Екатерина ЕГОРОВА. Ощущение дороги
О книге Анастасии Черновой «Самолет пролетел». М.: Вест-Консалтинг, 2012 г., 200 с.
Ярко-синее небо, белая дымка – кусочки разворошенной ваты, режущая своей изумрудной зеленью глаз трава и новостройки в миражной пелене на заднем плане, за деревьями причудливых очертаний… Такова обложка книги молодой писательницы Анастасии Черновой. Идиллический, слегка виртуальный, слегка сказочный пейзаж этот смело, уверенно, чётко прорезывает след от только что пролетевшего самолёта. А сам самолёт напоминает хорошо заточенный карандаш. Так и авторское перо неожиданно, немотивированно вторгается в жизнь, пронзает мир, препарируя действительность. С той же стремительностью он вонзается и в наши сердца, преображает душу, меняет сознание. Не легкая птичка пролетела, но штурмующий небеса самолёт… И оставил по себе след – зыбкий, но самоценный, дополнивший собой картину облаков, занявший весь горизонт… Точно так писательское слово Анастасии Черновой оставляет след в наших сердцах.
Писательница загадочно, но уверенно смотрит на нас с обложки. Её лицо под самолётным росчерком, которым она будто расписывается в небе.
В книге девять рассказов и одна повесть. Девять лепестков, окружающих сердцевину цветка. Именно из рассказов медленно, извилисто, порой прихотливо вырастает повесть «Первый снег».
Прочитав её, я выглянула в окно – на улице хлопьями валил первый в этом году снег. Так и проза Анастасии неотделима от природы – это лишь иная её ипостась, продолжение природного мира.
Книга перенасыщена картинами природы: от классических пейзажных зарисовок до тончайшей передачи запахов и звуков. Индустриализация, цивилизация в художественном мире А. Черновой – понятия условные. Самолёт пролетел, а «природа, мир, тайник вселенной» остался навсегда. В книге неспешное, местами медитативное повествование, словно замедленная киносъёмка, внезапно прорезывается элементами интриги, а также – непременно яркими местами даже нарочито, часто фольклорными по происхождению сравнениями, всегда связанными с миром природы. Вода в лучах заката у писательницы, «как щёки на морозе», звёзды по небу рассыпались, «будто незрелый крыжовник», сон то «как ряска осеннего пруда», а то нависает «словно плакат», древесный лист – «как тончайший изгиб единого, бесконечного кружева, а сугробы на газонах кажутся «черными, словно гниющими изнутри». А иногда в повествование А. Чернова напрямую вводит фольклорный приём синтаксического параллелизма: «Будто пшено рассыпается – в дверь стучат», «земля покрылась снегом – а боль обиды новым днем». Даже её герои-горожане – природные, неотделимые от леса, поля, деревни. Как будто цивилизация для них – лишь дешёвая мишурная декорация, ненужный довесок. Горожанами они выглядят только снаружи. Потому так много исконно русского, песенного, фольклорного в прозе А. Черновой. Поэтому так любит она изображать своих героев детьми, только начинающими постигать звуки, запахи, ощущения, открывающими для себя мир. Под пером А. Черновой человек раздваивается на взрослого и ребёнка, детство предстаёт как прапамять человечества. Любой человек – дитя, которого необходимо укутать, согреть и накормить, а то он умрёт от тоски, как Крымцев в рассказе «Не уходи».
Особого внимания заслуживает изображение писательницей людских голосов – к этому А. Чернова имеет особое пристрастие. Напев героя дяди Пети у неё – «словно льдины, стеклянные, со стоном по реке спускаются». Голоса – то «будто кафельная плитка», то «как утепленный мех». А простуженный смех, оказывается, бывает «соломенным». А. Чернова внимательна именно к оттенкам – голосов, эмоций, чувств. Сюжет теряется за нюансами, тонкими штрихами – флёром искусно прорисованной глазури, укрывающим монолитную прозу писательницы. Может быть, и по этой причине тоже проза А. Черновой напомнила мне картины художника В.Э. Борисова-Мусатова.
