Руслан КИРЕЕВ. Я учился в одном семинаре с Николаем Рубцовым.

Имя Руслана Киреева не нуждается в представлении. Замечательный прозаик, книги которого нередко становились предметом долгих и шумных дискуссий. Мы беседовали в редакции "Нового мира", где Руслан Киреев работает заведующим отделом прозы. Меня галантно разместили в кресле за огромным старым столом, во главе которого когда-то восседал легендарный Александр Твардовский. Сам Руслан Тимофеевич скромно устроился рядом на стуле...

Начало

- Руслан Тимофеевич, а кем вы хотели стать в детстве?

- Сколько себя помню, мечтал либо писать книги, либо работать в цирке. Мой отец был цирковым акробатом. К сожалению, он погиб еще до того, как я родился, но вот интерес ко всему яркому, необычному, видимо, передался мне генетически. Цирк люблю до сих пор. А сочинять начал задолго до того, как научился писать. Хотелось как-то выразить свои чувства, впечатления от знакомства с окружающим миром. С тех пор и пишу. Сначала стихи, потом прозу.

- Печататься рано начали?

- В 16 лет. Поначалу в местной прессе (я родом из Крыма, из Симферополя). С 1959 года стал печататься в Москве, в журналах "Смена", "Юность", "Крокодил". В 1962 году вышла моя первая книжечка стихов. И в Литературный институт я поступил, уже будучи автором книги.

- В каком году это было?

- В том же, 62-м. Это было тяжелое время для института. В 1963 году Хрущев одним указом закрыл и сельхозакадемию, и Литинститут. Он считал, что на писателя учиться не нужно. Прекратился прием. Четвертый курс ушел на практику, пятый - на защиту диплома, и нас осталось тридцать оболтусов на весь институт. Умирающее учебное заведение с умирающим ректором. Тогдашний ректор И.Н.Серегин был болен раком крови и знал, что обречен. Сухой, желтый человек в очках, никогда не улыбался. Я написал о нем воспоминания в сборник "Пятьдесят лет Литературному институту". Очень порядочный, по-моему, был человек. И только с приходом нового ректора В.Ф.Пименова институт стал возрождаться.

- У кого вы учились?

- Сначала я поступил на поэтический семинар к Н.Н.Сидоренко. Вместе со мной на одном семинаре, на одном курсе учился Николай Рубцов. Я, правда, закончил институт на пару лет раньше, потому что Рубцова периодически выгоняли.

- За что?

- За пьянку. За непосещаемость. Я потом описал его в одном из своих романов, в "Апологии". На втором курсе я перешел на семинар прозы.

- А почему?

- А потому, что, услышав стихи Рубцова и некоторых других своих сокурсников, я понял, что писать так, как они, я не умею. А проза, мне казалось, вроде получается. В 65-м году Твардовский напечатал в "Новом мире" мой первый рассказ "Мать и дочь". Мне тогда было 23 года. А к окончанию института я уже написал роман. Огромный! Он вышел в "Советском писателе". Роман был плохой, как я сейчас это вижу. Я еще много плохих вещей написал. Но есть произведения... За них мне не стыдно.

"Иду на "вы"

- Герой вашего романа "Победитель" говорит: "Справедливость торжествует всегда, только не надо тихо ждать в своем углу, уповая на Господа Бога, надо смело шагать ей навстречу". Вам часто приходилось шагать навстречу справедливости?

- Вообще я человек неконфликтный. Есть ведь разные формы борьбы за справедливость. Есть активная, донкихотская ("Дон Кихот" - моя любимейшая книга), но мне Бог не дал такого темперамента. А есть иной способ. Просто не делать того, что делать не должно. Мне лично, в силу моего созерцательного образа жизни, ближе второе. И потом, у писателя есть такой действенный метод борьбы, как Слово. Помимо прозы я написал массу критических статей. И когда несправедливо обижали меня или моих товарищей, я писал, и лез в драку, и получал за это.

- Часто получали?

- Очень часто. Меня много били. За прозу, за статьи, за мои высказывания. Я открывал в "Литературной газете" дискуссии, например, на тему "Нужно ли писателю судить своих героев?". Я считал, что нет. Жизнь многовариантна, и писатель должен это показывать, а не вершить нравственный суд. Я написал статью на эту тему - "Вариантов множество". Дискуссия длилась полгода и закончилась тем, что тогдашний 1-й секретарь Московского союза писателей Феликс Кузнецов припечатал меня "неидейным".

- Это какой был год?

