Надий ОБЬЕВ. Пламень времени

Повесть

 Тебя жалеть я не умею

 И крест свой бережно несу…

 Какому хочешь чародею

 Отдай разбойную красу!

 Пускай заманит и обманет, -

 Не пропадешь, не сгинешь ты,

 И лишь забота затуманит

 Твои прекрасные черты...

 А. БЛОК

 Часть первая.

 Вендетта.

 Илья резко присел за невысокий деревянный забор. На улице, в десяти шагах от них, на выбоине от снаряда, у санитарной машины отвалилось колесо. Автоматчики из двух мотоциклов, сопровождавших машину, кинулись на помощь, засуетились, но сделать было ничего невозможно. Один из мотоциклистов, развернулся и умчался куда-то за помощью.

 - Слушай, Семён, - Илья наклонился к самому уху товарища, - у немцев авария. Их там человек семь. Пойдём огородами...

 - А чё! В самый раз, как две белые вороны потащимся. Два полицая изучают загроблевские чернозёмы... Нет. Лучше уж пойдём по улице. Не до нас сейчас немчуре...

 - У нас аусвайсы сильно липой припахивают. Сказано же – только на крайняк...

 Вон сарайчик открытый, - Илья показал рукой в дальний угол двора, - отсидимся там. Через час стемнеет. Тогда можно и огородами.

 В густом сумраке сарая пахло навозом и сеном. Скотины не было, никакой.

 - Всю живность фрицы вычистили, - Семён смачно плюнул на пол, - не нажрутся никак...

 - Ничего, завтра – послезавтра, накормим! Досыта! Как в Тернополе...

 - Да, Илюша, был город, а остались развалины да пожарища. Сколько же рук потребуется, чтобы восстановить...

 - Восстановим! Вот добьём фрица и восстановим. У нас на Смоленщине разору не меньше... А ты, Семён откуда? Уж, какой раз вместе в разведке, а не знаю из каких ты краёв...

 - Да, с Алтая мы. Недалеко от большой сибирской реки Обь с древних лет стоит наше село.

 - Надо же у тебя река Обь, а мой городок на реке Вопь...

 Неожиданно в проёме двери появилась фигура полицая со шмайсером в руках.

 - А, ну! Цыц! Пистолики под порог!

 А, ведь не ошибся! Точно землячок! Здорово, Ярцев! Да, не хмурься! Я это, я! Алексей Порасюк, - довольная ухмылка расплылась на круглом лице с маленькими глазками под густыми чёрными бровями. – Ага! Вижу - признал... Вспомнил, как под суд меня определил, пёс легавый?

 - Так тебя вроде на Колыму...

 - Туда, землячёк, туда! На десять годиков, за три метра ткани с вашего паршивого ХБК. Только разбомбили освободители-то ваш эшелон, а я и ушёл... Ой! Аж в заднице саднит, как охота пришить вас прямо тут. Но если сдам вас в гестапо – мне корысти будет больше, и вы с великими мучениями из этого мира сгинете...

 Он шагнул в угол сарая, подобрав пистолеты, и стволом автомата показал на выход. Семён шел следом за Ильёй. У порога он стряхнул в ладонь из рукава нож и, не поворачиваясь, метнул его из-под левой руки в полицая. Тот без звука рухнул на кучу навоза. Через минуту они уже мчались огородами, не оглядываясь, в тени оград и плетней.

 Гриня вышел на улицу, посмотреть, что там так долго делает папаня. Уже совсем стемнело, а зажечь керосинку - спички были только у него. Из сарая донёсся стон, а затем слабый голос отца: «Гринька! Бегом за Иваном! Бегом!»

 *****

Ей казалось, что она не шла, а скользила, летела над землёй, как Гриновская Фрези над волнами моря. Всё! Всё! Каникулы! Последние каникулы. Ещё год и первый шаг к сцене... От одной мысли об этом всё закружилось, полетело...

 Вот он парк замка Фотрингей. Она – гордая Мария Стюарт, с гневом бросает в лицо Елизавете правду о рождении властительницы...

 Нет! Нет! Она сыграет это не хуже Ермоловой.... Великий Шиллер написал эту пьесу и эту сцену для неё... Через века... Для неё!

 А ещё она непременно сыграет Ассоль... Алые паруса... Благородный капитан Грэй... Неожиданно ощущение радости сменилось тревогой о том, что всё чаще среди старшеклассников стали говорить о грядущей вскоре одиннадцатилетки. При этом ей стало казаться, что улица, как-то «подыгрывает» смене настроения. Она остановилась и огляделась.

 Весёлые солнечные зайчики под ногами исчезли. Вместо них на дорожке улеглась, какая-то жутковатая тень. Лида вскинула голову вверх и засмеялась. Просто солнышко спряталось за тучку над башней старой фабрики. Башенные часы показывали полдень.

 «Через пятнадцать минут буду дома», - подумала девушка и вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Осмотревшись, она увидела пожилого мужчину с велосипедом, на противоположной стороне улицы. Он был единственным, среди редких в этот час, прохожих, обратившим на неё внимание. Незнакомец разглядывал её, зло, насупив брови, с перекошенным ртом на крупном, круглом, как блин, лице.

 « Я, наверное, слишком легкомысленно себя веду, - подумала будущая десятиклассница, - нехорошо. Надо быть поскромней…». И она пошагала степенно, чуть покачивая своей балеткой со школьными принадлежностями. Беленький сарафанчик делал её похожей на лепесток яблоневого цветка...

 Мать встретила, счастливую от предвкушения каникул, дочу у крыльца добротного рубленого дома. Отец построил его за одно лето. Победное лето тысяча девятьсот сорок пятого года. А следующей весной он уже, вместе с молодой женой, посадил в уголке двора две берёзки, и рядом соорудил уютную беседку. Сейчас, подросшие за шестнадцать лет белоствольные красавицы, осеняли благодатной тенью своих зазеленевших ветвей и её, и простенькую деревянную скамеечку с уличной стороны ограды.

 - Ну? Отстрадовалась? Свободна? Троек, поди, полная балетка?

 - Что ты, мамочка! Какие тройки! У меня и четвёрка-то всего одна... По физике.

 - Да, знаю, знаю... И про физика вашего нового знаю, и про то, какой он вредный.... Ну, да Бог с ней, с физикой! В театральный её не сдавать. Ступай, перекуси да сбегай к Холодовым. Татьяна Васильевна просила. В магазине виделись.

 Поговаривали, что Алексей Холодов, родной внук того самого московского купца, который в семидесятых годах девятнадцатого века был основателем хлопчатобумажной фабрики. При ней постепенно и выросло поселение. Впервые дни войны Алексей ушёл добровольцем на фронт. Блестящее знание немецкого языка – было почти неминуемым путём в переводчики. Однако штабную жизнь он очень быстро сменил на, полную опасностей и вольностей, непредсказуемость разведки. Демобилизован был, как тогда говорили, вчистую, в конце сорок четвёртого. После контузии удалось вернуть и память, и речь, и слух, а вот зрение часто исчезало почти совсем. Сразу после возвращения с фронта - стал работать учителем истории и немецкого языка в школе. И педагоги, и учащиеся в свободное от уроков время восстанавливали её после, почти полного разрушения отступившей войной. Ярцевы и Холодовы были дружны. Однако, Лида у соседей-учителей в гостях никогда не бывала.

 *****

 - Проходи, Лидок, проходи, - улыбнулась хозяйка, - выросла у нас по соседству, а никогда не зайдёшь. Хочешь чайку с пряничком? Сама пекла...

 - Спасибо, Татьяна Васильевна, я только что из-за стола, - отрицательно покачала головкой гостья.

 - Ну, вольному – воля. А у нас проблемка небольшая. Я высоты боюсь, а у Алексея Ивановича опять зрение... Попросил меня почитать ему «Историю государства российского», а она аж на третьей полке. Там у нас всё, что от деда осталось. Он любил собирательство. И эта книжка – прижизненное издание автора. Карамзина Николая Михайловича. Дед родился в тысяча восемьсот восемнадцатом году, и книга тогда же свет увидела. Пойдём, дружок, достанешь... Ты-то высоты не боишься?

 - Нет,- засмеялась Лида, - я в лесу приблудила однажды, так забралась на высоченный дуб и с него увидела фабричную башню и рядом трубу. Слезла кое-как, но страшно не было.

 Библиотека Холодовых располагалась в большой комнате, служившей одновременно и рабочим кабинетом. Стол, секретер, два стула и кресло – качалка, сделанные, истосковавшимися по домашней работе руками фронтовика, выглядели, как уютный комнатный ансамбль. На большом черном кожаном диване, с круглыми подлокотниками, сидел Алексей Иванович.

 - Ну, что остановились, сударыня? - улыбнулся хозяин, определив местоположение гостьи, видимо, по звуку шагов, так-как грустные глаза его смотрели чуть правее девушки. – Присаживайтесь. Сейчас чайку организуем...

 - Спасибо. Я из-за стола недавно, - тихо произнесла Лида, смутившись от непривычного обращения к ней на «Вы». – Сколько книг! – восторженно выдохнула она, оглядывая полки от потолка до пола вдоль двух стен.

 - Татьяна Васильевна сохранила. Прятала от немцев во время оккупации в подполе под пепелищем соседнего дома...

 Между тем, хозяйка внесла в комнату лёгкую деревянную лесенку- стремянку и установила её посреди стеллажа. Книги располагались в два ряда. «История…» находилась во втором, за довольно объёмной книжищей в кожаном переплёте. По центру обложки золотым теснением было крупно написано:

 ГАДАНИЯ

 И

 ПРЕДСКАЗАНИЯ

Ниже – на фоне жёлтой кожи красивой вязью тёмно коричневого оттенка надпись:

«Библиотека купца первой гильдии Ивана Алексеевича Холодова»

 - Как интересно! – затаив дыхание произнесла юная исследовательница. – Можно посмотреть? Хоть одним глазком, Татьяна Васильевна!

 - Да, можно конечно. Снимай обе...

 - Таня! Ты о предании не забыла? – тихо и тревожно спросил Алексей Иванович.

 - Это о том, что предсказанная судьба вершится по предсказанию, а не нагаданная по воле Бога? Да, забудь ты об этих суевериях! Каждый человек сам творец своей судьбы...

 *****

На первой странице под кожаной обложкой была чёрно-белая гравюра. На ней красавица в красивом царском одеянии, с короной на голове, смотрится в ростовое зеркало. А в отражении чётко повторяется только лицо. Одежда же, вместо царской – монашеская. На обороте страницы такой же вязью, как на обложке старательно выведено:

 «Вот в пламень времени печально,

 Отброшен твёрдо царский сан,

 И сохранив обет молчанья,

 В поклоне кротком к небесам

 Святая Вера тайны мира

 Сокроет, волею Богов,

 И тени светлые кумиров,

 И тени тёмные врагов

 Сольются в сонм поверий древних,

 В глухие тайны бытия

 Да в чей – то вольный глас напевный,

 Народ преданием обаяв…»

 - Как интересно! – глаза девушки засияли восторгом. Но, ни чего не понятно... Кто эта Вера? Царица? Монахиня? Она автор этих гаданий?

 - Нет, милое дитя, – улыбнулась Татьяна Васильевна, - среди русских цариц, государыни с таким именем не было. И послушница, отражённая в зеркале, просто не могла быть автором этой книги. Христианство отвергает гадания, как бесовские ухищрения. Просто мир полон тайн. И когда они не поддаются разгадкам, вокруг них начинают пчелиным роем виться легенды и сказания, в которых истина может и быть, а может, и нет...

 - Гравюра и её стихотворное сопровождение искусно вклеены в книгу значительно позже её издания, - вступил в разговор Алексей Иванович. - С некоторой натяжкой, но всё же, можно эту вклейку принять, как эпиграф к содержанию книги, утверждение веры в гадания. Эта легенда о монахине Вере – Молчальнице закружилась по свету в девятнадцатом столетии.

 Связана она с царствующим в начале века российским монархом Александром Первым и его женой Елизаветой Алексеевной. Странная это была парочка. Он – внук Екатерины Великой, образованный, прогрессивно думающий и, как губка впитавший в себя нравы эпохи, взлелеянные его царственной бабушкой.

 Она – германская принцесса Луиза Августа, при принятии христианства, получившая имя Елизаветы Алексеевны. Европейская свобода нравов, очаровательная внешность и острый ум. На русском языке научилась говорить за год.

 Поженили их в подростковом возрасте, и вначале они были неразлучной парочкой влюблённых. Но чуть повзрослев, государь с головой окунулся в омут любовных приключений. Он почти открыто жил с придворной красавицей Марией Нарышкиной и имел от неё двух дочерей и сына. А вообще известно, что кроме них у Александра было одиннадцать внебрачных детей. При этом в спальне своей законной супруги венценосный муж не появлялся годами.

 Красавица – императрица, воспитанная в европейских понятиях либерализма брачных отношений, во всём этом, не видела ни какой трагедии. Она тоже жила своей жизнью. От польского вельможи Адама Чарторыйского, служившего при дворе министром, она родила дочь Марию. От кавалергардского офицера Алексея Охотникова на свет появилась ещё одна наследница монарха – пригожая Елизаветушка. Правда, прожили эти ангелочки не долго. Обе были взяты на небеса через год после рождения. А вот смерть детей не могла не отразиться на матери. Переживания были столь сильными, что здоровье молодой императрицы пошатнулось.

 Впрочем, историки точно сказать не могут, что больше повлияло на Елизавету – потеря детей или смерть Алексея от руки убийцы, нанятого братом императора, великим князем Константином. По-видимому, любовь к Охотникову была у ней большой и настоящей. И если первый приступ отчаянья и меланхолии после смерти Марии в 1800 году длился около трёх лет, то потеря второй дочери и любимого человека, оставили неизгладимый след в душе до конца жизни.

 Говорят, что ещё во время первой чёрной полосы в своей судьбе, царица пристрастилась к гаданиям. Несколько позже, случилось событие, казалось бы, крайне незначительное, но, как впоследствии оказалось, знаковое в российской истории. Фрейлина Елизаветы - Наталья Плюскова - разбитная, образованная дама, водившая знакомства с Карамзиным, Пушкиным, Жуковским, увидела как-то в руках Василия Андреевича вот эту книгу. В тот же день «Гадания» были в будуаре императрицы. Необходимо отметить, что при дворе, в ближнем кругу обоих супругов, отношения к гаданиям и предсказаниям были не простыми. В 1802 году, некий предсказатель Авель был отправлен Александром в Соловецкий монастырь за то, что предрёк сдачу Москвы врагам и сожжение столицы. Однако, через десять лет белокаменная действительно была отдана французам и сожжена. В результате этих событий царь приказывает освободить предсказателя из Соловков и велит ему прибыть ко двору для беседы.

 И вот, в 1813году Авель прибыл в Петербург. Но государя там в ту пору не было. По его поручению, бывший Соловецкий узник, был принят для доверительной беседы князем Александром Николаевичем Голицыным. Странник предрёк судьбу всей династии Романовых до последнего страшного часа семьи Николая второго, поведал о будущем России до восьмисотых годов двадцать первого столетия. От услышанного, у князя перехватило дыхание, и он долго не мог ничего вымолвить. Придя, наконец, в себя, вельможа спросил старца, за что Господь уготовил такую судьбу царствующей семье, стране, и можно ли, что-либо изменить?

 В ответ он услышал, что род Романовых пресёкся ещё в царствование Елизаветы Петровны. Тогда, на вопрос царицы о планах на рождение наследника, Екатерина поведала императрице тайну. Оказывается, её муж в течение девяти лет супружества не заглядывает к ней в опочивальню, и она не может, как Матерь божия родить наследника через непорочное зачатие. Государыня намекнула невестке, что зачать можно и не от мужа. И вот, после двух неудачных беременностей, Екатерина, наконец, рождает наследника российского престола. Его отец – Сергей Салтыков. Камергер принцессы. Однако дитя родилось мёртвым. Об этом ещё не знает, измученная родами молодая мать, но об этом уже известно государыне. Решение принимается и исполняется едва ли не мгновенно, с полным использованием вседержавных возможностей. Две неудачные беременности невестки, видимо, озаботили царицу необходимостью подстраховаться от третьей неудачи. И в ту же ночь из крестьянской семьи в ближайшей прибалтийской деревне, забирают новорожденного. Всё население экстренно вывозится на восток Сибири, а деревню стирают с лица земли. Впоследствии финская белокурость юного Павлуши не раз удивляла его мать. Этот цвет волос был не свойственным ни для неё, ни для отца ребёнка.

 Рассказав эту историю, Авель напомнил государеву обер-прокурору Святейшего Синода о великой смуте на Руси, в начале семнадцатого века, вызванной ложью Василия Шуйского, породившей бесчисленных Лжедмитриев, и неодолимым желанием подданных, пресечь попытки одурачивания людей. Поэтому ныне царствующая семья, за великую ложь царицы, обречена на небытие, нравственной сущностью России. Кроме того, по его словам, крестьянские войны, неоднократно терзавшие страну, были вызваны жесточайшим угнетением тех, кто кормил и одевал Россию, пренебрежением к их человеческому естеству и достоинству. Именно поэтому, накопившаяся в умах и сердцах злоба, навсегда сметёт с вершин власти само понятие о дворянстве и царе. И впоследствии, народ будет поступать так всегда и со всеми, кто будет относиться к нему неуважительно. Смягчить же участь страны можно послушничеством и покаянием перед богом, ныне царствующей четы.

 Беседа велась под запись секретаря князя. Говорят, что по свидетельству писаря, Голицын, отпустив прорицателя, долго прибывал в молчании, а затем, как бы рассуждая сам с собой, произнёс: «Если всё это правда – то кому мы служим?» Неизвестно, сохранился ли этот протокол в архивах до ныне, но Александр-то изучил этот документ основательно. Однако, он никак не отреагировал на прорицания, сомневаясь в их правдивости. И вот Елизавета во время встречи с супругом, рассказывает ему о том, что они с Плюсковой нагадали по этой книге. Нагаданное во многом сходилось с предсказаниями Авеля. Тогда-то, в 1823году, император и отправился к Серафиму Соровскому, а тот подтвердил все пророчества и гадания. С тех пор, венценосную пару стали видеть вместе всё чаще и чаще. Они уединялись от всех и о чём-то подолгу беседовали, как заговорщики. После этого монарх уже открыто стал поговаривать, что собирается сменить царскую мантию на монашеский наряд, ради искупления грехов своих и нравственных ошибок предков.

 В 1825 году в Таганроге он, якобы, заболел и умер. Но бытует мнение, что Александр умело, инсценировал свою смерть и ушёл в монахи под именем Фёдора Кузьмича. Елизавета, после коронации Николая Первого, уверовав, что их с супругом заговор развивается по плану, без всяких подозрений, тоже через год после смерти мужа, фиктивно умерла и стала затворницей Сырково – Девичьего монастыря. Она никому никогда не рассказывала о себе, о своих знаниях и называла себя Верой Молчальницей. Умерла она в 1861 году, унеся с собой тайны гаданий и предсказаний.

 - Неужели учёные не могут сказать, где здесь правда, где неправда? – горячо вскрикнула Лида, глубоко вздохнув. – А как родственники царя и дворянство могли допустить такую грандиозную аферу, если она была?

 - Тайна – она и для учёных тайна, - усмехнулась Татьяна Васильевна, - по крайней мере, пока...

 - Возможно, уход царя в монахи, был единственным спасением для Александра, - задумчиво произнёс Алексей Иванович. - На него ведь сановным дворянством готовилось покушение. А заговоры царедворцев – это неминуемый приговор царствующей особе. Уж Александр-то об этом знал получше других... Были и такие, кто на его место предлагал поставить Елизавету. Её родовые корни, по крайней мере, не были крестьянскими. Романовы бы ей этого не простили. Причиной же заговоров, официально, было недовольство политикой царя. Но, кто знает, не стала ли тайна царствующей семьи достоянием высшего дворянства? Во избежание повторения всероссийской смуты, может, решено было, пустить избавление страны от Лжеромановых по другим путям...

 - Да, будет уже! – засмеялась Татьяна Васильевна. - Ребёнок на каникулах, а мы опять исторические проблемы на неё загружаем...

 - Нет, нет! – замахала руками девушка. – Это всё ужасно интересно... Ну, а мне-то можно погадать?

 - Я почти ничего в этих треугольниках, звёздах и других фигурах не понимаю, - нахмурилась хозяйка, открыв книгу. Ты у нас с 1946года? А месяц рождения май? Да. Твоя судьба вот в этой пентаграмме... – неожиданно лицо её побледнело. – Ох! Сколько потерь! Нет... Я ничего не могу. Вот пройдёт приступ у Алексея Ивановича – приходи. Он у нас по этим делам мастер...

 *****

- Где трибуна? Где приветственные речи? Разве так встречают отпускников? – шумел Илья Андреевич, широко улыбаясь и отворяя калитку. Где население? Куда все попрятались?

 - Да, здесь твои подданные, - смеялась Мария, выходя из беседки, - вот она я, а вон на крылечке ещё одна Ярцева. Весь народ в сборе! Давай, раздевайся, мой руки - да за стол. Какую наливочку на обмывку отпуска доставать? Яблочную, вишнёвую, грушевую?

