Валерий САВОСТЬЯНОВ. «Фуражка» и другие стихи
ФУРАЖКА
(В День Победы)
В боевом солдатском званье,
В гордом званье старшины,
В новом обмундированье
Возвратился дед с войны.
Гимнастёрку и рубашку,
Пару яловых сапог
Износил он. А фуражку
Почему-то всё берёг.
Надевал фуражку в праздник,
Очень ею дорожа.
Бабка скажет: «Новой разве
Нету? Всё для куража!
Как в такой пойдёшь к соседу:
Не хозяин, что ль, рублю?
На базар поеду в среду —
Шляпу там тебе куплю…»
Дед припрятанную «Старку»
Брал: да что тут говорить? —
Спорить с бабкой, что по танку
Из винтовочки палить…
Не спеша он шёл к соседу,
Что под Курском воевал,
И с соседом за Победу
«Старку» — чаркой распивал.
С ним, осколком ослеплённым,
Пел о самом дорогом,
Пел и плакал!
И гранёным —
Пил за мёртвых самогон!
Добирались и до бражки…
Правда, ум не пропивал:
Никогда чужой фуражки,
Уходя, не надевал.
Перед бабкой отвечая,
Говорил: «Да что там пью? —
От чужих же отличаю
Я фуражечку свою!»
«…Отчего ж тебя качает,
Что корову в борозде?
Знаю, как ты отличаешь:
Ты ж — на ощупь, по звезде!..»
Дед молчал. Когда ж от брани
Строгой бабки уставал,
Не ложился на диване —
Уходил на сеновал.
И проваливаясь в небыль
От нахлынувшей тоски,
Видел он, как шли по небу
Краснозвёздные полки.
Там по цвету и по лаку,
По немеркнущей звезде —
Узнавал свою фуражку!
Ту, что в доме, на гвозде…
ДЕДУ
Мы попросим нашу бабку
Протопить нам к ночи баньку
И, ступая на порог,
Мяты, липы, зверобою
Не забудем взять с собою,
Чтобы слаще был парок.
В шайке веничек распарим,
Чайник травами заварим —
Помогает пропотеть,
Будем чаем упиваться,
Будем веником стегаться,
Долго ахать и кряхтеть.
Дверь откроем и с разбега
Упадём в объятья снега,
И под юною луной
Канут хвори и заботы,
И к тебе вернутся годы,
Годы, взятые войной!..
Если ж так
Вернуть их сложно —
То, давай, тогда мы сложим
Жизнь твою и жизнь мою
(Пусть мне тоже будет больно!)
И разделим — как обоймы
Поделили бы в бою.
И расправятся морщины —
Жизнь примеряют мужчины
Вновь, как чистое бельё…
Как, тебя мочалкой драя,
Я о шрамы обдираю
Сердце штатское своё!
РОДНОЙ ЗЕМЛЕ
Служила ты нам самобранкою–скатертью,
За волей и песнею шли мы в поля.
Я пасынком не был — но звал тебя матерью
Скорей по привычке, родная земля.
В то время, когда ещё бегал с рогаткою,
С душой неболящей, наивной, святой,
Не мамой, не бабушкой даже — прабабкою
Была мне и всей пионерии той...
О тёрн, о стерню мои ноги исколоты,
Душа тяжелела и зрела, как плод —
И бабкой, родная, мне стала не скоро ты:
Я помню тот гроб, тот студенческий год.
На детство далёкое, юность туманную
Сквозь слёзы гляжу, постигая судьбу:
Чем нужно платить, чтобы стала ты мамою? —
Сокровищем сердца в хрустальном гробу!..
И с каждой потерей всё ближе, дороже ты.
Никто не оспорит сегодня: ты — мать!..
Когда будут годы последние прожиты,
Родная, скажи, как тебя называть?
РОЖОК
Я ещё застал рожок,
Настоящий, деревенский —
Будто мягкий голос женский
Собирал нас на лужок.
Поутру под ветхий кров
Звуки нежные вторгались,
И проворнее коров
Мы на улицу сбегались.
Шли деревней пастухи.
Кнут свистел — и пыль, как порох,
Вдруг взрывалась!
Петухи
Голосили на заборах.
В мире утреннем, живом
Всё светилось от восторга,
И казался волшебством
Шар, встающий из-за стога…
Гнали стадо на луга,
Заливные, клеверные —
Вились волосы льняные
У мальчонки-пастуха.
