Виктор БОЧЕНКОВ. Взвихренный Союз

После прочтения «Крика совы перед концом сезона» Вячеслава Щепоткина

(«Наш современник» №№ 8–10)

Купил себе однажды вместо ежедневника обычный школьный дневник. Он весит легче. Приношу домой. Читаю в конце «Справочник школьника» по истории России. «1993 г. 3–4 октября – Демонстрация и вооруженные выступления прокоммунистической оппозиции в Москве». Ага, это «оппозиция»-то ввела танки и расстреливала Дом Советов и людей возле Останкино! Дальше: «Ввод войск РФ на территорию Чеченской республики». Звучит, как ввод в иностранное государство, скажем Венгрию или Чехословакию. Будто Чеченская республика – не часть «РФ».

Когда читал «Крик совы перед концом сезона» Вячеслава Щепоткина – роман, публиковавшийся с августа по октябрь в «Нашем современнике» за текущий год – подумалось тогда вдруг, что эта книга может заменить учебник по недавней трагической истории. Ну, не школьный пусть, вузовский. Роман посвящен крушению великой страны, которое показано как результат идеологического, экономической и политического кризиса во всей полноте подробностей, с глубоким анализом событий, их причин и следствий. Действие начинается зимой 1991 года. Но время поступательно движется от января к декабрю. Это последний год великой страны. И перед нами – подробная и объективная (это во-первых) хроника его гибели: экономические механизмы, действия политиков, юридическая подоплека событий, настроения людей, их повседневный быт.

Вот именно-то!

Если б не человеческие характеры, так по-разному выписанные, художественно убедительные, типизированные, то пришлось говорить скорее об исследовании, посвященном последним дням Советского Союза. О публицистике. А значит, нивелировать в каком-то смысле «Крик совы…» до утилитарного значения учебника или справочной книги. Публицистики здесь достаточно много. Но и делают ее тоже действующие лица романа – охотники, их близкие, знакомые, друзья. Несколько мужчин встретились в «замкнутом помещении», как герои солженицынской «шарашки». Здесь это – охотничий домик. Выйти некуда – мороз, волки, кабаны, и делать тоже нечего, вот сидят мужики, разговаривают. О политике. Егерь, заведующий базой, инженер-электрик, учитель, журналист, врач. Интеллигенция разных профессий. От современной политико-экономической ситуации, на которую каждый из героев смотрит по-своему, действие то отходит куда-то в прошлое, в экскурс-воспоминание, то возвращается и вьюжится, как зимняя метель, воссоздавая полную панораму событий в стране – в спорах о них, в столкновении противоположных мнений. Споры разделяют и самих героев, разводят друзей-охотников – само напрашивается это клише – по разные стороны баррикад, но так сложится и в прямом смысле, когда дойдет до октября 1993-го. Дискуссии разделяют семьи, «отцов» и «детей», коллег по работе, будь то учительский коллектив или, например, журналистский...

Причины крушения СССР исследованы и описаны. Взять известную работу С.Г. Кара-Мурзы «Манипуляция сознанием» или относительно недавнюю его статью «Причины краха советского строя» в «Нашем современнике» за январь 2012 года. Два лишь примера, и понятно: это далеко-далеко не все. Однако в том-то и дело, что у социологии и литературы разный метод, причем литературный метод порой точней и убедительней, чем научный. Взять хотя бы художественные характеристики Горбачева и Ельцина в их борьбе за власть из романа, Александра Яковлева, членов ГКЧП. Или фигуры отдельных депутатов (Лемар Карлин, Григорий Чухновский и др.). Но история не обладает способностью такого попадания в цель, в человеческую суть, как литература, чье оружие – образ, и, в частности, когда разговор идет о человеческой личности, тем паче если это личность историческая, например, политик. Вот, скажем, Горбачев: «Этот артистизм пригодился ему в политике. Каждый, кто общался с Горбачевым, видел его разным и в то же время в чем-то одинаковым. Он был увертлив с элементами откровенной лживости и тут же мог изящно одеть ложь во фрак полупристойности. Был грубым матерщинником и приветливым обаяшкой. Располагал к себе бесконечным потоком слов и отталкивал их звонкой пустотой. Он был, как граненый стакан, каждая грань которого выкрашена отдельной краской. При этом краска была замешана на чем-то вроде ртути – так порой неуловимо переливались цвета. Но, как у стакана главным свойством был объем, так у Горбачева главной его сутью была непомерная, бесконечная влюбленность в себя, вера атеиста в обожествленное свое предназначение».

