Владимир ВЕРЕТЕННИКОВ. Иван Павлович
Рассказ
…Их было трое. Трое бойцов-красноармейцев, оказавшихся в тяжкой, почти безвыходной ситуации. Вжимаясь в землю, они ползли, время от времени слыша вблизи свист случайных пуль. Подниматься на ноги было смертельно опасно – лес кишел «кукушками» и угодить под выстрел снайперской винтовки никому не хотелось. Где-то в отдалении с монотонным грохотом рвались снаряды, взметая вырванные с корнем кусты и деревья. Высоко в небе кружился самолетик, и блеск солнца периодически отражался на его плоскостях.
«Корректирует, гад…», - автоматически отметило сознание Ивана. В некий момент, когда почва пошла под уклон, а сомкнувшаяся вокруг поросль скрыла их от возможных вражеских глаз, солдаты приподнялись, встали на ноги и продолжили свой путь, сильно пригибаясь, каждую минуту готовые вновь распластаться наземь. Вдруг в какую-то из секунд Аркадий предостерегающе вскинул руку. Все трое замерли: Аркадий напряженно шарил взглядом по обступившим их соснам и елям, Алексей и Иван, как более молодые и неопытные, тут же уткнулись в землю.
Прошло несколько минут. Иван приподнял лицо с несколькими налипшими на нем палыми веточками. Сплюнул, тихо закашлялся…
-Ну что там, сержант? – хрипло прошептал он, - Ползем дальше?
Аркадий выдохнул холодный осенний воздух. Приподнялся.
-Померещилось, видно… Ладно, пошли. Надо поспешать – а то, чего доброго, опоздаем на эвакуацию. Если вообще, конечно, дойдем…
…Однако, дойти им так и не дали. Не успели они прошагать и двух десятков метров, как неожиданная пуля, взвизгнув, срезала ветку над головой Алексея. Спустя несколько секунд вторая пуля, не дав им опомниться, ударила в бедро Аркадию. Зашипев от боли сквозь стиснутые зубы, он схватился рукою за пораженное место и, разом подкосившись, рухнул на мох. Сквозь сомкнутые пальцы тугими толчками выплескивалась темная кровь. Алексей с Иваном моментально упали рядом, выставив свои ППШ. Неподалеку зияла обширная темная яма, очевидно совсем недавно проделанная невесть как залетевшим сюда снарядом: по краям ее громоздились вырванные корни. Сержант шепотом закричал:
-Ванька, Леха, вашу мать, скорее в воронку!
Те разом, не сговариваясь, подхватили раненого под руки, перевались через край и все втроем рухнули на дно ямы. Пока Алексей обшаривал взглядом близлежащие прорехи между деревьями (ствол ППШ в его руках неотступно следовал за взглядом), Иван трясущимися пальцами разматывал бинт. Определить тяжесть раны с непривычки и из-за недостатка времени казалось трудновато – и он, силясь преодолеть подступающую под горло пульсацию тошноты, попытался просто сделать все так, как учили во время инструктажей. Пока растерянный боец старался закрыть рану, Аркадий яростно, до крови, закусывал губы, не позволяя прозвучать рвавшемуся из груди стону.
Над воронкой, послужившей им прибежищем, пронеслись еще несколько пуль. Иван, оторвавшись от раненого, схватился за оружие - стараясь при этом, чтоб его голова не показалась над краем ямы. Из отдаления, там, где они только что были, послышались голоса – ухо моментально уловило характерные певучие словосочетания. Враги приближались. И было их, судя по всему, немало.
–Ванька, кажись, мы окончательно влипли, - с отчаянием пробормотал Алексей, - окружат и перестреляют, как щенят… Иван вжал голову в плечи. Сознание затопил липкий страх, смешанный с ледяным чувством подступающей неотвратимости. И в этом мерзком вареве извивалась лишь одна осмысленная эмоция: «Пропали… Убьют… Неужели, это действительно – все?» Выстрелы прекратились, но все трое кожей чувствовали: враг неподалеку.
-Парни, оставьте гранаты и убирайтесь, - прозвучал искаженный страданием голос сержанта.
Кривясь от боли, он приподнялся и сел. Иван с Алексеем молча оглянулись на него, в первые секунды пока еще не успев осознать значение этих слов.
–Чего уставились? – зло крикнул Аркадий – Положите гранаты и уползайте – прикрою. Быстрее, а не то… - он не договорил, со стоном ухватившись за раненое бедро.
Оба бойца посмотрели друг на друга. И настолько значителен был этот взгляд, что слов не потребовалось. Они молча выложили рядом с сержантом по гранате. Одна из них оказалась противотанковая, пока не нашедшая себе применения на этом острове, куда финны так и не сподобились доставить тяжелую технику.