Он играл, играл, играл,
Будто сказывал былину —
Даже злого бугаину,
Видно, за сердце он брал:
Опечаленный бугай
Шёл, губой кольцо качая,
Никого не замечая,
Хоть под носом пробегай…
* * *
Был дом с коровой продан за бесценок,
Пошёл, как говорится, с молотка.
Не жалко –
Никаких особых пенок
Мы сроду не снимали с молока.
Да что там дом –
Избушка в три окошка:
Войдёшь, и тянет голову пригнуть.
А рядом клуб –
И песни, и гармошка.
И до утра порою не уснуть.
Теперь никто под окнами не пляшет,
На весь квартал – гармошки не сыскать.
Восьмой этаж!..
А мама вяжет, вяжет,
Чего-то ждёт – и спать никак не ляжет.
А свяжет –
Начинает распускать...
АДРЕС
Как друзей своих рисковых
И подружек поселковых
Сладко вспомнить имена,
Так же сладко, — уж поверьте! —
Прочитать мне на конверте:
«Доменная, 1А».
Нету адреса в помине!
И никто тут не повинен:
Улица не снесена.
Просто город рос, как бездна —
Съел посёлок наш, —
Исчезло
«Доменная, 1А».
Говорит одна наука:
Смена буквы или звука
Изменить судьбу должна.
Ну, а если адрес целый —
Адрес юности бесценной:
«Доменная, 1А»?..
И сегодня — всё другое:
Новый мир, где Григ и Гойя,
Где Поэзии страна,
Знаю всё: Париж и Таллин —
Но тебя мне не хватает,
«Доменная, 1А»!
Как же мне друзей рисковых
И подружек поселковых
Сладко вспомнить имена
И читать стихи в конверте,
Где про домны и конвертер,
«Доменная, 1А»!..
Что же было там такое?
Труб дыханье заводское,
Клуб строителей,
Шпана,
Нос, разбитый в первой драке,
Рай «хрущёвок»
И бараки.
«Доменная, 1А».
А ещё была спецовка,
И слесарка, и вальцовка,
Бригадира седина.
Раз в неделю до заката
Труд ударный. И зарплата!
«Доменная, 1А»…
Ну и всё? И что ж такого —
Что дороже городского,
Что пьянило без вина?
Роскошь звёздная околиц,
Поцелуи робких школьниц —
«Доменная, 1А»!
Математика и сцена.
Братства — лыж и КВНа.
Память, что была война.
Орден снайпера-соседа,
Гордость, горькая беседа…
«Доменная, 1А».
И велик, не испоганен,
Жив Союз!
И жив — Гагарин,
Цель ближайшая — Луна!..
Выпускной — увы! — в спортзале:
Зала нет. Но есть медали!
«Доменная, 1А».
Молоды отец и мама.
Мир надежд, самообмана —
Прочен, как из чугуна!
Без потерь!
Без пира глупых!..
Но чугун твой — слишком хрупок,
«Доменная, 1А»!..
Мне теперь, коль в сердце слёзно —
И не сложно, и не поздно
Те окликнуть времена:
Лишь послать привет в конверте —
Адрес, где не знают смерти:
«Доменная, 1А»!
ВСЁ ПРЕКРАСНО!
Всё прекрасно!
Не хватает воздуха —
Мой топор без устали, без роздыха
Бьёт и бьёт,
И кровь моя горит!
Всё прекрасно!
В парках снега месиво,
И уже в свои четыре месяца
Сын меня улыбкою дарит.
Пусть покамест не с его силёнками,
Руки, укрощённые пелёнками,
Вынуть, сжав, ликуя, в кулаки, —
Всё прекрасно!
Сын мой улыбается:
Скоро-скоро силушки прибавится —
Как-никак, мы всё же мужики!
Ох ты, лет стремительная мельница!
Знаю: всё однажды переменится, —
Но топор мой, выпавший из рук,
Сын возьмёт — поднимет, не поленится,
Застучит!
И сложится поленница.
И, счастливый, улыбнётся внук!..
ВОЛЯ РУССКАЯ МОЯ
Ласточки над куполами,
Над соборной высотой
Режут острыми крылами
Зной разбрызганный, густой.
Так стремительно паренье,
Так их скорость высока,
Что теряют оперенье
Перистые облака.
Тяготение не давит
На летящие тельца.
С лёгких крыльев опадает
Золотистая пыльца…
Горд я русскою судьбою!
Мне б свечой среди свечей
Вспыхнуть в сумраке собора
Для Твоих, о, Русь, очей!
Дай мне, грешному поэту,
Прометеева огня —
Чтобы следовать завету
Здесь стоявших до меня!
