Валерия КИРСАНОВА. Батюшка
Рассказ
Бывают в ноябре такие дни, когда кажется, что умирает не только природа, ты тоже сбрасываешь листву или, вернее, пронизывающий ветер срывает ее грубо, как насильник, все внутри замерзает в каком-то оцепенении, мысли ворочаются еле-еле, словно мыши укладываются в зимнюю спячку… В такие дни в любой одежде невозможно согреться и нестерпимо хочется, чтобы кто-нибудь пожалел, приласкал, сказал слова одобрения. Но вокруг такие же угрюмые люди, спрятавшие шеи в воротники, спешащие на работу.
Утро выдалось непростое: привезли пьяного уголовника, расписанного под хохлому. Несмотря на полуобморочное состояние, в нем еще оставалось достаточно сил, чтобы максимально мешать персоналу: он матерился, слизывая пену в уголках рта, и так размахивал руками, что сделать ему укол или поставить капельницу не представлялось возможным. Измученная Надежда Ивановна обратилась за помощью:
- Татьяна Михайловна, может, позовем кого-нибудь из отделения? Его держать надо, а то никак не успокоить…
Доктор решительно отодвинула медсестру:
- Надежда Ивановна, Вы пока Трапезниковой из восьмой палаты капельницу поставьте, а я тут сама управлюсь.
Дождавшись ее ухода, Татьяна придвинулась к воняющему, изрыгающему проклятия больному и внятно сказала:
- Заткнись и слушай!
От неожиданности уголовник замолчал. Женщина продолжила:
- У меня свободные места по пальцам пересчитать можно, и я не собираюсь их занимать «расписными матрешками». Если не хочешь, чтобы мы помогали, я сейчас попрошу ребят отвести тебя на улицу и там забыть. У нас в стране лечение не принудительное: будешь выделываться – сдохнешь под забором. А мне тебя даже жалко не будет.
Уголовник возмущенно захрипел:
- Права не имеешь!
Татьяна парировала немедленно:
- Имею право. У меня свидетели есть, что ты оскорблял персонал и не давал поставить себе капельницу, то есть отказывался от лечения. Значит, в нашем уходе ты не нуждаешься. А это дает мне возможность выставить тебя на улицу прямо сейчас.
Больной тут же пошел на попятный:
- А я ничё не говорю, надо ставить – ставь! Это я от боли выражался, нервы у меня.
Татьяна была безжалостна:
- У меня тоже нервы и медсестер. Гляди, сделают тебе от огорчения укол в сосуд – будешь знать, как язык распускать… Давай руку…
После укола парень размяк, лицо приняло спокойное выражение и стало очень заметно, что он еще молодой – лет 25, не больше. Худой, даже тощий, со смешным ёршиком на голове…
Татьяна вздохнула. На что жизнь человеческая уходит… Вслух сказала строго:
- Лежи тихо, сейчас капельницу тебе поставят, чтобы кровь от токсинов очистить…
В коридоре ее ждал старенький священник с седой, похожей на вызревший одуванчик бородой, которая просвечивалась насквозь. Он стоял, терпеливо переминаясь с ноги на ногу…
Татьяна сразу вспомнила – это было в прошлом году на крестинах пятимесячного ребенка. Этого батюшку она заметила из-за смешного эпизода: когда священник взял мальчика на руки, чтобы отнести в алтарь, проснувшийся малыш вцепился ему в бороду. По окончанию Таинства борода священника по-прежнему оставалась в плену. Вместе с подругой Татьяна освобождала тонкие седые волосенки и тогда увидела, как батюшка устал: его лицо покрылось испариной, и дышал он часто-часто, как будто перед потерей сознания. Татьяна тогда еще подумала, что такие перегрузки уже не по плечу пожилому человеку, потому что литургия длилась около трех часов, а потом еще час таинство крещения, и все это на ногах, с предельным напряжением, да еще натощак.
Он был из тех, кого называют «безответными». На литургии одна приезжая женщина попросила ее исповедовать уже перед Причастием. Обычно взрослых людей исповедуют накануне, после вечерней службы или же до начала литургии утром – во всех храмах по-разному. По время литургии никто не смеет прерывать ход службы.
Может, женщина поленилась прийти на вечерню или же что-то иное помешало ей, священник это выяснять не стал. Он поставил дьякона перед закрытыми царскими вратами с псалтырем, и пока тот читал необыкновенные по силе псалмы Давида, принялся читать молитву над женщиной.
В любом храме есть склочные бабки, которые не выносят превосходства других над ними или нарушения того, что им кажется незыблемым правилом. Тут наличествовало и то, и другое. Священник выделил одну из прихожанок и нарушил течение службы. Конечно, он сделал это из человеколюбия, чтобы не лишать человека Причастия, но бабки уже ринулись в бой. Они быстро сколотили очередь и заявили, что им тоже необходимо исповедоваться прямо сейчас. От очереди за колбасой это не отличалось ничем, и батюшка это видел так же хорошо, как и остальные. На солиях недовольно зашептался хор - служба затягивалась.
Тем не менее, священник принял всех желающий исповедоваться. Постепенно из воинствующих фурий не осталось никого: женщины отходили от отца Валентина со слезами на глазах, торопились отойти подальше, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Каким образом его незлобие и кротость смиряла их? Загадка…
И вот теперь он нерешительно перетаптывался в коридоре больницы. Татьяна подошла к нему:
- Отец Валентин, Я могу Вам помочь?
