумбы западного образца…

К вышеописанному будущему благолепию свои соображения высказал и Сергей Байдаков. Префект Центрального округа, как положено руководителю высокого ранга, говорил громко и солидно.

Иногда, правда, слишком уж витиевато-замысловато… Так он обещал утвердить «схему недвижения» транспорта по Арбату  с набором «малых форм», которые должны напрочь загородить дорогу.

Все остальное Сергей Байдаков изложил коротко и вполне понятно… Запретить вешать рекламу на фасадах домов. Проредить торговцев сувенирами по эстетическому и лицензионному принципу. Выбрать лучших дворников по конкурсу.

Арбатцы выслушали доклады автора проекта и префекта сосредоточенно и безмолвно… Радостных аплодисментов не послышалось. Вместо них зазвучали бесчисленные вопросы. Советы. Жалобы.

– Вся красота – это для богатых или для нас?.. Нет ни химчистки. Ни булочной для рядовых жителей… Цены в магазинах – просто космические…

– Наркоманы. Проститутки. Насильники. Алкоголики… Шум. Гам. Драки. Убийства… Когда же кончится беспредел?!..

– Что, спрашивается, украшать?.. Почти нечего. Большинство старых зданий снесли под корень. Скоро уничтожат доходные дома золотопромышленника и благотворителя Шанявского. Арбат, дом 4 и 6…

– Уберите лошадей! Они изгадили всю улицу…

– Зачем нам «клумбы западного образца»?..  У нас, да и по всей Москве, уже и так не пахнет русским духом…

– В управе на наши жалобы в лучшем случае отвечают отписками! А чаще – вообще никак…

– Кроме новых туалетов надо строить… травмопункты! Потому как на гранитном мощении будет очень скользко…

– Права жителей Арбата нарушают сплошь и рядом!.. Где же закон и справедливость?!..

– Если бы мы были здоровы и счастливы, то спокойно бы обсуждали ваши варианты благоустройства…  Но у нас не осталось ни сил. Ни нервов. Ничего!..

– В доме 29 строят дополнительный выход из подвала!.. А дворовые подъезды забрали. Подвалы с коммуникациями продали. Даже аварийным службам нет доступа…

Зал шумел и гудел… Автор проекта и префект сидели как пришибленные. Подавленные. Но все же он заставил себя приободриться и сказал в заключении:

– Я тоже по Арбату хожу. Не надо упражняться в критике… Давайте уважать друг друга. Я не сказал, что мы не будем решать ваши вопросы. Приходите ко мне на персональную встречу. Все обсудим…

Неблагодарные арбатцы ринулись к большому начальнику. Завалили его стол  заранее заготовленными письменными заявлениями и обращениями. И с некоторым облегчением пошли на выход. На когда-то любимую, а ныне ненавистную улицу…

Тимофей Александрович, расстроенный и печальный, неторопливо шел по Арбату. Ему навстречу из Плотникова переулка выходил его давний и хороший знакомый.

Бронзовый Булат Окуджава тоже пребывал не в лучшем настроении. Слегка сутулясь, словно нахохлившись,  он, казалось, шептал свои вещие строки:

                          Ах, Арбат, мой Арбат,

                                                                ты мое призвание.     

                          Ты – и радость моя, и моя беда…

Задумчивый Тимофей Александрович стоял у памятника… К нему, хромая и постукивая палкой по плиткам, подошел низкорослый, очень старый человек. Его ровесник, наверное. Он помолчал немного и спросил:

– Когда грузина-армянина увековечили-то?.. Целый архитектурный комплекс отгрохали!

– Два года назад, – гордо отрапортовал отставной генерал.

– Я в Москве  лет двадцать не был… Понастроили тут, на Арбате, черт знает чего, - возмутился старик. И посмотрел на него снизу вверх.

– Вы этот памятник имеете в виду?! – рявкнул Тимофей Александрович.  И сурово взглянул на собеседника сверху вниз.

– Конечно… Неподалеку Александр Сергеевич Пушкин, величайший русский поэт, и его супруга Наталья Николаевна Гончарова, первая русская красавица Москвы, уместились  на скромном постаменте. А этот Булат Шалвович – грузино-армянский литератор средней руки и внешности полпереулка оккупировал…

– Заткнитесь! – не по уставному перебил старика отставной генерал… И зло так поинтересовался: – Вам, может быть, стихи Окуджавы не по душе?!

– Да нет. Есть и хорошие… Дело-то совсем в другом.

– В чем же? –  окончательно вышел из себя Тимофей Александрович.

– У тебя что, память отшибло?! – неожиданно перешел на «ты» и во все горло заорал старик. – Забыл, как в 93-м русские военные из танков и всех видов стрелкового оружия расстреливали безоружных русских в Доме Советов?!

– Я все прекрасно помню, – опешил от напора отставной генерал. – Это, по-моему, самое позорное событие в славной истории русской армии.

