Ольга БЫСТРОВА, Аннета КУТЕЙНИКОВА. А.Н. Макаров и Литературный институт им. А.М. Горького

Литературный институт был проектом Оргкомитета Союза Писателей СССР, который весьма серьезно задумался над созданием учебного вуза для писателей  непосредственно при Союзе писателей[1]. 7 июня 1933 г. Президиум Оргкомитета принял решение о подготовке организации Вечернего рабочего университета для будущих литераторов. На расширенном заседании Президиума Оргкомитета СП СССР, состоявшемся 10 июля 1933 г., был утвержден вопрос об организации в Москве Вечернего рабочего литературного университета (ВРЛУ).

Вечером 1 декабря 1933 г. по адресу Поварская 50 (в помещении Оргкомитета СП СССР) состоялось открытие литературного университета. Именно с этого дня началась история высшего учебного заведения для будущих писателей, поэтов, критиков.

В проекте «Положения о Вечернем Рабочем университете при Оргкомитете ССП СССР» указывалось, что он будет «учебно-творческим заведением, ставящим своей задачей на основе углубленной, теоретической и творческой работы правильно сформировать творческую личность молодого пролетарского писателя».

В рабочий университет на вечернее отделение принимались лучшие рабочие–литкружковцы, окончившие семилетку. Срок обучения в университете вначале был запланирован на три года без отрыва от производства; с мая 1935 г. в университете стало работать и заочное отделение.

Для будущих первокурсников разрабатывались специальные курсы: «Теория литературы», «Основные вопросы истории мировой литературы»;  «История русской литературы XVIII и XIX вв.»; «Литература эпохи империализма»; «Советская литература»; «Основные вопросы истории эстетических учений»; «Язык и стиль». На отделении прозаиков дополнительно вводился курс «Теории прозы»; поэтов – «Теория поэзии»; критиков – «История критики XIX-начала ХХ в.»; драматургов – специальные курсы теории и истории драмы.

Поэтесса М. Алигер – выпускница первого набора института, вспоминала самых ярких своих однокурсников: «Женя Абросимов. Саша Жислин. Володя Замятин. Дима Калиновский. Леварса Квициния. Алеша Недогонов. Володя Резчиков. Наташа Перинго. Вася Сидоров. Катя Шевелева. Саша Шевцов. Ермак Цыгальницкий. Лев Шапиро. Тоня Малютина»[2]. Именно студентка первого набора Наташа Перинго «позднее вышла замуж за будущего критика Сашу Макарова», который только станет студентом–первокурсником в 1934 г.

Александр Николаевич Макаров, без критических работ которого трудно представить себе отечественный литературный процесс 60-х годов,  студентом одного из уникальных учебных заведений нашей страны стал по воле случая. И, вероятно, не было в ВРЛУ второго такого студента, которого заставило бы ехать в Москву учиться решение РК ВЛКСМ. 

Макаров после окончания девятилетки в поисках места в жизни сменил несколько профессий: учился на слесаря в Центральном институте труда, где вскоре ему предложили должность инструктора по черчению.  В 1932 г. уехал на Урал на строительстве комбината гиганта химической промышленности СССР – Березниковского химкомбината, вернулся в Москву, устроился счетоводом, а уже через полгода был выдвинут на должность заместителя заведующего участковым бюро. Но его тянуло в родные с детства места, и в феврале 1933 г. Макаров уехал, как он думал, на постоянное жительство в деревню Осташково, что в Калязинском районе Тверской области, где вступил в колхоз «Передовик и в комсомол. В декабре 1933 г. РК партии направил его на I Всесоюзную олимпиаду колхозной самодеятельности, где, как писал он в своей автобиографии, «за очень слабенькие стихи я был неожиданно для себя премирован путевкой в Литературный институт». Но расставаться с деревней, с уже налаженной им в Калязинском районе культурно-просветительской работой, которая пришлась ему по душе, со старыми друзьями Макаров не захотел. В 1930-е годы культурно-массовая работа шла в стране полным ходом. Повсеместно открывались клубы, избы–читальни, библиотеки, причем во всех этих начинаниях активно участвовало само население, особенно молодежь. Так что районный инспектор политпросвета, Макаров, под руководством которого оказалось более полусотни изб-читален, попросту проигнорировал предоставленную ему возможность без усилий попасть в высшее учебное заведение, и полюбившуюся работу не оставил. РК ВЛКСМ употребил власть и принудил строптивого комсомольца к поступлению в высшее учебное заведение.