Распрощались почти бессловесно – да и что тут можно было сказать? Иван просто пожал сержанту руку, Алексей повторил рукопожатие, произнес нечто вроде: «ладно, еще…» - и тут же осекся, сжав зубы. Оба подобрались к более низкому краю воронки и, воспользовавшись уклоном почвы, споро поползли в сторону спасительных кустов. Едва они отдалились на достаточное расстояние от ямы, заговорил ППШ Аркадия – тот начал палить в сторону предполагаемого места, где засели финны. Оттуда тут же донеслись ответные выстрелы. Иван и Алексей благополучно добрались до кустов и, приподнявшись, устремились дальше в лес. Но тут за спиною раздался грохот, и земля упруго качнулась под ногами, словно люлька. Ошибиться было невозможно: так могла рвануть только противотанковая… Когда грохот улегся, с той стороны больше не донеслось ни звука: ни голосов, ни выстрелов. Вскочив, солдаты вновь устремились вперед. Мыслей не было, лишь настойчиво пульсирующее чувство: выбраться!
Так бежали они – кто знает сколько? Время сплелось в тугую ленту, и когда солдаты добрались до обрыва, положившего конец лесу, ни тот, ни другой не смогли бы сказать, десять ли минут прошло, или весь час. Отсюда им открылась потрясающая панорама: половину пейзажа охватили серые воды осеннего залива. В отдалении возвышались здания и причалы местного маленького порта – почти игрушечные на расстоянии. От причалов спешно отваливало несколько маленьких пароходиков, в то время как большое судно с двумя массивными трубами только начинало швартоваться у берега. Все пространство между лесом и берегом было занято солдатами – кто-то отступал организованными отрядами, кто группами, кто в одиночку. То тут, то там периодически ложились снаряды, оставляя кровавые прорехи. Часть отступающих усердно отстреливалась от финнов, засевших в дальних зарослях. Эвакуация!
Оба бойца тут же начали спускаться по обрыву, взмахивая руками для равновесия, щедро черпая песок сапогами. Оказавшись внизу, побежали было в сторону порта, но упал еще один «семидесятипятимиллиметровый». На этот раз, казалось, практически рядом…
…Оглушенный Иван схватился за голову, вскочил, дико озираясь. Когда звон в ушах миновал, он осмотрел себя - все, вроде, на месте. Но у его ног раздался громкий стон: лежащий рядом Алексей схватился правой рукою за левое плечо и с бледным, перекошенным лицом смотрел в низкое небо обессмыслившимися от боли глазами. Иван в ужасе склонился над другом, а потом, опомнившись, вновь – уже второй раз за этот день! – взялся за медпакет. Тут Алексей подтянул свое оружие здоровой рукой и приставил ствол к голове. Иван вырвал ППШ из рук раненого за секунду до того, как тот нажал на курок.
–Леха, ты чего??? – вырвался из его глотки то ли вскрик, то ли всхрип.
–Да отпусти ты, мне все равно подыхать, - простонал тот в ответ, - так лучше уж сразу…
Взяв себя в руки, Иван кое-как перетянул рану друга, повесил на себя оба автомата, присел, ухватил потерявшего сознание Алексея за ворот, и, взвалив его на спину, потащил в сторону кораблей. В глазах двоилось, в виски надсадно била кровь, сквозь зубы со свистом вырывался горячий воздух из легких. «Подстрелят, не подстрелят…», - крутилось в мозгу, словно детская считалочка… Внезапно силы вдруг враз покинули Ивана и он пал на колени, уронив раненого рядом с собою. На несколько секунд застыл в такой позе, затем приподнял голову и впервые за эти минуты оглянулся вокруг. Оказалось, что до кораблей совсем уже недалеко, а со всех сторон кишел яростный людской муравейник: вокруг метались люди в форме, а резкий лай команд мешался с криками и стонами.
–Дайте, я потащу, - раздался вдруг над самым ухом тихий голос. Иван резко обернулся и его взгляд уперся в худое лицо девушки-санитарки. Не говоря ни слова, он помог ей завернуть Алексея в плащ-палатку. Прежде чем отдать приятеля на попечение девушке, снова посмотрел в лицо раненого. Тот все еще пребывал в бессознательном состоянии: глаза закатились, рот полуоткрыт… Иван снова огляделся по сторонам. К этому моменту он окончательно уже пришел в себя и понял, что ему надо делать. Поблизости не оказалось ни одного старшего по званию. Но и без команды Ваня осознавал, что его место там, у леса, где оставшиеся воины сдерживали натиск финнов, прикрывая отступающих. Им – уходить в самую последнюю очередь…
Иван еще раз перевел взгляд на Алексея. Они были знакомы с ним, по обычным меркам, не так уж и долго – всего лишь с того дня, год назад, когда оба, будучи зелеными призывниками, познакомились в вагоне шедшей на Ленинград теплушки. Но за этот год, добрая часть которого пришлась на немыслимую военную свистопляску, сроднились почти так, словно появились в одной семье. «Свидимся ли? Кто знает…» Рука машинально поползла под гимнастерку, к висящему на шее скромному медному крестику – подарку мамы. Вообще-то, Иван старался никому не показывать этот подарок: чего доброго, засмеют, а то и начнут коситься… Хотя вот Лешка знал о его существовании. И в эту секунду, повинуясь внезапно вспыхнувшей мысли, он решительно снял крестик с груди и повесил его на шею Алексея, аккуратно положив его под одежду. Затем коротко кивнул санитарке и, взявшись руками за оба автомата, побежал к самой крупной группе бойцов, направлявшихся в сторону леса. На бегу еще раз оглянулся – девушка усердно волокла Алексея в сторону большого корабля, из двух труб которого извергались потоки черного дыма….