– То-то и оно!.. Но ты, видно, запамятовал или вообще не знаешь, что Окуджава был на их стороне! И вместе с «большой группой известных литераторов» (нерусских в подавляющем большинстве) подписал соответствующее «обращение с согражданам»!

– Оно хотя бы  было где-то опубликовано? – недоверчиво поинтересовался Тимофей Александрович. И тоже перешел на «ты». – Ты в этом уверен?

– Еще бы!.. Уже на следующий день после расстрела Дома Советов –  в «Известиях»!.. И стало именоваться демократами -  ни дна им, ни покрышки – «Письмом 42-х»!..

Высокий, статный отставной генерал, казалось, сразу потерял в росте. Сгорбился… Его суровый взгляд потух. Стал каким-то растерянным. Печальным. Безысходным.

Он весь обмяк. Опустил голову. Развел длинные руки. Печально улыбнулся. Захотел что-то сказать. Но… раздумал.

Старик понимающе вздохнул. Неуклюже повернулся. И похромал к метро, с неприязнью постукивая палкой по Арбату…

АНТИРУССКИЕ  РУССКИЕ

Зима 10-го

– Доброе утро, Вера… Пойду посмотрю… Может, пришел журнал…

Сергей Алексеевич спустился на лифте на первый этаж. И в почтовом ящике обнаружил долгожданную «Молодую гвардия».

Это был сдвоенный номер 1/2 за январь-февраль нынешнего года… Ничего другого из экономии пенсионер давно уже не выписывал.

А «Молодую гвардию» Сергей Алексеевич решил поддерживать во что бы то ни стало. Поскольку журнал оставался одним из последних, еще не закрытых русских изданий…

По дороге наверх, в лифте, он его перелистал. Увидел подборку стихов известного поэта.  Очень обрадовался за супругу. И вслух сказал:

– Милая, я тебе новые работы твоего любимца почитаю… Наверняка будешь очень довольна…

Да и сам Сергей Алексеевич искренне уважал Валерия Хатюшина. С удовольствием читал этого талантливого и разностороннего автора…  И поэт. И прозаик. И драматург. И критик. И публицист.

К тому же он – отважный мужик. Пишет то, что подсказывает ему совесть. Несмотря на постоянные угрозы. Сплетни. Шипение. Гундос. Гвалт антирусской окололитературной нечисти, заполонившей на 99% средства массовой информации в России.

Казалось бы, зачем ему рисковать жизнью. Здоровьем. Благополучием. Покоем... Писал бы себе сентиментальную любовную лирику. Или  что-нибудь душещипательное про флору и фауну.

Но Валерий Хатюшин  в своих стихах одновременно и удивительный, пробирающий до слез лирик. И бесстрашный публицист. И истинный русский боец-патриот.  И наконец, просто нормальный человек, смотрящий на происходящее в стране трезвыми глазами.

– Дорогая, я тебе, пожалуй, прочитаю вечером «Взятие Кремля»… Кажется, это  очень сильная работа… Поговорим. Обсудим…

Когда стемнело на улице и в квартире, Сергей Алексеевич осторожно уселся  в глубокое кресло. Зажег спичкой две высокие свечи. Они стояли в бронзовых подсвечниках перед ним, на низком журнальном столике.

Огоньки высветили на стене черно-белый портрет любимой… На большой в деревянной рамке фотографии студенческих времен она была совсем молода. Очень красива. И чуть-чуть задумчива.

  Сергей Алексеевич разговаривал с ней постоянно и обо всем. Словно находилась она по-прежнему рядом. А не ушла из жизни несколько лет назад. Неожиданно и мгновенно.

Больше всего он любил общаться с супругой вечерами. Когда мерцающие с двух сторон  свечи преображали фотографию. Делали ее рельефной. На ней Вера была как живая…

               Что же стало с Родиной моей!

               Как повально люди измельчали!

               Нет былой страны богатырей.

               Есть страна убийственной печали.

               Молодые не хотят рожать

               в эти годы бедственно-лихие.

               Некому врагов уничтожать

               на просторах гибнущей России.

               Врать и грабить нынче не грешно.

               Никаким властям не стало веры.

               Генералы скурвились давно,

               и в себя стреляют офицеры.

               Соберусь я с горечью своей,

               моровой измучен свистопляской,

               самых верных призову друзей –

               встанем под часами башни Спасской.

– Правильно, дорогая, пишет поэт и о «стране убийственной печали». И о «гибнущей России». И о том, что «никаким властям  не стало веры».

Так оно и есть на самом деле… Вокруг – круглосуточное сплошное вранье. Нескончаемые пустые словеса.

Кстати. Помнишь,  как десять лет назад новоиспеченный президент ответил на вопрос «Что будет в России в 2010 году?» Путин, не моргнув своим бесцветным глазом, уверенно отрапортовал избирателям-лохам: «Мы все будем счастливы!»…

Ждите-ждите! Держите карман шире, отечественные вечные мечтатели! Не дождаться вам счастья, господа-товарищи, ни через десятилетие. Ни через… тысячелетие. Если у власти будут по-прежнему хронические недоумки.

