Дмитрий ПСУРЦЕВ. Время Тряпкина – будущее в прошедшем

Выступление перед земляками поэта осенью 2009 года

Здравствуйте, уважаемые земляки Николая Ивановича, а также гости!

Для меня большая радость и честь обратиться к вам здесь, на этой земле, где в одну из пор своей жизни жил Николай Иванович Тряпкин, самобытнейший художник слова, один из крупнейших русских поэтов второй половины XX века.

Не так давно я случайно набрёл в интернете на страницы некой поэтессы, которая на всех виртуальных перекрёстках величает себя «поэтом России» и помещает свои фото в русских национальных костюмах. Патриотизм, конечно, вещь похвальная, но думается, что с полным правом это определение – «поэт России» – можно применить буквально к горстке поэтов. Это те поэты, для которых Россия – самое дорогое, что у них есть, и они доказали это своей жизнью, своей кровью и судьбой. Но при этом качество и уровень поэзии у них такие, что они, эти поэты, в свою очередь, – самое дорогое, что есть у России. К этой редкой горстке стихотворцев и принадлежит Николай Тряпкин, который сказал:

Достойная поэзия –
Не рифма и не слог,
А только жажда истины
И сто путей-дорог.

Достойная поэзия
Не знает средних мест:
Она – иль ноша крестная
Иль сам голгофский крест.

Мы сейчас живём в переломный для России период, хотя это перелом не явный, я бы даже сказал, какой-то размазанный. Между тем контуры будущего определяются именно теперь, когда отшумели политические баталии перестройки и последовавшего за ней не менее бурного периода. Всё как бы идёт своим чередом. Люди ходят на работу, открываются офисы и магазины, есть подобие или, может быть, иллюзия некой определённости, политической, правовой, экономической. Но всё это отлетает как шелуха, стоит лишь спросить себя: «А что будет дальше? Куда идёт Россия? В чём смысл нашего дальнейшего пути? В чём стратегия нашего развития? Чего мы хотим для наших внуков и правнуков?» Боюсь, что ответы на эти вопросы пока не знаем ни мы, ни наше правительство. Между тем, если не задумываться об этом, нас поглотит текучка, мы превратимся в общество без цели, которое движется в вслед за остальным миром: куда, мол, все, туда и мы; нефть подорожает, значит нашу жизнь сделают получше; а если жизнь стала хуже, то это, наверное, оттого, что нефть подешевела… И так далее, в том же унизительном роде.

Что ни говори, нам нужна национальная идея. Правильнее было бы сказать – целый комплекс идей – в области политики, в области экономики, в области культуры, вообще в области духовной жизни. Мне кажется, что культура и духовность являются определяющими факторами, потому что именно должны давать ответ на вопрос – куда и зачем мы движемся? А политика и экономика – это уже технический вопрос, – как, каким образом. У нас же всё поставлено наоборот, телега запряжена впереди лошади. И мы заложники этой, уже не нашей, а всемирной телеги.

Поставим следующий вопрос: «Мы хотим быть русскими или не хотим?». Кому-то он покажется риторическим: «Мы и так русские, хотим мы того или нет». Да и не всем ясно, что такое «русский».  Действительно, это сложная, дискуссионная проблема. Но зададимся более простым вопросом: может ли считаться русским человек, который не знает слова «слега», или утверждает, что это слово устаревшее и ему не места в поэзии? Именно такое нелепое утверждение я нашёл в одной доморощенной интернет-рецензии на книгу стихов Николая Ивановича. Автор рецензии рассуждает примерно так: «Что за слово такое – “слега”? Я его не понимаю. Я слишком многих слов в этих стихах не понимаю, такие стихи мне не нравятся, такие стихи нам, современным молодым людям, вообще не нужны. Или вот слово “врази”. Я посмотрела в словаре, это церковнославянское слово, означает “враги”. Зачем автор его употребляет?». 

А на улице снег, а на улице снег,

А на улице снег, снег.

