Анна ФЕДОРОВА. Образ автора и образ рассказчика в повестях Руслана Киреева. (2001)
Руслан Киреев - замечательный русский писатель. Его книги доставляют истинное удовольствие любителям словесности и служат полноценным учебным пособием для тех, кто пытается постичь законы прекрасного в литературе.
Обратимся к повестям Руслана Киреева, собранным в книгу “До свидания, Светополь!” Она вышла в издательстве “Советский писатель” в 1988 году и является, как следует из аннотации, “во многих отношениях итоговой для известного прозаика”.
Книга включает семь повестей - общий объем сборника около 28 печатных листов. Перед читателем появляется множество героев - как эпизодических, так и главных, ведущих. Тем не менее, ощущения хаоса при знакомстве с указанными произведениями не возникает. Ясному, четкому прочтению способствует искусная организация текста, его “скрепы”, “цемент”. На этих особенностях “книгостроительства”, во многом присущих только Руслану Кирееву, я и позволю себе остановиться.
Ведущим художественным образом, организующим книгу, на мой взгляд, является образ города Светополя, созданного воображением писателя. “…Но Светополь, южный город Светополь… жив в моей памяти, и я не устаю вновь и вновь возводить его в своих книгах”. И далее: “Мои земляки узнают его сразу. Их не смущает словесный знак, которого нет на карте”. Действительно, город Симферополь узнаваем со страниц книги. И не только для земляков, но и для тех, кому в нем посчастливилось побывать (как, например, мне). Действие всех повестей разворачивается в домах и бараках Светополя, на его улицах, площадях, в его парках, окрестностях. Лишь в одной повести герои Киреева покидают город, чтобы посетить невымышленную Москву (ее, видимо, не миновать даже фантастам, не говоря уж о писателях-реалистах) и вымышленный город Калинов. Но и это путешествие оказывается придуманным автором, в чем он благородно признается в конце книги.
Образ Светополя позволяет автору придать своему повествованию черты достоверности, столь необходимые произведениям подобного рода. Этой же задаче служит и образ рассказчика в книге.
Рассказчик в “До свидания, Светополь!” обозначен местоимением “я” и почти назван. Кто же он, этот рассказчик? Каким его реконструирует для себя читатель?
Рассказчик предстает перед нами писателем. “Барак”, - хотел было я назвать эту повесть. Сначала - “Барак”, потом “Веселые люди” - так начинается книга. Ныне писатель живет в Москве, но часто наезжает в родные края, где запросто беседует со своими персонажами. “…Я приберег один маленький разговор, который у нас состоялся на свадьбе Зинаиды и Вани Дудашина”. Более того, во многих событиях, происходящих в книге, рассказчик не посторонний наблюдатель, а самый живейший участник. “Я ухаживал за ней [Тасей ] что есть мочи. Это означало, что я пулял в нее скользкими оранжевыми косточками чая-молочая…, пикировался с ней или, подскочив, когда она несла от колонки ведро с водой, принимался лакать из него. …Мы учились с ней в одном классе - она пришла в нашу мужскую школу с другими девочками, когда ее, школу, сделали “смешанной”. Впрочем, жизнь героя, воплощенного в образе рассказчика, была наполнена не только идеальным, но и материальным - он торгует пучками укропа на базаре (весьма неудачно), поливает дядю Диму из клизмы, нежится на пляжах степной Витты. При всей своей внешней второстепенности, некоторой событийной “задвинутости”, рассказчик - одно из главных действующих лиц, и жизнь его мало-помалу, фрагментарно выстраивается на страницах книги. Мы узнаем, что внук Вероники Потаповны, которую на самом деле звали Варварой, племянник тети Вали и Дмитрия Филипповича рос без родительского глаза: “…О другой [дочери] Вероника Потаповна предпочитала не говорить. После гибели мужа на фронте она жила далеко на востоке с новой семьей и появлялась в южном городе Светополе раз в три-четыре года, не чаще… Это была моя мать…” Что в детстве это был обычный мальчишка: “Я ухмылялся. Я был реалистом и немного скептиком - как всякий здоровый ребенок, провести которого - при всей его готовности верить в чудеса - не так-то просто”. Что, впрочем, был он не только скептиком, но и идеалистом: “Вот признание: я люблю Улю. Улю, Уленьку Максимову, Ульяну… Наверно, сразу же следует объяснить, какой я смысл вкладываю в слово “любовь”. Я