Да чего там говорить?!.. Я тебе, милая, лучше просто напомню лишь некоторые трагические события  в России за один, прошлый – 2009-й.

Невероятная, не имеющая аналогов в мире, катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС…

Не успели от нее отойти, как послышались оглушительные взрывы на военных складах  в Ульяновске…

Подрыв «Невского экспресса» на маршруте Москва-Питер…

Неделю спустя – жуткое пожарище в ночном клубе «Хромая лошадь» в Перми, уничтожившее более 150 (!) человек…

Да, да! И это  еще, Вера, далеко не все беды минувшего года. Только самые громкие. Страшные. Трагичные.

«А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо. Все хорошо!»…  Так наверняка полагают наши узколобые власть узурпировавшие.

Правда, чуть ли не через день поступали сообщения о бандитских нападениях на инкассаторов. Милиционеров. Священников. Случайных прохожих…

Все чаще фиксировались изнасилования педофилами детей…

Заказные убийства почти приблизились к уровню кровавых ельцинских годин…

Дорожные аварии с гибелью людей побили все предыдущие рекорды…

Такое вот, любимая, у нас имело место рискованное балансирование между миром и войной. Между жизнью и смертью. Когда уж кончится эта «моровая свистопляска»?..

               Много знала Русь великих смут.

               Но иссяк, как видно, дух бунтарский.

               Прозвенят часы, и к нам сойдут

               с пьедестала Минин и Пожарский.

               Кликнем клич в живую даль веков,

               коль страна бесстрашием ослабла, –

               к нам прискачут в грохоте подков

               Пересвет могучий и Ослябя.

               Коль в стране крутых мужей изъян

               и смердят ублюдки под скотами, –

               к нам придут Степан и Емельян,

               и Суворов тоже будет с нами.

               В окруженье дьявольских измен,

               чтоб рассеять этот мрак жидовский,

               Сергий будет здесь, и Гермоген,

               и упорный Серафим Саровский.

– «Чтоб рассеять этот мрак жидовский»… Ой как сложно это теперь сделать. За перестроечно-постперестроечное лихолетие безразмерно разрослась в России еврейская  опухоль. Злокачественная. Смертельно-опасная.

И она продолжает стремительно увеличиваться. Горбачевизм-ельцинизм-путинизм-медведизм – ее питательная среда. Защита и поддержка.

Помнишь, Вера, в декабре 2000-го мы вместе смотрели и слушали по телевизору «прямую линию». «Второй» и тоже, как Ельцин, «всенародноизбранный» Путин два с половиной часа общался с избирателями.

Запомнился нам с тобой такой эпизод… Семилетний Иван пожаловался новому президенту, что у них с бабушкой сгорел дом. И жить им теперь негде.

«Ваня, – сочувственно ответил Путин малолетнему русскому погорельцу. – Мир не без добрых людей. Вам с бабушкой помогут. А у меня нет законного основания вам помочь».

 В июне 2007-го уже без тебя, милая, вся Россия в телевизионных новостях наблюдала незабываемое зрелище…  Лично я его увидел-услышал. И глазам-ушам своим не поверил.

Произошло следующее… Президент с холуйским почтением принимал в Кремле пожилого иудея с кипой-нашлепкой на башке. Тот жалобно загундосил о бедственном положении его собратьев. Мол, концы еле-еле сводим.

Путин мгновенно и  подобострастно пообещал лично помочь «бедной» еврейской общине. Перевести в следующем месяце на их счет всю свою заработную плату до последней копеечки… И перевел.

Выходит, на русских погорельцев, семилетнему Ване и его бабушке, президенту плевать с высокой колокольни. А вот еврейским беднягам он готов помочь с распростертыми объятьями.

Не зря, дорогая, говорится, что у нас самый страшный жид –  это жидовствующий русский… Точнее не скажешь.

И Горбачев, и Ельцин, и Путин, и Медведев – русские по крови. Но антирусские по духу и делам. Они – те самые жидовствующие враги России.

«Русский фашист».  «Русский экстремист».  «Русский террорист».  «Русская мафия». «Русский бездарь». «Русская пьянь». «Русское ворье».   «Русский лузер».  И т.д. и т.п… Такие вот выражения за годы их правления прижились в  демократических СМИ.

Что-то и от них самих, любимая, за последние десятилетия  я не припомню ни одного доброго, похвального слова в адрес русского народа… Они – антирусские русские.

Кстати. Нравится кому-то или нет, но последним политиком, благодарившим русский народ, был не кто иной, как грузин Сталин. Случилось это в мая 1945 года на банкете в честь Победы.

А помнишь, Вера, как в первые послевоенные годы виднелось много  плакатов: «Слава русскому народу – народу-богатырю, народу-созидателю!»  На них был изображен вчерашний воин с чертежами нового дома в руках.