- Да, конечно, - заторопился он, - мне позвонили и сказали, что сынок мой к вам попал. – Нельзя ли мне его увидеть?
- Конечно, можно, - ободряюще улыбнулась Татьяна. – Как фамилия вашего сына?
Священник смущенно потупился:
- Азаренков…
- Азаренков?!! – Татьяна не верила своим ушам, так как эта была фамилия уголовника, с которым у нее только что случилась стычка. – Отец Валентин, это ваш духовный сын? Молоденький совсем… Татьяна не стала уточнять, что образ Азаренкова-младшего никак не ассоциировался у нее с церковью.
- Нет, - возразил священник. – Это мой родной сын. Так получилось, что детей у нас с женой очень долго не было, мы уже думали, что и не будет. Оля младше меня на 10 лет, но тогда ей около сорока было. И что-то у жены живот стал болеть, к врачу пошла. Там ей и сказали. Я тогда на железной дороге работал, Оля в больнице медсестрой. Квартира у нас большая, я неплохо зарабатывал, жена очень обрадовалась, а я, грешным делом, испугался. Мы с ней хорошо жили, все было, я уже не хотел детей, все думал: «Зачем нам теперь дети, когда старость на носу? Нам и так здорово. Может, не выносит она…»
За это меня Господь и наказал. Оля травму копчика получила перед родами. Рожала трудно, после родов встать не смогла. Ни в этот день, ни на следующий. Теща к нам переехала.
Жена моя семь лет пролежала. Потом пошла, но до конца так и не выправилась. И сейчас постоянно по больницам. Я много работал, чтобы семью содержать, приходил усталый, а Коля такой звонкий был… Ну, наказывать я его не наказывал, а раздражался сильно. Ему очень досталось. Он маленький, мама неподвижная, отец все время на работе, поиграть даже не с кем. Если честно, проглядел я сына. Когда он этим роком увлекся, да наколками глупыми…
- Так он где себя так разукрасил? – Татьяна начала догадываться о своей ошибке.
- В салоне у себя. Музыка дикая денег не приносит, так он в салоне наколки делает. И сам разрисованный ходит. Да еще матерится нарочно, чтобы меня рассердить. Но теперь я уже не сержусь. Скорблю, себя виню… Я в церковь после Олиной болезни пошел, долго врастал… А потом как-то сразу в священство. В 60 лет священником стал, это очень редко бывает. Мне 60, а сыну 12, представляете? Он и так меня стыдился, что я старый такой, а тут профессия неоднозначная. Пытался объяснить, что не профессия это, а призвание, так не слушает, огрызается. Странно, с чужими детьми у меня прекрасные отношения, а вот со своим… Я виноват. Сначала на работе пропадал, потом в церковь один пошел, его с собой не взял, вырос мальчик мой, как сорняк на обочине… Меня не слушает. Говорит, тебя попы обработали, а ты меня. Сейчас с девушкой своей расстался, пьет второй месяц, сердце не выдерживает. Ничего, надо молиться и ждать.
«Ужас, - подумала Татьяна, - жена больная, сын пьяница и никчемье, как он терпит это? Горькая старость…». Вслух сказала другое:
- Вы не беспокойтесь, сердце у него молодое, сильное, он скоро поправится. Только вот если образ жизни останется прежним, я не могу поручиться за его здоровье. У меня в отделении много случаев, когда пьющие люди в 30 лет поступают сюда с изношенным как в старости сердцем. Конечно, бороться за такого, как ваш Коля, это большой труд и скорбь, но ведь за Вас этого никто не сделает.
Священник вздохнул:
- Я тоже надеюсь, что когда-нибудь достучусь до сына, раз не сделал этого в детстве.
Спасибо, что помогаете нам. Можно мне его увидеть?
- Да, конечно. – Татьяна подошла к нужной палате и открыла дверь. – Вам сюда.
«Вот жизнь, - думала Татьяна, шагая по коридору – Я то думала, что у священников в семьях все ходят и друг другу угождают. А бывает и по-другому, оказывается. С другой стороны, он же сам признал, что до пятидесяти был неверующим, а потом долго к церкви присматривался. Значит, ребенка по мирскому стереотипу воспитывал. Вернее, вообще не воспитывал, просто кормил-поил, защищал, одевал. Так с кошкой можно, а ребенок должен осознанно на мир смотреть. И не глазами дворовых ребят, а родительскими…».
День завертелся как веретено: обход-выписка, беготня по другим отделениям, прием пациентов вне плана – к концу дня у Татьяны уже не осталось сил.
Неровная асфальтовая дорожка вела под гору: темноте, на шпильках, женщина ступала осторожно. Сколько набоек здесь оставлено в прошлом – не сосчитать. Почти пятнадцать лет прошло с тех пор, как Татьяна впервые спустилась по горке к своему новому жилищу, а фонарей здесь как не было, так и нет, и сама дорога вся в неровных буграх от старости. Эта дорога похожа на ее жизнь – плохо освещенную, бедную, без событий. Да разве это жизнь – так, выживание… Потому что, когда ежемесячная плата за квартиру делает ощутимую брешь в семейном бюджете, а чтобы собрать ребенка в школу, готовишься целое лето, когда единственный магазин, где чувствуешь себя платежеспособным – это секонд-хэнд, накапливается усталость. Это не отдача после тяжелого, честно проведенного рабочего дня, это усталость безнадежности.