Здесь, над муками возвысясь
И о вольности скорбя,
Древний воин — гордый витязь —
Мстить поклялся за Тебя!
Здесь таинственные тени
До сих пор ещё со стен,
Опускаясь на колени,
Молят:
«Русь, восстань с колен!
По Тебе волчицей рыщет
Беспощадная Орда:
Вечный сон и пепелища,
Там, где были города!
Лучше сгинуть в Диком Поле,
Быть распятым на кресту —
Но терпеть
Твоей неволи
Сыновьям невмоготу!..»
И возносятся молитвы,
И прощаются грехи —
И готовые для битвы
Сами пишутся стихи!
И когда свечей свеченье
Ляжет рифмами в тетрадь —
Соберу я в Ополченье
Удивительную рать.
Облака, огонь и воду,
Свет звезды и солнца свет —
Всех, восславивших Свободу, —
Призову я на Совет!
«Вяз, увязший по колено
У стены монастыря,
Что тебе страшнее тлена?» —
«Жить в неволе!
Значит, зря...»
«Ветер, ветер, вольный ветер,
Сын земли родной, ответь,
Что страшней всего на свете?» —
«Жить в неволе!
Лучше смерть…»
«Ворон, ворон, мудрый ворон,
А не проще ль — век ли, три —
Ждать, —
И взять врага измором!?» —
«Жить в неволе?
Не мудри!!!»
Рать моя,
Поэт и воин,
Русской лиры Пересвет,
Я в любви одной неволен —
И вольней неволи нет!
Как на поле Куликовом,
Злу навстречу выхожу,
Потому что родниковым,
Отчим краем дорожу!..
И когда умру от боли —
От свинца ли, палаша —
Вознесётся над собором
Лёгкой ласточкой душа.
К облакам туманным, росным,
К небу Родины моей
Полетит, роняя россыпь
Позолоченных теней…
Обветшает,
Рухнет камень,
Сгинут, высохнув, моря.
Вечна лишь — под облаками
Воля русская моя!
ВЬЮГА
Я измучен, истерзан, изранен, —
Просто валится всё из рук! —
Потому что уехал в Израиль
Закадычный сердечный друг.
С ним, что ближе, дороже брата,
Шёл я в горы, в байдарке мок…
Нет, Россия не виновата,
Что он сыном ей стать не смог!
Помню, вещи мы выносили,
И сказал он мне у дверей:
По отцу он — русский в России,
А по матери — там еврей.
И такую его удачу
Проворонить никак нельзя!..
И простились мы, чуть не плача,
И расстались мы, как друзья.
Но порезал он по живому
И не вспомнил он сгоряча
Селигерской протоки омут
И «мороженое» Тхача. *
Не подумал он, что в баулах
Пру любимую не упрёшь
И Лаврушинский переулок
В робком свете первых порош…
Нам сердец своих — не раздвоить:
Здесь лишь — в поле и на плацу —
Русским русская вьюга воет.
И по матери, и по отцу...
__________________________________________________________________
* Тхач — гора в Адыгее.
Существует обычай у туристов: когда они летом идут на Тхач, то, достигая первого снега, из него и принесённой с собой сгущёнки готовят «мороженое».
РОССИЯ, РУСЬ…
Россия, Русь, ты стольких погубила
И до меня, и на моих глазах —
Трепещет моё сердце, как рябина,
Взрастая на крови и на слезах.
Здесь так опасно русским называться,
В метель и бурю стоя посреди
Чернобыльских бескрайних резерваций
И Беловежской воющей беды.
Как трудно здесь Добрыне и Микуле:
Чуть что не так Ивану–дураку —
Двух «с» твоих
Безжалостные пули
Свистят и точкой ставятся в строку!
В твоих Торжках, Венёвах и Белёвах
Живём всегда мы — как перед грозой…
Но всё же ум твой задний
Гумилёвых
Поймёт, оплакав позднею слезой!
И лишь за то одно, что на поминках
Рыдаешь ты солдатскою вдовой,
Мы будем смысл искать в твоих суглинках
И красить кровью снег передовой…
РОЩИЦА ПРОЗРАЧНАЯ, НАГАЯ
Рощица прозрачная, нагая,
Листья днями прошлыми шуршат.
Есть ли на Земле земля другая,
Чтобы так умела утешать?
Озеро все прожитые годы
Отражает, словно камыши.
Есть ли на Земле другие воды,
Чтобы так смывали боль с души?