А герои-горожане ведут себя тоже как «естественные», природные люди. Девушка с волосами цвета морской волны (результат эксцентричной окраски) выглядит по-русалочьи. Уставшие люди успокаивается под звуки телевизора – он убаюкивает, избавляет от сомнений и разгоняет тоску. Даже провал коммуникации, восходящий ещё к прозе и драматургии А.П. Чехова, мотивируется у А. Черновой вполне буднично и не выглядит итогом трагической разобщённости людей: «Жена ничего не ответила: в ванной громко шумела стиральная машина». Город не давит на героя А. Черновой. Несмотря на жестокость и рутину будней, человек находит свой рай внутри себя и успокаивается под звуки большого города.
Полагаю, что следующую фразу из рассказа А. Черновой можно рассматривать в качестве одной из разгадок типа её восприятия мира и его трансляции в сборнике: «И так уже виден мир, будто сквозь мокрую дрожащую пленку…». Таким кажется он старой женщине Марии Васильевне в рассказе «Когда затухают фонари». Однако часто в том или ином рассказе то же видение заявляет о себе. И здесь уже вовсю слышится голос самого автора – А. Черновой, видящей мир словно сквозь разного сорта стекла – увеличительное, уменьшительное, скрадывающее пространство, а то, напротив, расширяющее его.
В рассказах заданы небывалые масштабы: то «солнце испарилось», то «небо свернулось свитком», «прошлые века захлопнулись». Жаркое лето кончается, «будто ткань, богато расшитая» медленно сползает с города, комната плывет «акварельной декорацией», а районы раскрываются «бесшумной матрешкой». В самом мистическом рассказе сборника «Когда затухают фонари» небо с землей сливаются «в первородный хаос». Видимо, одно из увеличительных стёкол писательницы изображает мир во всей его нерукотворности и первозданности.
У А. Черновой есть удивительная, бесценная для писателя особенность – умение мастерски описывать состояние влюбленности, глубокой привязанности, зарождения любви. Показательный пример – момент зарождения чувств главных героев рассказа «Иван да Марья»: «Я посмотрел в ее глаза, серые, словно лепестки ромашки в лунную ночь, и почувствовал, как падаю, плавно погружаюсь; как течение невидимой реки подхватывает меня и несет, и нет ничего в этом мире более привычного и знакомого».
Проза А. Черновой очень разнопланова. Есть и юмористические, а то и пародийные элементы. Так, дотошный карьерист Тимур в повести «Первый снег» пишет диссертацию на тему «Роль союза "и" в творчестве Льва Толстого». А герой Бунина охарактеризован в этой же повести как «погруженный в краски и звуки мира, словно утопленник». Подсказан писательницей и замысел новомодного детектива «Господин с собачкой».
Подчас проза А. Черновой блещет поэтическими экспериментами, как например, это происходит в самом неожиданном и экспериментальном рассказе «Темные волны, белый пароход». Стихи вызревают из прозы: «И ночи были звездные, и ночи были душные, наполненные шепотом таинственных шагов». «Георгины сжимает в руке. Белые. У дома колонны. Бледные».
В повествование просачиваются элементы саги, баллады, былины. А все рассказы сборника, полагаю, всё же тяготеют к романтическому жанру отрывка. Так и повесть «Первый снег» тоже предстаёт своеобразным отрывком из большой повести жизни.
Проза А. Черновой не лишена и готических элементов. Так, ребята в одном из рассказов «хотели с черепом в футбол поиграть, но не стали: на нем волосы были». Провод от телефона (нечто «длинное и тонкое») в рассказе «Когда затухают фонари» оборачивается хвостом мёртвого кота. Однако, на мой взгляд, лучше бы А. Чернова не давала рационального объяснения – атмосфера загадочности будила бы воображение читателя.
Итак, всё же выделю самые сильные вещи сборника. Думаю, это рассказы «Когда затухают фонари», «Иван да Марья», повесть «Первый снег».
Завершая рецензию, вспомню афоризм из повести «Первый снег» «Когда исчезнет ощущение дороги – исчезнет искусство». У Анастасии Черновой это ощущение присутствует – от рассказа к рассказу можно прочертить эволюцию становления молодого автора, наметить пути развития тематики и стиля произведений. Остаётся лишь пожелать интересной, перспективной писательнице творческих успехов и – самое главное – никогда не терять это ощущение дороги, ведущей к своей неповторимой манере, к присущим только ей проблемам, наконец, к новым шедеврам.