 - Отставить наливочки! – прогремело у калитки, и во двор ввалилась семья сестры Марии. - Отпускников сегодня коньяком обмоем! Привет хозяевам от многодетных Лунёвых!

 - Не рано ли возгордились? – засмеялся Илья. – Маловато двоих-то на многодетность.

 - Не горюйте! Недолго ждать осталось. Будет и третий...

 За столом уже налили по второй, когда хозяйка спохватилась.

 - Да, что же это я! Письмо ведь от Павловых пришло!

 - Так давай сюда, - потёр руки отпускник. - Вот сейчас и узнаем, чем Сибирь дышит... А чего конверт-то так измяли? На почте либо?

 - Да, нет, - махнула рукой Мария, - это авария вышла. Почтальонка мне на улице письмо отдаёт, а тут мужик, какой-то на велосипеде. И прямо в нас. Конверт упал, а он соскочил, поднял, обдул и давай извиняться. Вот и помяли...

 - Семён в гости нас зовёт, - задумчиво проговорил Илья, просмотрев письмо, - может и в самом деле...

 - Да и поезжайте, - помахала рукой Елена, - Лиду с собой возьмите. Пусть белый свет посмотрит. А то дальше Смоленска и не была нигде. А мы с Дмитрием за домом присмотрим...

 - А что, оживилась хозяйка, - они к нам приезжали, а мы хуже что ли?

 *****

Лида никогда не думала, как это оказывается захватывающе приятно, смотреть из окна вагона на проплывающую необъятность полей, лесов, ласковую синеву рек, едва заметную суету станций и полустанков... Однако, за этими восторгами, где-то глубоко, в уголке души, прилегло смутное беспокойство. «От чего это? – задумалась девушка. - Ведь всё так хорошо. Каникулы, поездка... Может я просто соскучилась о Шуре и Юре? Ах, какие же они забавные симпатяжки... Нет. Это другое. Ах, да. Гадание... Какие-то потери. А чего я могу потерять? Денег у меня в кошельке три рубля сорок пять копеек. Плохо, конечно, если потеряю... А что ещё? Да нечего вроде больше терять. Нет. Тревожит что-то ещё... Да! Вот! Этот - с велосипедом у фабрики, рассказ матери про почтальонку, конверт и мужика на велосипеде. А ведь вчера на перроне я видела его в толпе у поезда... Почему он кружится возле нас? Что ему надо? Фу! Всё это пустые совпадения. Надо поменьше читать про мисс Марпл...»

 Сквозь подступающую дрёму она слышала, как отец с матерью собираются попить чаю, как они решили не тревожить её – пусть, мол, поспит, потому, как устала, наверное, за двое суток день и ночь, смотреть в окошко...

 Разбудил её голос проводницы, заглянувшей в купе.

 - Подъезжаем, товарищи пассажиры! Встаём, умываемся, сдаём постели. Будьте внимательны! Ничего не забывайте, ничего не оставляйте...

 За окном уже покачивался новый день. К вагонному тамбуру потянулись пассажиры с чемоданами и сумками. Поезд всё замедлял и замедлял ход и, наконец, остановился. На перроне из громкоговорителя доносился голос диктора: « Внимание, товарищи пассажиры! На первый путь прибыл скорый поезд Москва – Барнаул»... Диктор говорила что-то ещё, но отец, радостно улыбаясь, стал показывать пальцем в окно.

 - Смотрите, смотрите! – басил он. – Видите - вон здоровенный мужик с парнем у входа в вокзал. Это же Семён со своим Женькой. Вырос – то, как парнишка! Не узнать!

 Наконец-то под ногами твёрдая земля! Кажется, что она тоже покачивается, как вагон... Мужчины долго хлопали друг друга по плечам, смеялись, шутили...

 - Ну, я так понимаю, пора с автобусом сближаться, - проговорил, наконец, отец.

 - Неправильно понимаешь, Илюшенька! - весело замотал головой Семён. – Совсем неправильно! Фронтовых друзей встречают не автобусом... А ну, разобрали вещички и марш за мной!

 Проведя гостей через вокзал, он остановился у белой красавицы - «Волги» с блестящим оленем в неудержимом прыжке, на капоте.

 - Откуда такая красота? – изумился гость. В лотерею выиграл?

 - Да нет, - засмеялся Павлов, - какая лотерея! Я работаю на ней. Вожу первого секретаря райкома. Он мне и подсказал, как встретить фронтового друга...

 Машина, мягко покачиваясь, неслась между полями пшеницы с пятнами берёзовых колков. Мужики говорили о войне, о Сталине, о Хрущёве, Мария Кузьминична подрёмывала, откинув назад голову.

 - А ты здорово подрос, - улыбнулась Лида соседу. – Вы были у нас девять лет назад. Ты тогда ростом был меньше меня.

 - Ты тоже времени не теряла,- глянул на неё Женя, - вон какая стала...

 - Какая?

 - Совсем взрослая.

 - А твоя соседка, Люська, кажется? Помнишь, ты про неё рассказывал, всё ещё гоняет с вами футбол?

- Нет. Мы с ребятами сейчас в волейбол играем. На стадионе прошлый год сделали новую площадку. Там взрослые мужики на выбивание играют. Ну, если проиграет команда, то на следующую игру только в последнюю очередь. Вчера мы три команды выставили... А Люська... Она начиталась про Блада. Рисует картины. Море, парусники. Их даже в Барнауле в художественном салоне выставляли.

 - А ты, куда после школы собираешься?

 - В мореходку хочу.

- Тоже про пиратов начитался?

 - Да, читал я, конечно, и Сабатини, и Стивенсона, и Джека Лондона... Но не в этом дело. Море – это не просто. Хочу себя испытать... Ну, и мир посмотреть...

 - Кажется, детство незаметно от нас ушло, - тихо, почти шёпотом произнесла Лида.

 *****

 Они сидели в тенистой аллее на скамейке. Уходящее за горизонт солнце, хоть уже и не сильно, но ещё палило.

 - Через пять минут тележку с мороженым закатят в магазин и дверь закроют на замок, - глядя на часы, изрёк Валерка.

 - Нашего Юрика только за старостью посылать, - усмехнулся Вовка. - До ста лет молодым будешь.

 - Он сейчас где-нибудь, попутно любуется закатом, потом будет вспоминать, зачем пошёл...

 - Да, будет вам, остряки! – Антон кивнул головой в сторону входной вертушки. – Вот он. Живой и здоровый. Только без мороженного. Зато с какой-то красивой девчонкой...

 - Знакомьтесь, ребятушки! – довольная улыбка на Юркиной физиономии говорила, как минимум, о лотерейном выигрыше. – Это Лида. Она с родителями в гостях у Павловых...

 - А Женька-то где? – округлил глаза Антон?

 - Они с Люськой тележку с мороженным в магазин помогают закатывать.

 - А мороженное где?

 - Так сейчас они его и притащат...

 Когда подоспело мороженное, Валерка взахлёб рассказывал новой знакомой о местных достопримечательностях.

 - Вот эти два дома – здесь с восемнадцатого века. В одном жил Днепров – управляющий заводом, а в другом купец первой гильдии Стругин...

 - И он построил тот самый завод? – улыбнулась Лида?

 - Нет. Он питейные строил, а завод этот демидовский...

 - Ты чего повторяешь россказни старушек? – нахмурился Антон. – Елизавета ещё в 1745 году отобрала у этих удальцов с очень длинными загребущими руками все заводы. А наш - возвели в 1763 году по указу царицы. Казённый он был, то есть значился за государевой казной ...

 - Надо же! А в книгах сказано, что она была злющая презлющая старуха, - задумчиво произнёс Вовка, - племянника своего Петра за человека не считала... А гляди ж ты, заводы строила...

 - Эта бабулька повоевать любила, - усмехнулся Антон, - а на войну денежки нужны. Вот и приходилось стараться. Завод-то сереброплавильный...

 - Всё побольше захватить хотела, - презрительно скривился Юрка.

 - Так для России старалась, для нас, - легонько постучал Антон по Юркиному лбу, - не пропивала, не раздавала. Всё при деле...

 - За всё кровью русской заплачено, - глядя куда-то вдаль, как бы для себя, прошептала Люська.

 - Хватит вам про старину, - поднялся Валерка, - слышите? Оркестр играет. Танцы начались.

 Танцплощадка с деревянным полом, огороженная невысоким заборчиком и окружённая густыми зарослями клёнов и акаций, оказалась недалеко. На маленькой сценке – в одном углу сидело несколько музыкантов местного духового оркестра, а в другом – проигрыватель, усилитель, и динамик из кинотеатра. Руководил этим хозяйством Коля - штатный работник Дома культуры, по совмещению, выступавший иногда исполнителем под гитару.

 Объявили белый танец. Лида хотела пригласить Антона, но не успела. Внимание её привлёк высокий худощавый парень в красивом синем костюме, белой рубашке с голубеньким шнурочком, повязанным вместо галстука.

 - Эй, белобрысая! – он вытянул руку в её сторону и пошевелил пальцем. - Пригласи!

 Круглолицый рыжий паренёк, что-то прошептал ему на ухо, и голубенький шнурочек, резко повернулся на девяносто градусов. Теперь рука его оказалась направленной на девчонку, уже пригласившую парня. Оттолкнув его плечом, худощавый опустил свои руки на девичью талию.

 - Чего лапаешь! – тихо произнесла девушка, вырываясь. – Отпусти! – уже громко крикнула она.

 - Чего скотинишь?- Антон взял его за руку и развернул к себе. - Не лезь к девчонке!

- Не понял! – взвизгнул синий костюмчик. – Кто-то захотел повторить подвиг Александра Матросова? А ну! Давай выйдем...

- Напрасно старушка ждёт сына домой, - замурлыкал рыжий, оказавшись у правой руки заступника.

 - Они же его сейчас изобьют, - с тревогой посмотрела Лида на Вовку и Валерку.

 - Не горюй, - нагнулся к её уху Юрка, - Тошик левой - шесть раз двухпудовку выжимает, а правой десять.

 В это время, Антон резко двинул, согнутой в локте правой рукой, в живот рыжему. В тоже мгновение, подняв над головой худощавого, повернулся с ним пару раз вокруг своей оси.

 - Можешь не трудиться выходить! – смеясь, крикнул он. – Счастливого приземления! – и выбросил своего противника за ограду. Хруст кустов и топот убегающих ног вызвал взрыв смеха над притихшей танцплощадкой.

 *****

 Огромная июньская луна скользила по безоблачному небу, освещая призрачным светом, уставший от дневной суеты, мир. Они шли, взявшись за руки, по дороге вдоль пруда.

- Скажи, Антон, а этот парень, которого ты с танцплощадки... Он кто?

 - Да, никто. Приезжает из Барнаула к Рыжему. Погостить. Ну, и показать, нам – деревенской копоти, городской лоск.

 - А чего такое прошептал ему Рыжий на ухо, что он так резко изменил свои намерения?

- Понятно чего, - усмехнулся Антон, - ты же в гостях у Павловых. А с дядей Семёном лучше не скандалить.

 Года два назад, он купил себе «Ковровец» Но подружиться с ним не смог. Уедет куда-нибудь на нём, а назад катит его в руках. То двигатель заклинит, то ещё что-то случится. Может, дядька просто тяжеловат, оказался для такой машинки... Ну, в общем, однажды, сбросил он её в сердцах с обрыва в речку. И ушёл домой пешком. А Рыжий со своими братьями, мотоцикл нашли, отремонтировали, и стали гонять на нём по селу ночами, отвернув от двигателя глушители. Жуткий рёв, напоминающий стрельбу из автоматической пушки, покоя не давал ни кому. Фёдор Иванович – участковый наш – к Павлову с претензиями. На нём агрегат-то числится.

 Ну, дядя Семён пацанов предупредил, что ещё раз без глушаков выскочат на улицу – будут разборки. Но ребяткам неймётся. Тогда он подкараулил их на мосту через Фунтовку. Там у нас собирается молодёжь после танцев. Взял мотик и бросил в воду через перила, как детский велосипед. А речка там глубокая и илистая. И как парни не старались, как не ныряли - ничего не нашли. С тех пор, не только они, но и другие наши ухарики, относятся к Семёну с острасткой.

 - Так ты сегодня повторил подвиг дяди Семёна,- смеялась Лида, - р-р-раз и за перила...

 - Да, подвиги – их там, на войне мужички совершали. А здесь – баловство...

 Они подошли к небольшой плотине, водосток которой уходил под мрачное двухэтажное здание из серого кирпича.

 - Это и есть завод, построенный царицей?

 - Его остатки, - усмехнулся Антон, - часть корпуса дробильного цеха. Сейчас здесь мельница. Говорят, по ночам, вокруг неё похаживают приведения. Души погибших на заводе, вольнонаёмных и каторжников.

 - Так тут были каторжане? А где их содержали?

 - Между Фунтовкой и прудом была крепость. Там они и обитали.

 В это время со стороны мельницы дунул ветерок. Пахнуло затхлой мельничной пылью и чем-то ещё – неведомым. Из-под крыши по стене стало спускаться серое бесформенное пятно.

 - Смотри, Антош, вон оно – приведение, - прошептала Лида, прижавшись к парню.

 - Может и приведение, а может просто пыль ветерком сдуло, - тихо, почти шёпотом произнёс Антон в самое ухо девушки. Она щекотливо повернула голову, их губы оказались друг против друга и соприкоснулись в невольном поцелуе. Потом он поцеловал её ещё и ещё, пока она не отпрянула.

 - Мы с ума сошли, - ужаснулась девушка, - первый вечер вместе и целуемся...

 Всю дорогу до дома Павловых они шли, крепко держась за руки, и молчали. Буря, извержение вулкана, океанский шторм – всё было ничто по сравнению с тем, что творилось в их душах. Из этого вихря чувств и желаний выходить, просто не было сил. Хотелось идти, вот так, взявшись за руки, всегда, в бесконечную даль жизни...

 Во дворе, из темноты беседки, её окликнул Евгений.

 - Подожди. Вместе ушли – вместе зайдём. Так всем будет спокойней...

 *****

Лёгкая утренняя свежесть, зеркальная гладь пруда, пушистая дымка тумана – всё бодрило, радовало и наполняло грудь нежным покоем.

 - Слушай, Сёма, а чего мы здесь почти у самого берега и на лодке?

 - А вот хоть верь, хоть не верь, а с берега не клюёт.

 - Так в броднях же можно...

 - А можешь, Илюшенька, попробовать. Бродни вон – в носовом ящике. Только глубина здесь, в пяти метрах от берега, как минимум, метров пятнадцать, а может и больше.

 - Да, место здесь презнатнейшее. И часа не сидим, а по полведра у каждого. Вот выйду на пенсию, на целое лето приезжать буду. Может, внучат вместе нянчить будем. Вон цыплятки-то наши чуть не до утра вместе гуляют...

 - Это они из дому выходят вместе, и в дом возвращаются вместе. А гуляют они поврозь. Женька от Люськи с малых лет не отходит. Думаю, что и не отойдёт. Да, и правильно. Девчонка неизбалованна. Отец с фронта пришёл, вроде бравым парнем, а потом старые раны начали донимать. И доняли. В десять лет осталась наша Люська без отца. После седьмого класса пошла на наш ремзавод. Токарить выучилась. Учится в вечерней школе.

 - Так, а Лидушка-то моя, с кем же гуляет по ночам?

 - Судя по следам ботинок у калитки, с Антоном Вороновым.

 - Это кто же такой?

 - Да не беспокойся. Парень - надёжный. Отец у него вернулся ещё до Победы. Списали по ранению. Понятно, что на работе меньше, чем по госпиталям, да больницам. Ну, Антошка, тоже с мальства на ремзаводе. А когда повзрослел - полгода в учениках у кузнеца проработал, а теперь кузнечит самостоятельно. Учитель его на пенсию ушёл. Мужики на парня не нахвалятся. Говорят, нет такой работы, которую бы он не смог сделать. Через пол годика – в армию...

 Неожиданно Илья почувствовал на себе чужой взгляд. Эта способность – чувствовать на себе чужие взгляды – развилась у него ещё в начале войны, под Сталинградом. Свист снайперских пуль приучил. Он поднял голову и увидел на краю берегового обрыва фигуру. Было в ней что-то до того знакомое, что кольнуло под ложечкой. В тоже, мгновение, увидев, что его заметили, незнакомец размахнулся и что-то бросил в их сторону. Перелетев через лодку, предмет плюхнулся в воду в полутора метрах от борта. Почти сразу, взметнулся столбом воды взрыв. Ошарашенные рыбаки расстелились на дне лодки...

 *****

 Спать мешали. И перестук вагонных колёс, и чьё-то постоянное покашливание в соседнем купе, и храп на соседней полке и вообще - всё!

 В конце концов, он понял, что не спит, совсем не от дорожных неудобств. Покоя не давал досадный промах на берегу.

 «Ну, почему, - думал Иван, - всегда всё, получается, по мелочам, и почему всегда не везёт в серьёзных делах? И наступит ли когда-либо конец этой бешеной погони за счастьем. Счастьем увидеть смерть своего врага...»

 Он повернулся на спину и прикрыл глаза. Нет. Всё это началось далеко не вчера, а ещё тогда – в сорок четвёртом в Загробле. В сарае Алексея.

 Брат лежал тихо – без стонов. Дыхание было слабым, но ровным. Иван потянулся к ножу, торчащему затёртой рукояткой из груди.

 - Не тронь, - тихо и спокойно промолвил умирающий, - выдернешь – не успею договорить. Тот, что поменьше - из Смоленщины. Это он меня определил на Колыму. А здоровенный из Сибири. Ножичек-то в груди – его. Если кого из них не порешит война – разберись. Гриньку береги. Он последний в нашей ветви рода. Сегодня же уходите за линию фронта, в Смоленск. Там среди торговых найдёшь Елену Красовскую. Скажешь, что я жив, отбываю срок, и передаю ей привет. Пусть поможет с документами, ну, и вообще. Отказать тебе она не посмеет. Мы с ней крепко повязаны. За сараем яма. Я не успел докопать. Ещё лопатный штык и наткнёшься на сундучок. Там запасные документы, золото и камни. Вам с Гринькой хватит надолго. На всю жизнь. Елена поможет со сбытом. За немцами не вяжись. Они всё просрали. Им конец. – Алексей закрыл глаза, судорожно вздохнул и умер.

 «Нет. Началось всё не в Загробле, а в тридцатом. Тогда, ночью, после дня рождения матери, он поднялся с постели и прошёл на кухню попить. Взрослые всё ещё были в зале. Мать и Лидия Александровна сидели в дальнем углу на диване и говорили о чём-то совсем не слышно. Отец с Константином Александровичем – за столом».

 - Ну, скажи, князь, - задумчиво говорил отец, - как? Как это всё объяснить? Сто тридцать кораблей русского славного флота, на них огромная армия – более ста пятидесяти тысяч. Почти столько же осталось на берегу. Вооружение, боеприпасы – всё при них. Умные, толковые кадровые офицеры – цвет дворянства... И бегут! Да, такой армией князь Кутузов почти миллионное войско Бонапарта по ветру развеял. Войско, поставившее на колени полмира. А эти... Кто они - победители? А быдло сермяжное! Мужики от сохи да пьянь городская! От них или от кого ещё бежали? Почему?

 - В этом мире, во всём есть своя логика, Пётр, - с усмешкой отвечал отцу Голицин. - Вот только постичь её могут далеко не все и не всегда. Ты ведь знаешь, как возникает молния. Накапливаются две энергии - на земле и в воздухе. Они противоположны по значению. И когда этих энергий накапливается много – возникает разряд. Кто в состоянии его остановить? А вслед за молнией следуют раскаты грома. Они – результат того, что уже случилось, и заглушить их бессильны как люди, так и сама природа.

 В человеческом обществе тоже накапливается две разные энергии. На одном конце огромные богатства и вседозволенность, на другом – бедность и бесправие. И почти всегда проводниками между этими энергиями становятся ложь, пренебрежение к бедности, жестокость. В нашем царстве – государстве всегда народ считался рабочей скотиной и не более. Но со времён Годунова и Шуйского на Русь, из государевых врат, стало выливаться немыслимое количество неправды. Всякой. Грубой и изощренной, мелкой и необъятной – ужасной по содержанию. И мы стали страной страшных смут. Нас пытаются остановить декабристы: не так, мол, кое-что в нашем государстве. А мы их на глаголь, в Сибирь... В девятнадцатом веке писатели нас настойчиво предупреждают, что не может быть мира между мужиком с умирающим от голода или болезни ребёнком и пьяной дурью богатеев на волжском роскошном пароходе. Не могут сосуществовать бедность рабочей лачуги, копеечные зарплаты и великолепные поместья, хозяева, которых в один вечер просаживают в «Яре» три тысячи рублей. А мы их под расстрел, на каторгу, в солдаты... По русской пословице – рыба с головы гниёт. А голова наша – государев двор – всегда жил тайнами и интригами. Были среди них и такие, что приводили наших монархов, кого в монастырь, кого к отречению. А в стране – воровство, неуправляемость, бестолковщина. Понятно - ком бедности и блестящий шар богатства выросли до таких размеров, что разряд между ними стал неотвратимым. А ноябрь девятнадцатого года в Крыму – это уже только раскаты грома, сверкнувшей молнии, которая сожгла Российскую империю.