Идти домой не хотелось. Осознание собственной беспомощности, помноженной на беспомощность супруга, рождали агрессию по отношению к нему. Привычные мысли шли по кругу, от них уже кружилась голова: «Сколько можно держать нас с дочкой в нищете… Я в одной паре обуви хожу весь сезон… вот возьму и куплю офигенные сапоги с зарплаты, вместо еды. Пусть что хочет тогда говорит». К сожалению, она знала, что скажет Димка. Это будет что-то вроде: «Танечка, тебе это очень идет. Ты молодец, что купила их».
Он так скажет, потому что искренне обрадуется за нее. И потому что не представляет, что без этих денег им не дотянуть до следующей зарплаты. Сам Дима мог купить интересную дорогую книгу, ни мало не заботясь, как это повлияет на семейный бюджет. Он вообще не погружался в быт. Если обнаруживал в холодильнике колбасу, мог съесть все, не оставив Татьяне с дочкой. Или, наоборот, сидеть голодный, пока жена не придет с работы. Его научные доклады завоевывали все большую популярность в ученом мире, но мало сказывались на окладе.
Потом, надо было откладывать на научные конференции, на некоторые просто нельзя не ездить. Что говорить, Таня и в юности понимала, что выходит замуж за порядочного и доброго, но беспомощного в быту человека.
«Хорошо невинную овечку из себя строить! Это же не вагоны разгружать! Легко целовать жену, а что ты в дом принес!?»
Тане было стыдно и тягостно от этих мыслей, но с каждым годом они все чаще настигали ее. Она пыталась нагрузить себя дополнительными «леваками», этого не хватало на троих, отнимало время у дочки, временами Татьяна видела ее только перед сном. Иногда были срывы: тогда она плакала, кричала, что не может так больше, Димка растерянно обнимал ее, вынимал из карманов помятые бумажки и отдавал все, что было. Увы, так же он мог и забрать все из «хозяйственных денег», если неожиданно привозили нужные для работы книги, и в такие периоды Татьяна просто не знала, как дожить до следующей зарплаты. Просить у родителей стыдно, но иногда приходилось делать и это. В последнее время Таня прятала деньги «на жизнь».
Самое страшное – она перестала видеть в нем мужчину. Это было несправедливо: Дима ни разу не присел в общественном месте, если поблизости стояли женщины, он обращался с каждым так, словно все люди были достойны величайшего уважения, его готовность выслушать противоположное мнение поражала Татьяну… Столько качеств настоящего человека было собрано в нем одном… «Но, дорогой, я не могу хотеть парня, который не заботится о жене и дочери! Твоих усилий недостаточно, мы нищие!» - хотелось крикнуть ей, когда он обнимал ее – «Пожалуйста, сделай для нас хоть что-нибудь!».
Около дома, точно стадо спящих бегемотов, собрались автомобили. Среди них примостился и скромный «запорожец» мужа. Раньше сердце обдавало горячем током радости, когда она видела его машину. Это означало, что он дома, что они увидятся через пару минут. Что же изменилось?
Там, в десяти метрах, ее семья, самые близкие и любимые люди на свете… «Таня, ты похожа на старуху, которой мало корыта, дворянства и хрена лысого! Сейчас же прекрати киснуть!»
За дверьми послышался смех. Дочка смеялась так беззаботно, что на минуту Татьяну отпустило: все в жизни прекрасно, если твой ребенок так смеется. В открывающуюся дверь сунулась Ксюшина мордашка с дыркой вместо клыка. Она была такой развеселой, что мама невольно улыбнулась. Улыбка послужила сигналом к наступлению: дочка с разбегу прыгнула на шею.
- Ксеня, ты мне позвоночник сломаешь! – слабо сопротивлялась Таня. - Слезай немедленно и сумки на кухню отнеси.
- Я сам отнесу! - это появился вечный дочкин заступник, чмокнул мимоходом в щеку и, отбирая сумки, спросил - Как ты?
Вопрос не был дежурным, Димка все ее нестабильности «на раз» вычислял…
- Устала, завтра устану, и послезавтра тоже, - огрызнулась Татьяна.
Муж остановился на полпути в кухню:
- Что-то случилось? Ты заболела?
- Нет, я не заболела. Просто мне почти сорок лет и я каждый день работаю по 10 часов. Потом прихожу домой и занимаюсь домашней работой, а потом ложусь спать. И так каждый день, 5 раз в неделю. А в выходные я буду сидеть дома или гулять во дворе с Ксюшкой. Потому что ты поедешь в библиотеку или будешь писать дома, а у меня нет денег, чтобы разнообразить этот отдых. Я очень люблю сауну, но у меня нет денег, мне нравится ходить в спортзал, но у нас некому сидеть с Ксюшей и некому заплатить за абонемент. Неподалеку открыли бассейн, но там тоже абонемент. А на бесплатную природу нас никто не повезет, потому что папа очень занят. Он занят чем-то, что не «приносит» денег, а только славу и восторженное хлопанье ресниц восемнадцатилетних студенток…
Дима смотрел на нее пристально, не отрываясь, как будто вместо жены пришла незнакомая женщина. Так бывает во сне: приходит женщина-двойник и говорит: «Я твоя мама!», а ты прекрасно видишь, что это никакая не мама, а ведьма пришла. И вот сейчас Дима на нее так смотрел. А потом тихо сказал:
- Таня, меня не интересуют студентки, меня интересует наука. И я думал, ты понимаешь, что наука требует некоторых жертв.
