Сергей МОРОЗОВ. Хроники «потопа»
Роман Сенчин. В чужую землю - Дружба народов, № 12, 2013
Роман Сенчин. Перед судами - Дружба народов, № 4, 2014
Роман Сенчин. Чернушка - Новый мир, № 4, 2014
Разговор о новой книге Романа Сенчина "Зона затопления" всякий раз начинается с отсылок к известной повести Валентина Распутина "Прощание с Матерой", с невольных сравнений. Одна тема, то же место (деревня, Сибирь), те же обстоятельства. Однако, на мой взгляд, с таким же успехом можно, читая всякий роман о любви, войне и мире, предательстве, героизме, становлении личности, обращаться для сравнения к тому или иному уже известному классическому образцу. Поэтому перечитывать Распутина для того, чтобы потом сравнивать его с Сенчиным, и отмечать, что изменилось у последнего, я не стал. Какой смысл? Конец судьбы, конец жизни - это вечные темы, и у каждого они тем интереснее, что прочитываются по-своему и безотносительно к тому, что было ранее, если, конечно, автор не замыслил специальных отсылок к уже написанному. "Зона затопления" не римейк "Прощания с Матерой", это попытка взглянуть на событие, которое вовсе не имеет исключительный характер, как думалось читателям Распутина. Фактически это попытка перевести событие в статус особых, но повторяющихся, а не исключительных и уникальных. «Потопов» и «прощаний» бывает много. Жизнь такая. В итоге трагедия спускается с занебесных высот, переходит из апокалиптического разряда в категорию привычного, глядит на нас во всей обыденности. В зоне затопления не одна уже трагически затонувшая Матера, а все мы, всякая деревня, всякая жизнь. Все мы на чемоданах и ждем того, как пойдет вода, как начнется неизбежный для этого мира потоп.
Уже в одном этом, как мне представляется, заключено достоинство «Зоны затопления». Трагедия такого рода она обычна, всегда рядом, и повторяется, превращаясь не в фарс, а в обыденность, такую, как смерть или расставание.
Вслед за тезисом о перепеве распутинских мотивов хотелось бы удержать читателей новой книги Сенчина от чисто политического и идеологического прочтения опубликованных в «Новом мире», «Дружбы народов» ее разрозненных глав. Как "Прощание с Матерой" не знаменовало заката советской эпохи, что бы там ни писали о нравственной катастрофе как причине падения СССР, которую Распутин якобы зафиксировал, так и "Зона затопления" написана вовсе не для политических пророчеств относительно перспектив нынешней российской государственности. Мотив нравственной катастрофы, выдержанный в морализаторском ключе, в книге Сенчина вообще ослаблен. Потому что нравственная катастрофа уже случилась, нарыв вскрылся, слова превратились в шелуху и пустой звук перед реальными фактами бытия. Потому что вопрос о том, как жить дальше перетекает из плоскости отвлеченного морализаторства в плоскость тривиальной онтологии. Моральное суждение, которому есть место в книге Сенчина, лишается отвлеченного, парящего над миром, высокодуховного начала и оказывается, как и встарь сопряжено с земной, кряжистой простотой. Жить ли дальше вместе двум супругам, которые разошлись с десяток лет перед затоплением, рубить ли голову домашней любимице, дать напоследок полежать умершей в родной земле или везти на новое кладбище? Это вопросы жизни, неразрывно связанные с моральными аспектами в первозданном, а не книжном смысле, вопросы, в которых мораль не является самодовлеющей, в которых морализаторство, в преддверии надвигающегося бедствия, кажутся неуместным.
Да, мотив архаизации, деградации, цивилизационной осени лейтмотивом идет через книгу: «Обезлюдевали деревеньки — эти несколько избушек, — и сырая темная тайга сразу наваливалась на отвоеванные у нее когда-то деляны; дикие травы засыпали огороды, дворы, улицы семенами, сосны и ели швыряли расщеперенные шишки; на срубах поселялся мох, расползался по плахам крыш лишайник. Снег и ветер валили заборы, дождь разъедал бревна, доски, слеги, по стайкам шастали лисы, напрасно вынюхивая кур и поросят, на чердаках и вышках строили гнезда белки, долбили городьбу дятлы… Природа забирала обратно свою территорию».
Можно говорить об ужасах происходящего, новом изгнании, потери дома. Но я вижу в опубликованных главах и другое - отрезвление, наступление ясности, проявления смысла. Указание на это присутствует уже в главе "В чужую землю", когда у умирающей героини словно спадает пелена с глаз, и она видит привычную улицу и дома уже не «знакомыми до незамечаемости», а, напротив, во весь рост и значение. Предметы словно обретают объем, яркость и отчетливость. Отрезвление наступает и для супругов, разведшихся по какой-то вздорной и почти неясной причине. Можно долго кричать о своем я и индивидуальном выборе, пустых обидах и мелких поводах. Есть ли аргументы по существу в том, чтобы не жить вместе?
Надвигающийся «потоп» вскрывает бесцельность, бессмысленность всей той чемоданной жизни, которую вели оставшиеся жители затопляемых деревень последние десятилетия. Однако при этом отдельная жизнь каждого оказывается в ретроспективе, да и в настоящем личностно значимой, содержательно наполненной делами, трудом, бытом.
Мотив конца, бесперспективности дальнейшего существования, присутствующий во всех главах не так пессимистичен, как кажется. Потому что бесцельность и бессмысленность дальнейшего существования деревень совпадает с концом жизни самих героев. Перед нами не метафизический конец, не конец света. Перед нами пусть болезненный, но конец очередной эпохи, который, в отличие от конца эпохи предшествующей, оказался вдруг лишенным перспективы, обделенным продолжением. История клуба, построенного всем миром на месте церкви, снесенной в один миг как старый коровник, рассказанная в главе «Чернушка» в этом смысле весьма символична. Она говорит о том, что смена времен и умирание старого – естественный процесс. Естественный, но, лишь тогда, когда есть альтернатива, когда есть дело, которое зовет за собой. У нынешней эпохи альтернативы нет. Только частный интерес, сметающий людей как мусор, как верно замечает один из персонажей главы «Перед судами».
Смерть - это печально. Но она и неоднозначна, она может стать причиной трезвения, проявления всех тех качеств, которые уснули в нас во время затянувшейся чемоданной жизни. Надвигающаяся общая погибель не только пригибает людей к земле, но и открывает в них лучшие стороны и качества (в «Зоне затопления» при всей мрачности происходящего все герои, выведенные на первый план по существу положительны, зло безлико (зэки) и действует за рамками повествования).
У нас нет, и не может быть перспективы как чего-то данного извне, внешним способом. Мы сами ее творцы и мы способны сами ее сотворить. Может быть, мы не всегда способны преодолеть давление обстоятельств, но всегда способны не потерять себя и остаться человеком. В этом, как мне представляется сложный урок и непростая мораль новой книги Сенчина, которая, несмотря на безрадостность и мрачность темы, показывает, что свет есть, что тьма его не объемлет, но лежит не в конце тоннеля, а в нас самих. Конечно, если мы способны правильно понять смысл и размеры происходящего бедствия, если мы способны сохранить в себе этот свет и дальше, после «потопа».