 - Ты, князь, стал говорить, как большевик. Но глянь вокруг. Нас сметают метлой. Вот мы с тобой. Им служим, а ведь и нас сметут... Мы оказались и против своих и против них...

 - У большевиков я воевал против поляков. По своим, князь Голицин не сделал ни одного выстрела. А вот красных-то он порубил! И в Донских степях, поручиком, и под Одессой, и под Киевом - штабс-капитаном Добровольческой армии ... И хотя была война, и сражался я с вооружёнными людьми, но они были моими соотечественниками и хотели только одного. Чтобы в них признали людей. И перед ними вина моя очевидна. Таких много. Большинство. А тут, в двадцать восьмом году - приказ господина Врангеля. С неприятным запашком.

 «Час падения Советской власти недалёк…»

 - Почему неприятным? – усмехнулся отец. – Труп врага всегда приятно пахнет.

 - Вот потому нас и метут...

 - Надо было тогда в девятнадцатом уходить со всеми. Здесь мы, как были врагами, так и останемся.

 - А там? Кем бы мы стали там? Не врагами, не друзьями... Так. Придорожной пылью, мусором, занесённым чужим ветром. Лучше уж на Родине умереть врагом, чем мусором на чужбине...

 Этот разговор, подслушанный из кухни, ошеломил тогда пятнадцатилетнего подростка. Оказывается Константин Александрович, близкий друг отца, князь и белый офицер... А отец! Он говорил с ним на равных. И он из дворян... А власть Советов для него враг... Но враги отца – враги его детей. И почему отец с матерью всё это время лгут им с Алёшкой?

 Менее, чем через месяц, морозным январским утром 1931 года прибежала Лидия Александровна. Вся в слезах.

 - Костю арестовали сегодня ночью, - всхлипывала она, - уезжайте. Они и до Петра доберутся.

 После её ухода, родители, уже не прячась от детей, присели на диване.

 - Мне уезжать нельзя, - задумчиво сказал отец. Мы с Костей были близкими друзьями. Если я убегу – значит, я враг. Стало быть, и Костя тоже.

 - Зачем он тебе, этот князь? У нас дети. Надо бежать из Киева . Куда возможно...

 - Перестань, Анна! Он в девятнадцатом спас мне жизнь, а я, спасая свою шкуру, подставлю его под расстрел. Да. Я служу этим мерзавцам, но от этого я не перестал быть не дворянином, не офицером. А вот ты с мальчишками, сегодня же отправишься в Тернополь. Там твоя престарелая тётушка. Она давно говорит, что уже не управляется с хозяйством. Вы там будете кстати.

 *****

 Отца расстреляли весной. Что стало с Голициным ? А бог его знает. По одним слухам, он бежал из-под самого расстрела. По другим – расстрелян, вместе с другими бывшими офицерами.

 В Тернополе мать вышла замуж за престарелого вдовца - заведующего магазином. Вся семья стала носить его фамилию.

 Поезд, остановился на каком-то полустанке. Два милиционера провели под руки молодого паренька. Сразу припомнилось, как вели за драку его. Было обидно. Ведь начинал не он. Всё тогда случилось очень быстро. Городской парк, вечер, они с Марией на дорожке, ведущей к аттракционам. Сразу понял, что двое верзил, лениво шаркающих туфлями навстречу, не свернут. Сунул руку в карман и надел на кисть кастет. Да. Один попытался оттолкнуть его, другой схватил за руку девушку. Удар кастетом, именно в висок, получился случайно. Хотел по челюсти, но парень решил увернуться боксёрским нырком. И вот он уже лежит на дорожке с чуть подрагивающими коленями...

 Решение суда было кратким. Два года лишения свободы за убийство по неосторожности при превышении необходимой обороны. Нет. Он ни о чём не жалел. Убитый оказался каменщиком какой-то строительной артели. Быдлом. Собаке – собачья смерть. Туда ему и дорога...

 «Наверное, и обо мне, тогда в сорок первом сказали бы то же самое, - подумал он с тоской, - не случись чуда...»

 Он прикрыл глаза, и жуткая картина его пребывания рядом с собственной смертью снова пронизала колючим холодом всё его тело. Да. Это был конец августа. Еврейские погромы в Тернополе утихали. Он уже почти перестал бояться за себя и свою Марию. Но, скорей всего, кто-то из соседей, донёс о её еврейском происхождении. И вот они оба с женой, ещё одной еврейкой, двумя девчонками – подростками стоят на краю ямы и через минуту – другую всё.... Всё кончится. Его уже не будет. Нет! Этого допустить нельзя! Что угодно! Что угодно...

 - Господин офицер! – упал он на колени перед осматривающим яму немцем. – Господин офицер! Я же не еврей. Не убивайте! Моего отца расстреляли большевики. А меня за что! Не убивайте! Я отслужу! Я готов на всё!

 - Тебя как звать?- на чистом русском языке спросил его немец.

 - Иваном, господин офицер, - с надеждой прохрипел он, - Иван я...

 - Все что ли русские Иваны? – засмеялся немец. Встань. На всё готов, говоришь? – он снова засмеялся и что-то сказал стоящему рядом солдату. Тот кинулся к легковушке, на которой приехал его начальник, и принёс наган.

 - Если ты на всё готов, Иван, расстреляй их всех из этого нагана, покажи доблесть русского оружия.

 Остальное помнилось плохо. Выстрелов он не слышал. Просто в руке вздрагивала маленькая машинка для убийства, а следом, вместо человека, оказывалась пустота. Мария стояла на краю ямы последней. Неожиданно она повернулась к нему лицом и на него глянули её глаза, полные ужаса и презрения. Нет. Рука не дрогнула. Или... Или вместо него тоже останется пустота. Он приставил ствол оружия ко лбу жены и нажал курок....

 Поезд снова остановился, на каком-то разъезде, и в наступившей тишине он отчётливо услышал скрип собственных зубов. По обеим щекам текли крупные слёзы...

 «Да! Это было непросто! Это больно, даже сейчас! Но ведь я сумел! Сумел! Выскочил живым из этого смертельного ужаса…».

 *****

 Илья осторожно приподнялся, огляделся и сел. Лодку почти выбросило на берег. В голове стоял гул. Из уха просачивались капли крови.

 - Вставай, – оглядел он друга. - Чего разлёгся. Артподготовка окончена.

 - Похоже на РГД. Интересно, это кто же нас так не любит?

 - Плесни-ка нам из фляжки по сотке боевых, - задумчиво произнёс Илья, - вроде самое время.

 - А ты, я гляжу, не сильно напугался?

- Да, не успел... Слушай, Сень, а ведь это был Алёшка Порасюк...

- Хм... Это тот, что в сорок четвёртом на Украине...

- Вижу, вспомнил.

 - Это вряд ли, - усмехнулся Павлов, - рука у меня тогда не дрогнула. А веку после этого броска остаётся десять… ну, пятнадцать минут...

 - Мог, конечно, и ошибиться, - тряхнул Илья головой, - больше двадцати лет прошло. Но он в памяти у меня ещё с довоенной поры.

 - Да, да. Вспомнил. Обида у него на тебя была. Посадил ты его… за три метра ситца...

 - Да, не в трёх метрах дело. Вагон он тогда умыкнул. Целый вагон ткани. И, есть вероятность, что не один.

 - Это как же такое оказалось возможным? – округлил глаза Семён.

 - Этот молодой, но очень не глупый и разбитной деляга, работал на фабрике, после окончания института, заместителем заведующего отделом реализации. Вся продукция, ещё до её выпуска, распределялась по швейным фабрикам и торговым базам. И в принципе, лазеек для воровства там было немного. Но вокруг производства и сбыта наслоилось немыслимое количество всяческой документации. Вот этот бюрократический ком и использовал молодец. Да, как ловко! По документам – вся продукция расходится запланированным путём. Но, вот до Ленинградской фабрики вагон почему-то не дошёл. Что свинтили его через отдел реализации – разобрались кое-как. Но вагон-то ведь так и не нашли... И прямых доказательств, против Порасюка, собрать не удалось. Осудили его не за хищение в крупных размерах, а за халатность, за недосмотр, якобы...

 - Ну, тот это полицай, или кто другой, надо Жердеву доложить. Это наш начальник милиции. Тоже, кстати, рыбак и охотник... Ну, и ворон поменьше считать придётся. Не удалось раз – могут и вторично попробовать. Ты, Илюша, дома-то не говори ничего...

 - Мог бы и не предупреждать.

 *****

 «Здравствуй, милый мой дружок! Ты так интересно написала про Новый Год... Вспомнилось детство, школа, наши ребята. Здесь в Крыму, зимы почти нет. Хотя северные ветры очень неласковы. Никогда не думал, что служба во Флоте такая интересная. Это совсем другой мир. Нелегко, конечно. Но ничего страшного нет. Страшно, что не увижу тебя ещё три с лишним года. Если не придётся побывать в отпуске – будет совсем плохо. Правда, офицеры говорят, что без отпусков никто не остаётся, но кто знает, как всё сложиться может. Вижу тебя во сне каждую ночь. Почти всегда ты – Гриновская бегущая по волнам. Бежишь куда-то по морской глади вдаль, оглядываешься и зовёшь меня жестом за собой... Прости. Объявили тревогу. В другой раз напишу больше.

 Целую крепко!

 Навек твой – Антон».

 Лида свернула листок вдвое, аккуратно уложила в почтовый конверт и оставила на столе.

 «Вечером, перед сном прочту ещё разок, - подумала она, - пусть полежит...»

 Под разгулявшимся февральским ветром поскрипывала во дворе берёза. Об оконную раму постукивали закрытые ставни. Отец сделал и повесил их сразу после приезда с Алтая. Читать не хотелось.

 «Спать ещё рано, - подумала девушка, - пойду, пройдусь по улице. В метель гулять хорошо...»

 В прихожей отец на маленьком столике чистил пистолет.

 - Однако, погулять надумала? – глянул он на неё ласково. – Будь осторожна...

 Лида снова повесила пальто на вешалку и присела к столику.

 - Пап. Скажи, что происходит. Мы стали запирать на ночь ворота и входные двери, у нас на окнах, как в крепости, появились ставни, во дворе незаметно вырос до огромных размеров Туман. Он, конечно, очень милый и забавный, но ведь это настоящая овчарка и ты дрессируешь его на охрану... Вон пистолет стал приносить с работы домой. Нам что-то или кто-то угрожает? Нам чего-то надо бояться?

 Илья глянул на дочь с любопытством.

 - Зря ты, ладушка, в театр собралась.

 - Это почему? – нахмурилась Лида.

 - Тебе к нам надо. В розыск. Толковый из тебя опер получился бы...

 - Ты опять отшучиваешься, папка! А я серьезно. Что такого произошло в нашем городе, пока мы были в гостях у Павловых? Против кого всё это?

 Отец снова глянул на дочь. Улыбка исчезла с его лица.

 - А ты у меня совсем взрослая стала. Нет, дочка. Никто и ничего нам не угрожает. Просто меняются времена и нам надо меняться... Мы всё активней воюем с преступностью. Не думаю, что благодарность её нам за это растёт.

 Ветер на улице был не шуточным. Белые вихри со свистом мчались вдоль домов, поднимались, уносились в небо, возвращались и швыряли на землю вместе с охапками снега, что-то ещё, поднятое порывом с улиц города. Быть может, это были простые человеческие мечты, а может и судьбы людей, расслабившихся после войны...

 Невдалеке маячила какая-то знакомая фигурка.

 «Это же Танька в своём вечном пальто, доставшимся ей от старшей сестры для доноса, - сообразила Лида, вглядываясь в метельный сумрак».

 - Эй! На бригантине! – крикнула со смехом девушка. – Убавьте парусов, а то мачты посносит.

 Не смотря на свист и завывание ветра, голос её оказался услышанным.

 - Ты у нас теперь настоящая морячка, - улыбнулась подруга, остановившись, - бригантина, мачты, паруса... Вот, что значит невеста моряка...

 - Ох, и бестолочь же ты Танька! – продолжала смеяться подбежавшая преследовательница. - Парусники – это романтическая старина. А Антон служит на современном крейсере.

 - Старина – это не корабли. Старина – это эпоха возрождения...

 - Ты, однако, перестаралась сегодня с уроками, подруженька. Причём здесь ренессанс?

 - Вот и я также подумала сегодня в библиотеке. Он же физик. Ему про Ньютона надо читать...

 - Да, про кого ты?

 - Ну, чего непонятного! Про нашего Пончика.

 Выхожу я сегодня из библиотеки, а он мне навстречу. Ну, я вернулась, посмотреть, чего это наш умник ещё не знает и жаждет узнать. Так он набрал целую сетку энциклопедий и книг, вроде: «Итальянское искусство эпохи Данте…» Ну, вышла я впереди него и вдруг, слышу – сзади шум, хлопки... Оглядываюсь, а у него сетка с книгами порвалась. Ну, не выдержала тяжести эпохи возрождения. Ну, я, понятно, решила помочь. Экзамены-то не за горами. Глядишь – зачтётся. У меня всегда в кармане сетка. А на всякий случай. Ну, я три книжищи сложила туда, остальные он в руки взял. Пришлось провожать его домой. Руки-то у него заняты, и сетку держать нечем.

 Ох, Лидка! Чего я насмотрелась! Живёт Пончик в пятиэтажке, на втором этаже. Хорошо, хоть не на пятом! В двухкомнатной квартире. Одна комната у него – музей. Он называет этот музей коллекцией. Там картины, статуэтки всякие ... И книги. Целый застеклённый шкаф... Толстые такие книжищи... Ну, я спросила, зачем ему этот музей и сколько же всё это стоит. А он засмеялся и говорит, что каждый по-своему с ума сходит. И ни чего это всё не стоит. Все эти произведения искусства - копии, а книги – старьё. Никому оно сегодня не нужно, кроме коллекционеров. Ну, и как тебе мой рассказ? Я тебя удивила?

 - Рассказчик ты не плохой, - думая, явно, о чём-то своём произнесла Лида, - только вот слово – паразит совсем не украшает твою речь. У тебя «Ну», как у кучера на повозке...

 -Ну, ты и зануда, Лидка! Я ей про Фому, а она мне про Ерёму...

 Нет. Татьянин рассказ без внимания не остался. Просто не хотелось поощрять её наклонности к стремлению всегда и везде совать нос в чужие дела. А интерес Пончика к искусству, к старине... Действительно странновато. Вон Холодовы. Да, большая библиотека, да, старинные книги. Но он – историк, она – литератор. Всё понятно. А Красовский! Зачем в физики-то пошёл, если душа к искусству тянется?

 Она закончила стелить постель и, наконец, взяла со стола конверт, подержала его, прижав к груди, и вынула письмо. Это была частичка её нового мира. Нового во всём. И по тому, что зародился этот мир вдалеке от дома, и потому, что такого с ней никогда не было. Тогда, в скверике, только увидев в первый раз этого парня, где-то по сердцу, по душе пробежал приятный холодок. Сразу захотелось, как у Киплинга, прошептать ему на ухо: «Мы с тобой одной крови – ты и я». И в первую же минуту этой встречи стало ясно – нечто похожее почувствовал и он. Это читалось в его взгляде. Удивление, нежность, и что-то ещё – приятно жгущее, засветилось тогда в глазах Антона.

 Во сне ей снилась морская синь, армада кораблей с алыми парусами, и на переднем у штурвала - до боли знакомая фигура...

 *****

 - И-и-идиот! – Задыхаясь от злости, выдавил, наконец, Григорий. – Какие гранаты! Ты всё ещё в сорок первом? Тебя, зачем посылали? Отвечай, вошь лагерная, пока я не удавил тебя!

 - Сколько терпеть-то можно? – Прошептал Иван, втягивая голову в плечи.

 - Чего ты там бормочешь? Ты вопроса не слышал? Отвечай, старый дурак!

 - Ну, посмотреть, где живёт, как добраться, какие подходы...

 - И ты всё сделал, как тебе велели! Насторожил (теперь не подступиться), засветился... А записочку со своим адресочком оставить не забыл? Хотя зачем? Гэбешники и без этого уже поняли, что гранатка приехала на Алтай вместе с Ярцевым и его семейством из нашего города. Удивительно, как тебя ещё не вычислили и не представили на опознание...

 -Что мне теперь, удавиться что ли?

 -Не суетись. Тебя сокамерники удавят, после предъявления обвинения в расстрелах евреев и красноармейцев, в повешеньях партизан, и погромах... Там информация распространяется быстро. До суда и до расстрела тебе дожить не дадут. И эта твоя идиотская выходка с гранатой – будет детским пустячком...

 - Хватит пугать... Чего делать-то теперь?

 - В Белёв поедешь, - после размышления, тихо произнёс Григорий.

 - К Дорофеевым-либо?

 - А где ты ещё можешь скрыться?

 - Да хоть где. В любом городе, в любой гостинице...

 - Ой! Ну, до чего туп! Тебя сразу, в день поселения, опознают по фотографии в паспорте. Ты же, тварь, на брата своего похож, на батю моего. Его фотки у властей в архивах, и теперь уже разосланы по гостиницам и вокзалам.

 - Так ехать то, как тогда?

 - А на попутных поедешь. Где на машине, где на лошадке...

 - Ага. Дорофеевы по мне соскучились. Да они нас ненавидели ещё до нашего с Алёшкой рождения. Папенька постарался! Умыкнул маменьку из отцовского гнёздышка и обвенчался в деревне у пьяного попа...

 - Заткнись, придурок! Папаша твой был дворянин, а мамаша из купеческих и не из самых богатых. Он осчастливил и её, и всю дорофеевскую фамилию...

 - Да не пустят они меня...

 - Пустят. И любить будут. Деньжат им сунешь. Рублей пятьсот. Сразу станешь дорогим гостем...

 По дороге домой, после разговора с племянником, Иван пристально вглядывался в ночной сумрак улиц и с большой осторожностью входил в подъезд дома: «Не ждут ли уже...»

 *****

Уют и ощущение домашнего очага, на этот раз наполнили его щемящей тоской. Опять всё бросать и ехать куда-то. К почти, чужим людям. Но ведь прав этот сопливый мерзавец. Могут загрести. Ярцев случайно может на улице увидеть. Да. Гриня пошёл в папашу. Такой же головастый и такая же сволочь.

 Он подошёл к комоду, достал из ящика большой старый альбом и перелистал.

 «Всё пыль и тлен», - тихо произнёс он, а мысли понеслись туда – в прошлое.

 Алексей был младше его на год, но с детства считался главным. После бегства из Киева в Тернополь, он уже открыто стал править в семье, и мать слушалась его, как когда-то отца. Заметив, что сосед частенько посматривает на мать, посоветовал, после получения известия о гибели отца, охмурить дяденьку и оформить с ним отношения. Он пояснил, что семье не помешает сменить фамилию и приобщиться к небедной жизни стареющего вдовца. И вскоре мать съехала к Петру Ивановичу, а они остались при тётушкином хозяйстве. Через три года умерли, чуть ли не в одночасье и старушка, и отчим. На его похороны, из Смоленска, приехала двадцатисемилетняя племянница Петра Ивановича. Она была не из красавиц, но крепко и красиво сложена. У себя на родине она год назад унаследовала большой дом отца и немаленькую коллекцию старинных картин. Работала девушка товароведом, на какой-то торговой базе. Младший пасынок покойного не отходил от неё ни на шаг. После девятидневных поминок они уехали вместе, как муж и жена. Через год он привёз матери маленького Гриню, сообщив, что его мамаша померла при родах. Сам он учится в институте и ему не до ребёнка. В сороковом не стало матери и Алексей, оставив денег на няньку, пристроил сына к Ивану. Появился папаша в сорок втором году, в форме полицая. Он приобщил брата к участию в погромах и карательных операциях. Всё, что удавалось выгрести у населения – становилось собственностью погромщиков. Без всякой брезгливости младший брат выдирал у покойников золотые зубные протезы и коронки, отрубал пальцы, если драгоценные кольца не снимались. В сорок четвёртом он стал поговаривать, что от немцев пора уходить. Сразу, как только будут готовы документы на первое время. Да, брат был образован, умён и ловок. Но гуси в башке у него пролетали. Вот, мол, раз у немцев не получилось свалить большевиков, сами свалим. Без всяких революций. Купим всю их душу с потрохами за деньги, а остальное сами доделают.

 И вдруг – гибель. Добравшись до Смоленска, долго искали Елену Красовскую, но когда нашли – всё пошло, как по маслу. Будучи бездетной, она полюбила Гриню, как родного сына. После десятилетки пристроила его в пединститут.

 Когда племянник перешёл на второй курс, неожиданно выяснилось, что тайник с драгоценностями – пуст. Коллекция картин, сохранённая Еленой, исчезла. На вопрос дядьки ответ последовал простой, понятный и жёсткий. Отныне распоряжаться семейным бюджетом, да и вообще всем, будет он – Григорий. Любая попытка, что-либо изменить, приведёт к тому, что придётся сдать любимого дядюшку властям.