Татьяна попыталась сдержаться, но тут же ясно осознала: если сейчас не скажет, будет только хуже. И она начала, стараетесь говорить тихо и внятно:
- Прекрасно, но почему твоя наука требует жертв от меня? Почему я, вместо традиционных мыслей хозяйки о том, что приготовить, должна думать о другом – из чего приготовить? Должна думать, где взять деньги, чтобы протянуть до зарплаты, пока ты думаешь о науке? Не обо мне, не о дочке, а о науке?
Дима побледнел и резонно заметил:
- Танечка, скажи, сауна, спортзал и бассейн как-то входят в наш пищевой рацион? Будь последовательна, пожалуйста.
- Хорошо, я постараюсь объяснить. Когда мы только поженились, бедность не воспринималась мной как ущерб. Это был старт, мы не собирались воровать, начального капитала нет, откуда было взяться деньгам? Но сейчас такое нищенское существование – это результат наших усилий. У меня красный диплом, я честно проживаю свой рабочий день, иногда реально спасаю людей, но не могу поехать в Италию, даже в Питер не могу свозить дочку на каникулах! Не могу отдать ее в частную английскую школу и сама туда пойти не могу… Как это получилось, что мои усилия ничего не стоят?! Наверное, это нечестно - сваливать ответственность на тебя только потому, что ты мужчина. Но… ведь ты мужчина, правда? А мужчина – это не наличие яиц в штанах…
- Мама, а мужчины носят яйца в штанах? Это же глупо! – изумилась подоспевшая Ксюшка.
- Солнышко, мы с тобой лимерики не дочитали! – Дима подхватил дочку подмышки и, не глядя на Татьяну, ушел в комнату.
«Что я наделала?! - размышляла Таня, нарезая картошку соломкой. – Он ничего не будет делать, потому что ему нравится его жизнь, и он не собирается ее менять. Все, чего я добилась, это озлобления и разочарования в жене. Это не очень умно, если учесть, что три раза в неделю он общается с молоденькими поклонницами, есть возможность нового старта с девочкой, которую еще не добила действительность с нищим ученым. Будет в рот смотреть, повторять все слова и перенимать взгляды на жизнь, пока ей тоже не стукнет тридцать, и тоже не захочется устроенности, результата, выраженного в быту. Ну, а там новое поколение студенток подоспеет… И опять не надо напрягаться, занимайся себе любимой наукой...»
Внезапно от стыда запылали щеки. «Да как я могу так думать о нем? Разве он когда-нибудь подал повод? Димка уважает женщин, но любит только меня, это как скелет внутри. Я специально так думаю, чтобы себя оправдать, раз он не такой, как мне надо…»
Татьяна осмотрелась. Дешевые обои, занавески в крупную клетку, родительский кухонный гарнитур. Обыкновенная шестиметровая кухня. Нет, не в ней дело. Разорено внутреннее жилище. Там бардак, бедлам…
«Господи, почему я такая корыстная! Муж добрый, дочка здоровая, работа любимая – почему я так мучаюсь? Почему раньше этого хватало для счастья, а теперь нет? Я должна измениться, иначе не смогу больше. Только как? Что я хочу изменить?» Ответ пришел сразу же:
«Я хочу другой ритм жизни, который дает свобода от денег… Как специалист расту, у меня высшая категория, ни одни курсы не пропустила, ни один стоящий журнал… Что еще? Освоить новую профессию, например, курсы по мезотерапии закончить, это уже серьезная подработка. В городе достаточно богатых женщин, готовых платить за продление молодости. Вот только за какие деньги осуществить этот план? Это тебе не терапевтические курсы, от больницы не пошлют, потом еще закупить материалы для инъекций и шприцы… Дима… Если любишь, то делаешь что-то для семьи. Может, ему просто удобно, привычно? Иначе он позаботился бы о нас…»
За ужином разговаривала только Ксюша, но постепенно односложные ответы родителей, старающихся не глядеть друг на друга, погасили ее оживление. Неожиданно девочка стала кукситься и жаловаться на головную боль.
- Давай-ка спать ляжем пораньше, - решила Татьяна. – Завтра в школу, надо проснуться здоровенькой. Во сне все болячки проходят…
В кровати дочка разоткровенничалась:
- Мам, а почему папа на тебя обиделся?
– Он так сказал? Он сказал, что обиделся на меня?
Ксюша посмотрела на мать мудрым взрослым взглядом:
- Конечно, он ничего не сказал! Но я же вижу, он обиделся… И ему сейчас очень грустно. Мама, помиритесь поскорей, а то очень холодно в доме стало… Вы помиритесь?
