Олег ФЕНЧУК. Под диктатом слова

«Три власти» Лидии Сычёвой

Имя Лидии Сычёвой не новое и довольно яркое в современной русской литературе. Выпущенная московским издательством ИТРК в 2012 году книга рассказов «Три власти»[1] открывает новые грани дарования писателя. Выверенные, отточенные фразы повествования, удачные метафоры, неожиданные эпитеты и точные сравнения позволяют говорить о самобытности авторского стиля. Такие высказывания, как «день был отчаянно жарок», «он покатал это слово во рту, повторил несколько раз», «нечто уютно-счастливое он ощущал в неспешных минутах заоконного созерцания» и многие другие, украшены оригинальными художественными тропами (курсив мой. — О.Ф.). Однако как бы не был самобытен писатель, его творчество имеет под собой определенный фундамент. Таковой опорой литературного таланта Лидии Сычёвой, по нашему мнению, является творчество И.А. Бунина и А.П. Чехова.

Во многом несхожие (их рассказы отличаются друг от друга в содержательном наполнении и стилистической фактуре) писатели были едины во взглядах на творчество. Однажды в разговоре с Иваном Алексеевичем Буниным о писательском ремесле Антон Павлович Чехов заметил, что «написав - рассказ, следует вычеркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врем... И короче, как можно короче надо - сочинять». Читая произведения Сычёвой, понимаешь, что она следует совету Чехова: миниатюры начинаются и заканчиваются неожиданно — без завязки и развязки — это картины реальности, той жизни, что мы проживаем каждую минуту. Продолжая чеховскую традицию, она рисует быт, показывает рутинную повседневность человеческой жизни, не пытаясь поразить чем-то потрясающим воображение, тем не менее, заставляет читателя думать. Одни рассказы Лидии Сычёвой коротки и социально заострены, другие бесфабульны и лиричны.

Чеховские мысли о «живом человеке» пронизывают произведения Лидии Сычёвой. Избегая схематизма в изображении положительных и отрицательных качеств персонажей, она показывает реальных людей. Подобно А.П. Чехову, Сычёва ищет вдохновение в современности, в среде, что называется, простых людей: учителей, водителей, тружеников села. В отдельных случаях Чехова упрекали и упрекают в том, что герои его рассказов типологически похожи друг на друга. Так, писатель Кирилл Ковальджи заметил: «Читал наугад Чехова. Не ожидал, что так много несовершенного («Рассказ неизвестного человека»), много самоповторов. Одни и те же мужчины и женщины переливаются из рассказа в рассказ». Подобное можно сказать и о Сычёвой. Представленные в книге персонажи в чем-то, безусловно, повторяют друг друга. Однако указанное несовершенство не является недостатком рассказов. Авторским просчетом и показателем несовершенства произведения оно будет в том случае, если нужен контраст — отражение жизни различных эпох, социальных слоев, культурных пластов общества. В рассказах Сычёвой, как и в чеховских произведениях, «самоповтор» — отражение характерных черт своего времени, типичных людей. Отражая реалии жизни, автор замечает, что люди имеют много сходных качеств, черт характера, что они совершают похожие поступки.

За бытовыми подробностями сплошь и рядом кроются философские мысли о счастье и страдании, о справедливости и беззаконии, о смысле жизни и ее бессмысленности, о творчестве. Такие фразы, как: «наказание, если оно не настигло человека вовремя, спустя годы уже не имеет ни смысла, ни силы», «чем больше будет страдания, тем в меньших мелочах я буду искать счастье», «а впрочем, наша убежденность в чем-то — просто весьма высокая степень заблужде-ния», «не бывает ничего постоянного, в том числе и счастья», «я думала о том, как счастливы те, которые так же и пишут — словно дышат — вот этим ядреным осенним воздухом, пишут, словно поют, не в силах молчать» и др. — не являются общим местом повествования. Выделяясь на фоне бытовых описаний и природных зарисовок, эти утверждения не оставляют равнодушным, цепляют.

Книга «Три власти» — это не нытье о потерянной молодости, не щемящие душу картины «светлого» прошлого, не пустые разговоры о том, «как плохо сейчас». Это попытка разобраться в том, что происходит с людьми и обществом, со страной — вот в чем заключена авторская рефлексия. И местами ирония переходит в ядовитый сарказм, когда писатель жмет на болевые точки современной жизни, каковыми являются бескультурье, приспособленчество, невежество, жажда наживы, пьянство, отсутствие мотивации жить и добиваться каких бы то ни было результатов в жизни. Героев рассказов сближает неравнодушие к окружающему, желание понять себя и происходящее.