Эта наглядная агитация постепенно навечно исчезла. Так же как – и слово «русские» в положительном смысле.

Лучше их не хвалить. И ничего хорошего вообще о них не говорить. Потому как они все равно евреев не любят.

Лучше уж русским никакого спуску не давать. Постоянно и обильно поливать грязью, чтобы знали свое место в истории после 17-го. И осознавали, кто на планете первый.

Короче,  «мрак жидовский» все крепчает. А нашенские антирусские русские главари радуются. Так-то им спокойнее и безопаснее… 

               С Курской битвы под курантов бой

               долетит орудий канонада.

               Маршал Жуков наш возглавит строй

               на коне победного парада.

               Клеветой безумной обожжен,

               Сталин подойдет и встанет рядом,

               врассыпную затрусит ОМОН,

               сгинув под его спокойным взглядом.

               Перед самым часом грозовым

               подбежит сибирская пехота,

               и с ее напором штурмовым

               распахнутся Спасские ворота.

– «Распахнутся Спасские ворота?»… Конечно, любимая! Обязательно. Рано или поздно. Не беспредельно же терпение народа русского.

 Люди все замечают. Запоминают. Некоторые даже записывают… Я сохранил отклик пенсионера Агапова из Воронежа на помощь Путина «бедной» еврейской общине. Послушай:

«Может, вы и про нас, бедных вкладчиков Сбербанка вспомните, которых ограбили. У меня на счету было 40 000 полноценных советских рублей,  по тому курсу около 67 000 долларов США.

В Сбербанке компенсировали мне 40 000 рублей (рубль в рубль), но на сегодняшний день это менее чем 2000 долларов США (около 3% от прежней суммы накопления). Где же остальные 97% или 65 000 долларов США?  В вашем подарке беднягам из еврейской общины? Или на счетах Абрамовича, Гусинского, Березовского и прочих «бедных» евреев, бесцеремонно присвоивших созданных советским народом благосостояние?

Обидно смотреть на ваши красивые жесты ограбленному государством прикованному к постели человеку, у которого практически нет средств к нормальному существованию»…

То было написано три года назад. Может быть, с тех пор все изменилось в лучшую сторону?.. Ничуть не бывало, Вера. Вот сегодняшние отклики из Интернета.

Сергей Боченков, ветеран Вооруженных сил РФ. Я сам – военный пенсионер, полковник запаса, отслуживший более 32 календарных лет в армии. Если не работать и жить на одну пенсию, то мне не понятно, как это сделать. Это вам говорит военный пенсионер, которому, по мнению того же господина Путина, грех жаловаться. Жаловаться не буду. Только скажу, что пенсии военным не повышались с 2004 года. Что говорить об обычных пенсионерах! Они не живут, а – выживают.

owa54. Я не могу понять, как может глава правительства заявлять с гордостью на всю страну, что пенсия выше прожиточного уровня стала? Как можно прожить на 4600 р. в месяц? Он что, с Луны свалился? А Дума рукоплещет… Пускай любой из депутатов Думы попробует прожить на 4600 р. в месяц. А ведь человеку надо еще и одежду покупать, и лечиться. Установленный правительством прожиточный уровень, похоже, соответствует нормам геноцида…

Вот так рассуждают нынешние пенсионеры… Действительно. Социальное расслоение и разница в доходах увеличились просто до невероятных размеров.

Я привожу, милая,  цифры. Может быть, даже слишком много. Как в бухгалтерском отчете… Но ведь они иногда говорят больше слов.

На сегодняшний день в Москве на первом месте по дороговизне – дом в Борисоглебском переулке, 13, стр. 3.  Метр в нем стоит 41 322 (!) доллара… И его наверняка приобретет какой-нибудь «новый русский».

А вот обыкновенные русские, более 70 тысяч (!) московских семей, не оплачивают счета за квартиру… Напомню, что с Нового 2010 года тарифы возросли на четверть. Значит, количество должников будет расти.

К такому невозможно привыкнуть. Это не по-божески. Когда одни несметно богатеют. А другие хронически беднеют.

Кроме того. Бедность приобретает пугающую особенность. Среди неимущих самую большую группу (более 60%) составляют, как сообщил НИИ труда и соцстрахования, трудоспособное население.

За минувший год людей, по данным Росстата, живущих за чертой бедности, стало больше на 700 000 человек. Бедняков у нас теперь почти 20 миллионов... Страшная цифра для совестливых!

А Медведев-президент и Путин-премьер по-прежнему не вылезают из телевизора. В последние дни они синхронно заверещали – в России-де всемирный экономический кризис закончился. Более того. Начался, оказывается, подъем.

Они правы, дорогая. Каждому, как говорится, свое… Кому кризис – война, а кому – мать родна!

По версии журнала «Финанс», еще год назад в России насчитывалось всего 49 долларовых миллиардеров. А стало целых 77 (!)… Радостная цифра для бессовестных!