- Да, - солгала Татьяна. И тут же подумала: «Почему мы не говорим правды детям? Потому что они не способны понять? Или мы надеемся таким образом уберечь их от боли, которую испытываем сами? Напрасная затея… Дети «считывают» именно состояние, а не наши лживые сюсюканья. И мстят нам за вранье, как только повзрослеют. Тогда они забирают эстафету умалчивания важных фактов и уже ни слова правды не услышат родители, пока истина не вытащит когти, как кот из мешка…»
- Ксюша, можно я с тобой сегодня посплю? Холодно…
- Ладно, - милостиво разрешила разомлевшая дочка.
Через пять минут, обнимая засопевшую Ксюшку, Таня с тоской думала о сложившейся ситуации:
«Что, если взять деньги на курсы у Терещенковой? Я спасла ее мужа, она сказала, что в вечном долгу передо мной. Мы можем заключить сделку: она платит за курсы, а я бесплатно делаю для нее мезотерапию когда угодно, всю жизнь. Надо попробовать…»
Переговоры с Тереховой закончились неожиданно:
- Татьяна Михайловна, я в восторге от вашей идеи! Вы себе не представляете насколько это сейчас для меня актуально! И ведь страшно идти в салоны: там иногда на уколах работают девочки без медицинского образования! А попробуй у нее диплом спроси – она же тебе сейчас уколы делать будет! Вдруг обидится, нарочно в вену куда-нибудь иголку сунет… А тут врач, которому я полностью доверяю! Естественно, деньги на обучение и материалы будут, и кабинет у Вас будет, я с Вас небольшую аренду возьму!
- Небольшую – это сколько? – осторожно поинтересовалась Татьяна.
- Не больше двадцати процентов от Вашего дохода, - заверила Терехова. – Мне такой специалист на века нужен, поэтому я хочу, чтобы Вы были материально заинтересованы. Честное слово, не на дому же Вам этим всем заниматься? Если Вы согласны, я оборудованием кабинета прямо сейчас займусь. Вы же знаете, у меня массажный кабинет при сауне, а еще один я для вас сделаю.
- А как же он будет работать, если у меня 8-часовой рабочий день? Я думала, по звонку к клиентам приходить буду…
- По всему городу после рабочего дня бегать?! – возмутилась Алла. – Зачем Вам это? Я всех знакомых обзвоню, они будут записываться у моего администратора, Вы час-два или один выходной день полностью будете этим заниматься. Как Вам такой вариант?
- Спасибо, мне подходит…
Мужу Татьяна решила пока ничего не говорить. Просто договорилась об отпуске, начмед с радостью отпустил «сумасшедшую», которая отпуск себе просит поздней осенью, договорилась с матерью о Ксюше, чтобы кормила, из школы забирала, а вечером выдала мужу следующую демо-версию:
- Меня на сборы медицинские забирают. В обязательном порядке, как военнообязанную. На месяц, в Подмосковье. Боюсь, я не смогу приезжать на выходные, это дорого, а у нас нет денег. Я звонить каждый день буду, ладно?
Димка сидел рядом, но выглядел таким отрешенным, словно мысли его витали где-то далеко. Услышав об отъезде, он вздрогнул и посмотрел прямо на Татьяну…
Спустя минуту, спотыкаясь и пускаясь в ненужные подробности, Таня все рассказала.
Она чувствовала себя жадной, глупой – зачем думать о деньгах, когда вот оно счастье, рядом сидит и так на нее смотрит? И Ксюшке не деньги, а мама нужна… Может, зря она все это затеяла? Дима молча разглядывал ее.
Подростком Татьяна пыталась представить себе будущего мужа. Нравственные качества избранника были прекрасными «по умолчанию», а вот внешность... Танин «принц» рисовался похожим на мистера Ротчестера: «…широкий выпуклый лоб и угловатые контуры лица, густые горизонтальные брови, правильный нос с прямой переносицей и широкими ноздрями; затем выразительный рот и решительный раздвоенный подбородок. Черные, как вороново крыло, волосы, приглаженные у висков и волнистые надо лбом. Глаза… большие, с восточным разрезом, а ресницы длинные и темные, зрачок крупный и блестящий».
Таким Таня впервые увидела своего будущего мужа. Он тогда подсел к ней на вечеринке у общих друзей. Все выпивали, уходили-приходили, смотрели дурацкую комедию с большим количеством Оскаров, но Дима с Татьяной в этом не участвовали. Они говорили о Бунине. Зачарованная Татьяна шла по темным аллеям буниновских рассказов под руку со своим собеседником, и не замечала ни времени, ни других людей.
Сейчас он по-прежнему был рядом: невероятно красивый, умный, нежный…
Татьяна тихонько вздохнула: «Да, корыта дырявого на тебя нет», - мысленно упрекнула она себя, в который раз припомнив сказку о рыбаке и рыбке.
На самом деле борьба эта была бессмысленной – несмотря на все терзания и мнимую неуверенность, решение созрело и родилось так же естественно и неоспоримо, как настоящий ребенок. Возможно, будущее покажет, что она поступила неправильно, и надо было изображать неумелую царевну-лебедь, которая по природе своей занимается только домом и ребенком, хитростью-лаской отобрать у мужа возможность жить жизнью, которую он для себя выбрал… Татьяна таких «лис» на каждом шагу встречала. В таких семьях не бывает скандалов, жены не выясняют отношения, не тратят попусту силы своего «коня», который везет их по жизни, работая за двоих. Подспудно мужчина догадывается, что его обманывают, что за лисьими речами о ребенке не стоит ничего, кроме обыкновенной лени, но прямых доказательств нет.