Русские холмы — как милой груди,
Буйный бор — как братья во хмелю.
Есть ли на Земле другие люди,
Коих так — без жалости — люблю?
Перекрёсток Крест на сердце высек,
Чтобы вместе верить и страдать…
Есть ли на Земле другие выси,
Что так обещают Благодать?
МАМЕНЬКА
Ветер холоден и вьюжен —
Оглашенный снеговей…
Никому-то ты не нужен,
Кроме маменьки своей.
Огонёк далёкий светит
Из-под ставенки одной.
И никто тебя не встретит,
Кроме маменьки родной.
Ты оборван и не выбрит,
Колесованный бедой —
И никто слезу не вытрет,
Кроме маменьки седой…
Ты уснёшь,
Но в сон твой дышит
Огнедышащий дракон —
И никто твой стон не слышит,
Кроме мамы у икон.
За окошком вьюга воет,
Бесы лезут на порог,
Но стоит Великий Воин,
Воин Духа, поперёк...
А проснёшься — варит, жарит.
С торбой снеди и обнов
Так никто не провожает —
Только маменьки сынов!
На развилке у пригорка,
Где позёмка иву гнёт,
Так никто не крестит горько,
Что-то зная наперёд…
И не зря тебе казаться
Стало вдруг на склоне лет:
Богородицей Казанской
Смотрит маменька вослед.
ЗАМЕЛО ДЕРЕВНЮ
Замело деревню: избы, риги,
Света нет — лишь светлячок свечи.
Вынимала бабушка ковриги,
Круглые, большие, из печи.
Протирала тряпочкою влажной,
Ставила на стол их остывать.
И сидел я, внук любимый,
Важный,
Ждущий: ну когда же пировать.
Обрядили бабушку в обновы
Смертные,
Отпел её собор —
И такого вкусного, ржаного
Не едал я хлебушка с тех пор…
Замело посёлок —
Лишь церквушки
Светятся высокие кресты.
Пироги румяные и плюшки
Вынимала мама из плиты.
Смазывала маслица кусочком,
Ставила на стол их остывать.
И сидел я дорогим сыночком,
Ждущим: ну когда же пировать.
Обрядили мать.
Душа — как пустынь,
Где спьяна куражился вандал.
Пирожков тех с рисом и капустой
Я уже, конечно, не едал…
Замело Заречье и Зарядье:
Город весь — как в праздничной парче.
Вынимает милая оладьи
Из печи волшебной СВЧ.
И хоть я с утра ещё не евши,
Подожду, пока им остывать,
Посижу я мужем постаревшим,
Вспоминая бабушку и мать.
И жене скажу:
«Небесной манны —
Вкус твоих оладий и блинов!»
Учит жизнь без бабушки, без мамы —
И боюсь я траурных обнов…
НИЩИЕ
Камни и буераки.
Дождь моросит с утра.
Нищие и собаки
Вместе вокруг костра.
Их обойду, пожалуй,
Посох держа в руке.
Булькает что-то в ржавом
Стареньком котелке.
Я им пока не нужен,
Я им — что нет, что есть.
Ждут, что послал на ужин
Отче Небесный днесь.
Дай Ты им хлеба, Отче,
Тёплый подвал, где спят,
Дай им в осенней роще
Ягоды и опят!
Дай городским помойкам,
Свалкам — не оскудеть,
Чтоб на прохожих волком
Бешеным не глядеть!
Скоро засвищет вьюга,
Сядет у котелка —
Дай не зарезать
Друга,
Шарика и Пушка!..
Нищим, бомжам и ворам,
Пьющим из русских луж,
Гибнущим под забором,
Но не сгубившим душ:
Крови не проливавшим
Финкой и кистенём, —
Отче, воздай как павшим
Воинам под огнём!
ДЕФОЛТ
Памяти школьного товарища
Константина Гейна
Лучший в школе математик,
На заводе — лучший спец,
Шахматист, мудрец, прагматик,
Сыновей двоих отец,
В девяностые метался,
Чтобы выжила семья.
Взял кредит — и просчитался.
И печальна быль сия.
И осталось только фото,
Где в гробу товарищ мой, —
Как свидетельство дефолта
Демократии самой…
Моют сталинские кости,
О репрессиях кричат,
Говорят о Холокосте…
А об этом все молчат!
ПРИМЕРКА
В электричке холодно, сыро,
Темень и дождь в окне…
Она вязала свитер для сына,
А примеряла на мне.
Прикинув: до дома можно успеть ли? —
Без всякого чертежа
Самозабвенно считала петли,
Спицами ворожа.
