От редакции: Мы знаем и любим Александра Илларионовича Щербакова как настоящего сибиряка, пронзительного поэта и основательного, убористого прозаика. А ещё он прекрасный публицист, очеркист и певец родного края! Мы рады поздравить нашего замечательного автора с 75-летием, и обязательно поднимем в день его рождения, 3 января, тост за  здравие! Многие лета!

        МОЙ КРЕСТ

Прочь, зеваки! Я  не скоморох,
Не какой-нибудь вам Арлекино.

Мне оружием  стало перо,

И крестом, что вручила судьбина.

Слово взял я за меч и за щит.

Расступитесь, уйдите с дороги.

Дайте крест да конца дотащить

Самому, одному, без подмоги.

Нет, врагов я отнюдь не простил,

Ибо ведали, что сотворили,

Под откос Мать-Россию пустив,

Погубив с хладнокровьем рептилий.

Только мстить никому не хочу

И глумиться над кем-либо тоже.

Я по-русски врагам отплачу –

Правду брошу в лукавые рожи.

Отложил до поры меч и щит

И не жду ниоткуда подмоги.

Сам я должен свой крест дотащить

На горбу… Уходите с дороги!

             РАБОЧЕМУ

Оглянись-ка, земляк, посмотри, дуралей,

Что они сотворили с тобою.

На советскую власть ты спустил кобелей –

И остался бесправным изгоем.

Ни завода, с которым сроднился душой,

Ни работы, ни сходной халупы.

Тот, кого почитал ты тифозною вшой,

Вышел в баре, а ты вот – в холопы.

За куском к дармоедам ползёшь на поклон,

Так тебя облапошившим ловко.

Где же гордость былая твоя, гегемон?

Где смекалка твоя и сноровка?

Ты построил плотины, цеха и  дворцы,

Смастерил и станки, и ракеты.

Почему же командуют ими дельцы?

И не сам ли ты отдал всё это?

На торжище спустил и своё ремесло,

И завод, и страну, и эпоху…

А теперь всё, что было, быльём поросло,

Хорошо поменялось на плохо.

Наступила эпоха-пройдоха.

Чем ответишь ты ей, кроме вздоха?

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Ты рос в столице, на Трубе,

А я в глубинке, на Тубе,

И потому ни «а» ни «бе»

Не понимаю я в тебе.

Ты поклонялся сатане,

Я – православной старине,

И потому ни «бе» ни «ме»

Не понимаешь ты во мне.

Ты не свернёшь – я не сверну,

Как говорят, ни тпру ни ну…

И оба мы идём ко дну

И тянем за собой страну.

1.Туба – приток Енисея

         НАША ЖИЗНЬ

Всё на свете изведал, кажись,

И одно лишь приводит в отчаянье:

Как груба наша русская жизнь

И печальна!

Дождь. Просёлок. И возле межи

ЗИЛ буксует, рыча и качаясь…

Как груба наша русская жизнь

И печальна.

Дни и ночи навозную слизь

Месит скотник, гроши получая…

Как груба наша русская жизнь

И печальна.

Пьяный муж и жена подрались

И уснули на общем топчане…

Как груба наша русская жизнь

И печальна.

Сто старух к электричке сошлись,

В фуфайчонках, мешки за плечами…

Как груба наша русская жизнь

И печальна.

Близнецы без отца родились,

Он под Грозным убит палачами…

Как страшна наша русская жизнь

И печальна.

Но в унынии – грех, брат, держись,

Не сдавайся судьбе изначально,

Хоть груба наша русская жизнь

И печальна.

       ПОМОЛЮСЬ...

Брошу всё и  уйду на заре

В лес тишайший, седой от мороза,

И под тоненький звон снегирей

Помолюсь белокорым березам.

А кого еще боготворить,

На кого возлагать нам надежды?

Если начистоту говорить,

Лишь они нынче в белых одеждах.

Помолюсь за собратьев своих,

Что попали в объятия бесов,

И помимо стяжанья у них

Не осталось других интересов.

И за тех помолюсь, кто успел,

И за этих, слетевших с катушек,

Чтоб смягчить незавидный удел

Уступивших лукавому души.

И за всю оскудевшую Русь,

За бездольных ее ребятишек

Помолюсь, ибо очень боюсь –

Не видать им ни книжек, ни пышек.

Да минует их рабский хомут,

Да минуют сиротские слезы...

Помолюсь – и берёзы поймут,

И помогут святые березы.                                             

    МИНУВШЕМУ ВЕКУ

Тебя свинцовым и кровавым

Честят твои клеветники,

Но ты иной достоин славы

Наветам злобным вопреки.

Да, всё ты знал – и кровь, и беды,

Свинцовый свист и горький дым,

Но все же веком был победным,

Российским, русским, прорывным!