 «На мне нет ни убийств, ни грабежей. А тебе, милый родственничек, я даже передачку принести не успею, - нагло посмеялся студент».

 *****

 За окном кружила февральская канитель. Ночь, завывания ветра и тоска... Григорий прислонил горячий лоб к холодному стеклу. Мысли потекли спокойней, отчётливей.

 «Дядька у Дорофеевых уже около восьми месяцев. В чём-то он прав. Сколько можно бояться и ждать. Можно, конечно и пожертвовать этим придурком. Ну, поймают. Ну, и что... Мы с ним на разных фамилиях... Только ведь он не из героев. Сдаст меня с потрохами за один лишний прожитый день. В таких делах безупречно действовала Елена», - при воспоминании об этом имени, мысль его прервалась и потекла в другом русле.

 Тогда, в сорок четвёртом, она показалась ему богиней. Яркая, неземная красота и тепло, с которым она приняла их с Иваном, покорили его детскую душу, отвыкшую от женской ласки. Уже через месяц дядьке были выправлены все документы и куплен дом на окраине города. А он стался у неё, и вскоре она оформила всё на его усыновление.

 Жили они в достатке. Ему не отказывалось ни в чём. У него, единственного в классе, был, сначала, подростковый, а затем и взрослый велосипед. Он замечал, что одет гораздо лучше своих сверстников. Единственными неприятностями того времени были неожиданные исчезновения Елены на ночь, а иногда и на следующий день. В огромном доме становилось пусто и жутко. Возвращалась она всегда весёлой и непременно с подарком для него.

 Она любила гладить его по голове, целовать и тискать. Однажды вечером, ему тогда уже шёл четырнадцатый год, она, прижав его к груди, вдруг осторожно отстранила от себя и провела рукой по тому самому месту. Ощутив напряжение под брюками, она засмеялась, пошла в спальню и через минуту позвала его к себе. Блаженство и восторг, пережитые им в ту ночь, остались на всю жизнь неповторимым воспоминанием. Ей в ту пору было около сорока лет. Она всё ещё оставалась жгучей желанной красавицей. Однако, когда после института его распределили в этот городок, он был рад, что слишком затянувшаяся связь с приёмной мамашей, наконец-то закончится. Но радость его оказалась недолгой. Как только ему дали квартиру, Елена стала приезжать к нему, оставаясь на ночь. О том, что ложась с ней в постель, он раз от раза всё больше и больше, испытывает отвращение, ни сказать, ни намекнуть было нельзя. Вопрос о наследстве мог решиться в ту же минуту не в его пользу. Не однажды ему казалось, что рядом с их ложем, вдруг возникает тень, напоминающая его единственную, милую и бесконечно дорогую... В эти минуты преодолеть холодное, липкое омерзение к своей «мамочке» становилось всё трудней и трудней.

 Решение проблемы виделось ему через чтение учебника токсикологии Д.П. Косоротова, об условиях действия ядов, их компонентах и обнаружении следов отравления. Не одна ночь была потрачена и на изучение рукописных и печатных источников, повествующих о ядах великих отравителей эпохи возрождения. Оказалось, что коллекционные книги могут иметь и другую ценность, кроме денежной.

 Вскоре, после очередного приезда в гости к сыночку, Елена занемогла. Проболев неделю, она скончалась на больничной койке. Диагноз болезни, приведший не старую ещё женщину к смерти, врачи так и не смогли установить... По завещанию, покойная оставила всё своё состояние единственному сыну. Для Григория не было тайной, что его мамаша была не из бедных, но полученное наследство превзошло все мыслимые ожидания.

 Тогда флакончик с ядом был, на всякий случай выброшен в Вопь. Но состав содержимого этого пузырька крепко хранился в памяти молодого учителя.

 «Прошло почти два десятилетия, - прикидывал Григорий, - дядюшка, получивший в сорок четвёртом настоящие советские документы на совершенно другого человека, был теперь вне опасности. После его выходки на Алтае, никто его не разыскивал. Наверное, не успели увидеть «доблестного партизана». Пора кончать эту затянувшуюся вендетту».

 План выполнения наказа отца, пока ещё не детальный, но в основе своей завершённый, состоял из двух этапов. Ярцев вывел их на Павлова и теперь, на первом – решался вопрос с ним, а на втором – с сибиряком, по месту жительства, на основе полученного опыта. К исполнению плана можно было привлечь двух корешков дядюшки. Они все освободились из мест отсидки в один год и поддерживали связь друг с другом. Григорий поощрял это лагерное братство и даже разрешил Ивану, помогать друзьям деньгами в трудные времена. По его мнению, такие отморозки, чтущие воровские законы, всегда могут пригодиться.

 Он подошёл к столу, написал дядюшке о возможности возвращения из ссылки и запечатал конверт.

 *****

 Нет. Григорий оказался неправ. «Партизан» был увиден и опознан. Но изначально возникшее намерение, обратиться в милицию, рыбаки всё-таки не приняли. Слишком всё уж было невероятным. И атака с применением гранаты, и атакующий - восставший с того света полицай...

 «Осмеют ведь нас с тобой, Сеня, - размышлял после взрыва вслух Илья. - Хватанули, мол, за встречу, фронтовики маленько лишку, ну и померещилось. Кого на войне контузии стороной обошли?»

 Однако, это не означало, что история окончена. После отъезда Ярцевых, Семён напряжённо осмысливал ситуацию. А что сделал бы он, после провала покушения? Самым естественным шагом, было бы залечь где-нибудь в глубинке, в маленьком городишке. После того, как шум утихнет, можно и повторить попытку. Нет. Выходить на них с гранатами, как против танков, конечно больше не будут. Да и зачем? Есть десятки, если не сотни, не привлекающих внимания способов, отправить человека с этого света в другой мир. Надо ждать. Враг себя обязательно проявит. Любая нестандартная ситуация должна быть проанализирована. Сразу. Без промедлений. И решение должно быть мгновенным. Как в разведке.

 «Посмотрим, ребятки, кто кого, - размышлял Семён, - посмотрим, какие вы герои...»

 Чётко осознавал положение и Ярцев. То, что он навёл бывшего полицая на Павлова – сомневаться не приходилось. Где искать опера, сдавшего негодяя под суд – секретом не было. И вот теперь под прицелом оказался Семён. После покушения, его обязательно оставят на какое-то время в покое. Сейчас этот, «мертвец», вернувшийся с того света, залёг где-то за три – пять тысяч километров от места взрыва, да и вообще от Алтая.

 « А вот меня-то, скорей всего, попытаются достать, - думал Илья, - раньше не трогали потому, что не знали, где искать Семёна. Теперь у них руки развязаны. Надо смотреть в оба, надо порыться в архивах, найти дело этого Порасюка, с семьёй разобраться и узнать, где она сейчас».

 Однако, во время войны, архив сожгли немцы. Начать поиск по документам не пришлось.

 *****

 Почки постепенно начали превращаться в листочки. Тонкий аромат оживающей после зимы жизни проникал сквозь открытое окно и в класс. Думать о физических процессах, происходящих в электронной лампе, совсем не хотелось. У доски Пончик мучил Таньку.

 - Так, как называются элементы двухэлектродной лампы, коллега? – он смотрел на неё с высоты своего почти двухметрового роста, хищно наклонив голову.

 - Антод и диод, обречённо прошептала мученица.

 - Вы, погромче, погромче. Не делайте из ваших открытий тайны для народа. Какие потенциалы-то на ваших электродах?

 Танька удивлённо подняла голову. Было очевидно, что этот вопрос был для неё, как достреливающий выстрел.

 - Какие, кто?

 - Я спрашиваю, как они заряжены? - добродушно улыбался мучитель.

 - Диод – это… положительно, а антод, стало быть, отрицательно,- победно подняла голову ученица.

 - Я Вас понял, коллега. Поставим, пока в журнальчик ма-аленькую точечку. На большую пока не заработали. А завтра жду Вас у доски первой, – он склонился над журналом. – Ага! Вот кто! Ярцева нам расскажет в свете рампы МХАТ, про эту загадочную штуковину – двухэлектродную лампу.

 Начертив схему диода, Лида отчётливо рассказала о его строении, термоэлектронной эмиссии, назначении и закончила, стерев аккуратно тряпкой, нижнюю часть синусоиды.

 - В результате получается пульсирующий, но постоянный ток вот с таким графиком. Для сглаживания пульсаций...

- Достаточно, - улыбаясь и кивая головой, промурлыкал Пончик, - присаживайтесь...

 - Я, конечно, присяду, а вот за СВЕТ РАМПЫ МХАТ надо бы извиниться, Григорий Алексеевич. Раньше за такие насмешки к барьеру выходили.

 В классе воцарилась мёртвая тишина. Так с физиком, да и вообще с учителями не говорил никто.

 «Буря… Скоро грянет буря!» - прошелестело ехидным шёпотом из глубины класса.

 Но бури не последовало.

 - Признаю! Вы правы! – он встал перед своей ученицей во весь свой рост, улыбка слетела с его лица, и оно показалось не таким уж круглым, как раньше.- Я вёл себя недостойно, и прошу прощения.

 Он взял со стола журнал и вышел из класса. Зазвеневший звонок был заглушен, поднявшимся рёвом двадцати удивлённых голосов.

 «Ай да, Гриня! Ай да, сукин сын! – улыбался Григорий, шагая по коридору. – Здорово сбацал комедию! Уже сегодня о моём благородстве будет тарабанить вся школа... Но когда? Когда она приблизится ко мне? Ведь задыхаюсь! Чуть сейчас на колени не грохнулся перед ней, прямо на глазах у этих недоумков...»

 Он подошёл к раскрытому окну, прикрыл глаза и... И понеслось...

 Вот он идёт по двору той самой школы, в которую направлен. В теле необыкновенная лёгкость, в душе – радость. Он – учитель! И вдруг...

 - Я-я-ярцева? – В груди похолодело.

 «Ярцева? Какая? Уж не из ТЕХ ли?» - он оборачивается и видит... Нет! Это не девочка – подросток, это существо из совершенно другого мира.

 «Господи! Это или моя судьба, или моя смерть...»

 - Ярцева! – продолжает появившаяся из-за угла подружка. Подожди. Вместе пойдём...

 Да. Оказалось, из тех. Но это уже не имело значения. Никогда не думал, что так бывает. Сразу и навсегда! Иван узнал о ней чуть позже. Придавлю, мол, в тихом углу, как муху... Пришлось пригрозить...

 Звонок. На урок. Эко призадумался. На всю перемену...»

 *****

 Она обрадовалась, что наконец-то дошла до дома. Поднявшаяся жара просто сводила с ума. На скамейке у забора, в тени ветвей берёз, отдыхал какой-то дядька. Уже во дворе Лида приостановилась.

 Что-то не совсем обычное было в сидевшем у забора.

 «А что? Ах, да. Обнажённая рубашкой с коротким рукавом рука, вся изрисована наколками», - она усмехнулась тому, что на скамейке у дома милиционера отдыхает, скорей всего, бывший уголовник и хотела уже забежать домой. Однако из беседки послышались голоса. Говорили отец и дядя Митя. Они оба были в отпусках и, как обычно, вели вечный свой бой за победу в шахматах.

 - Ну, так, что? – рокотал торжествующий голос отца. – Как говорится, пора сдаваться, ввиду явного преимущества противника.

 - Да. Пожалуй, дальнейшее сопротивление бессмысленно, - обречённо произнёс Лунёв, - пора сливать воду.

 - Воду сливать рано, - хохотнул отец, - самое время удивлять...

 - Ну, не в такую же жару, - взмолился дядя Митя, - вот вечером придём всей семьёй с подношениями победителю. Надеюсь, удивлю. Столичная и малиновый сироп в руках Елены – не просто удивление – чудо. Все тайны фокуса будут раскрыты на глазах удивлённой публики. Материальное обеспечение ингредиентами - лично на мне...

 «Мне бы ваши заботы, отпускнички», - усмехнулась Лида...

 *****

 Лёгким, едва заметным колыханием воздуха, на город начала опускаться вечерняя прохлада. Дмитрий неторопливо шагал по дышащему ещё зноем дня асфальту. В авоське ласково позвякивали друг об друга две бутылочки. В одной – «Столичная», в другой – малиновый сироп. Дорогу преградил мужик, суетливо топтавшийся на дорожке. Вплотную к ней была приставлена лестница на дуб. Там на сучке жалобно пищал, совсем ещё маленький котёнок.

 - Это что за цирк? – осведомился Дмитрий, останавливаясь.

 - Так вон ента зараза напугала мальца , - указал, загипсованной по плечо рукой мужик, на спокойно наблюдающую в стороне за событиями, небольшую дворняжку, - а у меня рука вон – тово... Не совладаю на лестнице-то с малышом...

- Ну, у вас и проблемы! – засмеялся Лунёв. – Подержи-ка, авоську. Вот как это делается!

 Мигом, поднявшись до сучка, новоявленный спасатель снял котёнка и так же мигом, спустился. Мужик на дорожке едва успел заменить бутылку в авоське, на такую же, из внутреннего кармана старенького пиджачка.

- Спасибо, товарищ! - радостно проговорил мужик. - Огромное спасибо! -

Вы великое дело сделали, даже не подозреваете, насколько великое...

 - Да, уж куда там! – смеялся Дмитрий, удаляясь. – Я согласен на медаль...

 *****

 Елена вылила сироп из мерного стаканчика в кувшинчик с водкой и пару раз встряхнула.

 - Вот и всё, засмеялась она, - закрывая крышкой низенький литровый сосуд из хрусталя, больше напоминавший чайничек, - десять минут в морозилке холодильника или на льду в погребке – и напиток готов к употреблению.

 - Организуй, Лидок, - протянул ёмкость дочери Илья, - да не передерживай. Мы же тут в ожидании чуда...

 Возвращаясь, Лида глянула в ростовое зеркало перед гостиной. Неожиданно, ярко вспыхнула и погасла, лампочка в светильнике под потолком, и из полумрака зеркальной рамы на неё глянула не она сама, а какая-то чужая тётка в монашеском одеянии. Девушка громко вскрикнула и выронила из рук хрусталь. Почти всё содержимое кувшинчика оказалось на полу. Подскочившая из гостиной Мария, подняла сосуд с остатками жидкости и вопросительно глянула на дочь.

 - Мам... Мне показалось... В зеркале...

 - Книжки поменьше читай ночами, - засмеялась мать, - ступай куда-нибудь от допроса.

 - Вот, мужики, что осталось, - изобразив на лице горе, подняла Мария кувшинчик над головой.

 - Да, не убивайся ты так! - засмеялся Илья. - Попробовать хватит, а остальное возместим наливкой.

 *****

 Вот уже не первый день Семён Павлов чувствовал, что за ним ведётся очень плотное наблюдение. Двое мужиков, сменяя друг друга, оказываются где-то рядом с ним почти сразу, как только он покидал двор. Отпуск только начался и, поначалу, забавы ради, он убедился, что ничего ему не кажется, и мозги у него на месте. Непрофессионализм его наблюдателей показывал, что это ребята не из конторы и не милицейские опера. Да и причин привлечения внимания этих структур не было. Кроме того, за его богатую событиями жизнь, он убедился в очевидном. Государство, в котором он живёт твёрдо стоит на защите своих граждан и по пустякам наружку не организует. Стало быть, ветерок подул со стороны «партизан» с гранатами. Укокошить его могли в первый же день. Он с утра был на рыбалке. В очень глухом месте. Там, кстати, и заметил соколиков. Значит им не нужно явное убийство, значит, не хотят привлекать внимание властей к его исчезновению. Ищут подходы, к какому-то, якобы, бытовому несчастному случаю. Особенно плотно опекали его, когда он ходил в магазин за папиросами, за четком к вечерним пельменям или утренней рыбалке. Однажды, один из «друзей» оказался в очереди у прилавка прямо за ним, и когда бутылёк был поставлен на прилавок, рядом, вдруг появился такой же. Тогда Семён быстренько сложил все свои покупки в сумку. Но потом пожалел. А пусть бы заменили. Может, и успокоились бы...

 Кроме того, он понял, что его торопливость стала поводом для осторожности. Два дня наблюдения за ним не было. И когда оно появилось снова, Семён сыграл в прятки. Он просто исчез из поля их обозрения и стал за ними следить. Оказалось, что живут мужички в местной гостинице, на втором этаже в одиннадцатой комнате. Его племянница Наташка работала в гостинице горничной. Девушка она была не из болтливых и довольно смышленая. В следующую после разговора с ним смену, она пошла на работу с четком в своём редикюльчике. А утром, во время уборки номера, когда постояльцы вышли покурить от шума пылесоса, она спокойно заменила его на тот, что был у них в сумке.

 Сутки Павлов вальяжничал дома. Готовил удочки, размахивая длинными удилищами, ходил копать червей в низинку от высохшего болотца. Вечерком он смотался в магазин и купил заветный четок. Утром следующего дня, Семён пешком отправился на рыбалку. Посидев с удочкой минут пятнадцать, он засуетился и вскоре отправился метров за пятьдесят в кустики. Из них он видел, как к его раскрытому вещмешку метнулась молнией фигура, уже вполне знакомого мужичка. Вот так просто и ненавязчиво, четок, добытый Наташкой, снова оказался у своих хозяев, а в мешке у рыбака, приобретённый им собственноручно. Старый разведчик, два дня не выходил из дома, а когда вышел, не обнаружил больше за собой никакого наблюдения.

 Через пятидневку после этих событий в пассажирском поезде Барнаул – Москва, по прибытии на конечную станцию в купейном вагоне было обнаружено два трупа. Причину смерти двух здоровых мужчин, медики – криминалисты установить не смогли.

 *****

 «Здравствуй, Антоша!

 Во-первых, скучаю, скучаю и скучаю. А во-вторых, случилась беда. Вдруг, неожиданно, почти сразу после моего выпускного, заболели и мама, и отец, и тетя Елена, и дядя Митя. Все в больнице, почти всегда в бессознании. Врачи ничего не могут понять, а не установив диагноз, и лечение не назначить. Собирали консилиум, приезжали два профессора из Москвы, но подвижек нет. Мне на голову свалились мои маленькие родственники Юра и Шура. Юрке четыре года, а Шурке – бандитке - шесть. Как Елена управляется с этими милыми чудовищами – наверное, не пойму никогда. О поступлении в «Щуку» и речи нет. Не тащить же их с собой в Москву. Спасибо, помогают соседи – Холодовы. Без них совсем бы было плохо. По ночам, после сказок на ночь, стирок и готовок, после того как, наконец-то в доме замирают все шорохи, закрываю глаза и вижу тебя. Такого близкого, желанного и родного. Иногда, кажется, что слышу вместе с тобой шелест волн, иногда свист ветра прямо врывается в дом. Антоша! Милый Антоша! Я жду тебя! Но служба... Служба, прежде всего. Ты служишь всем нам – и своим родителям, и моим бандерложкам, и нашим друзьям, и мне, и вообще всей нашей стране. Мы верим в тебя, Антошенька! Верим! И ждём! Ждём! Ждём! Крепко обнимаю и целую!

 Твоя Лида».

 Антон тряхнул головой, возвращаясь в реальность, в радиорубку. Приёмник изменил фон своего чуть слышного шипения и потрескивания. Это значит, где-то далеко, в радиоэфир на прослушиваемой частоте, вышел передатчик.

 - Вставай, Олег! – он легонько ткнул локтём напарника. – Сейчас пойдёт работа. Поди, опять турки над нейтральными водами полетать решили...

 И вот из приёмника понеслись тревожные серии точек и тире...

 *****

 Григорий Алексеевич начал впадать в беспокойство. Что-то не так шло в реализации его сценария.

 «До Ярцевых была блестяще донесена бесценная бутылочка. Такой спектакль! Такое исполнение! А результат? Два месяца госпитализации и все живы - здоровы. Это, максимум при недельном сроке их пребывания на этом свете, после употребления зелья. Ошибки в приготовлении состава быть не может. Всё выверено и проверено веками. Что происходит? Не взяла граната, не сработал яд! Это знак судьбы? Дальше-то что? Пулю, что ли серебряную отливать? А тут ещё куда-то исчезли на Алтае кореша Ивана! Ни слуху, ни духу... Дядька, сволочь, не соглашается на поездку, чтобы всё разузнать. «Пристрели меня лучше здесь, чем погибнуть в лапищах этого сибирского чудища…». А вдруг! А вдруг они попались и их пламенные признания – только вопрос времени! Сдадут Ивана, а он сдаст меня. Может убрать его, да и состав заодно проверить... Впрочем, теперь бы уже взяли... Ну, хоть одно благое дело свершилось. Она не уехала в эту Москву. Молодец Холодова! Уговорила не терять год, поступить на заочный в пед. Но что делать дальше? Надо притихнуть. По городу поползли всякие слухи про неведомые болезни, прокуратура суетится. Поганое государство! За любого слизняка, за любую сволочь готово, пересадить кучу добропорядочных людей...