В романе показано, как зарождается и выходит на общественную сцену особый тип – буржуй. Он не возникает из ниоткуда. Он обладает партбилетом и искренне дорожит членством в КПСС, штудирует Ленина (Грегор Янкин), а потом его бюстом колет орешки на письменном столе. Но держит нос по ветру. Его цель – нажива.

Стоп, но что такое буржуй? И чем он отличается от «буржуа»?

Нет ничего нового. Это различие четко провел еще в середине 1880-х Глеб Успенский в очерке «Буржуй». Замечательный очерк! Прямо о нашем «пореформенном времени», хотя писал Глеб Иванович, конечно, о своем.

Буржуа хоть что-то, да созидает и отдает обществу. Успенский, впрочем, и тут иронизирует:  «Возьмите вот хоть бы эту толстую колбасу с языком и с фисташками – один из бесчисленных продуктов умственной деятельности подлинной европейской буржуазии»; европейская колбасная мысль работала над ней долго: какой-нибудь колбасник Пфуль, убежденный монархист, проведав, что Фридрих Великий любил колбасу и фисташки, решил объединить то и другое. И вот, «пожираемый чувством преданности», он созидает новый продукт. Другой колбасник Шнапс, социалист и радикал, исходит в изготовлении колбасы из иных идей, но тоже «в целях общественной реформы создает и начинку и форму колбас такие, какие соответствуют его убеждениям и могут способствовать осуществлению этих убеждений в общественном деле». Умственная деятельность здесь «капельная». Пусть. Но вот буржуй – ничего и никогда не создает собственным трудом или мыслительным усилием. «…Никогда личная “выдумка”, личная работа мысли, имевшие целью хотя бы только личное благосостояние, не были свойственны ему в размерах, даже более ничтожных сравнительно с размерами умственной работы немецкого колбасника; никакого исторического прошлого, которое есть у колбасника, и никакого будущего, о котором колбасник позволяет себе фантазировать, никогда не было у нашего буржуа, и, вероятно, не будет». Российский буржуй появился неожиданно, «точно с неба свалился». Буржуйское сословие – это «сословие людей с кучей денег в руках, с кучей денег, не заработанных, не “нажитых”, не имевших, в огромном количестве случаев, даже плана истратить эти деньги. Какой-нибудь инженерик, инженерные предания которого не простираются далее возможности  приворовывать по зернышку шоссейную щебенку; какой-нибудь помещик, возлагавший все свои надежды единственно на троюродную тетку и ее скорую смерть; какой-нибудь купчишка, не возлагавший ровно никаких надежд и полагавший только, что он рожден на свет именно только для того, чтобы играть в шашки около своей лавчонки с хомутами, – сегодня вдруг ни с того ни с сего оказались заваленными чуть не по шею всевозможными кредитами, кучами денег, такими кучами, которые не только устраняют мысли о щебенке, тоску о долголетии тетки или терпеливое сидение около лавки с хомутами, но прямо становят на высоту, с которой и инженер, и помещик, и купец даже самих-то себя, вчерашних.., различить не могут, не могут узнать: “Я ли, мол, это, Ванька Хрюшкин?”»

Ельцинский режим был катализатором формирования «буржуйского» класса. Вячеслав Щепоткин (точнее, один из его героев): «Огромные капиталы бросили для победы Ельцина олигархи. Спасая его, они спасали полученные благодаря Ельцину сказочные богатства. Я сказал тебе, за сколько был продан “Уралмашзавод”. А кто купил? Некий Бендукидзе. Еще недавно заведовал маленькой лабораторией… клетки животных изучал. Жил в однокомнатной квартире и носил единственные залатанные джинсы. А потом Ельцин с Чубайсом дали ему возможность накупить безымянных ваучеров у нищих людей и стать хозяином “Уралмаша”…» Ну всё по Успенскому! «Я ли это, Ванька Хрюшкин!» Только масштабы трагедии для страны и народа другие.