Демократические СМИ, естественно, не жалеют места на страницах прессы и времени в эфире для прославления данного эпохального факта. За увесистые гонорары неустанно радуются благосостоянию нашенских богатеев.

В деталях описывают новую сверхшикарную яхту Абрамовича. Невиданный пир на весь мир в Турции по случаю открытия небывало роскошного отеля Исмаилова. Незабываемое празднование в России годовщины журнала «Русский пионер» Прохорова.

На последнем, Вера, остановлюсь поподробнее. Потому как ничего более безнравственного и позорного, по-моему, в ушедшем году не случалось…

Скандально известный по «истории с девочками» во французском Куршевеле олигарх на сей раз решил «гульнуть» на родине. И не где-нибудь. А на крейсере «Аврора» – боевом корабле №1 Военно-морского флота страны.

Бурная пьянка закончилась прыганием в Неву под матерные песни небезызвестного Шнура. Но самое главное – кто, не поверишь, принял участие в демонстративном святотатстве?

Полномочный представитель президента Клебанов! Министр федерального правительства Набиулина! Губернатор Санкт-Петербурга Матвиенко!.. Далеко не последние персонажи из обоймы власть захвативших.

И никого из них, судя по всему, нисколько не смутила разухабистая пьянка-гулянка на легендарном корабле-музее. Никому не пришла в голову элементарная мысль – это, мягко выражаясь, неприлично.

Таковы нравы в нынешней властно-олигархической безмозгло-бессовестной своре. Рассказываю тебе.  А самому кажется, что я веду репортаж из сумасшедшего дома… 

               Всей трусливой сволочи на страх

               мы войдем в кремлевскую обитель –

               патриот, мятежник и монах,

               и святитель, и герой-воитель.

               И знаменьем крестным осенясь,

               смяв охрану в схватке скоротечной,

               крикнем: «Кто здесь временные?! Слазь!

               Мы вернулись! Мы пришли навечно!»

               Но в Кремле не будет никого,

               молча встретят нас пустые стены.

               Растворятся в воздухе его,

               как мираж, наперсники измены.

               Нас обнимет храмов немота

               горькой болью вековой утраты.

               Слишком долго смерть и пустота

               обживали царские палаты.

– «Мы вернулись! Мы пришли навечно!»… А как же иначе, любимая. Так наверняка случится в недалеком будущем. Хотя борьба будет ожесточенной, не на жизнь, а на смерть с «наперсниками измены».

Если пройтись по разным форумам Интернета, совершенно понятно – доверие к нашим лидерам стремительно падает. Нет у людей самого главного – уверенности в том, что власть предержащие ведут страну правильным курсом и к праведной цели.

Они пытаются создать общество, где единственная, по их убогому разумению, национальная идея – деньги... Эти временщики, я уверен, не боятся ответственности перед будущим. Оно для них не существует.

 Главное – бабло. Здесь. Сейчас. Как можно больше… А там – хоть трава не расти. Пусть некогда могучее государство погибнет, развалившись на мелкие кусочки.

Специалистов по деньгам стало больше, чем самих денег. Без них сегодня не обходится ни одна телевизионная передача.

И почти каждая из них сообщает об очередном воровстве. Взятке. Откате…  На всех уровнях. От мелкого чиновничка до безразмерного олигарха.

Эта преступная малина, Вера, в современной России называется экономикой. Тем словом, которое не имеет никакой смысловой связи с происходящим в действительности.

Да и само воровство у нас теперь принято величать более пристойно и даже замысловато – «коррупция» или «коррупционная составляющая».  И она… закладывается отныне в любую смету. В каждый утвержденный правительством расчет нового проекта.

Будь то чудовищные суммы ассигнований на преобразование острова Русский на Дальнем Востоке. Или на строительство десятков олимпийских объектов в Сочи.

Таким образом, милая, воровство практически официально признается в России вполне естественным и неизбежным делом… Такой вот представляется ныне отечественная увлекательно-уголовная модель рыночной экономики.

И она «успешно» действует… По данным Счетной палаты,  в прошлом году примерно 50% расходов предпринимателей имели коррупционные издержки. В учебных заведениях,  начиная с дошкольных и кончая высшими, около 80% оборотных средств являются теневыми.

Иными словами,  коррупционный (воровской) оборот составляет половину (!)  ВВП. Самые преступные сферы – оказание государственных и муниципальных услуг…

Наша уникальная Россия под началом очередных недоумков упрямо движется, по традиции, своим собственным путем. На сей раз она скорей всего катится к гибели.

Впрочем, любая экономическая система, если ее успеть вовремя перестроить, наладить и запустить, может успешно заработать. Таких примеров в истории немало.

Только вот, дорогая, требуется для этого одно-единственное условие. В головах лидеров страны должны быть государственные мозги. А не мелкая требуха, как у наших…

               Но из жуткой этой пустоты,

               гиблой тьмой разящей, как могила,

               из тщеты и черной клеветы

               вся совьется вражеская сила.

               Мерзких бесов адский легион

               будет выть и прыгать перед нами.

