Владимир ПРОНСКИЙ. На Селигере всё отлично
12 марта 2014 года нашему любимому автору, замечательному писателю, верному другу «МОЛОКА» Владимиру Пронскому исполняется 65 лет! Эту славную дату он встречает (мы в этом абсолютно убеждены!) с хорошим настроением и в отличной литературной форме. Мы желаем Владимиру Дмитриевичу здоровья, творческой зоркости, любви и добра!
Многие лета!
Редакция журнала «МОЛОКО»
Рассказ
Все иные события в жизни Кирилла Садовникова оказались растянутыми на десятилетия, а последние замелькали одно за другим – не остановишь. С того дня замелькали, когда умерла мама, долгие годы ухаживавшая за внуком, бывшим с рождения инвалидом. Без неё давно бы Славика направили в интернат. Скончалась она во сне, тихо, как и жила, и если бы не Славик, разбудивший родителей привычным «ба-ба!», то сразу и не хватились бы.
На другой день после похорон, Кирилл решил уволиться, не желая отдавать сына в интернат, как советовали родственники. И жена тоже советовала. Она-то сразу сказала, что свою страховую компанию никогда не бросит, даже при таких обстоятельствах, потому что не сравнит её с работой мужа-преподавателя. Поэтому, пока Кирилл увольнялся из школы, пришлось Славику побыть с Андреем – племянником Кирилла, недавно защитившим диплом и теперь ожидавшим отъезда на молодёжный форум, где, как он сказал, готовят будущую элиту страны. После общения со Славиком, племянник заявил:
– Всё, дядя Кирилл, первый и последний раз сидел с ним! И не обижайтесь, пожалуйста!
– Не обижаюсь, а очень и очень благодарю, что выручил!
С того дня Кирилл с утра и до прихода с работы жены только и делал, что разговаривал с сыном на равных.
– Ну, как у нас дела?! – спросит утром, переодевая в чистое.
– Ба-ба? – услышит в ответ.
Потом Кирилл вместе ползал по полу, пытаясь развеселить сына, вместе играл в любимые им машинки. Ровно в двенадцать спрашивал:
– А не пора ли, дорогой мой, обедать?!
– Ба-ба! – восклицал он.
– Молодец! Всё с полуслова понимаешь! – улыбался Кирилл.
Наверное, месяц Славик бубнил два привычных слога, а после перестал: то ли забыл их, то ли не хотел. Потому что, сколько он ни звал бабушку, она всё не приходила и не приходила. Это и к лучшему для Кирилла. Ведь невозможно весь день спокойно слушать напоминание о маме, которую он вспоминал всё чаще, только начиная осознавать, сколько она всего вытерпела за последние двенадцать лет! Ему хватило и одного месяца, чтобы исхудать, побледнеть, редко показываясь на улице. Даже причёска стала как у ежа. Жена это заметила и как-то укорила:
– Кирюш, ну что ты себя мучаешь? Ну не поднять нам Славика. Давай отдадим в интернат!
– Ага! «Отдадим!» Через полгода его не будет! Да он там от тоски… Ты что, не знаешь, какие там порядки?!
Жена вздыхала, пускала слезу:
– Ну а мне-то что делать? Получается, что я такая бессердечная, нелюбящая! Со мной родственники перестали разговаривать!
– Я-то понимаю тебя! А Славку никому и никогда не отдам! – твёрдо сказал Кирилл.
– Я бы больше помогала, но у меня совсем не стало времени! – пожаловалась она таким голосом, словно собиралась расплакаться от обиды.
Кирилл промолчал, хотя давно собирался упрекнуть жену, что, мол, на себя ей времени хватает, но не упрекнул. Она всегда была блондинкой, а теперь то брюнеткой походила, то шатенкой, потом сделалась пепельной с багряными крапинами. Эта явная легкомысленность Кириллу не нравилось. Спросить же, зачем она это делает, – язык не поворачивался. А надо бы!
Такая жизнь долго продолжаться не могла. К тому же жена всё чаще стала задерживаться на работе. Возвращалась «разбитая», как она говорила, и сразу бежала принимать ванную, а потом закрывалась в комнате, просила, если Славик не спал, хоть десять минут полежать спокойно. Когда десять минут проходило, просила ещё десять. Потом засыпала. Кирилл её не будил, потому что теперь спал со Славиком в одной комнате, на мамином диване, и не замечал, что жена просыпалась раньше обычного и подолгу прихорашивалась.
Однажды и вовсе пропала. Лишь позвонила из аэропорта, сказав, что срочно улетает в командировку. На пять дней. Кирилл всегда доверял жене, а после той отлучки перестал. Он давно догадывался, что она была нечестной, а теперь это понял окончательно и перестал говорить с ней. И она с ним, редко когда появлялась дома, а он ничего не спрашивал. Однажды не появлялась два месяца, после чего Кириллу прислали судебную повестку на развод! Времени на суды у него не было, поэтому он отослал повестку назад, написав на ней, как поставил резолюцию: «Согласен!»