Глеб Успенский: «И вся-то эта новорожденная орда людей, мгновенно вознесенная на недосягаемую высоту.., никогда не думавшая ни о чем “общественном”, опустошенная нравственно в отношении к недавнему прошлому, опустошенная умственно в отношении к будущему, а в настоящем поставленная исключительно в самое благоприятнейшее положение – живи в свое удовольствие – увы, ничего не могла изобрести ни по части широты размаха, ни по части прихотливости, ни тем менее по части изящества. Да! Даже по части прихотливости-то ровненько ничего не могла изобрести эта буржуйная орда. “Купить!” – вот что внесла она в общество». Купить чужую жену, перечисляет Успенский, купить начальство, купить выборщиков (тогда не было еще слова «электорат»). «Словом, ничего, кроме купить» (курсив Глеба Успенского). Буржуй не будет созидать производство, только получать прибыль: он купит (урвёт), например, лесопилку, но ее развитием и работой будут заниматься другие. Это в девятнадцатом веке. Теперь-то что там – лесопилка. Заводы оборонного комплекса – все в буржуйские лапы.  

«Крик совы…» – роман-памфлет. По крайней мере, так хочется определить этот жанр. Что же, «суровые» Вольтер и Свифт «не презирали» памфлета. И он  всегда имеет полное право на литературное существование, этот «жанр публицистики, для которого характерно резкое и экспрессивное обличение, направленное не против отдельных фактов, а против целой политической, государственной, философской или эстетической системы, либо конкретных влиятельных в обществе деятелей (политиков, социологов, ученых». Так определяет жанр памфлета литературоведение. Но не это самое по себе, а именно синтез различных литературных методов и приемов, позволяющих убедительно точно воссоздать события двадцатилетней давности со всей анатомией развала великой страны – особенность романа. Вначале я провел аналогию с учебником. Точнее, наверное, было бы говорить об энциклопедии. Энциклопедии общественной жизни начала 1990-х с глубоким экономико-политическим анализом происходящих «демократических» перемен, но главное – человеческих типов той эпохи на самых разных тогдашних социальных ступенях.

Действие романа не переходит в нулевые годы следующего тысячелетия. По-разному сложились судьбы охотников, дискутировавших о политике. Но одинаково – тех, кто, поддерживая демократов, «по-буржуйски» плевал в советское прошлое: бывшая журналистка копается на помойке, бывшая директриса школы торгует газетами, у одного из охотников, убежденного ельциниста, стала проституткой дочь… Прошлое, которое было для них «бредом», мстит[1].

Но, кажется, все-таки роман не имеет завершения. Не в том даже дело, что остаются без ответа многие вопросы, например, о податливом легковерии, доверчивости и терпении народа, его причинах, о роли личности в истории (это уж, кажется, вопрос вечный). Но порой важнее поставить вопрос, нежели ответить… Однако неужели производство унитазов с портретами ненавистных политических деятелей – единственная форма протеста, на которую только и способны герои? Неужели человек, прошедший ад расстрела Дома Советов, той меленькой местью удовлетворится? Если да – почему? Ведь месть-то холопская. Сидят слуги на конюшне да моют кости хозяину, потешаются, хохочут. Входит хозяин – враз за работу! Нет, пусть унитазы остаются! Памфлет есть памфлет! Просто… «Буржуи» как класс, зародившийся еще в Союзе, где, казалось, классы были уничтожены (одна из догм тогдашней идеологии) в романе есть, есть их генезис, выход «в мир», во власть, но нет человека – образа в типическом его обобщении – который противостоял бы им. Когда вышел в свет роман «Что делать?» Чернышевского, заговорили о «новых людях». Это «революционеры», как объясняло в советские годы школьное литературоведение. Вот «новых людей»-то (в широком смысле), которым видится иное («небуржуйское») будущее страны и путь его достижения, в «Крике…» нет. Те же мужички собираются в ресторане и... как прежде, чешут языками, над Новодворской потешаются. Остается только констатировать: тип людей-борцов (не знаю, уместно ли тут слово «революционеров») еще не вышел на сцену, еще не сложился, но тогда – почему?

Или мне так кажется?

Или он сложился, но уродлив и смешон?

Или сложится в нулевые – после того, как косоглазый Ельцин вылезет на телеэкран и забурчит о своей отставке. Но тогда надо продолжить роман.