Сколько вижу там крыш, сколько вижу там слег,

Запорошенных крыш, слег!

А в скиту моем глушь, а в скиту моем тишь,

А в скиту моем глушь, тишь.

Только шорох страниц да запечная мышь,

осторожная мышь, мышь.

А за окнами скрип, а за окнами бег,

А над срубами – снег, снег...

Сколько всяких там гор! Сколько всяких там рек!

А над ними все – снег, снег...

Затопляется печь, приближается ночь.

И смешаются – печь, ночь.

А в душе моей свет. А врази мои – прочь.

И тоска моя – прочь, прочь.

Загорается дух, занимается дых.

(А на улице – снег, снег.)

Только шорох страниц. Да свечи этой вспых.

(А за окнами – снег, снег).

А в кости моей – хруст. А на жердочке – дрозд.

Ах, по жердочкам – дрозд, дрозд.

И слова мои – в рост. И страда моя – в рост.

И цветы мои – в рост, в рост.

А за окнами – снег. А за окнами – снег.

А за окнами – снег, снег.

Из-за тысячи гор. Из-за тысячи рек.

Заколдованный снег, снег...

Я утверждаю, что если мы хотим быть русскими, то мы должны читать, любить, понимать такие стихи, знать, что такое «врази», мы должны сочинять такие стихи с «непонятными» словами. Мы должны включать эти стихи в школьные антологии, мы должны поставить памятник Николаю Ивановичу, вот хотя бы здесь, в Лотошино…

Но лучший памятник поэту, это конечно его стихи. И я хочу попытаться сформулировать, в чём сегодня огромное значение наследия Тряпкина для русской истории, русской культуры и вообще для русских людей. Отмечу лишь три ключевых момента.

Первое. Тряпкин прожил довольно долгую жизнь в поэзии и запечатлел в своих стихах этапы, сдвиги, сломы народного сознания. Надо иметь в виду, что Тряпкин – необычный поэт в том плане, что он не столько лирический, сколько лирико-эпический поэт. Не сочиняя поэм, Николай Иванович мыслил эпическими категориями, был певцом русского этноса, нашим современным Гомером, если угодно.

«…И как лучшую жницу на руках председатель носил» - разве это не эпос?

Или стихотворение «Встреча», о возвращении отца с гражданской войны:

Это было в таком далеком
И в таком золотом году!
Дед мой Филя парит, как сокол,
И притоптывает на ходу.

А вокруг меня скачет бабка
И все этак поет, поет:
"Вот теперя увидишь папку.
Поднимайся, гляди, идет!"

И маманя все выше, выше
Поднимает меня на руках, -
Целый клан за деревню вышел
Да при всех родовых гвоздях:

И дядья, и зятья, и тетки,
И все внуки, и все дедки,
Все старухи и все молодки,
Все собаки и все щенки!

А маманя все выше, выше
Поднимает меня на взлет.
Поднимаюсь – и вижу, слышу -
И вот снова гляжу: идет!

И поныне так четко вижу:
Он взошел на зеленый скат, -
Вот он, вот он, все ближе, ближе,
Мерным шагом идет солдат:

В конармейской длинной шинели,
Богатырский шлем со звездой,
И златые ремни скрипели,
И геройский эфес под рукой.

Ах, не свет исторгает глина,
И не с громом сходится гром, -
То отец повстречался с сыном,
То расплакались сын с отцом.

И наверно – вот эта глина,
И наверно – вот этот гром
И рождают в веках былину,
Замешавшись людским огнем.

Не припомню, что дальше было,
Только чую в своей крови:
Вся земля ходуном ходила
От великой своей любви.

И сквозь тысячи Млечных светов
Проносился вселенский бал,
И гремело: "За власть советов!"
У истоков моих начал.

И как самый лучший избранник
Восседал я в красной парче,
И сосал я отцовский пряник
У отца на красном плече.

И кружился над миром сокол
У вселенной всей на виду...
Это было в таком далеком
И в таком золотом году!