Александр Макаров был  студентом института четыре годы. По всем дисциплинам за все годы и на Государственных экзаменах имел он оценку «отлично». В 1936 году был избран секретарем комсомольской организации Института и оставался им в сложной обстановке 1936–1938 гг. Его предшественник на этом посту Исаак Петрович Ротин впоследствии не раз говорил, что Макаров принес в свою деятельность высокую идейность и человечность.  Никогда не забывал о человеческой судьбе в водовороте сложных и многотрудных исторических событий тех лет. Отважно пристально вглядывался в судьбу человеческую.

О составе этого курса вспоминал поэт С.В. Смирнов: «У нас был "презанятный" поэтический семинар: Александр Макаров, ставший известным критиком, Константин Симонов, Михаил Матусовский, Ян Сашин, Виктор Боков, Алексей Недогонов, Ольга Высотская, Василий Журавлев, Герман Нагаев, Сергей Васильев и другие. Все вошли в литературу»[3]. Константин Симонов – вспоминал о своем институтском товарище: «Мы встретились с Сашей Макаровым юношами в Рабочем литературном университет имени А.М.Горького. Саша был умнее и начитаннее всех нас и писал грустные и нежные стихи есенинского толка.  А потом, бросив стихи, стал тем, кем стал – тонким и умным критиком, другом всего доброго и врагом всего дурного в литературе и в жизни».

Счастливые годы учебы кончились и начались литературные будни. Призванным в армию, с осени 1938 г. Макаров находился в учебке, а с лета 1939 г. – трудился секретарем дивизионной газеты «Защитник Родины», затем возглавил газету «Новая жизнь» Тираспольского укрепрайона. Далее последовала работа в журнале «Краснофлотец». Из армии он демобилизовался только в 1947 г.  А в 1948 г. ему, редактору ЛГ, напомнили о годах обучения в Литинституте. Об этом он написал небольшое эссе «Как я не окончил Литературного института», которое предназначалось для стенной газеты. Текст газеты нам оказался не доступен, а в семейном архиве  экземпляр сохранился. Позволим привести его текст полностью:

            «Звонит телефон…

            - Меня нет, - говорю я секретарю, - я где-то там далеко…

            - Это ваша жена.

            Ну раз жена, тогда… Я слушаю… Звонила Слава Щирина[4]. Написать в газету института? О чем? Как я учился и окончил его?.. А может быть, ты сама напишешь?.. Ты же тоже училась и даже кончила на год раньше…  Обязательно я… Ну, ладно.

            Телефонный звонок.

Слава?.. Да, Наташа уже звонила. Непременно напишу, непременно…

О том, как учились…И поздравления?

- Хорошо и поздравления…

Писать поздравления я не умею, но Славе Щириной отказать не могу. Мы познакомились в 1933 году. Райком комсомола послал меня на I Олимпиаду колхозной самодеятельности в Москву. В редакции газеты «За коллективизацию» нас, деревенских комсомольцев, съехавшихся со всей области, встретила Слава Щирина, – она была сотрудником этой газеты. Если мне не изменяет память, Слава первой поздравила меня с несколько необычной и неожиданной для меня премией – учебой в литературном институте. В газете «За коллективизацию» тогда появилась статья «Избач – комсомолец – поэт» (первая и последняя статья обо мне). Сам я тогда не напечатал еще ни строчки. Тринадцать, да нет, почти все четырнадцать лет прошло… Я уже не избач, а член редколлегии «Литературной газеты», и уже не комсомолец, а член партии, и давно уже не поэт, а (увы!) критик. Но Слава Щирина, как и раньше для меня старший товарищ (которого я немного побаиваюсь) и хороший друг. Помню, я уже был на третьем курсе. Когда она поступила в наш же институт на первый. Я был старшекурсником, но еще комсомольцем, а она членом партии, по-прежнему старшим товарищем, которому можно было без утайки рассказать обо всем, что встревожило душу…

Дорогие мои друзья!