 А ведь как всё продумано! Как всё организовано! Судьба оберегла обоих от войны. Но после войны не разрешил дядьке шарашиться – гребли так, что волосы вставали дыбом. Спасибо Елене, царство ей небесное, документы изладила настоящие. А то бы и нас... И вдруг удача! Пересеклись дорожки! Проследили за Ярцевым, выявили этого гада Павлова... И что? На роль Бога не сгодился? А может послать её подальше – эту месть? Бросить всё и уехать к морю. Купить хороший дом, денег хватит и на хороший катер... Только ведь засуетятся! Откуда, мол, дровишки? Так можно и не размахиваться... А ОНА! Как не видеть её? Не слышать? Нет! Это выше моих сил...»

 *****

 Антон ещё раз оглядел уложенный дембельский чемоданчик. «Всё. Завтра на гражданку…». Он взял в руки общую тетрадочку. Почти все листочки в ней были израсходованы на письма. За четыре года службы это была шестая. Неожиданно, откуда-то из середины выпал свёрнутый кусочек бумаги с бесконечно дорогими строчками. «Это последнее. Не успел убрать…» Он развернул и начал перечитывать.

 «Здравствуй, Антошенька!

 Очень надеюсь, что скоро будем обходиться без писем. Даже не верится, что, наконец-то увидимся. Очень беспокоюсь, как твои родители отнесутся к тому, что возвращаешься ты со службы ко мне, а не к ним. Порадовал их отпуском, а теперь вот огорчишь...

 У меня скоро сессия. Теперь, когда я стала работать в школе, времени на учёбу остаётся совсем мало. Алексей Иванович болеет часто. Вести уроки в его классах непросто. Он – ходячая энциклопедия. Приходится и мне всё время себя подтягивать. И, знаешь, я уже не жалею, что не пошла в «Щуку». Сегодня мечты о сцене кажутся мне детской сказочкой, а история захватывает всё больше и больше.

 Милый Аношенька! Ты, пожалуйста, извести меня, когда, у какого поезда тебя встречать. Не хочу ни минуты лишних ожиданий и, тем более, возможности моей отлучки куда-то из города в день твоего приезда.

 Надеюсь!

 Жду!

 Люблю! Целую!

Твоя Лида».

 Блаженная улыбка так и осталась на его лице. Он уснул, прижав к груди эту, дорогую ему весточку. Ей – двадцать, ему двадцать три. Впереди вся жизнь, полная любви и радости. Так ему казалось, так он думал, но судьба уже раскладывала свой пасьянс, где всё было не так...

 *****

 Константин Августович Лужайкин получил свою фамилию в детдоме за то, что нашли его в корзинке на лесной лужайке в августе грибники. Среди братвы погоняло, то есть кличка, у него была Кощей. Может он получил её за свою сухую жилистую стать, а может за то, что частенько без вреда для себя выходил из очень щекотливых ситуаций. Специальность у него была серьёзной и в известных кругах, уважаемой. Коша (так иногда его окликали подельники) был медвежатник. На своих медведей он выходил не с рогатиной и не с двустволкой, а с маленьким чемоданчиком со слесарным инструментом и отмычками. Считалось, что сейфа, который бы не смог открыть Кощей, не существует в природе вообще. Свои действа он, как правило, обставлял так, что концов или не оставалось совсем, или их было так много и так они были запутаны, что опера только руками разводили. Добытые деньги Лужайкин добросовестно прогуливал до последней копейки с многочисленными корешами и женщинами. Затем готовилась и исполнялась следующая операция и всё повторялось. Но, как говорится, и на старуху случалась поруха. В свои тридцать шесть лет он дважды погостил у хозяина, то есть, потоптал зону. Прятали страдальца от народа за хранение краденых денег или ценностей, которые удачливый мужичок находил на дороге. Ничего другого прокурорские доказать в судах не могли.

 Свою воровскую судьбу Константин считал фартовой исключительно потому, что твёрдо и неуклонно придерживался принципов: не проливать чужой крови, не иметь при себе ни ножей, ни стволов и не гневить служителей церкви. Этот кодекс он придумал сам, исходя из собственных наблюдений за жизнью. Однако, совсем без оружия при его профессии и образе жизни, было некомфортно. Поэтому в кармане у него всегда находилась килограммовая гирька с небольшой цепочкой. Этот весовой инструмент был аккуратно зашит в фетровый мячик по самую «копеечку» для держания. Штуковиной этой можно было, и убить, но до таких крайностей Коша никогда не доходил.

 И на этот раз судьба определённо решила ему улыбнуться. Именно так подумал Лужайкин, встретив в Крыму свою давнюю знакомую Верку, когда денежки после очередного «дела» были уже на исходе. Она работала кассиром в торговом порту второго стольного града страны – Питера. Поинтересовавшись, не изменил ли Коша своей профессии, приятельница поведала, что в дни зарплат, особенно при добавлении к ним квартальных премиальных, её сейф наполняется пачками денег, как трамвай народом в часы пик. В обеденный перерыв вся контора пустеет, а бухгалтерия, на ключ не закрывается. Массивная, обшитая железом, дверь в кассу, запирается накладкой, в палец толщиной, на огромный висячий замок. Ключ от него утерян уже давно, и он просто накидывается и захлопывается. Вроде, как рабочий. На поделку дубликата ключа от сейфа, (за малую толику от добытого, кассирша обещала этот ключ на образец) ума много не надо, и выходит, что денежки просто сами просятся в чью-нибудь сумку. По здравому умозаключению Коши, не воспользоваться этим мог бы только последний фраер. Себя он, конечно, таковым не считал.

 Лужайкин сидел на террасе севастопольского ресторана «Приморский бульвар», поглядывал в морскую даль, потягивая из большого хрустального бокала молодое «Маджари» и обдумывал Веркину «наколку». Как-то незаметно, он понял, что внимание его постепенно переключилось с наблюдения за красивыми девушками за бесконечным мельканием военных морячков. Форма делала их одинаковыми, похожими друг на друга.

 « А ведь это мысль, - встрепенулся Кощей, - в Питере их тоже тысячи. Попробуй, распознай, найди иголку в стоге сена... А иголки-то – тю-тю. Не существует в природе. Скачёк на кассу и исчезла! Ищите, легавые псы до полного одурения! А формочку у пьяного дембеля? Нет. Пьяный – это след. Без следа надо…».

 *****

 «Наконец-то! - вздыхал полной грудью Антон у вагонного окна. Вот она, гражданка! Но как, же медленно катится этот поезд! Лётом хочется лететь, а тут – остановка за остановкой! Разъезды, станции со странными названиями. Вот какая – то «Жабинка» . Поглядеть не на чего, а стоим!».

 - Чего приуныл, Антоша? – поднял с подушки голову Константин Августович. - На волю! К милой невесте! Радоваться надо. Приляг, подремли. Ночь на дворе. Благо не мешает никто. Соседи посходили, других не подселяют.

 - Да, не спится, - вздохнул Антон, - сейчас бы чемоданчик в руку – и впереди поезда! Ну, надоело! У каждого столба стоим...

 - Прямо так, в этом спортивном костюмчике и прибежал бы в объятия к своей ненаглядной? Чего форму-то снял?

 - Снял, чтобы не помять, чтобы не козырять на станциях у ларьков и магазинчиков. Форму одеть – и минуты не требуется.

 Вот! Опять тормозим! Пойду, курну на воздухе.

 Прокуренный тамбур, казалось, не проветривался никогда. Он открыл дверь, откинул площадку и спрыгнул на бетонку платформы. Ночь, тишина и безлюдье. Спрятав в ладонях огонёк спички, Антон чуть наклонился, прикуривая, и вдруг... Резкая боль в затылке... Стала наваливаться темнота, ослабли ноги. С трудом шагнув к фонарному столбу, парень начал медленно сползать по нему вниз. Он уже не видел, как тронулся поезд, как Константин Августович торопливо сунул в карман гирьку на цепочке, так же торопливо опустил площадку и закрыл дверь.

 «Ну, как фортит! Как фортит! – улыбался сам себе Лужайкин, неспешно шагая по Смоленскому перрону. – Прямо, как по нотам! Чемоданчик дембеля – матросика на дне Днепра. Со всеми документами и нехитрыми пожитками. Формочка полёживает в моём объёмистом баульчике. Сейчас подойдёт поезд и, вперёд, Коша! К денежкам! К денежкам!»

 За спиной уже грохотало колёсами по рельсам стальное чудовище, тянувшее за собой состав. А на встречу, как из-под земли, прямо перед ним появилась монахиня в чёрном одеянии, со смуглым, почти чёрным лицом. В ужасе, отпрыгнув в сторону, он приземлился мимо платформы на рельсы, прямо под колёса чудовища. Монахиня перекрестилась: « Прими, Господи, душу раба твоего! Прими и прости!»

 Крикнуть Лужайкин ничего не успел, а монахиня, не оглядываясь, торопливо пошла дальше и исчезла за углом вокзала.

 *****

 Часть вторая.

 Раритет царицы.

 Сумерки постепенно стали переходить в ночь. Она наваливалась на мир всё плотней и плотней. В сплошном мраке свет фар вырывал лишь небольшой участок дороги. Казалось, что в этом светлом пятне сосредоточено всё – прошлое, настоящее и будущее. За его пределами никогда ничего не было, нет, и не может быть. Как-то так, вдруг, показалось Григорию Алексеевичу под едва слышный шорох шин «Тойоты», неспешно и мягко несущей его к дому.

 Похороны Якова Моисеевича закончились поминальным банкетом в лучшем ресторане Руссийска. Устроители этого, не совсем скорбного мероприятия, ближние и дальние родственники антиквара и коллекционера не скупились на расходы. Содержание завещания покойного, непостижимым образом, было уже известно всем. Имущество, а главное наличность на банковских счетах, делилась между близкими убиенного по степени родства. В обиде никто не был. Каждый получал кругленькую суммочку, вполне достаточную для забвения старичка сразу, после оглашения завещания, и навсегда. Присутствие на этой поминальной тусовке подчёркивало причастность к элите коллекционеров и букинистов, известных не только в Руссийске. А быть своим, узнаваемым человеком в этой среде – дорогого стоило.

 Ещё в студенческие годы, при попытке продать пару-тройку картин из коллекции отца, Григорий столкнулся с необходимостью, хотя бы приблизительно, знать цену того, что продаёшь. Тогда знающие люди и посоветовали Якова Моисеевича, как толкового эксперта. Немолодой уже в те годы коллекционер, увидел в бойком студенте деловую решимость перешагнуть через, что угодно, ради лишнего рубля. Это, довольно быстро сблизило их и позволило без излишних церемоний вести небольшие дела. Студенчество, как известно, всегда жило небогато, а нужда – мать поиска. Вот и появлялись иногда в этой среде довольно неплохие экземпляры антиквариата. При посредничестве Грини они стали проходить через руки специалиста, умеющего «вырастить» рубль на разнице покупной и продажной цены. Впоследствии, их сотрудничество обрело качество деловых отношений, а иногда и партнёрства. Неделю назад Яков Моисеевич пригласил его по телефону на чай – поболтать. Как правило, такие приглашения заканчивались или конкретным предложением или намёком на него с возможностью обдумывания этого намёка. На этот раз поговорили о том, о сём, о ценах на очень дорогие книги.

 - Нет, Гриша, - вкрадчиво улыбался старый еврей, - по-настоящему дорого стоят не те экземпляры, что выставляются на аукционах. Самых сумасшедших денег стоят книги – призраки, книги – легенды. Вот, например, известно, что в пользовании царицы Елизаветы Алексеевны был томик с гаданиями и предсказаниями. Как он оказался в государевой библиотеке – неизвестно. А происхождение его и того туманней. В ту пору на Руси функционировало более шестидесяти типографий. Печатали, всё, на что был спрос. Ну, и конечно, переводную литературу. Видимо, из этой серии была и эта книжица. Впрочем, авторами её могли быть и богоотступники, ушедшие из русских монастырей. Но дело не в этом. С одной стороны, книга, принадлежавшая русской царице – уже ценность немалая. А с другой, по едва заметным следам, эта книга содержала в себе, какую-то информацию, не предназначенную для широкой публики.

 Вот вроде бы и была такая книга, а куда делась – никто не знает. После Белёвской трагедии – все концы, как в воду. Книги нет, а желающие обладать этой легендой, готовы заплатить за неё миллионы долларов.

 Эта информация прозвучала тогда, как бы, между прочим. Закончился разговор тем, что старичок предложил купить у него коллекцию холодного оружия. Шпаги, сабли, шашки, принадлежавшие знатным людям. Судя по всему, эта коллекция и стала мотивом бандитам, для убийства антиквара. Кроме неё из дома не взяли, вроде бы, ничего. Однако, интуитивно, Григорий чувствовал, что разговор о царициной книжице был не случаен. Не иначе, почуял старик, как опытный охотничий пёс, едва уловимый запах большой наживы. И встал в стойку, мордой в сторону его города, несмотря на расстояние в полторы сотни вёрст. Это значило, что ценная антикварная вещь или находится в городе, или кто-то из его жителей, что-то о ней знает. Обращение за разъяснениями - означало бы согласие на участие в проекте. Теперь дать эту дополнительную информацию было некому. А без неё надежда на положительный результат поиска была меньшей, чем при розыске иголки в стоге сена. В свои шестьдесят лет он знал, что существуют дела с очевидной мгновенной выгодой, но есть и операции с отложенным на неопределённое время завершением. Его приближение продвигает или упорство, или неожиданно появляющаяся случайность. А если старик рассказал эту легенду о раритете царицы кому-то ещё? Тайные конкуренты в таких делах не просто помеха, они очень часто становятся реальным фактором опасности. Из всего этого следовало, что необходимо сделать паузу и присмотреться к ситуации.

 Сам по себе, факт убийства коллекционера ради ограбления, не настораживать не мог. Пойти на такое дело мог, кто угодно - и залётный профи, и любая из местных банд, взявшаяся за дополнительный промысел. Не брезговали лёгкой наживой и менты. То есть возможным объектом рецидива мог стать и он. А в доме даже и стрельнуть, в экстренном случае, не из чего.

 « Приобретение оружия, хоть собственноручно, хоть через посредника – дело несложное – прикидывал Григорий Алексеевич. Но, если зам главы муниципальной администрации приобретает ствол - значит, есть, что охранять. Такая наколка для бандюков – ни к чему. А Иван, сволочь старая, так и не говорит, где у него тайник с оружием. Со времён войны арсеналец припрятан где-то. А ну, как отправится дядюшка на небеса! Оно ведь и пора бы уж давно... Пропадёт ведь добро ... Навещу-ка я его прямо сегодня...»

 *****

 У двери кабинета её негромко окликнули. Она обернулась и увидела молодого человека в светлом дорогом костюме, серой рубашке и, в цвет ей, галстуке. Чёрные волосы аккуратно прилажены причёской, под небольшим, горбатеньким от давнего перелома, носиком – ниточка усов, чуть продолговатое лицо – чисто выбрито.

 - Здравствуйте, Лидия Ильинична! – с приветливой улыбкой обратился к ней молодой человек. Не узнали, однако... Веткин я. Серёга Веткин. Ну, к экзаменам меня в девятом не хотели допускать за двойки, а вы заступились...

 - Ну, вот. Только сейчас вспомнила, - улыбнулась она, - вырос-то как! Не узнать!

 - Так вы меня из девятого класса выпустили в восемьдесят третьем, а сейчас – девяносто шестой. Сколько годиков то минуло.

 - Попроведоватать нас решил? Да, что это мы у закрытой двери! Заходи. Мы всегда рады нашим бывшим ученикам. Вот не узнала, а слышать – слышала, как об уважаемом в городе предпринимателе.

 - Да, по делу я, Лидия Ильинична, - с некоторой торжественностью проговорил гость, усаживаясь на один из стульев, стоящих в ряд вдоль стенки.

 - Ну, давай, выкладывай, - снова улыбнулась хозяйка кабинета. Я слушаю тебя, Сергей Николаевич.

 - Ой. Что вы! К чему эти официозы! Я для вас навсегда - просто Серёга. А дельце у меня простое. Разрешеньице ваше требуется. Простая ваша подпись на бумажечке.

 - Для чего разрешение-то? – удивилась директор.

 - Да, вот в самом углу вашего школьного двора, что выходит на перекрёсток двух центровских улиц, неплохо бы магазинчик небольшой построить. Продуктовый. Под мелочи всякие ходкие. Ну, там – сигареты, пивуська...

 - Я поняла, - усмехнулась Лидия Ильинична, - только это не ко мне. Отводом земли под строительство ведает городская архитектура и зам главы администрации...

 - Да, понятно это всё, - нетерпеливо скривился бывший ученик, -

архитектура – она непротив. А вот Григорий Алексеевич к Вам послал. Мол, как решит директор школы, так и будет.

 - Так чего здесь решать, уважаемый Сергей Николаевич? Пивной магазин в школьном дворе...

 - Ну, что вы! Что вы! В каком дворе! И витрины, и двери – всё в улицу. В школьный двор только глухие стены...

 - Нет, Сергей Николаевич. Я такого разрешения не дам.

 - Так я же с понятием. Я же не просто так. Назовите любую цену, а я её удвою...

 - Ты мне взятку, однако, предлагаешь, Серёжа? – засмеялась собеседница. Не стыдно?

 - А какой стыд? Обыкновенный деловой разговор об обоюдной выгоде...

 - Нет. Обоюдная выгода у нас с вами, Сергей Николаевич, не состоится...

 - Да, вы не спешите,- усмехнулся гость, - слышал, что Муравьёв здесь ресторанчик хочет построить. А он не только у зама, у главы не сильно спрашивать будет. А это вам не магазинчик. Круглосуточно – пьяные дяди и тёти...

 - Это бандюган Муравьёв у мэра города не спросит?

 - Вы поосторожней, Лидия Ильинична. Бандюган – это прошлое, да ещё и не доказанное. А сегодня – крупный предприниматель, фактический хозяин города. В общем подумайте. Вот моя визитка...

 После ухода визитёра, она ещё долго сидела в оцепенении.

 «Никогда не думала, что такое возможно, - медленно, слово за словом, отстукивалось в голове, - в самом кошмарном сне не могло пригрезиться. Бывший двоечник, не сумевший получить среднего образования – уважаемый в городе предприниматель... А известный главарь бандитов – крупный финансовый воротила, с мэром может не посчитаться... Да он и мэр – то, говорят, пару лет назад, в соседнем Руссийске братками правил... Как? Как не сойти с ума от всего этого? Когда не встретила Антона, когда поняла, что потеряла его навсегда, когда мать не вынесла её горя и умерла, когда Красовский пытался взять её как крепость – то осадой из сплетен, то штурмом через устройство неприятностей от горкома партии – всё было страшно. Но сейчас, глядя, как воры, бандиты и просто подонки присосавшись к власти, цинично растаскивают нажитое, сохранённое отцами и послевоенным поколением – охватывал ужас. Неужели это моя страна? Когда, чтобы отбиться от Красовского и от сплетен, пришлось выйти замуж – первая ночь с нелюбимым человеком показалась пыткой. Сейчас такой же, нет, большей пытке, она подвергала себя ежедневно, перешагивая порог дома. Всё вокруг – порядки, люди, разговоры – всё было чужим, враждебным, омерзительным. Девичьи пристрастия к артистизму стали необходимой помощью в ежедневном сосуществовании с новым подвидом соотечественников, перешагнувших все допустимые нормы человечности, ради лишнего рубля, ради коттеджа за городом, ради иномарки... Нет. «Из грязи в князи» - это не про них. Князьями они не станут никогда, даже достигнув самых высоких вершин власти, даже награбив огромные состояния. Хамское бездушное барство на все времена останется сущностью этих нелюдей. А потому, что от добра рождается добрёнок, а от дерьма – дерьмёнок, то и их потомков. Да и не из грязи они произошли. Они оказались той самой жидкой грязью, без которой невозможно в природе. Вихрем обстоятельств они превратились в волну, нагло катящуюся по стране. Было страшно. Нет не за себя. За детей. За своего Антона. Пройти сквозь эту волну грязи и остаться человеком – было крайне сложно.

 Господи! ВЕЛИКИЙ КОСМИЧЕСКИЙ РАЗУМ! Дайте мне силы пережить это безумие!» - она закрыла глаза, и перед её мысленным взором заколыхалось море, армада кораблей с мощными, готовыми к бою орудиями, а на флагмане на носовом мостике, вперёдсмотрящим – до боли знакомая фигура.

 *****

 - Слушай, Юрочка! Ну, переведи меня на оперативку. Ведь вы же с Антошкой захлебнулись в этих заказах. Ваши мужики с ног сбились. А я небольшой отдельчик организую. Больше сработаем – больше получим.

 - У тебя, милая сестричка, зарплатка и так не плохая. Либо алчность обуяла?

 - Да, не алчность. Надоели эти бумажки. Каждый день одно и то же – договоры, бухгалтерия, представительства в судах...

 - А ты думаешь, у нас сильно большое разнообразие? Да девяносто процентов тобой же заключенных договоров – сбор компромата на бандитов. Настоящих и прошлых. И заказчики из тех же обойм. Наш хозяин – господин Багалий – очень дальновидным мужиком оказался, когда придумал наше сыскное агентство. Непонятно, как, но сумел ведь из Германии разглядеть перспективы.