Ты впрямь рабочим и крестьянским,

А значит – нашим веком был.

Теперь мы это видим ясно,

Увы, наемные рабы…

ХУЛИТЕЛЯМ НАРОДА  

Я не хватаюсь за дреколье

Пока… Но сердце вопиёт:

– Доколе, господа, доколе

Порочить будете народ?

Доколь, жуируя в столицах,

Не создавая ничего,

Надменно будете глумиться

Над мнимой леностью его?

Считать отсталым, косоруким

И невоздержанным к вину

И на него за все порухи

В России сваливать вину.

И, обзывая голодранцем,

Жить не способным по уму,

Богатых немцев да британцев

С укором тыкать в нос ему.

Я не хватаюсь за дреколье

Пока, но тоже ткну вам в нос:

А кто на Прохоровском поле

(Как и на Куликовом поле,

Как и на Бородинском поле)

Освобожденье всем принес?

Вы по невежеству не в курсе

Иль вам отшибло память злом:

Под Сталинградом и под Курском

Кто взял отвагой и умом?

А кормит хлебом кто нас с вами?

Неужто сэр? Неужто хэрр?

И чьими топится дровами

Европа та же, например?

И создал кто страну раздольней?

Так что, лжецы, заткните рот.

Я не хватаюсь за дреколье,

Но… не ручаюсь за народ.

МИНУСИНСКИЕ ЗВОНЫ

Как усталость почую,

Отодвинув дела,

В Минусинск полечу я

Слушать колокола.

С духом белой полыни

Терпкий ветер степной,

Как из детства, нахлынет

Теплотворной волной.

Осенит соколиным

Седоватым крылом,

Будто словом былинным

О родном, о былом.

О Сизой и Подсинем,

О старинных домах –

Теремах минусинских –

И о колоколах.

Снова льёт переборы,

К бытию возрождён,

По-над бронзовым бором

Их малиновый звон.

В гуле колокол давний

Различаю вполне.

Он звучит как преданье

О святой старине…

О родной стороне.

      ТАЁЖНОМУ БРАТУ

Видно, пращуры были древлянами,

Коли нам так  любезны леса

С родниками, грибными полянами

И  деревьями - под небеса.

      Мы с тобою лесные, древесные

      И почти деревянные мы.

      Жизнь степная нам кажется пресною,

       Городская – теснее тюрьмы.

Хоть дровишки таскаем вязанками,

Но мы любим удел наш лесной.

Как Есенин с берёзкой рязанскою,

Повенчались с ангарской сосной.

       Уважаем  соседа топтыгина,

       Лося потчуем хлебом с руки

       И в избушке охотничьей с книгою

       Засыпаем под шелест реки.

Пусть кондовые мы, но бедовые

И в тайге (дальше в лес - больше ГЭС)

Сотворили  плотины бетонные,

Чтобы стало светлее  окрест...

     А  когда нами жизнь будет пройдена,

     Словно эхо в лесных голосах,

     Наши души, дышавшие родиной,

      Растворятся  в сибирских лесах                                     

     СВЕТ РОДИНЫ

Полный света, сияния, блеска –

Лучезарный весенний восход

Всё мне видится над перелеском,

Упиравшимся в наш огород.

Не бывает чудесней видений…

Столько лет пролетело и зим,

Но мне памятен свет тот весенний,

Всё любуюсь я мысленно им.

Его отблеском дальним согретый,

Ныне исподволь осознаю:

Это ясным и радостным светом

Светит родина в душу мою.

И до вечного пусть до покоя

Озаряет мне думы и сны,

Ибо в жизни не знал ничего я

Ярче той лучезарной весны.

       НАСЛЕДСТВО

Что на свете на этом оставлю

Я в наследие внукам своим?

Полевые ковры разнотравья,

Поднебесья атласную синь,

Да таёжные ясные дали,

Да седой енисейский простор,

Да ещё…семь отцовских медалей

Боевых,

              что храню до сих пор.

В назиданье оставлю потомкам:

Знайте, эта земля нам дана

Богом не во владение только,

Но сдана под защиту она.

В  ОТСТАВКУ

Патрон заверил обходной листок,
И, словно тот бездельник из бомонда,
Я оседлал  финансовый поток,
Даруемый нам Пенсионным фондом.

Поток не бурный (восемь тысяч лишь),
Но непересыхающий, как речка.
Винцом, мясцом не злоупотребишь,
Зато от пуза - молоко и гречка.

И вообще, старик, всё хорошо.
Что делать? Возраст…Не горюй особо.
Ведь не «ушли», а как бы сам ушёл,
И вроде не без выходных пособий.