Ваше предложение написать для стенной газеты нашего Института очень обрадовало меня, но и несколько озадачило. Как и что написать?

После того, как я десть раз брался за перо, написал добрых восемь страниц, но не сказал и трети того, что хотел, я выбросил написанное, ибо уразумел, что никакая стенная газета не вместит моих излияний. А они не могут быть коротки – у меня с институтом неразрывно связано слишком многое.

Всем, чего я добился в жизни – я обязан одной единственной причине – учебе в Литературном институте. Вот у меня растет дочь. Как всякому отцу, она мне представляется самым гениальным ребенком, какого когда-либо видел мир. Полагаю, что в этом отчасти есть заслуга ее матери, которую помнят все выпускники первых курсов нашего Института, как своего товарища. Деревенский избач стал работником «Литературной газеты», начинающий поэт литературным (увы!) критиком. Это уже само по себе, целая проблема. Не так-то легко не только обучить человека, но и указать ему на более подходящее для него призвание. Вот и попробуй, напиши обо всем этом. 

А потому выскажу только два простых пожелания старого студентам моим молодым товарищам по Институту.

Лично для меня Институт был не только замечательной академической и творческой школой, но и хорошей школой комсомольской общественной работы. Не хвастаясь можно сказать, что те годы, когда я учился, самой кипучей и боевой среди всех институтских комсомольских организаций была организация Литературного института. И такие мероприятия, как дискуссия о формализме (в те годы это было злобой дня, да и сейчас не устарело), творческие отчеты комсомольцев, итоговый вечер по изучению комсомольцами иностранных языков, работа наших поэтов на избирательных участках и многие  другие сыграли немалую роль в идейном воспитании наших первых двух-трех выпусков. 

Мне бы хотелось, чтобы работа нынешней комсомольской организации была столь же содержательной, как и в наше время, чтобы она так же помогала студентам в академической учебе и творчестве, как помогала нам, чтоб она так же политически воспитывала, как воспитывала нас, чтобы о комсомольской организации нашего Института говорили в Москве, так же часто и так же хорошо, как говорили о ней в те годы.

Может быть, именно благодаря самому широкому участию в работе комсомола студентов, всех комсомольцев и не комсомольцев курсов и преподавателей создалась такая тесная дружба между студентами трех выпусков.

– С кем вы учились, – иногда спрашивают меня, – с Долматовским, Симоновым или Ошаниным.

 Пытаюсь сосредоточиться и припомнить, как же я все-таки учился в Литературном институте. Но мешают звонки и посетители. Обычный редакционный день. 

Лев Ошанин читал по телефону новую песню. Я помню до сих пор его стихи, которые он и сам давно забыл. Страна готовилась к первым выборам в Верховный Совет. Наша Институтская комсомольская организация работала на одном из участков. Поэты писали стихи о кандидатах. Лев сочинил стихи о Татьяне Федоровой. (Помню не только стихи, но и завывание, с которым он читал их).

Звонил заместитель генерального секретаря ССП Константин Симонов. Я воспользовался случаем, чтобы выпросить отрывок из новой повести «Дым Отечества» для газеты.

(Помню, как однажды после творческого семинара мы сидели у него на квартире, и он читал мне в коммунальной кухне свою первую поэму о Беломорканале: «Начинается так. Огонь // Таял в лампе. Он умирал, // Как всегда умирает огонь).