 - Из общения с его представителем, я поняла, что наша фирмочка – так, мелочь. Похоже, у него в России есть дела пообъёмней. И вообще – загадочная личность – этот наш заграничный шеф. Может, заняться, между прочим, его биографией?

 - И получить за это гонорар – увольнение. Ты вот лучше присмотрись к одному интересному заказу... Ну, возможно, заказу. Встречался сегодня с одним дядькой. Очень не глупым. И не бедным, судя по всему. Предлагает заняться поиском прошлого одного человека. В случае успеха гонорар готов выплатить такой, что всё наше агентство зарабатывает за два года...

 - Вот это клиент! Чего здесь думать-то? Договор, по рукам, да и за дело!

 - Не горячись, сестричка. Ни имени, ни фамилии у, интересующего этого дядьку человека, нет. Известно лишь, что тридцать лет назад находился он на небольшой станции вблизи Минска ранним утром. Вся его последующая биография – не нужна. А вот всё, что было до...

 - Этот дядька с ума тебя свёл своими посулами. Это же не поисковая инфа. Найди то – не знаю, что!

 - А ты думала, такие деньжищи просто так дают? В общем присмотрись. Наведи справки у ментов о возможности просмотра архивов тридцатилетней давности по заявлениям на розыск пропавших людей. Можешь намекнуть этим государевым слугам на солидное вознаграждение за предоставление такой возможности. Они очень чувствительны к таким предложениям. В общем, через пару дней надо или отказывать, или заключать договор.

 А насчёт перевода тебя на оперативку – я посоветуюсь с Антоном, ну, и конечно, с представителем шефа – Зикфридом. Если всё будет путём - и у тебя, и у меня – это будет твоё первое дело.

 - Считай, что я уже рою землю копытами.

 - Ты, Шурочка, рой да не забывай, что вечером у нас мероприятие.

 - Какое ещё?

 - Вот те раз! А Лидия? А юбилей?

 - Нашёл о чём напоминать. И без тебя помню. А ты чего даришь?

 - Меньше знаешь – лучше спишь...

 *****

 Отсвет алости парусов огромной, почти метровой модели бригантины, радовал глаз, нёс покой и ощущение избавления от усталости в душе.

 - Что, Лидуся, подарком Антошки любуешься, - разулыбался Илья Андреевич, входя в комнату к дочери, - а Юркин – то подарок не хуже. Ну, глянь – точно Спасская башня. И куранты вроде настоящих – и ход и бой...

 - Погоди, пап, неделя только прошла с именин. Ещё через неделю надоест тебе этот кремлёвский перезвон.

 - Не надоест. Только и осталось от прошлого – этот бой курантов. Страна другая, мать похоронили, Семёна тоже, Лунёвы друг за другом покинули нас. Ну, они все хоть пожили. А твой Леонид исчез совсем молоденьким. Сколько ему было?

 - Двадцать семь. Видно судьба такая у моих мужиков. Как ко мне – так исчезать.

 - Да, ведь исчезают-то на век, навсегда. Может, кто из инопланетян тебя присмотрел, да и оберегает от земных женихов...

 - Кто меня присмотрел – известно. От этой сволочи, что угодно ждать можно. Недавно, вон опять своё благородство демонстрировал. Отвод земли на школьном участке, мол, на моё усмотрение. Видимо, думает, что запамятовала его выходки...

 - Надо было ещё тогда, когда Антон сгинул, свернуть ему башку...

 -Не пойманный - не вор... Зря тогда розыск прекратили.

 - Так ведь год калготились. С корабля убыл и, как в воду канул. Ни дома, ни у нас - не объявился. Да, ведь не родственники и поиск-то вести не могут.

 - А ты, вроде, как зачем-то заходил?

 - Зря ты, дочь, в опера не пошла. Не миновала бы тебя слава майора Пронина. Ведь и в самом деле я не так просто. На рыбалку послезавтра собираюсь. Составишь компанию?

 - А почему нет? А куда поедем?

 - Да, на Круглое.

 - Мне уж давно охота на это лесное озеро. И не просто охота. Тянет прямо...

 *****

Ещё на улице по светящемуся окну, Григорий понял, что дядька не спит. На звонок он долго не открывал, хотя площадка перед дверью ярко освещалась, и в глазок было хорошо видно, кто пришёл. В квартире - тепло, чисто и уютно. На экране телевизора Малинин надрывался про поручика Голицина.

 - Что, Дядюшка, белогвардейцами любуешься? – вместо приветствия усмехнулся племянник.

 - Чем и кем любоваться-то? На белогвардейца этот крикун так же похож, как ты на Алку Пугачёву.

 - А ты, прям этих белогвардейцев, вот так, как меня видел, в атаку с ними ходил...

 - В атаку не ходил, а с поручиком Константином Александровичем Голициным, про которого орёт этот хрипун, за одним столом сиживал. Вина мне тогда по малолетству ещё не наливали, а вот разговоры меж ним и твоим дедом, отцом моим, то есть, слышал и помню.

 - Это ты у меня такая древность? Прямо антиквариат. И о чём же говорили наши предки?

 - Тебе это не к чему. Зачем пришарашился на ночь глядя? Я уж спать собирался.

 - Выспишься ещё, успеешь. Недолго ждать осталось. По делу я к тебе.

 - Что, опять кого-то укокошить надо?

 - Ты в зеркало на себя посмотри. Рухлядь. Киллер из тебя и в прежние-то годы никакой был. С Лёнькой сумел управиться, так с ним и ребёнок бы разобрался. Герой! Подкрался в глухом лесу на озере со спины и стрельнул в затылок. Как благодетели твои, немцы, научили...

 - Если ты такой крутой, так чего сам-то его не приземлил?

 - А не убийца я, дядюшка. Господь дозволил мне судить, а не убивать.

 - Ты Господа-то оставь в покое. Ещё глянет на тебя ненароком. Тут же и сгоришь в огне праведном.

 - Ладно, прорицатель хренов, примолкни. Мне оружие нужно.

 - Так, пойди, да купи. Сейчас хоть танк, хоть пушку продадут...

 - Мне не советы твои нужны. Скажи, где схрон...

 - Не скажу. Говори, чего надо – принесу.

 - Ну, и чёрт с тобой. Чахнешь над этими ржавыми железяками, как Кощей над златом. Тетешник мне принеси.

 - Это не ржавые железяки, а оружие. Ларитетное. Чем оно ларитетней, тем дороже. Вон предку нашему по матушке за сраную старинную книгу целое состояние дали...

 Иван турусил что-то ещё, но мозг Григория ослепило белой молнией:

 « Стоп! Предки по бабке – Дорофеевы. Они в Белёве. Там теряется след от царициной книжицы...»

 - Ну-ка, повтори про книжку! Откуда чего знаешь!

 - Чего взъерошился? Когда в ссылке у Дорофеевых, по твоему указу, был – с ихним дедом портвейнчик частенько пригубляли. Вот по пьяни он мне и поведал, что когда-то в доме у них умерла царица. В суматохе, мол, умыкнул потихоньку какую-то книжицу Дорофеевский сынок, а потом, когда уже вырос и мужиком стал, продал её за столько, что дело открыть хватило.

 - Чего же ты, старый пень молчал столько лет!

 - Так разговору не было. Да и вообще, как в дом Дорофеевых могла царица попасть, да ещё там помереть... Мало ли, чего по пьяни наговорить можно...

 - Ладно, балагурить! Кому книжку-то продали?

 - А вот этого не помню. Может чего и говорилось про это, а не помню...

 - Вспоминай! Приду за пистолетом, чтобы вспомнил...

 Утром Иван выгнал из гаража свою верную старенькую «копейку» и не торопясь отправился на лесное озеро. Там – недалеко от бережка – могилка Лёньки, безвинно убиенного им по приказу Грини, только за то, что стал мужем Лидки. Там же в сотне метров от могилки, под корневищем сгнившего уже, выворотня, был и схрон. После появления могилки в этом глухом уголке леса его стало тянуть туда. Может всякий раз, вспоминалось, как над трупом парня, только, что бывшим человеком, его охватила тогда гордость за себя. А может... Впрочем, какие же потёмки - эта чужая душа…

 *****

 Кустарник закончился. У озера на небольшой полянке стояла «копейка». Хозяина нигде видно не было. Илья Андреевич пристроил свою шестёрку в тень двух рядом растущих берёз. Лидия начала снимать с верхнего багажника удочки, а Ярцев решил осмотреться. Что-то настораживающее было в этой утренней тишине, отсутствии хозяина машины и ощущения, что за ними наблюдают. Вскоре из ближних кустов появился высокий крепкий старик с гладко выбритым круглым лицом и совершенно белыми волосами на непокрытой голове. Он подошёл к машине, словно не замечая приехавших, сел в неё, завёл двигатель и снова вышел из машины. В правой руке у него поблескивал воронением пистолет.

 - Ну, наконец-то, - хрипло проскрипел хозяин машины, не отходя от открытой дверцы, - однако, Ярцевы пожаловали. В комплекте. Но не полном. Ничего. И щеночка вашего черёд придёт.

 Он оскалил зубы и поднял пистолет на уровне груди Лидии. Илья, каким-то неуловимым движением мгновенно переместил дочь себе за спину и медленно двинулся к старику. Тот остервенело, нажал курок, но выстрела не последовало. В то же мгновение стрелок проворно юркнул в открытую дверцу машины и, под надрывный рёв двигателя, пронёсся мимо несостоявшихся жертв.

 - Папа! - чуть шевеля побелевшими губами, с трудом выговаривала дочь. – Папа, я узнала его. Это тот самый – с велосипедом на улице и на перроне в толпе тогда... Давно... Он хотел нас убить? За что?

 - Я его тоже узнал. Поехали домой. Он может поменять обойму и вернуться. Ты номер машины не запомнила?

 - Ты, о чём, папка? Какой номер?

 - Вот и я прохлопал... А жаль. Ну, да есть марка машины, цвет... Зацепимся. Давай, быстренько удочки на место, и ходу. По дороге я тебе всё расскажу.

 *****

 Солнце медленно уходило за горизонт, всё больше и больше удлиняя тень от высокой спинки кресла. Вот она поползла по столу в сторону нагана. Мысли в голове двигались медленно, но упорно, как голодные змеи к гнезду птицы.

 «Прошёл день. В город они вернулись, чуть позже меня. На формальности в ментуре – час, полтора. Стало быть, номер не засекли. У них сутки на вычисление его «подружки» среди других похожих машин. Можно успеть уйти из города. Куда? Скитания, голод... Но ведь всё равно найдут. Ну, почему не взял с собой наган! Эти пистолетишки - мужики в войну выбрасывали за капризность. А может просто патроны отсырели за столько-то лет... Или, хранит их – этих Ярцевых – какая-то сила? Ведь ушли тогда, в сорок четвёртом из Загробля живые и невредимые. Хотя немчуры там кишело, как муравьёв. И на сибирской речушке – непонятки. В самый последний момент, когда гранатку уже выпускала напружиненная броском рука, в плечё болью какой-то садануло. От того и мазнул. И отрава-то их, окаянных, не взяла, и пуля в них не полетела... Меня же ничто и никто не бережёт. Чтобы выжить – немцам пятки лизал, в невинных людей стрелял. Трижды документы менять пришлось. Уже и фамилию свою настоящую забывать стал. Перед этим Алёшкиным сопляком, всю жизнь пресмыкался, чтобы властям не сдал. Чего только не делал для него. Даже бобылём по его указке всю жизнь прожил... Да, чего там! Гринькина семья знать не знает, ведать не ведает, что живёт рядом с ними кровная родня. И ради чего теперь трепыхаться? Жизнь прожита. Кинуть последние остатки псам в зубы? Нары, допросы, баланда... Нет. Этого не будет! Но через меня могут и на Гриньку выйти. Надо бы и его, сволочь, приземлить. Всю жизнь помыкал мной, как крепостным. Но Танька дура. Петьку без него не доведёт до ума. А он последний в роде. Нельзя... Да, вспомнил. Купец московский заезжий книжку купил. Холодухин... Нет. Холодцов... Нет. Холодов...»

 Он взял клочок бумаги, ручку и написал: «Книжку купил купец Холодов из Москвы»

 Набрал номер телефона Грини.

 - Приезжай немедленно. Я спалился. – он положил трубку, отключил телефон и глянул на тень. Она стала похожа на чёрную руку, тянущуюся к нагану. За спиной появился какой-то шорох. Старик оглянулся и увидел, как в кресле - качалке, ехидно улыбается тот самый немецкий офицер, а на коленях у него сидит еврейская девочка - подросток с прострелянной головой. Иван плотно зажмурил глаза, а когда вновь их открыл – и немец, и девочка исчезли. Облегчённо вздохнув, он повернулся к столу и вздрогнул. Вокруг стояли, покачиваясь и протягивая к нему руки, толи люди, толи тени. Впереди всех – его Мария. Яростный и, вместе с тем, презрительный взгляд устремлён прямо ему в глаза. А рядом какая-то неясная фигура в монашеской рясе с капюшоном, полностью скрывающим лицо. Фигура наклонилась над ним, и сразу стало понятно, что он весь в её воле. Повинуясь этой невидимой силе, Иван взял оружие в руку, и медленно поднёс к виску. Выстрела он не слышал. Просто вселенная взорвалась и распалась на клочки....

 Дверь была открытой. Дядька сидел на стуле перед столом с прострелянной головой. Никаких луж крови, как это показывают в сериалах, вокруг не было. Осторожно подойдя ближе, он взял со стола обрывок бумажки, прочитал, положил в карман и ещё раз взглянул в лицо того, кто не дал ему сгинуть в лихие годы детства. На глаза навернулись слёзы, но подавив слабость, Григорий вернулся к машине, взял из багажника канистру с бензином и вернулся.

 Когда к месту пожара прибыли огнеборцы и милиция, квартира уже выгорела полностью. Среди сгоревшей до головешек мебели, возле обгоревшего трупа валялся искорёженный наган. Другого оружия ни в квартире, ни в гараже найдено не было.

 « Поджёг квартиру и застрелился». Илья в эту версию не поверил, как и в то, что родственников и близких знакомых не оказалось.

 « Ну, как старый человек, проживший жизнь, вдруг оказался один одинёшенек. Да, бывает. Но вот так – без корней, без ветвей... Сомнительно. И если никто не объявился – значит, есть для этого причины...»

 Однако, к доводам старого оперативника никто прислушиваться не стал. Да оно и понятно. Когда? В какие времена, кому были нужны лишние хлопоты, и уж тем более лишние «висяки»?

 *****

 Лидия подошла к дому и присела на скамеечку у калитки. Бабье лето, полыхая красками осени, манило куда-то, словно напоминало о краткости бытия. Так и хотелось подняться, не торопясь, над землёй и посмотреть то, чего не пришлось увидеть в жизни.

 «Да, чего уж там! Шура живёт в двух шагах ходьбы, а не виделись всё лето. Обеим недосуг. Схожу, навещу…».

 Четыре года назад умерла Татьяна Васильевна Холодова. Алексей Иванович слёг после похорон. Пришлось присматривать за ним по очереди с сестричкой. Через два года, отписав всё завещанием Лидии и Шуре, покинул этот мир и хозяин дома. В ту пору уволился со службы Юрий. Он вернулся с молодой женой в отчий дом, а сестра перебралась в соседство к Ярцевым. Однако, школьные нагрузки и хлопоты по дому не способствовали частому общению.

 Она застала Шуру на кухне за готовкой ужина.

 - Ну, вот. Кстати. Поужинаем вместе, - разулыбалась хозяйка. Как живёшь, какие новости? Оттаяла от лесного приключения?

 - Оттаяла, вроде, а забыть не могу. По ночам снится, как благообразный дедушка целится мне в грудь из пистолета.

 - Ну, пристрелил сам себя, своей рукой – и то утешение...

 - Это ты, Шура, зря. Будь у меня возможность – я бы не дала этой руке поднести оружие к голове...

 - Почему?

 - Не по-людски это. Старого человека не пожалеть.

 - Так он же вас с дядей убить хотел...

 - Может и хотел, но ведь не убил. И вообще, между этим дедом и нашей семьёй была старая тайна...

 - Я, Лидочка, думала, что тайны только в книжках, да в кино, а тут прямо вокруг нас загадка на загадке.

 - Ты о чём?

 - Да, и о вашем случае, и я, как в средневековой крепости живу. Решётки на окнах, хитрый замок в библиотеке... Зачем всё это? Да, и небесплатны все эти ухищрения...

 - А знаешь, Шура, предок нашего Алексея Ивановича, который фабрику нашу построил, был, говорят, скупым мужиком. С извозчиком за копейку торговался. А по делу – денег не жалел. И прежний хозяин твоего дома был в прадеда. Если потратился на укрепление дома – значит, была нужда. Библиотеке за этими запорами – нет цены. А времена ныне бандитские. Решётки, замки, всё прочее – это лишнее время позвать помощь...

 Выйдя на улицу, Лидия почувствовала, что после произошедшего разговора, в душе у неё поселилось беспокойство за Шуру, за её безопасность.

 *****

 С демобилизованным русским красавцем лейтенантом Владимиром Багалием, Анна бежала из разрушенного войной Берлина, в неведомую чужую страну, не задумываясь. С одной стороны, она тогда совсем потеряла голову от любви, а с другой для её отца, провоевавшего войну в элитной дивизии СС «Адольф Гитлер», эта любовь была наглым предательством и унижением. Спустя год, беглянка пыталась наладить связь с семьёй, но натолкнулась на глухую стену полного отчуждения.

 И, вдруг, в начале девяностых, она получает известие о смерти отца и о том, что очень даже немаленькое состояние, он завещал своей единственной дочери, то есть ей. В ту пору бандитская кутерьма в России набирала силу. Было очевидным, что система взяла курс на создание класса крупных собственников, допустив к переделу государственного добра криминальный мир. Эти граждане были далеки от всяких нравственных постулатов и шагали к цели, не стесняясь в средствах. Под бойкую трескотню о демократии, цинично вытаптывались человеческие нормы жития, и внедрялась звериная суть воровских понятий. Правоохранение погрязло, в коррупции и было едва ли не страшней бандитского роя.

 Владимир, после переезда из Минска, поближе к родителям, тогда работал главным врачом одной из городских больниц Смоленска уже более десяти лет и давно хотел выйти на пенсию. Чего только не требовали «братки». И помещений под аренду, и наркотиков, и сокрытия огнестрелов... Каждый отказ был череват смертельными разборками. Поэтому, когда Анна Теодоровна предложила вступить в наследство за «бугром», возражений не последовало ни от главы семейства, ни от Александра, отметившего свой пятидесятилетний юбилей безработным экономистом.

 Неплохое владение языком и опыт работы по специальности, быстро вывели его в руководство компанией, чему престарелые Владимир и Анна были несказанно рады. Несмотря на нестабильность в Российской экономике, Александр проинвестировал несколько проектов в системе грузоперевозок, в охранном бизнесе и производстве мебели. А в небольшом городке на Смоленщине он открыл адвокатское агентство. Была у этого агентства лицензия и на частный сыск.

 Без заморочек, конечно, не обходилось, но в целом, дела шли неплохо. Каждая компания управлялась грамотными специалистами, а общее руководство всем осуществлял Зикфрид. Его родители служили ещё предкам отца Анны Теодоровны. Ум, образованность, надёжность и немецкая пунктуальность, хорошо сочетались с практичностью Александра и его доскональными знаниями русской действительности. Багалий часто и подолгу жил в России. Имея в руках всю финансовую отчётность, он контролировал течение дел, но всегда оставался в тени. Зикфрид посмеивался над его пристрастием к романтическому образу ИНКОГНИТО, но к причудам хозяина относился с уважением. Уж больно часто люди такого уровня попадали в снайперские прицелы русских киллеров.

 Особое внимание уделялось деятельности адвокатской конторки , открытой по совершенно непонятному капризу в периферийном городке. В общем – то Александр и сам не мог объяснить себе причину этого решения. Просто однажды, проснувшись утром, почувствовал, что в мыслях постоянно путается название маленького городка на Смоленщине. Бывать ему там никогда не приходилось. Но это обстоятельство не стало препятствием возникшему капризу. Впрочем, Зикфрид не уставал удивляться деловой интуиции своего хозяина. Агентство приносило прибыль, вполне сопоставимую с прибылью крупного мебельного супермаркета.

 Зикфрид, Юрий и Шурочка сидели в гостевой комнате агентства, и пили кофе.

 - Ваше предложение, Юрий, более, чем любопытно. Дело в том, что мы с шефом вели разговор о вашем расширении, буквально, пару дней назад. Ваши экономические выкладки, полностью совпали с нашими. Не воспользоваться таким редким совпадением, было бы нерационально. И кадровое решение по руководству новым отделом, я считаю уместным. Поздравляю Вас, Александра, с новым назначением, и на этом закроем тему, - он отпил пару глотков кофе из своей чашечки и, как-то виновато, улыбнулся. – В общем-то всё это я мог бы сообщить вам и по телефону. Но у меня есть небольшая личная просьба. Вы люди местные. Так сказать, аборигены. Знаете о своём городе и его окрестностях всё. Не смогли бы вы провести для меня маленькую экскурсию по южной окраине. Говорят там очень привлекательный пустырь между крайними улицами и лесом. Судя по картам, там можно поместить целый жилой микрорайон со всей инфраструктурой .