Так, в рассказе «Христопевцы» автор с первых строк устами рассказчицы выражает свое отношение к реалиям современной сельской жизни: «Какие люди все-таки живут в нашем краю! Гиганты мысли и действия. Взять Римму Крайневу. В советское время — бригадир звена свекловичниц, член КПСС. Призывала защищать завоевания социализма, бороться с рвачами и симулянтами. Теперь, конечно на пенсии. Подрабатывает «читалкой» — читает Псалтирь по усопшим», и далее: «Коля мой вез ее на кладбище (она и там вызвалась читать, хотя и без нее были доки, но уже не отпихнешь, раз связались надо терпеть); она его просвещать, он: «Да, да», — поди, и не слушал путем, и тут она, в связи с Царствием Небесным, вспомнила о своем покойном супруге. И как погнала его крупным непристойным матом!». По-доброму, иронично рассказчица описывает современные деревенские нравы, мелкие человеческие пороки. Но концовка оставляет ощущение горечи, сожаления о вымирающей деревне: «Но нету теперь ни Мани, ни брата ее, Коня, ни многих других. Осталась одна дуля... За нее-то мы и держимся, дурочки... А что делать, если другого богатства не нажили?!».

В книге нашли отражение и другие социальные язвы современности. Рассказ «Обед в Совете Федерации» дышит справедливым негодованием человека, сравнившего жизнь «слуг народа» и «голодающих учителей»: «О том, что такое сенаторская столовая, где сновали проворные, ладные официантки, можно было лишь догадываться, но и здесь Муромова увидела отголоски коммунисти-ческого рая — в центре зала стояло несколько огромных чаш, почти тазиков, наполненных овощными салатами, которые обедающие брали совершенно бесплатно. И челядь важно подходила, раздумчиво накладывала экологически чистый продукт, полезную пищу с тщательно сбереженными витаминами, и все это огромное — двухсот или трехсотголовое чудовище ело, жевало, улыбалось, кивало знакомым, желало приятного аппетита...

И вдруг Муромова вспомнила свою первую поездку, первую в жизни командировку в Ивановскую область, где уже три дня держали голодовку местные учителя». Наверное, поэтому журналистка Муромова «тихо плакала, слезы ее капали в остывший суп» («Обед в Совете Федерации»), а спецназовец Юрий «неразборчиво бормочет во сне, всхлипывает» («Два гусара»). Судьбы героев, исковерканные несправедливостью, сменой идеологических устоев, отсутствием нравственных ориентиров, изменением культурных ценностей, присущих нашему нестабильному, подверженному необдуманным переменам обществу, вызывают сострадание и сожаление.

Социальный и профессиональный круг героев рассказов не ограничен «людьми из народа». Лидия Сычёва проявляет интерес и к жизни представителей творческих профессий, размышляя о природе искусства и его целях, творческом вдохновении. Так, Андрей Георгиевич Браташов— талантливый режиссер («Звездные ночи в июле»), добившись административных высот в киноиндустрии, потерял себя как художника, а молодой художник Молчанов, не без искры та-ланта, утративший веру в себя, находящийся в творческом кризисе («Синие ключи»), находит выход в том, чтобы «жить, забыв себя и свое принуждение к этой жизни», жить главным — творчеством, забыв о «суете сует». Разные жизненные позиции, различные бытовые ситуации, казалось бы, и люди несхожие, но объединяет их одно — современность.

Сборник является очередным подтверждением безусловного таланта и творческого усердия Лидии Сычёвой. Художественный диапазон писателя весьма обширен. Лидия Сычёва владеет как пером остросоциального художника, так и мастерством «поэта чистого искусства». Ее произведения насыщены конкретикой цвета, света, запаха, звука — человеческими ощущениями, тем, что позволяет увидеть мир во всей его полноте. И герои рассказов, забывая о жизненной суете, неустроенности восхищаются красотой родной земли: «Ольга шла по дорожке, березы кланялись ей плакучими золотыми ветвями. Все кругом — золотое-золотое, радостное, яркое. И — листопад! Ольге казалось, что звучит едва слышная музыка невидимых сфер — торжествующая гармония мира». И испытывают муки творчества: «Она попробовала рисовать — на альбомных листках бумаги акварельными красками. Нет, ничего у нее не получилось — мазня, жалкие копии закатов, багрянца осенних лесов, грубые подобия нежных первоцветов. Дело было не во внешней передаче сходства и цветов; нет, был поток высшей жизни, бесконечного движения, и ей хотелось не останавливать его, а быть ему сопричастной, жить в нем бабочкой, цветком, травиной...».