Деньги к этому времени закончились, а пенсии Славика на двоих явно не хватало; иногда помогали родственники, но Кирилл стыдился брать у них деньги, потому что все они говорили, что Славика давно пора определять по назначению, словно намекали, что более помогать не будут. Да что родственники, даже директор школы позвонила и сказала, что они всё-таки ждут его к следующему учебному году. Поэтому любая помощь стала Кириллу в тягость, особенно от краснощёкого Андрея, к которому Кирилл обращался чаще, чем к другим. Андрей пока не отказывал, но всякий раз напоминал, что часто отпрашиваться с работы не может. Кирилл всё понимал, поэтому не сердился, но и обращаться к племяннику перестал, даже по выходным.
Эта канитель длилась почти год. И Садовникову ничего не оставалось, как устроиться дворником. Ему повезло, ведь москвичей дворниками не принимали, а его приняли – вошли в его положение, когда он рассказал о Славике. Правда, еле уговорил местного жилищного начальника, да и то при содействии специалистов из социального отдела, пугавших, что отберут Славика, если Кирилл и далее будет бездельничать и надеяться на чужую пенсию.
Что может быть лучше работы рядом с домом, когда знаешь, что в любой момент можешь забежать к сыну: переодеть, покормить, постирать! И не беда, что дворники-гастарбайтеры посматривали на него, как на местного чудака, согласившегося работать с шести утра и до семи вечера без выходных и праздничных дней. Кирилл однажды хотел спросить у одного из них, почему на него смотрят так подозрительно, но не спросил – не хотел лишний раз теребить своё сердце из-за неминуемых вопросов. Ведь от того, что вновь расскажет о Славике, спокойнее на душе не станет. Да и некогда рассказывать, если каждую свободную минуту спешил домой.
Иногда, когда дворников собирали для общей работы, а их начальство, дав указание, уходило, гастарбайтеры отпускали Кирилла, особенно если дело шло к вечеру. Более других заботился один по имени Равшан, на вид толстый и неуклюжий, хотя и молодой. Он всегда улыбался Кириллу, как земляку, и говорил: «Уходы, уходы!» При встрече же первым приветствовал: «Здравствуй, уважаемый!» Кирилл знал, что у него родился второй ребёнок на родине, и как-то попытался поговорить с ним откровенно, как отец с отцом, но тот лишь стеснительно пожал плечами: «Он не понимает». Кирилл сперва не понял, кто «он», но потом догадался, что «он» – это сам Равшан. Это выглядело смешно со стороны, и может, поэтому душа радовалась этой словесной неуклюжести; ведь он, зная о беде местного дворника, выражал чувства как мог.
Вот и месяц минул, даже более, и предстояло получить получку. Дворники компаниями шли в контору, чтобы расписаться в ведомости. Кирилл пошёл вместе со всеми. Что ж, событие приятное! Расписался у кассира Раи и только тогда как кольнуло: «Ведь совсем мало получил, обещали больше!» Отойдя в сторонку, Кирилл всё-таки пересчитал деньги и вернулся к рыжекудрой Раисе, чуть ли не за руку схватил:
– Раиса Степановна! Ошибочка вышла! Что-то мало начислили!
– Как всем. Тебе разве не говорили?!
– Но это несправедливо!
– Справедливости захотел… Э-эх, Кирюша-Кирюша, ничегошеньки ты в жизни не понимаешь! Да тебя только потому и взяли на работу, что у тебя на руках инвалид! Пошли, как говорится, навстречу, а ты не доволен. Учти, на твоё место знаешь, сколько азиатов. Только пальчиком помани. И никто из них лишних вопросов не задаст.
Ничего не сказал Кирилл. Подходящих слов не было, а простыми не выскажешь обиду. Да и не хотелось впустую терять время, а надо поскорее покормить Славика, ведь в последние дни денег почти не осталось даже на еду. Кирилл ждал в последние месяцы хоть какой-то помощи от жены, которая попросила перед разводом отозвать иск по уплате алиментов, чтобы не позориться на работе, но так пока и не дождался, хотя она обещала добровольно выплачивать деньги на содержание сына; её родители, жившие где-то за Байкалом, тоже обещали помогать, но и от них пока помощь не приходила, видимо, из-за дальности расстояния.
В «Пятёрочке» Кирилл накупил продуктов, а проходя мимо телефонного офиса, вспомнил, что сегодня у племянника день рождения, и положил на мобильный телефон сто рублей. Дома, накормив Славика, послал эсэмэску Андрею, на днях вновь уехавшему в молодёжный лагерь: «Поздравляю с днём рождения! Желаю приятного отдыха!» Минут через пять пришёл ответ: «Спасибо! На Селигере всё отлично! Ходим на байдарках, катаемся на велосипедах, посещаем лекции!»
«Вот и хорошо, что ходите на лекции! Вас там многому научат! – усмехнулся Кирилл. – Адепты всегда нужны!» Потом подумал о сыне. Даже не столько о нём, сколько о своей ситуации, казалось, поделившей весь мир на две неравные части: на одной – он со Славиком, на другой – все остальные люди. А когда Садовников представил эти неравные части, то не сдержался и прослезился.
Впервые после похорон Валентины Петровны.