 - Я полагаю, Зикфрид, вы обратились точно по адресу, - улыбнулся Юрий, - так как Александра у нас с детства занимается историческими особенностями города. А, кроме того, она живёт, чуть ли не в двух шагах от этого пустыря. Вас устроит такой экскурсовод?

 - Более чем. Оказывается, самая обычная миссия может быть ещё и чрезвычайно приятной.

 *****

 «Не выстреливший патрон с пробитым капсюлем в патроннике пистолета, говорил только об одном: дядька встретился с Ярцевым и пытался его убить. Других причин применения оружия у старика не было. Поскольку родственничек успел отсидеть в молодости срок, вероятность сохранности его данных была. Да и Ярцев воспринимает нападавшего, как батюшку моего - Алексея. Предателя и полицая. Кроме того, вследствие старости, мог дедок на какие-нибудь мемуарные записи пуститься. В общем, огонь управится и с отпечатками пальцев, и с бумагами, и со всем, что было связано с этим беспокойным делом, - думал Григорий Алексеевич вернувшись, домой с последнего страшного свидания с Иваном. - Мир ему на том свете…».

 Убедив себя в правильности содеянного, Красовский достал из кармана бумажку, прочитал её ещё раз, и задумался. Прикинув, что Холодовых по России – не счесть он хотел уже переключиться на другие дела. Однако одна маленькая, серенькая, совсем невзрачная мыслишка остановила его.

 «А ведь и в нашем городе жили Холодовы. И слухи об их родстве с московским купцом покруживались, и библиотека-то у них, говорят, знатная была, - мыслишка засвербила и стала подталкивать к дальнейшим размышлениям. – Ведь и Яков Моисеевич, очень может быть, неспроста в сторону нашего города нюх-то навострил... Надо! Обязательно надо здесь порыть. Но как? Эх, жаль старика! Пригодился бы…».

 - Слушай, Тань, - обратился он к жене, сидевшей с вязанием в огромном кресле, - ты у Ярцевой давно была? Вы с ней, как вообще?

 - Что, Гришенька, опять затосковал? Видать, до смерти ходить тебе телком за этой королевной...

 - Не мели чушь, Тань! Чего поднялась? Если совсем забыла, могу напомнить, как вести себя с мужем...

 - Чего же не напомнить! Какой муж? Какая жена? Прислуга бесплатная в доме! За всю жизнь слова ласкового от тебя не слыхивала. Давай, напоминай! Давно синяков на теле не было...

 - Ты чего раскудахталась? – он встал и медленно приблизился к жене. – Заткнись и слушай, чего тебе говорят.

 Татьяна сразу, как-то вся вжалась в кресло, втянула голову в плечи, вязание выпало из рук на пол.

 - Что? В ум вошла? – криво усмехнулся Григорий. – Не трясись. Не трону. Хотя и надо бы. Осмелела больно. Предъявы появились! Никто тебя силком за меня не тащил. Пищала, но лезла. Забыла, как сама на шею висла, как подставлялась, как с брюхом приходила в слезах, в ногах валялась... Вот носишь всю жизнь то, чего добивалась и носи не марай, - он вернулся в своё кресло и надолго замолчал, задумавшись.

 - Так чего надо то, Гриш? – тихим виноватым голосом прервала молчание супруга. - Ты же знаешь, я всё сделаю. Ты уж прости. Не обращай внимание на бабские нюни...

 - Сходишь к Ярцевым. Можешь там пожалиться, что внимание тебе мало уделяю, что одиноко тебе. Попроси книгу, какую-нибудь почитать. Через пару-тройку дней вернёшь и попросишь ещё чего-нибудь. Перебери всё, но ничего тебе пусть не понравится. В общем – твоя задача попасть в библиотеку Холодова. Там сейчас сестра её двоюродная живёт. О ней расспросишь потихоньку, ну и, когда тебя до книг допустят, пораспрашивай, что да как, какие книги, о чём...

 - Поняла я всё, Гришенька. Всё сделаю, - она помолчала пару минут, потом совсем тихо, почти шёпотом снова обратилась к мужу. – Гриш! Нам деньжат надо.

 - Кому это «нам»? Петька - либо опять в казино проигрался?

 - Ну, что – ты, Гриш! Он после того, как ты его... Ну, в общем, он больше не играет. Машинку он поцарапал. Ему сделали. Заплатить надо...

 - И сколько стоит царапина?

 - Две тысячи. Зелёных…

 - Да, вы с ума спятили вместе со своим сынком! Расхлестал! Новенькую «девяточку» расхлестал! Господи! Ну, за что мне это наказание! То от армии отмазываю, то из-под суда вытаскиваю его, то от срамной болезни пролечиваю, то за дебоши его с ресторанами расплачиваюсь...

 - Так все они сейчас такие, Гришенька...

 - Все, да не все! Спрос сейчас идёт на юристов, экономистов, каменщиков, деревянщиков... А мы кто? Двадцать восьмой годик, а ни образования, ни специальности...

 - Зачем ему всё это? Он барином хочет быть.

 При этих словах Григория Алексеевича выбросило из кресла, как пружиной.

 - Что? Каким барином? Бараном он вырос, а не барином! – он помолчал, а потом уже тихо, для себя. – Господи! Вечная мерзлота! Убогость. Надо его в политику попробовать. Может там чего наберётся…

 *****

 Прочитав донесение второго агента, Антон задумался. Из полученной информации следовало, что Константин Константинович Лужайкин, практически, ничего собой не представлял. Жил на средства своей матери – Веры Ивановны Сумцовой, владевшей небольшим киоском в Руссийске. Говорили, что когда-то давно, она подозревалась в ограблении кассы Ленинградского порта, но выкрутилась. Пропавшие деньги нашли почти полностью. Сынок нигде не служил. При этом он давал солидные чаевые барменам и официантам ночных баров, которые посещались им с завидной регулярностью. Ездил Костик на новеньком «Лэнд крузере» и имел в собственности две квартиры. Совершенно очевидно, что у этого доброго молодца были, какие-то источники дохода, которые хорошо скрывались. Видимо, заказчику потребовался компромат для шантажа. Сам же он, рассчитавшись за услуги агентства предоплатой, пожелал остаться в статусе инкогнито. Очень похоже, что приходил этот клиент на заказ в гриме. Чёрные вьющиеся волосы до плеч, борода, усы и чёрные очки – совершенно скрывали истинное лицо этого человека. Свой высокий рост он пытался приуменьшить искусственным сгорбливанием.

 Подумав, что для получения полной информации об этом Лужайкине, придётся уплотнить наружку и внедрить прослушки везде, где только возможно, Антон поморщился. Юрий очень не любил несовместимостей с законом. Опять будет хмурить брови, грозить пальцем: «Смотри, Антон! Я тебя предупредил…». Однако, других способов работы агентов, пока ещё, не придумали. В целом, вся эта, в целом, обыкновенная история, почему-то настораживала. Может потому, что фигура этого замаскированного заказчика показалась знакомой, а может, не совсем обычным было, тщательное сокрытие этим Костиком способов своих заработков. Никто сейчас ничего сильно-то не скрывал... Как говаривала Шурочка – Русь наполнена барабанщиками. Всем кругом - от Москвы до самых до окраин - всё по барабану.

 « Как они находят-то друг друга, эти заказчики и их объекты? – думал Антон. Один живёт в Руссийске, другой, судя по знакомости фигуры, явно из нашего города. И, каких экземплярчиков только, в этом Руссийске не водится. Впрочем, как говорится, каков поп - таков и приход. Нет, наверное, более известного в стране градоначальника, чем этот мэр».

 При воспоминании руссийского фольклора, лицо молодого сыщика расплылось в улыбке. От своей славы глава муницеполитета убегать не успевал. Всё началось вскоре после иноогурации. Однажды вечером жёнушка не дождалась его к ужину. Решила осведомиться, где и с кем коротает вечер её венценосный суженный. Для получения таких информаций, Ниночка имела в ближнем общении с мужем, пару осведомителей. Говорили, что щедрость первой дамы города с этими ребятами, была безграничной. Но на этот раз произошла осечка. Мэр, каким-то, только одному ему известным способом, ускользнул от бдительного ока своей челяди. Поднялась суматоха. А после звонка из дома, стало ясно, что шефа похитили и теперь, где-нибудь на окраине, в грязных развалинах, безжалостными пытками, принуждают его отдать город на разграбление, бандитам.

 На поиски подняли всю милицию, пожарных и бесчисленную рать осведомителей из обширного воровского клана. Ночь лихорадочных поисков и допросов главарей преступного мира, результатов не принесла. А утром, с наступлением рассвета, в центральный отдел милиции поступил анонимный звонок, о том, что под городским мостом лежит труп, внешне напоминающий мэра. Весь парк машин с мигалками, сиренами, и без них, все, кто принимал участие в поисках, наперебой друг другу устремились с рёвом, воем и громовыми мегафонными окриками к указанному месту. Ошарашенные и ошеломлённые горожане, разбуженные этим тарарамом, кинулись по подвалам и погребам. Всех взвинчивала одна и та же мысль: «Наконец-то город захватила какая-то новая власть, и пришедшие захватчики наведут, ну, хоть какой-нибудь порядок».

 Вместе с тем, весть о смерти первого лица власти, успевшая облететь все структуры мэрии, оказалась не совсем правдивой. Их шеф был не трупом. Он просто крепко спал, положив драгоценную головушку на камешек. Откуда и куда стремился вождь города, мимо моста – осталось строгой служебной тайной.

 Ещё одна таинственная история произошла с мэром в одном из живописных азиатских городков ближнего зарубежья. В те поры он изъявил желание осмотреть достопримечательности этого райского уголка, а заодно и насладиться легендарным южным гостеприимством. После согласования всех формальностей и получения пролётного коридора, самолёт чиновника прибыл в назначенный аэропорт. К самолёту подъехал, украшенный цветами, трап. Однако дверь самолёта не открывалась. Прождав час, хозяин – местный градоначальник и его свита – обескуражено вертели головами и пожимали плечами. Кто-то из встречающих предположил, что гость не выходит из самолёта, потому, что к трапу не расстелили ковровую дорожку. Схватившись за голову, пристыженный хозяин, немедленно отдал необходимые распоряжения, и как по мановению волшебной палочки, дорожка была постелена.

 Дверь самолёта, к всеобщему удовлетворению, наконец-то открылась. Из неё выглянул первый зам руссийского мэра и тут же исчез. Ждали долго и безрезультатно. Наконец, кто-то, особо одарённый, опять подсказал, что гость не выходит из-за отсутствия оркестра. Сгорая от стыда, местный вождь снова распорядился. И вот, выстроившиеся по струнке музыканты во всю мочь грянули первую, пришедшую их дирижеру в голову, русскую мелодию. Ею оказалась «Калинка». Через несколько минут долгожданный гость, покачиваясь, начал спускаться по трапу. После благополучного завершения этой операции, он подошёл к самолётному колесу, именуемому на профессиональном сленге, как шасси, помочился на него и отправился к встречающим. Пожимая руку своему зарубежному коллеге, наш мэр нечаянно дохнул перегаром ему в лицо. У несчастного подкосились колени, челядь не успела его подхватить, и он рухнул на землю. Подоспевший к месту происшествия зам, заверил прибывшего, что обморок произошёл, исключительно, от избытка радостных чувств, охвативших хозяина при приближении гостя. Каковы были истинные причины длительного не появления руссийского мэра – опять осталось тайной.

 Не менее знаменитыми были и попытка мэра подирижировать городским оркестром перед зарубежными гостями и прочие его разудалые забавы.

 Поговаривали, что, будучи человеком, не глупым, опасаясь снайперской пули, прижатый нешуточной, болезнью полным разором города и возрастом, мэр призадумался об уходе на покой. Но как, будучи не у власти, сохранить за собой и своим многочисленным семейством былые блага? Решение этой проблемы могло бы осуществиться в нужном ключе через подбор преемника. Этой головной болью он поделился со своим старым другом - тоже мэром, только более крупного города. Тот, посмеявшись, предложил ему одного из своих служащих, с полным комплектом компромата, достаточного для трёх пожизненных сроков. Расстаться он с ним решил, потому, что заподозрил молодца в попытке сбора компры на себя.

 Вскоре этот разбитной мужичок был устроен в администрацию главы Руссийска. Ему показали часть документов, конкретно указывающих на его, мягко сказать, неблаговидные дела, не имеющие сроков давности для расследований и судебных разбирательств в отношении его персоны, если ему, вдруг придёт в голову вести себя неправильно. Никому ранее не ведомый новоявленный политик, вскоре стал первым замом мэра. Затем, абсолютно демократическим путём, он осел в его кресле. Согласно договору, всем родственникам бывшего правителя, было позволено жить безбедно. Именем бывшего мэра назвали самую бойкую улицу города, а на центральной площади городка, в котором он родился, ему установили мраморный пятиметровый памятник.

 Впрочем, всё это могло быть и досужим вымыслом трепачей, депутатов, а так же завистников. Антон ещё раз широко улыбнулся, и отправился на встречу с агентами, работающими по господину Лужайкину. Задумываясь над тем, как бяка находит бяку, сыщик не знал, что две эти персоны однажды встречались у, покойного ныне, Якова Моисеевича. Чуть позже, старый антиквар рекомендовал своему давнему знакомому и партнёру Костика, как специалиста по любым неприятным делам, работающего за очень высокие гонорары. Очевидно, ради их снижения и возникла необходимость информации для шантажа.

 *****

 Городские дворники не успевали разметать дороги и дорожки от ковровых покрытий опавшей листвы. Она мягко шуршала под ногами, излучая тонкий, едва ощутимый аромат осени. Неблизкий путь от центра города до южных окраинных улочек, где жила подруга, Татьяна решила прошагать пешком, подышать вечерней свежестью. Задумавшись о чём-то своём, она не заметила, как подошла к дому Ярцевых. Лидия была занята на кухне. После приветственных шуточек, подруги присели тут же, решив хлопнуть по стопырьке за свиданьице. Как и учил муж, Татьяна пожаловалась на полное отсутствия внимания к себе со стороны Григория, на скуку и на то, что в доме нет добрых книжек для чтения. Старьё всякое непонятное. В гостиной, открыв книжный шкаф, хозяйка предложила гостье Джен Эйр, Шарлоты Бронте.

 Уже на выходе из дома, Лидия, вдруг, остановила подругу, взяв за руку.

 - Скажи, Тань, зачем ты в самом-то деле приходила? – увидев округлённые глаза гостьи, улыбнулась и продолжила. – Ну, чему ты удивляешься! Мы же знаем друг-друга со школы, с первого класса, жили в детстве почти по соседству. Говори, что случилось? Может помощь, какая нужна?

 Татьяна снова глянула на подругу, обняла её и заплакала. Они снова присели. На диване в гостиной.

 - Это тебе, наверное, Лидок, может помощь понадобиться. Благоверный мой, глаз свой поганый положил на холодовскую библиотеку. Приказал узнать, какие там книжки, да про что... Видать потребовалось что-то....

 Лидию эти слова не оставили равнодушной. Она встала, и дальнейшее подробное повествование подруги о мужнином задании выслушала, задумчиво шагая по комнате.

 - Хорошо. Спасибо тебе, дружок! Спасибо, что не предала нашей дружбы, что не побоялась этого паука! Сейчас ступай и всё делай, как тебе велено. Придёшь через три дня – договоримся, как быть дальше...

 Уже совсем стемнело, когда накормив отца и Антона ужином, Лидия сходила к Александре. Ей казалось, что она всё рассчитала, всё продумала. Но у Судьбы были на этот счёт свои соображения.

 *****

 Зикфрид оказался милым общительным мужиком, прекрасно говорящим по-русски. После осмотра пустыря, Александра пригласила его на чай с клубничным варением.

 - Как быстро начнёте вы здесь стройку? - осведомилась хозяйка, подливая гостю горяченького чайку. - Конец теперь нашей тишине?

 - О чём вы, Шурочка! Здесь, даже ещё экспертов не было. Потом если их заключения будут благоприятны – хлопоты по отводу земли, заказ проекта... Словом, перспектива не на обозримое будущее. Мы вообще стройкой в России ещё не занимались. Хотя возможности очевидны. Коттеджи растут, как на опаре. Снаружи – средневековые замки, внутри такая роскошь, что Лувр кажется едва ли не сараем. Ну, и на обычное жильё спрос растёт каждый день.

 - Скажите, Зикфрид, откуда у вас такой роскошный русский язык?

 - Вы льстите мне , Шурочка, - улыбнулся собеседник, - до роскоши ещё далеко. А хорошо говорить по-русски, меня научила моя мать. Она занималась изучением русской культуры и владела вашим языком в совершенстве. Спасибо за чай и за изумительное варение. Вы – прекрасная хозяйка.

 - С моей двоюродной сестрой, прекрасной хозяйкой будет, кто угодно. Не умеешь – научит, не хочешь – заставит так, что в другой раз не захотеть и в голову не придёт.

 Зикфрид рассмеялся. Но, кинув взгляд на окно, сразу посерьёзнел.

 - Зачем такие крепкие решётки? Если Вы такой состоятельный человек, то почему живёте в этом скромном доме? – однако увидев некоторое замешательство хозяйки, он изменил тон. – Простите, великодушно, я, кажется, полез к вам с некорректными вопросами.

 - Да нет. Ничего особенного. Это всё из-за библиотеки.

 - У вас антиквариат?

 - Да, есть несколько старых книг. Прежний хозяин этого дома считал их очень ценными.

 - А глянуть можно?

 - В обще-то сестра не разрешает мне показывать библиотеку никому. Но, будем надеяться, что о моей вольности она не узнает. Пойдёмте.

 Корешки книг на верхней полке сразу привлекли внимание гостя. Александра подала ему стремянку и вот в руках Зикфрида бережно раскрылась книга в кожаном переплёте. Он замер, а потом, как зачарованный начал медленно перелистывать страницу за страницей. Хозяйка долго в растерянности ожидала сошествия с высоты гостя, но время шло, а он листал и листал.

 - Зикфрид! Вы там окаменели? Прямо греческий бог на Олимпе...

 - Простите, Сашенька, можно ещё посмотреть?

 - Да, ради Бога, только спускайтесь оттуда, присаживайтесь на диван, да и смотрите, хоть всю ночь.

 - Вы, смелая женщина, Шурочка, - усмехнулся гость, присаживаясь на диван, - такие ценности хранят в банковских ячейках.

 - Неужели и в самом деле эта книжица чего-то стоит?

 - Я не специалист по букинистке, но слышал ещё от матери о потерявшейся книге русской царицы. Очень похоже, что этот экземпляр и есть та потеря. Если это так - то сразу, вам и антиквары точно цену не назовут. Но, в любом случае – в этом переплете, ни один миллион долларов. А Вы читали её?

 - В ней на русском языке – только первая часть. Сестра посоветовала мне не гадать. А вторая часть, там, где предсказания, написано латиницей на каком – то диалекте немецкого. Я читаю и перевожу тексты на этом языке без словаря, но здесь – ничего понять не могла.

 - Я бы попытался разобраться. Вы не позволите мне ночевать здесь на этом диванчике, в обнимку с этой книжицей?

 - Да, ночуйте. Вы меня так запугали стоимостью этого раритета, что я теперь буду бояться оставаться дома одна.

 Серый рассвет, кусочек неба в окне, с нагромождёнными на горизонте тучами. Как-то сразу стало понятным, что вот и кончилось оно – ласковое бабье лето. Александра заглянула в библиотеку и обомлела. Гость, судя по всему, и не подумал прилечь. Постель так и осталась лежать стопочкой на стуле рядом с диваном.

 - Зикфрид! Вы сошли с ума! Не спали всю ночь?

 С трудом подняв глаза от книги, ночной гость устремил взгляд вначале на хозяйку, затем в окно.

 - Простите, Александра! Что? Уже утро? Совсем не заметил...

 - Ах, как быстро ночь минула, милый! – засмеялась Шурочка. – Идите, умывайтесь. И пить кофе!

 - Да! Мне, пожалуй, не вредно будет поспешить. Через два часа у меня телефонный разговор с шефом.

 Умытый, причёсанный, с чашкой кофе в руке, Зикфрид снова выглядел уверенным в себе человеком.

 - Что там такого интересного в этой царициной книжке?

 - О! – гость поднял глаза к потолку, закрыл их и помотал головой из стороны в сторону. – Жаль, что у нас, практически, нет времени, но коротенько, как у вас говорят, с пятое на десятое, я проинформирую вас о том, что смог прочесть. Мысли там выражены, действительно, на одном из рипуарских диалектов с тональным выговором. Если бы мать не приобщала меня к языкознанию, то и я бы ничего не понял.

 В начале повествования читателю сообщается, что всё ему раскрытое, является всего лишь вольным пересказом пророчеств, некоего далёкого от Земли, Божественного Разума. Он так же велик и необъятен для человечества, как велико понимание мира людьми, по сравнению с насекомыми. Все предсказания касаются, в основном России, но иногда речь заходит и о других странах.