Тут и эпос и былина заодно («богатырский шлем со звездой», «златые ремни», «геройский эфес»); если вдуматься, это ведь не только и не столько о возвращении с гражданской войны – здесь показано возвращение отца с любой войны! Сокол – символ воинской славы, или может быть, символ самой хищной истории, не знающей жалости?..

Стоит вспомнить и всем известное, великолепное, много раз положенное на музыку эпическое стихотворение «Скрип моей колыбели»…

Итак, Тряпкин, при всей своей самобытности и оригинальности, был прежде всего выразителем, зеркалом, медиумом народного сознания на переломных путях истории. Отсюда, кстати, изменчивость, я бы даже сказал, неоднозначность взглядов и идей, которые можно узреть в стихах Николая Ивановича – от хвалы колхозам до разочарования в жестоком советском строе, и обратно – к воспеванию уже ушедшего СССР. Это река народного сознания. Менялись взгляды Николая Ивановича, потому что менялись взгляды наших дедов и родителей.

С этой точки зрения стихи Тряпкина – поучительный исторический поэтический документ. Читая их, можно анализировать изменения сознания нашего общества. Можно определить, куда идти дальше, если понять, какими извилистыми путями мы двигались ранее.

Второе. Несмотря на упомянутую выше текучесть, изменчивость народного сознания, отразившуюся в стихах Тряпкина, его поэзия в своём ядре даёт нам ценную константу, необходимую для нашего дальнейшего развития.

С одной стороны, Тряпкин написал горькие строки об общественной эволюции, о цивилизации и прогрессе, о неизменной жестокости истории по отношению к отдельной судьбе обычного простого человека:

Эволюция

Что вынес я из жития земного?

В чем суть и соль истории людской?

Один берет за шиворот другого,

А иначе ухватит тот, другой.

Один другого гнет и понукает,

А тот, другой, стремится ушмыгнуть.

Из коновода Цезарь вырастает

И в гордости спесиво пятит грудь.

Один другого тискает под прессом

И все хотит подбавить, охламон!

И пресс такой не явится прогрессом.

Когда тебя не выжмут, как лимон.

И вот приходят Фультоны и Куки,

Философы, юристы – и конвой.

И вот уже тебя – под пресс науки, -

Не под капустный пресс, а паровой!

И жмут тебя все блага индустрии,

Да так нажмут, что просто – красота!

А вкруг станков поэты и витии

И все услуги Красного креста...

И вот уже – новейшие законы,

И вот уже – новейший инженер.

И жмут тебя фотоны и протоны

И весь комфорт сверхмощных атмосфер.

А ты, забыв все выдохи и вдохи,

Кричишь: «Даешь!» (и никаких гвоздей!)

И все поешь, как сын своей эпохи,

Что нет счастливей участи твоей.

А между тем, лишь погляди спокойней, -

Вот он – итог свершений мировых:

Все тот же пресс, все та же маслобойня,

А ты в конце – все тот же самый жмых.

И вот он – круг призвания земного,

И вот он – круг истории людской.

И нет пока что выхода другого,

И нет пока истории другой.

То есть, на первый взгляд, получается, что всё плохо, что выхода для отдельного человека из злого круга истории нет.

Но ведь нации живут. Живут, опираясь на константы своего национального мифа. Слово миф только кажется неустойчивым. На самом деле в истории наций нет ничего более устойчивого, чем французский миф, германский миф, американский миф и т.д. Национальный миф – это представление нации о себе и представление о нации других народов. Наша опорная константа – русский миф. Этот миф предстаёт в русском искусстве, в частности, в произведениях Пушкина, Толстого, Достоевского, Лескова, Чехова, Набокова, Вен. Ерофеева. Поэтический мир Тряпкина во всём его многообразии – не только законная, привычная часть этого уже воплощённого русского мифа, но и его актуальное, современное продолжение. Национальная самобытность в сочетании со «всемирной отзывчивостью», отзывчивостью на жизнь и культуру других народов, события современной истории, злободневные проблемы человечества, от экологии истории и эволюции, как мы видели выше, – до экологии в прямом смысле слова. Тряпкин – самый современный русский миф, русский миф второй половины 20 века. Благодаря поэзии Тряпкина, нам есть что сказать другим народам здесь и сейчас. Если угодно, в этом всемирное значение Тряпкина. 