      ПО ПЛЕЧУ

Всё-то слышал, всё-то видел,

Всё-то в жизни испытал…

На судьбу я не в обиде,

Просто малость подустал.

Укатали Сивку горки,

Подгорбатили года.

Верно, лишку на закорки

Брал в дороге иногда.

Все мы жили - не тужили,

Не впадая в лень и грусть.

Что нам стоили, двужильным,

Этот путь и этот груз?

Под команду «раз-два, взяли!»

Сверхдержаву возвели.

Вознесли. Да разве знали,

Разве знали-ведали…

Нынче нам не до империй.

Впрочем, если позовут,

Вновь готов я, сивый мерин,

Добровольно влезть в хомут.

Не боясь прослыть святошей,

Помолюсь на каланчу

И на горб заброшу ношу –

Мне любая по плечу.

          НА ТОРЖИЩЕ

Не мстительный, не злой, не заводной

И в русский бунт не рвусь, махая дрыном,

Но понимаю – жизни нам иной

Век не видать, коль ею правит  рынок.

«Уместен торг»… И как мы ни ворчим,

Он требует торгашеских талантов.

Всё уже круг мастеровых мужчин,

Всё шире - прощелыг и спекулянтов.

И женщины, как их ни назови,

Иной всё чаще проявляют норов,

Былым предметам жертвенной любви

Предпочитая выгодных партнёров…

Барыш перемешал добро и зло.

Отсюда и наследников замашки -

Заполучить портфель, «срубить бабло»,

А то и вообще - «свалить из Рашки».

Что ж, се ля  ви…  Но только иногда

Зайдётся сердце от тоски и боли,

И думаешь: «Ужели, господа,

Вы этого хотели  и не более?

   ЖИВЫЕ ТЕНИ

Снова снилась родная деревня.

Вечер. Небо в закатном венце.

И какая-то Марья-Царевна

В сарафане на школьном крыльце.

Это ж, вспомнил я, наша Маруся.

Молода и светла, как была

В годы оны, когда у нас русский

И немецкий в придачу вела.

А по улице, вроде под мухой

И, как я, присутулен и сед,

Улыбаясь от уха до уха,

Шёл ровесник мой, бывший сосед.

Удивлённо воскликнул я: «Костя!

Да никак ты, дружище, воскрес?

Я ведь только что был на погосте,

Видел твой, с фотографией, крест».

Погрустнев, он ответил мне с болью:

«Приходил бы к живым иногда.

Не тебя ль вон, перекати-поле,

Предки ждут у родного гнезда?».

Я с волнением вытянул выю

И вгляделся в родительский дом.

Там и вправду сидели… живые

Мать с отцом на скамье под окном…

Какова наша участь в итоге,

Нам неведомо. Верится лишь,

Что на Небе нет мёртвых для Бога,

Как для нас – у родных пепелищ.

        МАТЕРИ

За кладбищенской рощей туманы.

Над кладбищенской рощей дожди…

Ты прости, ты прости меня, мама,

Я приду, только ты подожди.

Закрутили меня, завертели,

Замотали земные дела.

И давно уже, как от метели,

Голова моя стала бела.

Но заботам поставлю я точку.
Помолюсь и с сумой на весу

Ушагаю домой - и цветочки

На могилку твою принесу…

Не однажды мне виделось это.

Наконец, я в родимом краю

На исходе Господнего лета

Перед холмиком горьким стою.

Чёрный крест, домокованый, грубый,

И берёза – как свет в небеса.

Затряслись стариковские губы,

И слезами застлало глаза…

У кладбищенской рощи туманно,

Над кладбищенской рощей дождит.

Я пришёл… Я вернусь к тебе, мама,

Навсегда… только ты подожди.

    СКАЖИ МНЕ ПРАВДУ…

Скажи мне правду, Бога ради,

В улыбке губы не криви.

Любви не может быть без правды,

Равно как правды без любви.

Ответь, хотя бы дрогни бровью,

Я всё пойму и всё прощу.

Той правды, спаянной с любовью,
Всю жизнь я жажду и ищу.

  СЕДОЙ ПОЛОВИНЕ

Если смириться немножко,

В жизни тебе повезло:

В яме грибы и картошка,

В доме тепло и светло.

Слабостям муж потакает…

И вообще – хорошо

Рядом с потухшим вулканом,

Но не остывшим  ещё.

             ПОЭТУ

А ты опять во сне, дружище,

Не просто плакал – причитал.

Не оттого ли, что при жизни

Тебя никто не прочитал?

Ну, да, печатали и даже

Хвалой выказывали честь,
Но с пониманьем ни однажды

Не удосужились прочесть.

Какие б им открылись бездны

И тайны собственной души…

И не один ты, друг любезный,

Заплакал бы в ночной тиши.