 Предсказания начинаются с того, что в семнадцатом веке, после кончины царя из рода заморских князей, после убийства последнего наследника этого государя, в стране поднимется великая смута с войнами и восстаниями. Потом на краткое время новые цари смогут вернуть Русь к праведной жизни. Однако, в конце века, опять произойдут события, связанные с наследованием короны. На престол взойдёт человек не царской крови. Он будет убит царедворцами, но его потомки унаследуют престол. Этому попытаются помешать военные, но ветвь лжецарей продержится у власти до начала нового двадцатого века. Последний из них, узнав правду о лженаследии, сам отречётся от короны и отдаст себя и свою семью на мученическую смерть. На этом царствие на Руси закончится. Правители никогда больше не будут называть себя царями, хотя и будут ими.

 В первой половине двадцатого столетия люди Земли начнут активно пытаться овладеть тайными для них знаниями. Приблизится к щели, из которой исходил свет этого знания, нечаянно смогут в Германии. Это сразу будет использовано для ослепления народа всей страны, и сентиментальные немцы безропотно начнут убивать людей других национальностей. Начнётся самая большая война на земле, в которой Великий Разум приведёт к победе правых – тех, кого пытались уничтожить.

 В конце века к тайным знаниям потянутся правители России. Весь опыт людей из Германии, занимавшихся попытками овладеть тайными знаниями, попадёт в руки слуг этих правителей. И опять помрачение народного разума. Отблеск тайных знаний, позволит встать у власти тем, кто далёк от людских горестей и нужд. Они принесут много несчастий, но ослеплённые люди всё им будут прощать.

 Вот очень кратко примерная суть того, что я успел прочесть за ночь. – Зикфрид улыбнулся и поднялся из-за стола. – Если мою машину за ночь ещё украли, помчусь в офис. Шеф не терпит опозданий. С вашего позволения, я позвоню вам в агентство или домой, как только у меня появится свободная минутка. Вы не будете против, если мы продолжим исследования раритета?

 - О чём вы, Зикфрид! Мне, просто чрезвычайно, интересно узнать, что нам предсказывается на будущее. Я буду ждать вашего звонка с нетерпением. Только одна просьба. Не рассказывайте никому о книге и наших посиделках.

 - Да! Да! Конечно! Это само собой разумеется. Я вам обещаю!

 *****

 Лидия сидела в вагоне электрички и злилась. Во-первых, эта поездка в Смоленск на двухдневный семинар директоров школ была совсем некстати. Её план, выманить Красовского на живца, был прост. Он сразу был одобрен на семейном совете, а Юрий и Антон с энтузиазмом взялись за организацию засады в холодовской библиотеке. Но уж больно горячи они все. Глаз да глаз за ними нужен...

 Другой причиной её плохого настроения – была компания подростков на скамейках впереди. Трое мальчишек лет шестнадцати и три девчонки, примерно такого же возраста, но уже с вполне заметными формами, всю дорогу глушили пиво и галдели.

 - Отстой это всё – у малолеток мелочь гопнить, - презрительно кривил губы высокий парнишка в расстёгнутой кожаной куртке и красивом сером свитере, - на пузырь клинского не наскребёшь...

 - А вы чё? Не гопничаете штоли? – оскалился худощавый паренёк с прыщами на лице, в простенькой застёгнутой курточке, из-под которой выглядывала, рубашка.

 - Да, им дают каждое утро мамусеньки, по штуке деревянных на профур, - ехидно улыбнулась высокая блондинка с ярким макияжем.

 - Ты чё, Катюха, гонишь! – не глядя на неё, тихо вступила в разговор маленькая брюнеточка. – У нас всё по-взрослому. Записали на кассетник жалостливый плач ребёночка, и вперёд с флагом...

 - В переходе, что ли дуру гнать? – снова оскалился худощавый.

 - Ну, и тормоз ты, Жека, - всё также спокойно продолжала малышка, - аж в аналке засвербило от твоей тупости. Всё просто, как секс под кустиком. Заходим в банк, поджидаем бабульку за пенсией и провожаем её до дома. А перед обедом, когда все на работе и в подъезде глухо, кассетничек включаем и под дверь. Через минуту – бабулька уже на площадке. Платочек с хлороформом ей на фэйс, и вместе с ней в квартирку. Бывает, и кроме пенсии срубим чего...

 - А хлороформ где берёте? – заинтересовалась блондинка.

 - Так у Ника родаки на медскладах работают, - кивнула в сторону высокого парня брюнеточка. - Там его списали немеренно. Не пропадать же добру...

 - Это же уголовка, - вмешался третий собеседник, - Ник вместо уютного домика за бугром, может оказаться в тюряжеке, а Катюха вместо богатого папика, будет крутить своей круглой красавицей перед камерными маньячками.

 - Чего ты гонишь! – возмутился высокий. – Меня отмажут хоть от армии, хоть от тюряги. Да и Катюху не сдадут...

 У Лидии разболелась голова от всей этой омерзительной болтовни. Она встала и перешла в другой вагон. Он был полупустым, и не шумным. Под монотонный стук колёс ей вздремнулось, и в памяти, как в тумане, замелькали лица ребят в сельском скверике далёкого Алтайского села.

 *****

 На дежурство к Александре мужики ходили по очереди. Около одиннадцати ночи, один из них осторожно пробирался в дом, а утром хозяйка его запирала на два висячих замка. Один из них – на уличной входной двери, другой – на входе в дом из веранды. Антон снаряжался в засаду с травматическим одиннадцатизарядным пистолетом десятого калибра. Юрий посмеивался над ним. Пока, мол, с ним возишься – Красовский пять раз убежать успеет.

 Не дежурящий в засаде, ночевал у Лидии, а утром, как обычно, уезжал на работу, на «тойотке» Антона, с тонированными стёклами, прихватив с собой Шурочку. Внешне создавалось впечатление, что ничего не происходит, так как парень вечером заезжал в свой двор, а утром из него выезжал.

 Вероятность ночного нападения была невелика. Хозяйка поднимет шум – и всё пропало. А вот днём – все на работе, а Илья Андреевич в санатории для ветеранов. При такой свободе можно даже и не торопиться.

 Сегодня сидеть взаперти была очередь Антона. Он послонялся с утра по дому, зашёл в библиотеку, не забывая про дверь. Она закрывалась самостоятельно, потому, что была установлена с небольшим наклоном. При закрытии в двери автоматически защёлкивался замок. Ключи от него находились в разных местах. Один в кухне, другой в библиотеке, на книжной полке в маленьком тайничке. Приставив к открытой двери сложенную стремянку, сторож посмотрел пару книг и прилёг на диван.

 А в это время по улице медленно двигался джип. Проехав расстояние в три – пять домов, он останавливался, из него выходил парень в спецовке с логотипом про электроэнергетику и шёл к дому. У калитки электрик окликал хозяев и просил разрешения проверить показания счётчика. Если на его призывы никто не выходил – проверяющий самостоятельно отправлялся к входной двери.

 Во дворе дома Шурочки ему никто не ответил, никто на его голос не вышел. Помахивая аккуратненьким чемоданчиком, специалист прошёл двор, завернул за угол и одним прыжком преодолел ступеньки крыльца. Здесь он спокойно достал из чемоданчика специальные кусачки, в секунду перекусил замок и оказался на веранде. И второй замок оказался таким же «сговорчивым». Распахнув дверь, «электрик» присел от неожиданности. Перед ним стоял огромный парень с приготовленными наручниками. Он тоже был удивлён, так как ожидал увидеть перед собой шестидесятилетнего Красовского, а встретился с тем самым Лужайкиным, на которого неделю назад собирал компромат. Оба, выпучив глаза, ошарашено смотрели друг на друга, не в состоянии вымолвить ни звука. Немая сцена длилась недолго. Костик, отпрыгнув назад, перемахнул через порог, крылечко и три ступеньки одновременно. В ту же секунду он исчез за углом. Сторож, издав звук, схожий с рычанием крупного хищника, стремглав кинулся следом. Когда он добежал до калитки, вор уже сидел в машине. Не заморачиваясь больше догонялками, Антон перемахнул через забор, разделявший дворы Шурочки и его. В два прыжка он оказался перед гаражом, в котором стоял БМВ Юрия. Через несколько секунд Лужайкин уже заметил в зеркале заднего вида мчащийся за ним автомобиль.

 В то же время, из-за кустов акации на пустыре, к открытой калитке подскочила машинка. Из неё вышел Красовский и отправился в дом. По «разведданным» жены он чувствовал себя здесь уверенно. Сразу пройдя в открытую библиотеку, Григорий взял стремянку, раздвинул её, поднялся и достал заветную книгу. Руки его заходили ходуном, и отправить драгоценный раритет в сумку на боку получилось не сразу. Достав из этой же сумки небольшую, литра на два, канистрочку, завёрнутую в полиэтилен, новый обладатель легенды, отвернул пробку своего сосуда и начал поливать бензином стеллаж, а затем пол вдоль него.

 - Засаду устроили, - ворчал Красовский, разбрызгивая жидкость, - сдала меня эта сучка! Теперь всё! Брошу обоих с её ублюдком – и в Испанию. Никто и не подумает заподозрить меня. Сгорело всё... Ищи пепел в поле... Он допятился до двери, пошарил рукой в сумке, не нашёл там то, чего искал, достал книгу, сунул её под мышку и снова полез в свой кошель. Достав, наконец, спички, пожёг одну из них и бросил в книжную полку. От неё пламя метнулось к поджигателю мгновенно. Он дёрнул за ручку двери, но она оказалась закрытой. Увидев замочную скважину на уровне лица, Григорий всё понял. Несчастный заметался по библиотеке, пытаясь сообразить, где может быть ключ, а пламя охватило уже и потолок, и все полки, и пол. Нестерпимый жар с удушливым дымом перехватывал дыхание. Рванув ворот рубахи, старый коллекционер выпустил книгу из-под руки, она упала на пол и раскрылась на гравюре. На ней из зеркала сурово глядела монахиня с застывшей на губах таинственной улыбкой.

 Когда подъехали пожарные, огонь охватил уже весь дом, и пламя металось где-то уже в самом поднебесье. После того, как догорят последние головешки, на остывающем пожарище найдут несколько обгорелых костей – всё, что осталось от существа, считавшего себя человеком.

 А погоня продолжалась. Город давно уже остался позади. Слева – за железнодорожной насыпью – лес. Впереди переезд, а за ним сотни лесных дорог и дорожек. Но шлагбаум закрыт, а на путях уже явственно виден состав. Костик, не останавливаясь, снёс преграду и выскочил на пути одновременно с появлением на них поезда. Смятый в комок джип, несколько раз кувыркнуло на рельсах и отбросило на несколько метров. Видимо для отца и сына Лужайкиных, сближение с поездом – было последней гримасой судьбы.

 *****

 Зима стояла снежная и мягкая. Не смотря на то, что декабрь уже заканчивался, и люди вовсю суетились с приготовлениями к Новому Году, морозов ещё не было.

 Лидия и Шурочка заканчивали развешивать новогоднюю мишуру в новой четырёхкомнатной квартире. Её купили для Александры в складчину. Илья Андреевич, Юрий, Антон и Лидия вложили всё, что позволили возможности, но на подобранную и понравившуюся квартиру в новом микрорайоне недалеко от центра – не хватало. Неожиданно, попросил разрешения вложиться Зикфрид. После осеннего пожара, он стал встречаться с Шурочкой всё чаще и чаще. Собственно и квартиру – то подыскал он. На семейном совете приняли решение взять у нового друга семьи взаём.

 - Так у вас с Зикфридом серьёзные планы? – глянула Лидия на сестру с любопытством.

 - Более чем. Позавчера он сделал мне предложение...

 - Ну, ты и партизан, Шурка! Чего молчишь-то?

 - Так я ещё ничего не решила.

 - А чего тут решать? Умный, обеспеченный, на тебя, как на икону смотрит. Да, ведь и годков то тебе уже не семнадцать...

 - Да, понимаю я всё. И люб он мне. Потому и в раздумьях.

 - Ничего не понимаю, - удивлённо взглянула на сестру Лидия, - люб, так чего думать-то?

 - Детей ему охота, а мне уж под сорок...

 - Вон моего Антона мать в сорок два родила...

 - Всё забыть его никак не можешь? Выходила бы замуж. Ведь красавица ещё. Красовский-то не зря убивался...

 - Нашла, кого припомнить! Да и замужество... О чём может идти речь! Всё. Спектакль окончен, все роли сыграны, и актёры уже покидают сцену... Чего под занавес людей смешить! Ну, никого я возле себя видеть не хочу. Как любила я его, так и люблю...

 - Шура! Ты не слышишь? Звонят нам в дверь...

 - Ой. Не привыкла я ещё...

 - Привет честной компании! - поднял Юрий руки вверх, сжав ладони. – Чайком не угостите?

 - Ну, да! Ты, конечно, зашёл чайку попить... Да, раздевайся уже. Напоим мы тебя чаем, а ты нам поведаешь, зачем пожаловал, - хозяйка радостно и гостеприимно захлопотала вокруг брата. – Догадываюсь, чего вас, сударь, интересует...

 - Ну, праздник – праздником, а работа-то и в самом деле, оказывается не волк, и в лес не ушла. Что у нас с этим безымянным типом?

 - Всё впустую. Ни дорожки, ни следа...

 - Сегодня он был у нас в офисе. Я ему, примерно так и объяснил. А он своё: «Время терпит. Поройте ещё...»

 - Где рыть – то, Юрочка. Страна барабанщиков. И за каждое движение палочкой все ждут «бабла». И никого ничто, и ни кто не интересует, кроме денег. За рублёвую прибыль – пол страны готовы порешить, а уж дезу нам подсунуть – ну, просто мама велела. А мы потом месяц по этой инфе роем, роем...

 - Да, ладно, ладно. Успокойся. Я сегодня хрень одну наблюдал. Во время визита твоего заказчика, в офис пришёл Зикфрид. И мне показалось, что они знакомы. И не просто знакомы, а может даже сослуживцы...

 - Ну, и что? Разве сослуживцы Зикфрида не имеют право на частные расследования?

 - Да, имеют, конечно, только при возможности платить такие гонорарищи, им должны служить, а не они у кого-то.

 - Не считай деньги в чужих карманах, братец...

 - Да, я не к тому. Просто не люблю, когда меня за нос водят...

 - Ой, хватит о работе. Через два дня Новый Год, а я до сих пор не знаю, на сколько человек готовить.

 - На Новый Год лишнего ничего не бывает, - смеясь, вступила в разговор Лидия. – Готовь всё ведрами – и будет в самый раз.

 - Самое главное запомните, - сделал серьёзное лицо Юрий, - выдаю вам великую тайну. Антон придёт не один. Готовьтесь к смотринам.

 - Ой! – взмахнула руками Лидия.

 - Ох! – взялась за голову хозяйка.

 Все переглянулись и засмеялись.

 *****

 Ах! Этот последний день Старого года! Вроде все куда-то торопятся, все в новогодних заботах. А на кого ни глянь – у каждого в глазах задумчивость – по жизни сделан ещё один шаг. Куда? Да, ведь перед каждым, всегда маячит какая-нибудь цель... Мечта... Кто-то живёт с этим давно. Может всю жизнь. А у кого-то это зародилось вчера... Нет. Сегодня утром. И кто знает, может в этом самом наступающем году – всё и сбудется... А может прямо сегодня... В двенадцать часов ночи... Или не осталось больше в этой жизни волшебников? Или перевелись на этом свете все чудеса?

 *****

 Лидия вышла из школьной калитки и остановилась.

 «Ну, всё... Всё... Вот шагнула за ограду – и забудь всё! И эти звонки, и галдящие, кишащие ребятнёй коридоры, рекреации, и сосредоточенные лица коллег...

 Но вот это... Оно появилось сегодня утром, как только открыла глаза. Ощущение приближения чего-то светлого... Нет. Я просто устала и душа запросила праздника. Этот чёрный глазок пистолета, направленный в грудь на берегу лесного озерца и этот жуткий страх за отца, шагнувшего навстречу смерти. А этот ужасный пожар... Гибель холодовской библиотеки... Как хорошо, что всё кончилось! Всё? Нет... Не всё... То, что живёт в душе горем - не кончится... Но сегодня во мне почему-то нет той всегдашней далёкой боли... А вместо неё – это…».

 Багалий глянул на датчик, показывающий температуру за бортом машины. Он высвечивал минус пять градусов по Цельсию. В воздухе кружились огромные неторопливые снежинки, навевая какую-то непраздничную грусть. Сам не зная почему, Александр любил этот маленький уютный городок. Ему были симпатичны его жители, трепетно относящиеся к своей истории, оберегающие эту старую фабрику, как священный символ благополучной судьбы старинного поселения. Особенно радовали поездки по улицам. При этом совершенно непонятно почему, всё время хотелось вглядываться в лица прохожих.

 Вдруг, он понял, что произошло нечто... Неожиданное и ожидаемое всю жизнь... Резко нажав на тормозную педаль, выключил зажигание и стал осматриваться... Нет. Всматриваться. В лицо женщины, стоящей у школьной калитки и мечтательно смотрящей в небо. Через секунду стало понятно, что в этом мире ничего, кроме этого лица, ничего больше - не существует и не существовало ранее. В голове взметнулся и погас смерч, а в наступившей оглушающей тишине, замелькали, как слайды, не то воспоминаний, не то видений. Вот он – тот сельский скверик, ребята и девичье лицо, ставшее в одно мгновение родным. Вот старая мельница и первый в жизни поцелуй. А это строй боевых кораблей, красавец крейсер, матросский кубрик и радиорубка. Дембель! К ней! Поезд. Но чьё это лицо? С вкрадчивой улыбочкой... Это же Константин Августович...

 Мгновение, и вот уже улица качается под ногами, как палуба в шторм. Пытается крикнуть, но горло перехватило и вместо крика – какой-то невнятный хрип. Но его услышали.

 «Кто-то уже встречает Новый Год. А чего я здесь стою. Пора домой... Но лицо! Лицо этого качающегося человека! Как оно, похоже... Нет... Этого не может быть!»

 - Антон... Антон! – тоже прохрипела Лидия. И вот они уже стоят посреди улицы, крепко обняв друг-друга, и обоими владеет одна, всего одна мысль – не дать этому невероятному счастью исчезнуть.

 На улице стало темнеть. Они, наконец, очнулись и снова поглядели Друг на друга. Лица обоих были в слезах...

 Потом они сидели в доме Лидии, и он рассказывал ей, как очнулся в одной из больниц Минска, куда, по рассказам, он был доставлен с небольшой железнодорожной станции с травмой головы. Две недели - почти непрерывное беспамятство. Две недели лечащий врач посменно со своей женой – медсестричкой не отходят от его постели. Но потом выясняется, что травма хоть и залечена, но пациент полностью утратил память. Нет. Его не выбросили на улицу после выписки из больницы. Тот самый лечащий врач приютил больного в своём доме и продолжил попытки вернуть память, но результатов не последовало. Спустя два года эти люди помогли ему с документами и определили в вечернюю школу в седьмой класс. Потом поступление в университет на экономический факультет, работа в стройуправлении. В девяностые всё пошло криво, остался без работы. Люди, приютившие беспамятного парня, считали его своим сыном. Когда Анна Теодоровна неожиданно получила наследство в Германии – все уехали туда. Они покинули этот мир прошлый год с интервалом в три месяца, и оставили ему в наследство своё огромное состояние. Он, не переставая, предпринимал попытки, хоть что-то узнать о себе. Недавно его секретарь, господин Штольц, попытался организовать поиски через собственное агентство, но ...

 Они говорили ещё долго, пока Лидия не спохватилась.

 - Господи! Антон! Сегодня же Новый Год! Остался один час.

 - У меня пропал билет на самолёт до Берлина, - радостно сообщил Антон.

 - А меня уже ждут у моей двоюродной сестрички…

 - Стоп, - перебил Антон, - сейчас я вспомню, как её зовут... Шура!- выкрикнул он с радостью.

 - Что делать-то будем, Антоша?

 - Ты говорила, тебя ждут у Шуры? – улыбался гость. – Если и меня там примут, то вперёд!

 - А мы успеем до центра за час?

 - Да нет проблем!

 - Тогда... Вперёд! С песней... Даже если опоздаем – у меня есть ключ. Никого не побеспокоим. Вперёд! Вперёд!

 *****

 Ночные фонари тускло освещали пустынные улицы. Ни машин, ни пешеходов. И в богатых, похожих на замки домах, и за бесчисленными окнами многоэтажек, и в маленьких хижинах - все давно уже за столами...

 Вдруг, в небе у самого горизонта, где-то над Руссийском – отчётливо полыхнула молния.

 - Смотри, Антон! Молния! – изумлённо показала пальцем в ночную даль Лидия. – Этого же не может быть. Зима ведь сейчас...

 Но не до молний было Антону. Он в эту ночь был самым счастливым человеком. С радостью и надеждой поглядывали сейчас на часы миллионы людей. И кому в такие минуты захочется думать о том, что скопления разнополярной энергии не подвластны никому и ничему… Даже времени года.