И великое пламя над миром прошло,
А верней – пронеслось!
И от прежних лесов только птичье крыло
Сохранить удалось.

И хранится оно в золотом терему
Да под вечным стеклом.
А земля запропала в кромешном дыму –
И себя не найдем...

Это «воспоминание о будущем» не только России, но и всего мира.

Далее. У Тряпкина находим мы богатство подлинного, самобытного русского языка, целые алмазные россыпи для будущих поэтов, филологов, просто для читателей, которые не хотят утратить чувство родной речи… Наша уникальная, самобытная картина мира выражается у Тряпкина в органических, коренных формах. Это заповедник русского самосознания в эпоху ухудшения «экологии языка». У Тряпкина - огромное многообразие жанров русской поэзии – от стилизации частушки и песни до дум, до современных былин, баллад-воспоминаний, мифологических полотен на сюжеты русской природы и русской жизни. Такому жанровому богатству может позавидовать, например, современная американская поэзия, где преобладает унылый поэтический очерк биографического характера – что и где автор увидел и что по этому поводу подумал. Поэтическая система Тряпкина – богатая и жизнеспособная, её можно и нужно двигать, развивать дальше, на радость себе и другим народам. А для этого нужно предпринять усилия всем деятелям культуры, нужно создавать моду (в хорошем смысле) не на усреднённо-международную поэзию, а на русскую. Нужно сделать так, чтобы было модно и престижно знать Тряпкина, других современных русских национальных поэтов.

Здесь я хотел бы упомянуть ещё об одном обстоятельстве. Русская литература всегда двигалась, развивалась благодаря сложению векторов, идущих из одной точки, но разнонаправленных. В XIX веке – Пушкин и Лермонтов. Ну и конечно, Толстой и Достоевский. Они совершенно разные. Однако остроумец Набоков не случайно их скрестил, придумал слово «Толстоевский». Толстоевский – этой результат действия Толстого и Достоевского. Что у нас в XX веке? Сам Набоков, с одной стороны, и Андрей Платонов, с другой. А в русской поэзии второй половины 20 века мы тоже имеем два мощных разнонаправленных вектора – Бродского и Тряпкина. Бродский – воплощение индивидуального, рефлексирующего духа на русской почве, духа, заведшего его настолько далеко, что он, как князь Гвидон, вышиб дно и вышел вон – из русской поэзии (я имею в  виду его стихи, написанные на английском языке, да и вообще его поздние стихи). Конечно, Тряпкин не мог написать:

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,

дорогой, уважаемый, милая, но  не важно

даже кто, ибо черт лица, говоря

откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но… и т.д.

Но ведь и Бродский (лауреат Нобелевской премии) не мог написать такое вот вечное и вместе современное заклинание:

Ворожу свою жизнь – ухожу к тем начальным пределам,
Где я рос – прорастал, распускался цветком-чистотелом.
Заклинаю строку, а в душе уголек раздуваю,
И на струны свои эти пальцы свои возлагаю:

Старина ль ты моя! Прилетевшие первые утки!
Сторона ль ты моя! Луговые снега-первопутки!
Ворожба ль ты моя! Этих строк переборные струны!
Городьба ль ты моя! Из души исходящие руны!

Уплываю туда, ухожу к тем далеким началам,
Где так все хорошо и с таким все бывает навалом!
Где любые сороки поют, как заморские пташки,
Где любая труха превращается в запах ромашки.

Заклинаю строку. И в душе уголек раздуваю.
И на струны свои эти пальцы свои возлагаю:
Старина ль ты моя! Прилетевшие первые утки!
Сторона ль ты моя! Луговые снега первопутки!