Иногда придумывается болезнь, которая мешает заработать свой хлеб взрослой женщине, иногда мужчине прямо таки телепатическим образом внушается: «Ты же не хочешь, чтобы я работала, хочешь, чтобы я за домом следила, правда?» и так далее. Всю эту схему Татьяна наблюдала не раз и не два, и в ее эффективности не сомневалась. Тут было только одно «но» - она не могла так поступить со своим Димкой. Злиться, высказывать ему свои претензии и даже иногда плакать от усталости, могла, а вот не давать ему сбыться, идти своей дорогой – нет. За столько лет брака она сохранила внутреннюю свободу и себе, и мужу, поэтому их отношения были такими нежными и прочными.
Ночью Татьяна лежала без сна, а рядом, с закрытыми глазами, изображал сон Дима.
Секс с ним всегда был продолжением сердечных отношений. Столько нежности, трепета, восхищения своей женщиной было в каждом прикосновении мужа, что Таня без слов понимала – ее любят.
Сегодня постель словно под током высокого напряжения находилась. Не в силах лежать без движенья, женщина вскочила и вышла на кухню. Там, в аптечке, лежало снотворное. Когда Таня запивала таблетки, руки так тряслись, что она пролила воду, а повернувшись, невольно вскрикнула – за спиной стоял Дима:
- Мне тоже таблетку дай… пошли спать, очень поздно уже.
Там в темноте, он обнял ее нежно и властно, и в кольце любимых рук Татьяна заснула быстро, без сновидений.
После выходных она уехала. На курсах было много неожиданных моментов, которые возмущали Татьяну как доктора. В частности, там обучались люди, не имеющие никакого медицинского образования или никогда не практиковавшие. Это просто поражало. Некоторые собирались открывать свои салоны, других посылали фирмы. «Как же так? – недоумевала Татьяна. – «Ведь это же лицо, руки, здоровье человека. Не имея глубокого знания анатомии, можно попасть в нерв и так изуродовать женщину, что на нее глядеть жалко будет. А еще надо знать кучу вещей: как сочетаются лекарства, нет ли аллергии, что у пациента в амнезе… А ведь эти недоучки после месячных курсов еще деньги с людей драть будут, и немалые!»
Месяц пролетел быстро. Лекции, практические занятия с сотней уколов в манекена Машеньку, вопросы-ответы, закупка шприцов и гилауриновой кислоты со всякими нужными добавками, день был забит до позднего вечера. Вечером, почти засыпая в метро, Татьяна позволяла себе вспомнить о семье. От мыслей о дочке и муже начинало болеть все, от желудка до сердца. Опять она корила себя, что бросила надолго ребенка. Дима… ревность и возмущение инертностью мужа сменялась страстным желанием увидеть его. Эта борьба с собой изнуряла Таню, поэтому она гнала от себя образы близких и в сотый раз прорабатывала схемы уколов, варианты сочетаемых лекарств и все, чему научилась за день. Неудивительно, что при таком режиме она стала лучшей в группе и очень скоро ей сделали серьезное предложение от солидной клиники:
- Татьяна Михайловна, Вы нам подходите как вдумчивый, подающий надежды специалист. Нам нужны новые лица, за качественную работу мы готовы платить…
Татьяна всматривалась в круглое, лоснящееся как промасленный блин лицо вербовщика, в глаза с влажным блеском, отмечала острые углы залысин… Ушлый дядька, с таким по работе спокойно: этот возьмет для клиники только лучшее и зря рисковать не станет. А что, хороший вариант – Дима в Москве может прилично устроиться и Татьяна не пропадет. Словно со стороны услышала она свой спокойный уверенный голос:
- Мне надо посоветоваться с семьей, но предварительно я согласна.
Домой Таня вернулась сияющая:
- Дима, у меня прекрасные новости!
Новости медленно остывали: объятья, бесчисленные Ксюшкины рассказы о похождениях дворовой «банды»: «Я с двумя взрослыми мальчиками из 5 Д подружилась!», Димины тихие поцелуи, которые волновали и не давали сосредоточиться, торжественный ужин, приготовленный мамой…. Только поздно вечером, уже уложив дочку, Таня смогла поделиться своим расчудесным планом:
- Представляешь, Димка, ты в хорошем университете, научные доклады чуть ли не каждый день проходят и зарплата совсем другая, я в первоклассной клинике, Ксюша в московской школе, разве могли мы о таком мечтать?
Дима молчал, опустив голову. Потом выдавил:
- Танюша, у меня мама с сахарным диабетом в тяжелой степени, зрение почти на нуле… Мы же поэтому сюда после института поехали. Мы ей здесь нужны, понимаешь?
Таня стояла на своем:
- А мы маму с собой заберем! Не сразу, конечно, но обязательно, через год или полгода.
Дима возразил, по-прежнему вперившись в пол:
- Я не знаю, сколько у нее времени. Может быть, у нее нет такого запаса, чтобы прожить его в одиночестве.
Татьяна начала закипать:
- Дима, я лечила Элеонору Никаноровну, она вполне может прожить год без взрослого сына, у которого есть семья!