               Стаей трупных грифов окружен,

               Выйдет Мертвый с пьяными глазами.

               Прогорланит по-вороньи: «Чта-а?!»,

               отрыгнув гниением блевотным.

               Телесвора – мразь и вшивота –

               изойдет рычанием животным.

– «Мерзких бесов адский легион»… Видно, один из них, Вера, сочинил аннотацию на обложке компьютерных игр для детей:

«Игрок может обезглавить врага, перерезать ему горло, выпустить кишки, посадить на кол и размозжить голову»… А в другой предлагается:

«Резать, пронзать и рассекать врагов, открывая для себя новые приемы и комбинации ударов, превращаясь в современную машину для убийства»… И завершает все аннотации призыв: «Придите в ярость!»

Тем же, разложением детей и молодежи, уже два десятилетия занимается «мразь и вшивота» из демократической «телесворы». Стараниями этих подонков-мерзавцев в сознании новых поколений человеческая жизнь, достоинство человека не стоит ныне и ломанного гроша.

Давно уже на главном канале идет сериал «Школа». Его обсуждают очень возбужденно… Мнения разделились ровно пополам. Первые – «Ушат чернухи. Такого не может быть никогда!» Вторые –  «Правда жизни. За что боролись, на то и напоролись!»

И действительно. Демократы  преуспели в «воспитании» подрастающего поколения  в новой «школе». Облучили его своим паскудным телевидением. Многих  превратили в неуправляемое стадо. Дикое. Жадное. Жестокое.

Примеров тому, дорогая, предостаточно… Вот не поставленная сцена из сериала, а эпизод из реальной жизни. На днях его показали и обсудили на передаче «Пусть говорят».

Школьный двор… Девица избивает одноклассницу. С удовольствием. Яростно. Без пауз.  Сначала кулаками. Потом, повалив на землю, ногами.

«По голове бей! По голове!» – азартно и профессионально советуют стоящие вокруг мальчишки и девчонки. И снимают побоище на камеры своих мобильников...

Телевизионная студия… Печальная, долго лечившаяся после избиения школьница сидит, прильнув к маминому плечу. Почти все присутствующие взрослые возмущаются – мол, черт знает, что творится.

На передачу жизнерадостно влетает истязательница. На ее наглой физиономии – ни тени стыда. Ни раскаяния… Вместо приветствия аудитории – громогласный возглас-вопрос: «А ну-ка, поднимите руки, кто в детстве не дрался?»

Присутствующие от неожиданности приумолкли. И пооткрывали рты. Не знают, как поступить. И уставляются с немым вопросом на ведущего.

Тот поднимает с места учительницу, классного руководителя обеих девчонок. Спрашивает: «Куда школа-то смотрит?.. Откуда такая жестокость?»

Молодая женщина абсолютно спокойна. Только очень удивлена непониманием ситуации: «А причем тут школа?.. Вы что не знаете, что там сейчас не предусмотрено духовно-нравственное воспитание?»

Милая, не поверишь!.. Подобному ответу никто не удивился! Не расстроился! Не ужаснулся! Не возмутился! Не воспротивился!.. Никто!

Выходит, школа в России уже не воспитательное учреждение, как это было во веки веков!.. А что тогда, спрашивается?

Рассадник юных алкоголиков?.. Наркоманов?.. Сектантов?.. Насильников?.. Убийц?.. Проституток?..

               Сергий, Гермоген и Серафим

               Крест поднимут со святой молитвой.

               Каждый воин именем своим

               поклянется небу перед битвой.

               Маршал Жуков, Разин, Пугачев,

               Пересвет, Ослябя и Суворов,

               усмехнувшись на бесовский рев,

               без излишних споров и разборов

               порешат нечистых порешить,

               и начнется рубка злобных тварей,

               будем их кромсать, косить, крошить

               все мощней, отчаянней и ярей.

               Вдолбим в землю, искромсаем в пыль,

               истолчем в ничто гнилое семя.

               Били шведов с ляхами не мы ль?

               И не мы ль спасали сучье племя?

–  Вера,  для разнообразия расскажу я тебе, пожалуй, о… хоккее. Очень на него мы надеялись. Все хронические неудачи нашей сборной на зимней Олимпиаде в Ванкувере болельщики готовы  были простить за «золото».

Для начала, однако, предстояло обыграть канадцев в четвертьфинале. Игра начиналась в половине четвертого утра по московскому времени… Посмотрел в окно. В многоэтажке напротив светилось по окну почти в каждой квартире.

Ну слава Богу! Нас много. Люди, значит, заставили себя через силу проснуться ни свет, ни заря, дабы насладиться  нашенской победной игрой.

Но то, что случилось, и в страшном сне не увидишь. Мне даже послышалось – в морозной тишине   интеллигентная многоэтажка напротив вся, снизу доверху,  нещадно… заматерилась.

И было, дорогая, от чего!.. Разнесли нас в пух и прах – 7:3. Осталась  «звездная команда», так ее последнее время величали, даже без медалей.