Тряпкин – воплощение коллективного –  я не хочу сказать подсознательного или бессознательного, – но именно этнически коллективного сознания. Тряпкин – это такая дорогая нам уникальность во множестве, в единстве. Это перекликается со многими вещами в философии Вл. Соловьёва и в православии, важные выводы можете сделать сами.

И наконец, третье. Непреходящее значение поэтического наследия Николая Ивановича Тряпкина видится мне в том, что поэзия Тряпкина, мир Тряпкина сегодня являются для нас лучшим связующим звеном между прошлым, которое мы плохо помним, и будущим, которого пока ещё не знаем.

Все, кто изучал английский или французский язык, помнят, что там действует правило согласования времён, что время в придаточном предложении устанавливается относительно времени главного предложения. У Тряпкина в стихах оживает в первую очередь наше прошлое, историческая, культурная, языковая память (которая у большинства современных стихотворцев отсутствует), и всё прочее устанавливается относительно этой памяти как точки отсчёта. Будущее время для Тряпкина – это не безответственное, волюнтаристское будущее, а будущее в прошедшем, будущее, устанавливаемое относительно прошедшего.

Сторонники глобализма утверждают, будто глобализм в экономике, неизбежно ведущий к культурному глобализму, – это единственное средство против нарастания хаоса, беспорядка, энтропии. Но мне хочется высказать иную точку зрения. Мне представляется, что глобализм под личиной общего стройного порядка скрывает массу нарастающих противоречий, которые всё сильнее обостряются и могут со временем привести человечество к катастрофе. Культурный глобализм – это  массовая культура, то есть бескультурье. Думается, что настоящим и единственным лекарством от всемирного хаоса является сохранение национально-самобытных форм социума. Эти формы – как крепости на пути армии энтропии. Пусть человечество остаётся разным, пусть уникальность духовного и культурного уклада каждого народа не нивелируется, а сохраняется. Надо дружить, надо сотрудничать, но надо быть разными. В этом глубинный извечный смысл существования человечества. Представляете, чтобы в природе рос только один вид растений, водился один вид животных? А ведь всё идёт к тому, чтобы стало одно, если так можно выразиться, генно-модифицированное человечество…

Если мы наше будущее у себя в стране видим исключительно в том, чтобы, забыв о своём прошлом, устремиться за достижениями прогресса, цивилизации, менеджмента и т.д., стать, что называется, как все, то у нас, как у этноса, нет будущего.

Глупо отрицать прогресс, но нам нельзя терять своё лицо. Да, нам надо учиться жить в современном мире, организовывать свою жизнь в добре и разуме, нам зачастую не хватает рациональности, логичности, последовательности, у нас непростое прошлое. Надо учиться у других народов. Но наше непростое прошлое нельзя выкидывать. Всё, что в нём было лучшего, следует восстановить и сохранить. Всё, что в нём было плохого, следует осознать, осмыслить, чтобы избегать в будущем. Так или иначе – именно в прошлом, как в сказочном ларце – залог единственно возможного для нас достойного будущего. Мы не должны отказываться от своих родителей, и тогда наши дети не откажутся от нас, а дети наших детей – от наших детей.

И снятся мне камни ваших путей

И вашего солнца зной.

И снится мне новый свой Арарат,

Что брезжит где-то вдали

И снится мне новый свой Вифлеем,
            И вижу: горит звезда!
Позвольте взойти мне на ваш ковчег
             И с вами рыдать и петь.

Пускай это только пустой мираж,
              Пускай это только сон.
Да будет проклята всякая явь,
              Где только блюют и пьют!

Да сгинет в пропасть любая новь,
              Где мир утонул в крови!..
Позвольте взойти мне на ваш ковчег –
              И в тайный пуститься путь.

Поэзия Тряпкина – воскрешая трудное прошлое, связывая его с трудным настоящим – ведёт нас в будущее. Русский ковчег, о котором писал Тряпкин, уже в пути. Поэзия Тряпкина – в этом ковчеге.