И ей дорога, что тянется, как резина,
Казалась короче вдвойне.
Она вязала свитер для сына,
А примеряла на мне.
И я поворачивался терпеливо
И молча вставал потом —
Уж как-то по-детски сиротливо
Просила она о том.
Она сказала: «Теперь трясина
И заморозки в Чечне…»
Она вязала свитер для сына,
А примеряла — на мне.
Однажды, видимо, не без причины
Взгляд её замерцал:
Как на солдат похожи мужчины,
А воюет — пацан!
Но ни о чём она не спросила,
Лишь, тихая, как во сне,
Она вязала свитер для сына —
И примеряла на мне.
Другие пели — она не пела,
Не ела и не пила…
Она довольно много успела
И незаметно сошла.
А я, очистив пол-апельсина,
Из фляги чуть пригубя,
Уже не свитер — судьбу её сына
Примерял на себя…
* * *
Гнёзда ласточек–береговушек
Не враги расстреляли из пушек,
По траншеям паля, блиндажам,
По высоким речным рубежам.
Не обрушило их половодье.
Века злого «его благородье»
Берег, политый кровью, купил,
Спуск пологий взрывчаткой пробил.
Там, где дачи элитные встали,
Долго бедные птицы летали,
Но никак им с родных берегов
Не прогнать беспощадных врагов.
Никакой у них нету защиты:
Их друзья фронтовые зарыты
В сорок первом в траншеях. И вот
Экскаватор их кости гребёт…
РЕКОМЕНДАЦИЯ
Светлой памяти
Николая Константиновича Старшинова
…Здесь ничего не покупают
И ничего не продают.
Николай Старшинов
Когда «реформы» валят с ног
И я — оглох от лжи и мата,
Я достаю простой листок
Одиннадцатого формата,
Где написал любимец муз,
Скупой в словах суровый воин:
«… Рекомендую в Наш Союз
И твёрдо верю, что достоин!»
Его, к несчастью, нет уже,
Но он, мужавший в злую осень,
Учил стоять на рубеже —
Как под Москвою Двадцать Восемь…
А нам — иначе и нельзя,
Нам невозможно по-иному,
Поскольку мы — Союз, друзья,
По Совести и Старшинову!
Нас больше —
Всех не перебьют!
И, хоть на горло наступают, —
«Здесь ничего не покупают
И ничего не продают».
ГОГОЛЮ
Мы потеряли не в бою
Страну великую свою —
Державы вековые скрепы
Рубили росчерком пера
Предавшие дела Петра
Три новоявленных Мазепы.
Не помогли тома твои,
Замешанные на любви,
На братской нежности славянства,
Найти надёжные пути
И нашу Родину спасти
От подлости, от окаянства.
Боюсь, великий Ревизор,
Увидеть беспощадный взор
И услыхать укор суровый,
Когда ты спросишь нас:
«Не вы ль
Виновны, что лютует Вий,
Как Змей-Горыныч, трёхголовый?»
А что ответить?
Как не мы:
Давно ль Днепра, Москвы, Невы
И Свислочи струи кипели —
Но и фашистский бомбовоз
Не смог поставить под вопрос
Величье киевской купели.
Одной водою крещены,
Победной славой взращены —
Одной судьбой неустрашимой,
Росс, малоросс и белорус,
Обречены мы на Союз,
Навек святой и нерушимый!
Не зря ведь, Гоголь, твой Тарас
Опять заблудших учит нас
Тому, как лечится измена!
И мы отстроим топором
Всё, что разрублено пером
Ополоумевшего Змея!..
ЩЕПОТЬ СОЛИ
Я был рождён во времена,
Когда закончилась война
Победою!
О них шпана
Теперь кричит как о суровых,
Где правил злобный вурдалак.
Не знаю: врут иль было так —
Я помню гордость, а не страх,
И хлеб,
Бесплатный хлеб в столовых.
Уроки кончены, и вот
Туда, где свой, родной народ,
Серёжка в очередь встаёт,
А мы, пока он достоится —
За стол!
И солюшки щепоть
Посыплешь щедро на ломоть:
Как радуются дух и плоть —
Ах, видели б вы наши лица!..
В краю пятнадцати столиц
Таких сегодня нету лиц!
Не зря рекламный русский фриц
Мне предлагает всё и сразу:
Лишь только бы молчал я впредь
О гордости победной, —
Ведь
Я — хлеб, какому не черстветь,
Я — соль та, равная алмазу!..