Да и вообще вся Олимпиада закончилась для России позорно. Провально. Заняли 11-е командное место. Такого никогда с нами не случалось. Такой стыдобищи никто себе и представить не мог…

Наших олимпийцев основательно собирали в дорогу. Торжественно и напыщенно…  Их напутствовали исключительно на высшие результаты и на высшем уровне.

Президент Медведев поучал-напутствовал. Премьер Путин указывал-напутствовал. Патриарх Кирилл благословлял-напутствовал.

Депутаты Думы голосили-напутствовали. Наш Олимпийский комитет призывал-напутствовал. СМИ круглосуточно верещали-напутствовали… Шумиха стояла несусветная.

Пообещали, соответственно, зимним олимпийцам дорогущие иномарки и  баснословные гонорары за выигранные медали. Побольше чем  кому бы то ни было за кордоном… Но, к сожалению, ни в коня корм.

Кстати, Вера. Коммерциализация спорта окончательно убила его моральную составляющую…  Когда-то наши спортсмены в первую очередь думали о престиже страны. Теперь – исключительно о бабках.

Приведу пример, один из многих… Биатлонистка Слепцова позорно проиграла две гонки. И зло заявила в телекамеру на весь мир: «Мы никому ничего не должны!»

Коротко и ясно. Вот оно их современное отношение к Родине. К болельщикам. К собственному престижу…

В  Канаду отправили 178 олимпийцев. Около 400 (!) артистов разных жанров. (То есть на каждого больше двух затейников). И несметное количество чиновников всяческих рангов… Все они гордо именовались «группой поддержки».

Но главным нашим достижением, пожалуй, стал «Русский дом». Он открылся  на самом видном месте Ванкувера, в местном Доме науки.

Красная и черная икра – тоннами. Водка, шампанское, вина – полноводными реками. Блины. Пельмени. Овощи. Фрукты. Даже фонтан с… шоколадом. И т.д. и т.п.

Именно «Русский дом» после нашего позорного хоккейного поражения заполонили счастливые канадские болельщики. Чтобы на халяву выпить-закусить… За барными стойками они на всякий случай извинялись за свою победу: «Сорри!.. Сорри!»

«Да ладно!.. Чего там!.. Пейте!» – отвечали добродушные отечественные бармены. И наливали по полному стакану  водки. А закусить предлагали в щедром Доме блинами с икрой…

Короче, милая… Вложили мы в Олимпиаду миллионы. А что, спрашивается, получили?!.. Паршивое настроение. Испорченные нервы. Национальное унижение.

Не дороговато ли?!.. Если вспомнить,  что происходит в самой России. Как живут, точнее, с трудом выживают миллионы простых людей. Никому не нужные. Опустившиеся. Во все потерявшие веру и надежду.

Миллионы безработных… Миллионы беспризорных детей… Миллионы бомжей… Миллионы проституток… Миллионы алкоголиков… Миллионы наркоманов…

Тысячи закрытых заводов и фабрик, научно-исследовательских институтов и лабораторий… Десятки тысяч вымирающих и пустеющих городов и поселков, деревень и сел…

Вот что на самом деле сейчас происходит в России… Но никого из нынешнего властного тандема Медведев-Путин ни за какие коврижки не заманишь в эти печально-трагичные места.

Лучше уж на серебристом «Сапсане» прокатиться до Питера. Или слетать во Владивосток и взглянуть на строящийся огромный мост над Золотым Рогом, на будущий университет на острове Русский. Или полюбоваться на подрастающие олимпийские объекты в Сочи.

Вера, все эти грандиозные и бешено дорогие проекты, разумеется, рано или поздно принесут пользу всем. Даже тем, кто их ныне отчаянно ненавидит и  критикует.

Но больно уж резво одна Россия мчится мимо другой… Потому что проблемы у народа одни. У власти и элиты – совсем другие.

Посему отношения между ними обострились до предела. И богатенькие ни в стремительном «Сапсане», ни за бронированными стенами особняков себя в безопасности не чувствуют.

Словом, любимая, обстановка накаляется. Если прямо сегодня не ослабить, а затем и  преодолеть невиданное социально-имущественное расслоение,  нас ждет великое  кровавое противостояние…

               Князь Пожарский отсечет башку

               Мертвецу с опухшими глазами,

               завопит она: «Ку-ка-ре-ку-у!..»

               и, взмахнув ослиными ушами,

               улетит за море-океан

               к другу Биллу как послание смерти…

               Весь паскудно-либеральный клан

               за собой в огонь утащат черти.

               Но другим – сияющим огнем

               озарится ночь в родной Державе:

               то взойдет навеки над Кремлем

               солнце русских в золоте и славе.

               Вождь с улыбкой приподнимет бровь,

               скажет: «Здесь народа интересы…»

               Правду, веру, доблесть и любовь

               не осилят никакие бесы.

               На Руси не будет больше смут.