Как всегда, в минуту сильного волнения у мужа пересохло горло. Он вскочил, отпил из стакана, который всегда стоял на прикроватной тумбочке, и продолжил:
- Мама в больнице сейчас. И это только из-за того, что ты уехала на месяц, и ей показалось, что у нас не все ладно. Ты знаешь, как многолетний диабет меняет нервную систему, она не выдержит целый год разлуки!
В обрамлении иссиня черных волос, Димино лицо казалось ужасно бледным. Длинные, как у Рахманинова, пальцы беспорядочно перебирали бахрому пледа. Подавив жалость и вечное стремление взять Димкины проблемы на себя, Татьяна шла вперед, как танк:
- Дима, мама подлечится и выдержит этот год. А мы наконец-то заживем по-человечески. Я не могу считать копейки до зарплаты! Хорошо, о маме ты думаешь, а обо мне?! У нее старость, а у меня молодость в этом ободранном дворе проходит! Никуда не вырваться, сижу как в колодце!
Я такой вариант нашла, а ты за мамину юбку держишься, как маленький!
От обиды Таня расплакалась. Дима задумчиво обнял ее:
- Милая, я не могу иначе…
Ночью Татьяна лежала без сна. На осторожные Димины прикосновенья она не отреагировала, притворившись спящей. Конечно, он все понял, но настаивать не стал. Мысли скакали в голове, как бешеные белки: «Маму он жалеет! Очень удобно жалеть маму! Не более, что делать ничего не надо, только пару раз в неделю закупать продукты и лекарства. А в Москве надо еще доказать, что ты чего-то стоишь. Это тебе не байки студенткам рассказывать. И как мастерски все провернул: мама из-за меня заболела! Элеонора в стационаре, потому что она действительно старый и больной человек. Маму он огорчить боится, а меня замучить работой или вообще потерять – не боится! Мямля, а не мужчина…»
Чувство, которое она сейчас испытывала к мужу, граничило с ненавистью. Все прошедшие годы под призмой сегодняшнего отказа казались лживым притворством. То, что выбрана она, а не другая, никак не успокаивало ее: «Конечно, уже тогда собирался лапки сложить и плыть по течению! И выбрал меня, потому что я из одного с ним города, удобная и нетребовательная. Я всю жизнь с ним с копейки на копейку перебиваюсь! Ребенка смогла себе позволить только в тридцать два года! Про второго можно и не мечтать, этого бы прокормить. Сколько лет он меня уговаривал: «Танечка, не время детей заводить, надо на ноги стать… А сам до сих пор нищий. И Ксюшку я против его воли завела и сама кормлю...».
Вспомнился отец Валентин, как он мечтал, чтобы жена ребенка не выносила. Желание пойти и все рассказать священнику затопило Таню. «Завтра же пойду» - решила она, засыпая.
После работы она пошла в знакомую церковь. Вечерня как раз закончилась, и отец Валентин собирался уходить.
- Батюшка, - заторопилась Татьяна. – Мне надо поговорить с Вами! У меня в семье бедлам. Или у меня внутри. Или все вместе, я не знаю…
Под добрым и внимательным взглядом священника все, что столько месяцев мучило женщину, изливалось наружу. Словно гнойный нарыв вскрылся. Когда она закончила, отец Валентин тихо сказал:
- Татьяна Михайловна, Вы свободны. Абсолютно. Никто не заточил Вас в обстоятельства, которые Вам не по нутру. Вы можете выбрать любой жизненный сценарий. Можно уехать, оставив девочку и мужа, а потом ребенка забрать. Можно остаться здесь, с Дмитрием. Но, чтобы Вы не выбрали, ответственность за этот выбор ляжет на Вас. И нечестно потом обвинять Бога, что не так жизнь сложилась. Выбирайте то, что Вам действительно необходимо, все шаблоны в сторону: «так прилично», «так принято», «так положено» – не допускайте при выборе такие вещи до сознания.
Татьяна в смятении спросила:
- А что бы выбрали Вы? То есть, я, скорее всего, выберу противоположное, мы с Вами очень разные, но мне интересно, чтобы выбрали Вы?
Батюшка смущенно ответил:
- Я бы Христа выбрал…
Таня замотала головой:
- Это общий ответ, он мне не понятен. Что значит – выбрать Христа? Выбрать крест, мучения? Вы мазохист?!
Разговор принимал неприличный тон, но женщина не могла остановиться:
- Это муж мой грешник, понимаете? Чем хочет, тем и занимается, а я вместо мужика вкалываю!
Священник спокойно, даже как-то радостно утихомиривал ее:
- Я бы выбрал радость, любовь. Это не мы на кресте, это Бог на кресте умер. Где для Вас любовь? Где радость?
Татьяну несло:
- Что за чушь?! Это Ваша больная жена – радость? Или сын – любовь? Вы свою жизнь проворонили, а меня учите!
- Конечно, моя жена – это радость. До сих пор меня любит, рядом дышит… И сын: я от него в утробе материнской отказался, а он, хоть и ругается, но не отказывается от меня, понимаете? Озлобленный, недоверяющий, но рядом. Я – везунчик, ничего не сделал, чтобы заслужить близких людей, а они у меня есть. А Коля, он еще молоденький, выправится, он и пить уже бросил совсем. Разговоры по вечерам ведем. Правда, пока он меня в «штыки» принимает, но теперь у меня много терпения. Я знаю, что он по-прежнему маленький, из-за меня не вырос, и теперь есть возможность во взрослое состояние его перевести.