- Начало 80-х. А еще раньше мой роман "Победитель" пролежал "на полке" семь лет, прежде чем был издан. А повесть "Лестница" дожидалась выхода в свет тринадцать лет. Я тогда обошел с нею все журналы. Нигде не брали.

- Почему?

- Ну кто же в советские годы будет печатать повесть о притонах, о проститутках? Тем более о малолетних проститутках? О том, как тринадцатилетняя девочка становится женщиной? Это был 1966 год. В стране проституции не было. Юрий Бондарев, возглавлявший тогда СП, заявил, что повесть не будет издана в ближайшие сто лет.

- А вы сами как относитесь к критике?

- Я всегда читаю критику, мне интересно. Обидно, конечно, когда перевирают, передергивают, но - интересно. Вот сижу я в своем Бибиреве, что-то делаю... И вдруг вижу, что кто-то мои книги прочел, что кто-то о них задумался (и не важно, с каким знаком: "+" или "-"). Для меня это значит, что я еще жив.

"Глаголом жги сердца людей"

- Герой вашей повести "Там жили поэты" художник Антонов говорит, что даже когда он просто смотрит на что-то, например на розы, то всегда чувствует себя посредником между этими розами и миром. На что другой герой ему отвечает: "Меня лично никогда не прельщала роль сводника. Розы и мир сами найдут друг друга". Чья точка зрения вам ближе?

- Художника, конечно. Я считаю, что творчество - это и есть посредничество между миром и красотой. Толстой и Достоевский описывали одно и то же время, но когда читаешь, возникает ощущение, что это две разные страны.

- А учителем жизни писатель должен быть?

- Нет! Учить можно географии, астрономии, но как можно научить жить?! Как? Я-то уж точно не учитель жизни! Мне интересно другое. Когда берешься за перо для того, чтобы понять себя, свои отношения с миром, понять для себя этот мир. Когда же мои книги заинтересовывают кого-то еще, мне это всегда очень радостно. Самый первый мой читатель - жена. На протяжении тридцати восьми лет совместной жизни я всегда читаю ей все, что написал.

- А как вы относитесь к пушкинскому "гений и злодейство несовместны"?

- Нет, с этой формулой я не согласен. В той же повести "Там жили поэты" художник Рыбчук, пережив клиническую смерть, превращается в тихого, доброго, бесконфликтного человека. Но вот парадокс! Став благостным, он начал писать плохие картины. В искусстве все же такие благостные люди не работники. Ну что они могут создать? Ну, может, проповедь напишут. И то для этого страстность нужна. Зло почему-то всегда энергичней добра, более привлекательно, что ли?

- Но тем не менее и Воланд, и Мефистофель интересны не просто как носители зла в чистом виде. Они и на добрые дела способны.

- Да, но с другой стороны! Не было бы зла, не было бы и добрых дел. Как там у Гете? "Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо". Может, зло продуктивно? Не знаю.

- Примерно в 1995 году вы меня, помнится, поразили одной своей фразой: "Я запретил себе писать". Почему? И разве такое возможно?

- Было дело. Я публично заявил, что больше романов писать не буду. И слово я сдержал. В 1994 году вышел мой последний роман "Мальчик приходил", и с тех пор беллетристики я больше не пишу. Все, что я мог и хотел сказать в этом жанре, я сказал. Теперь мне, видимо, понадобились какие-то иные формы выражения. Эссеистика, к примеру. Вот Василий Розанов беллетристику не писал, но ведь писатель? И какой!

Календарная дата

- Руслан Тимофеевич, чего ожидать от вас читателям в новом году?

- В феврале должна выйти книга "Сестра моя - смерть". Я позаимствовал это высказывание у Франциска Ассизского. В свое время Борис Пастернак переиначил эту фразу в "Сестра моя - жизнь". Пожалуй, самая итоговая моя книга. Обо всем. О жизни, о смерти.

- Двадцать пятого декабря вам исполнится шестьдесят. Какие мысли посещают в преддверии юбилея?

- Какие мысли? Пенсию оформляю, вот и все мысли. Бегаю туда-сюда с бумажками.

- У вас две дочери, внучка. Внучка читает ваши книги?

- Она вообще не читает, насколько мне известно. С мальчиками по интернету переписывается. Да я сам в детстве терпеть не мог читать! Примерно в шестом классе стал заглядывать в книгу. Читал всякое барахло про шпионов. К серьезной литературе пришел лет в восемнадцать. А сейчас на протяжении последних десятилетий перечитываю Чехова. Каждый день читаю на ночь по два-три письма Чехова. Вот у кого надо жить учиться...

Ольга РЕШНЯК