Вот помню, как и начинается…

Приходил Б. Рунин, договорились о рецензии на книжку стихов Ф. Белкина. (Помню и десять лет назад меня всегда озадачивало несоответствие между недюжинным ростом Рунина и коротким именем Боб). А стихи у Феди Белкина – неплохие, хотя и сейчас чем-то напоминают те, которые он когда-то прочел на творческом семинаре. Его выступление Сергей Смирнов охарактеризовал тогда очень кратно и выразительно: «Встал и сразу очень пылко // Бормотал себе под нос: // - Елки-палки, два подпилка // Плюс "да здравствует колхоз"».

Спросил у Рунина, что поделывает его жена. Нельзя не вспомнить – вместе учились, в годы войны она часто писала в журнале «Краснофлотец», где я работал <и писал под псевдонимами> короткие и содержательные рецензии.

Звонил Ян Сашин, приходил Б. Привалов, Виктор Урин, звонили из молодежной комиссии о стихах Ю. Гордиенко, заглянул мимоходом Е. Долматовский и т.д. и т.д.

Поздно вечером из дома сам звоню Маргарите Алигер о стихах и уже в постели с ужасом вспоминаю, что фельетон Шуры Раскина опять не влез в номер…

Но как бы то ни было служебный день позади и можно подумать о том, как я окончил Литературный Институт.

Да, полно, уж окончил ли я его. Правда, девять лет назад я сдал госэкзамены. Но что из того… Ведь добрая половина людей, с которыми я встретился сегодня, за день работы, это все те же наши студенты. И говорили мы все о том же – о стихах, повестях и статьях. И так же спорили и обвиняли друг друга в недопонимании, в отсутствии вкуса… Пути наши не разошлись. За эти девять с лишним лет бросала судьба в разные края, а с Институтом никак не смогла разлучить.

Встречался со своими друзьями и, будучи в армии, до войны в Севастополе, в Симферополе, в Одессе, и в годы войны, встречался вчера, сегодня, встречусь завтра.

И я не сразу соображаю, что следует ответить. Да, и с тем, и с другим, и с третьим. Правда, Долматовский был на курс старше, но мы вместе с ним работали в Комитете комсомола, правда, Ошанин был на курс моложе, но мы вместе сидели по ночам на избирательном участке. Я был свидетелем его творческих мук, в результате которых появились стихи о кандидате в депутаты Татьяне Федоровой, стихи которые я помню и сейчас, хотя автором они, вероятно, давно забыты. 

Чувство коллектива, спаянного боевой творческой дружбой сохранилось, по-моему, у каждого из моих товарищей до сих пор, и за те 10 лет, что прошли со дня окончания нами Института, хотя и мало спокойными, были эти годы. Но «Куда бы нас ни кинула судьбина // И счастие, куда б ни завело // Все те же мы…»

И, право, не только тем, что все мы работаем в одной одинаково дорогой для нас области – литературе, не только тем, что в любой газете и журнале, а во время войны на всех фронтах встречал старых друзей, объясняется это и тем, что еще в Институте для многих из нас (студентов и профессоров) стало естественным чувство своей родной институтской семьи, часто даже при некоторой несхожести литературных вкусов. Горько, что некоторых вырвала война из наших рядов, но радостно, что не хиреет, а разрастается наша семья. Я могу назвать уже многих друзей, не только окончивших, но и поступивших в Институт после меня, за чьими успехами я ревниво слежу и которым радуюсь, как успехам своих сокурсников». 

Сохранившееся на многие годы чувство студенческого братства, о котором Макаров говорит в своем эссе, могло сформироваться только в благодатной творческой атмосфере Литературного института. И присущая Макарову от природы, по определению Э. Межелайтиса, «интонация любви – к искусству и людям. Интонация любви к правде – жизненной и художественной»[5] развивалась и крепла на прочном фундаменте дружбы с его сокурсниками, как и он посвятившими свой литературный талант делу служения своему народу.