***
….Иван Павлович снисходительно перевел взор на юного журналистика, в порыве щенячьего рвения вскинувшего свой диктофон:
-Расскажите, пожалуйста, как вам, ветеранам Великой Отечественной, живется в современной Латвии?
-Живем потихоньку – он слегка пожал плечами, - получаем пенсию, воспитываем правнуков. Хотя, в моральном плане порой действительно неуютно. Местные «нацики» смотрят на нас косо, не уступают место в трамваях. С одной стороны, ветеранов арестовывают и бросают в тюрьмы, с другой – в Риге ежегодно проходят марши недобитых эсесовцев и их молодых последователей. Тут недавно латвийский президент призвал всех нас к «примирению». Что ж, мы не против того, чтоб помириться. Другое дело, что пока воспевают и героизируют нацистских прислужников, пока оскорбляют русских - вряд ли у нас получится какое-либо настоящее примирение. Так неужели мы будем кланяться тем, кто убивал наших детей и стариков?
-А как вы, защитник Ленинграда, после войны вообще оказались в Латвии?
Иван Павлович устало посмотрел на мальчишку с диктофоном. Мысленно вздохнул: вот и вырастили юное поколение – общеизвестные вещи приходится рассказывать…
-Вообще-то, тогда у нас была единая страна, - терпеливо сказал он – и не имело особого значения, где ты живешь: в Прибалтике, Туркмении или на Камчатке. В 45-м я получил тяжелое ранение под Кенигсбергом. Лечился в госпитале, находившемся в Даугавпилсе. Там я и познакомился с медсестрой, с Прасковьей, которая потом стала моей супругой. После войны решили в этом городе и остаться – на родину, в разрушенную войной белорусскую деревню, как мне тогда казалось, уже нет смысла возвращаться. Так долгие годы там и прожил: преподавал историю в местной школе… А сейчас, извините, мне надо уже идти…
Иван Павлович степенно, опираясь на палку, прошествовал в огромный зал, где грузно уселся на одно из кресел в первом ряду перед сценой. Рыбкой блеснуло мгновенное воспоминание о том, как свыше шестидесяти лет назад он, еще недавний мальчишка-солдатик, любил бегать на танцы с ныне покойной Прасковьей. Блеснуло и кануло: Иван Павлович давно уже избавился от ложно-сентиментальной ностальгии по прошедшей молодости. И то сказать, жаловаться в этом плане ему и так было особенно не на что. Тем более, если учитывать, что почти все сверстники и друзья молодости давно уж пребывают в лучшем из миров. А вот он по-прежнему здоров и крепок: лишь только иногда ноги подводят, подкашиваются… Вот, каждый год на протяжении десятилетий ездит в Ленинград-Петербург на торжественные встречи бывших защитников города. И у него до сих пор хватает и сил, и здоровья – хотя многие из его боевых товарищей, здесь же проживающих, уже не могут самостоятельно добраться на эти встречи. Вместо них приходят дети, внуки и правнуки. Вот, как например, в данном случае…
…На сцену выбралась седая женщина лет шестидесяти. Нерешительно посмотрев в зал, первые ряды которого представляли настоящий цветник – ветераны, военные, украшенные десятками заслуженных наград – она поднесла к губам микрофон и тихо произнесла:
-Меня зовут Ольга Алексеевна. Вы знаете, я первый раз на таком мероприятии. Мой отец, Алексей Михайлович, вряд ли может с полным правом считаться защитником Ленинграда – хотя он и встретил первые месяцы войны на подступах к нему. Он тогда участвовал в обороне Ханко, сражался на одном из небольших островков неподалеку от него, там же был и ранен…
Иван Павлович, сначала слушавший женщину очень спокойно, невольно встрепенулся. А как же иначе, если и для него начало войны пришлось именно на те самые места?! А женщина продолжала:
-…Был ранен… Но, к счастью, его эвакуировали, вывезли сначала в Ленинград, а потом, поскольку рана дала осложнения, и в более далекий тыл. Когда отец встал на ноги, он воевал уже на далеком юге: Сталинград, Украина, Югославия… Он умер совсем недавно, всего год назад… Вы знаете, я хотела бы показать вам одну маленькую вещицу, с которой папа не расставался до самой смерти…
Ольга Алексеевна вытянула руку и даже сидящие в первых рядах не сразу разглядели, что она держала крестик на цепочке. Медный…
-Когда отец был ранен, его друг, Ваня, вынес его на плечах к уходящему кораблю. А напоследок оставил ему этот крестик, который ему дала мать. Они так и не увиделись с Ваней, что с ним сталось потом – неизвестно…
…Иван Павлович молча смотрел на скромный крестик в руке женщины и чувствовал, как глаза его застилает пеленой, а в груди гулким молотом выстукивает сердце…