Если для вас Москва и работа в престижной клинике важнее, то правильный выбор – это Москва. Иначе Вы не дадите покоя мужу, обвиняя его каждый день. Если семья важнее интересной работы в столице, выбирайте ее. Все просто.
- Нет, непросто! Мне и то, и другое нужно! Я заслужила эту работу. Почему из-за Димкиной нерешительности я должна лишиться возможности жить в достатке, в интересном городе, посещать выставки, ездить заграницу? Получается, что я под него подстраиваюсь, а он для меня ничего не хочет делать!
Батюшка был непреклонен:
- И как Вы его накажете? Убьете? Бросите? Это его жизнь, он выбрал такую. А Вы выбирайте подходящий для себя вариант.
Таня заплакала еще громче:
- Но ведь это ловушка, капкан! Я выберу его и буду сидеть в нищете до конца своих дней… Не смогу я лишить дочку отца.
- Не прикрывайтесь ребенком. Она тут ни при чем. Это Вам не хочется расставаться с мужем. Привычка тут или любовь, а может, страх остаться одной – я не знаю. В любом случае, сейчас Вы мучаетесь оправданно – это судьбоносный выбор и тянуть нельзя, раз в сердце поселилась ненависть. Знаете, ангелы только один раз выбирали – перед боем с Денницей. А потом всё, одни стали неспособными ко злу, другие к добру. У человека не так, мы до самой смерти способны и на то, и на другое. Вечно должны быть начеку, чтобы не потерять любовь, не пролить радость…
- Какую радость? Вы сейчас в радости?! При ваших семейных обстоятельствах – в радости?!
Батюшка посмотрел на нее с лаской и твердо ответил:
- Конечно. Радость внутри, не в обстоятельствах. Во-первых, я с Таинствами каждый день, каждый день к Богу приобщаюсь, во-вторых, я знаю, что и Бог, и радость моя бесконечны, не имеют конца, потом, у меня есть любящие люди, я сам люблю. Если бы не моя вина перед сыном, перед женой, мое счастье было бы совершенным. Если бы я не был так виноват… Сейчас Вам кажется, что Вы молодая и здоровая, можно рискнуть, но нет – душа, пребывающая в ненависти и зависти, портится также быстро, как мясо на солнце. Вы хотите гнилую душу?
- Татьяна брезгливо поморщилась:
- Не говорите аллегориями… Сами себе противоречите – ведь каждый день выбор, все можно исправить, так?
Батюшка продолжил:
- Как Вы думаете, пройти 20 километров одинаково легко здоровому человеку и больному после инфаркта? То, что сейчас дается без усилий, может показаться почти непреодолимым человеку в грехе. Я не буду Вас учить – сама ученая и взрослая. Выбирайте судьбу и живите с последствиями своего выбора. Однажды Вы выбрали Дмитрия в мужья, выбрали профессию, этот город. Выбор длится всю жизнь, Вы проживете следующие дни и годы в свободе. Не лгите себе, не кивайте на мужа. От близких мы ждем большего, чем от других людей, и это нормально. Но, Татьяна Михайловна, мы ждем, а не требуем. Если любовь все еще живет в нас, конечно.
Татьяна скрестила ладони и наклонила голову, священник молча благословил и направился в алтарь.
Вечер обступил со всех сторон, стоило выйти из светлого помещения в темноту. Татьяна представила огромную кошку с черной спиной уснувшего неба и белым брюхом снега. Кошка бесшумно шагала рядом, от этого казалось, что весь город, весь мир стал домашним очагом: родным, домашним, безопасным. Оказывается, выбор давно уже был сделан, его мешали увидеть страсти.
Жизнь сдает нам разные карты, но каким-то необъяснимым образом мы притягиваем к себе необходимое. Быть желанной любимой женщиной, быть матерью, быть специалистом, иметь возможность ежедневно проявлять милосердие – все Самое-самое Танино «тайное» не просто присутствовало, а било в изобилии. Счастья было так много, но оно оказалось погребено под «хотелками». Таня рассмеялась от облегчения и тут же испугано огляделась. Из темноты выступил мужской силуэт:
- Танечка, я как-то по-глупому разволновался сегодня. Тебя нет и нет, «сотовый» отключен, позвонил на работу, сказали, что ушла уже, вот, стою во дворе, не знаю, где искать тебя.
Судорожно вздохнув, Дима торопливо продолжил:
- Я подработку серьезную в Интернете нашел, мне там очень хорошо заплатили за ученую степень, заказов теперь много будет. Рецензии пишу. Я копил, хотел тебе сразу много отдать, чтобы ты обрадовалась…
Таня быстро накрыла ладонью губы мужа. Подступившие слезы мешали говорить:
- Дима, я люблю тебя. Наряды, поездки, Москву – всего этого мне только хочется, а тебя я люблю. Я все для тебя сделаю, прости меня.
Огромная черно-белая кошка стояла рядом, прищуренный глаз луны уставился прямо на Таню.
Словно эхо, коснулись слуха Димины слова:
- Я все для тебя сделаю, прости меня…