               Враг познает грозную науку.

               Крепко Сталин с Мининым сожмут

               каждому из нас плечо и руку.

–  На  этой оптимистичной ноте, Вера, заканчивается стихотворение «Взятие Кремля». Да и в реальной жизни, скажу тебе, смена власти – жизненно важна… Иначе пропадет Россия. Развалится на куски. Исчезнет с географической карты.

Я тут систематизировал всю информацию, попадавшую в разные СМИ. Напечатал ее на листе бумаги… Послушай и посмотри, как он выглядит.

Достижения власть прикарманивших за годы их правления

Это – вроде заголовка… Имеются в виду и Горбачев. И Ельцин. И Путин. И Медведев. Короче, вся их перестроечно-постперестроечная кодла.

Они, в чем я на сто процентов уверен, в умственном развитие – близнецы-братья… Во-первых, природные недоумки, самозабвенно считающие себя великими и неповторимыми государственными деятелями.

Во-вторых, уникальные балаболы-пустозвоны, окончательно запудрившие мозги простым людям своими бредовыми идеями-переименованиями… Начиная с относительно уже давними «гласностью» и «перестройкой». И кончая нынешними «модернизацией» и «полицией».

Итак, милая, слушай!.. Их достижения занимают определенные места. Словно проводится мировой чемпионат среди самых бессовестных и бездарных лидеров разных стран. Россия занимает…

1-е место в мире:

– по абсолютной величине убыли населения;

– по заболеванию психики;

– по количеству самоубийств среди пожилых людей;

– по количеству самоубийств среди детей и подростков;

– по числу детей, брошенных родителями;

– по числу абортов и по материнской смертности;

– по числу разводов и рожденных вне брака детей;

– по числу курящих детей и темпам прироста числа курильщиков;

– по потреблению табака;

– по продажам крепкого алкоголя;

– по потреблению спирта и спиртосодержащей продукции;

– по числу умерших от пьянства и табакокурения;

– по смертности от заболеваний сердечнососудистой системы;

– по объему потребляемого героина;

– по темпам роста ВИЧ-инфекции;

– по количеству ДТП;

– по количеству авиакатастроф (по данным  Международной ассоциации воздушного транспорта, уровень авиационных катастроф в России в 13 раз превышает среднемировой уровень);

– по объему сжигаемого попутного  газа (впустую сжигается более 50 миллиардов кубометров газа);            

– по импорту мяса кенгуру из Австралии;

– по темпам роста долларовых миллиардеров.

2-е место в мире:

– по числу самоубийств (после Литвы);

– по числу убийств на душу населения (после Колумбии);

– по числу журналистов, убитых за последние 10 лет;

– по числу детей, усыновленных в США;

– про уровню бюрократии;

– по количеству людей, ищущих убежища в развитых странах Запада;

– по распространению поддельных лекарств (после Китая);

– по числу долларовых миллиардеров (после США).

3-е метро в мире:

– по распространению детской порнографии;

– по распространению тоталитарных сект;

– по производству табачных изделий;

– по угону машин.

62-е место в мире:

– по уровню технологического развития.

67-е место в мире:

– по уровню жизни.

70-е место в мире:

– по использованию передовых информационных и коммуникационных технологий.

72-е место в мире:

– по рейтингу расходов государства на человека.

97-е место в мире:

– по доходам на душу населения.

127-е место в мире:

– по показателям здоровья населения.

134-е место в мире:

– по продолжительности жизни мужчин.

175-е место в мире:

– по уровню физической безопасности населения...

Вот такими, дорогая, «во всей красе» предстают «достижения» рыночной экономики в России. Где человеческая жизнь окончательно потеряла всякую ценность.

На Олимпиаде в Ванкувере наши спортсмены позорно продули… Зато на неофициальном всемирном чемпионате среди государственных лидеров-недоумков достойных конкурентов у нас не оказалось.

По основным дисциплинам (вымирание собственного населения от мала до велика, полный экономико-духовный развал своей страны) и многим другим нам не было равных на планете всей… Абсолютная победа.

За нее «усатый вождь», ни секунды не сомневаясь, всю нашу команду поставил бы к стенке… А я, как гуманист, засунул бы их всех с глаз долой поглубже под землю. На пожизненную работу на каком-нибудь урановом руднике…

Ну, а если без черного юмора, то ситуация в стране, любимая, мрачнейшая… Она (я каждой клеточкой кожи это чувствую) – на грани срыва. Народного бунта. Таких-то новых техногенных или природных катастроф.

Мы, русские, или сгинем окончательно. Или же наперекор всем прогнозам наших лютых врагов выживем. Сплотимся. Окрепнем.

И возродим, как бы ни было трудно, Россию. Тогда уж наверняка, как написал поэт, «сияющим огнем озарится ночь в родной Державе».

Впрочем, для начала, Вера, сама понимаешь, надо обязательно взять Кремль. И капитально очистить его от всякой политической нечисти. Прежде всего – от антирусских русских…