никогда не был увлечен Уленькой как женщиной, как девушкой, как девочкой. Правда, в ее присутсвии я становился сдержанней… …иметь такую сестру мне хотелось бы”. Мы узнаем о больших и маленьких радостях, которые сопровождали детство рассказчика. “Мороженое. Бутылка лимонада. А то и шоколадный батончик с крыловским сюжетом на обложке… В общем, это уже была роскошь. В отличие от мальчишек, которые родились на три-четыре года раньше меня, я не помню голода, но как же я признателен за эти маленькие праздники моего детства”. И еще: “…велосипед у меня появился. Мне подарили его Валентина Потаповна и Дмитрий Филиппович”. Они же подарили рассказчику первые коньки, первую авторучку, первую книгу - это был огромный том Пушкина, первый набор красок в тюбиках… “…Я покупал эти крохотные флакончики [духи “Серебристый ландыш”] и дарил моим женщинам к Восьмому марта…” “Став взрослым и самостоятельным, я в один прекрасный день пригласил всех троих [бабушку, тетю и ее мужа] отужинать в светопольской “Астории”. Внук, как догадывается читатель, вырос человеком совестливым и благодарным. Но до взросления рассказчику неизбежно нужно было пройти стадии расставания и самостоятельной жизни. “Примерно за четверть века до этой поездки (имеется в виду поездка героев повести “И тут мы расстанемся с ними” в город Калинов - Л.С.) три ее участника… провожали в далекий путь тощего паренька с чемоданом в матерчатом чехле на пуговицах и пухлой авоськой, в которой лежал свернутый, с засаленными обшлагами овчинный полушубок… Полушубок …должен был защитить молодого южанина от суровых московских морозов. Нонин муж, человек военный, презентовал его без лишних слов своему рвущемуся “в люди” племяннику… В моем зашпиленном английской булавкой кармане лежали в специальном полосатом мешочке деньги. То была фантастическая сумма в семьсот тогдашних рублей, которую, поднатужившись, наскребли для меня мои родичи”. Но в повестях рассказчик предстает перед нами не мальчиком и не юношей, а зрелым семейным человеком: старшая из его дочерей “вот-вот помашет мне из вагона”, а младшую, восьмилетнюю, двенадцатикопеечной ириской, конечно, не удивишь - не те времена. Рассказчик - писатель, и профессии своей не скрывает: “Вот и в этой повести больше улыбки, чем пафоса, хотя, сказать по совести, меня одолевает порой соблазн отложить одну ручку и взять другую”. “Закончить этот маленький эпилог мне хочется сценкой, которая имела место совсем недавно”. “Не все на этих страницах дается легко. Не обо всем говорить хочется”.
Итак, перед нами тот композиционный тип художественного произведения, когда рассказчик обозначен местоимением “я” и назван - это внук Вероники Потаповны, впоследствии студент, и, наконец, писатель. Но стилистически рассказчик не выделяется, напротив, он максимально приближен к образу автора. Иногда этот “перенос” Руслан Киреев использует совсем прямо: “Меня, естественно, не было во время их объяснения, но как хорошо я вижу ее страдающие глаза, ее высокую фигуру, которая напряглась и сжалась вся, как бы желая занять поменьше места!” Впрочем, говоря в данном случае о произведении, я имею в виду книгу. В каждой же отдельно взятой повести соотношение образа автора и образа рассказчика неодинаково. Рассмотрим подробнее это соотношение.
В первой повести “Ладан” образ рассказчика явно “перевешивает” образ автора, подменяет его. В следующей повести “Черная суббота” образ рассказчика вдруг пропадает совсем, но цельность книги (получается нечто вроде романа в повестях) спасает, во-первых, образ города, о котором я говорила выше, во-вторых, стилистическая общность текстов всех повестей, в-третьих, авторская ссылка-предупреждение в тексте предыдущего произведения: “…см. повесть “Черная Суббота” - про Римму Федуличеву”, - обращает внимание читателя автор. В третьей по счету повести “Уля Максимова, любовь моя и надежда”, рассказчик, как видно уже из названия, возвращается в книгу. В “Лестнице”, следующей повести, главенствует образ автора, рассказчик же появляется лишь на последних страницах - чтобы в очередной повести “Приговор” снова исчезнуть. Лишь однажды, на одной странице, в коротком предложении - “Мой дядя” - появляется рассказчик в следующей повести “Посещение”, но этих слов достаточно, что преломить повествование в нужном для замысла писателя ракурсе. Для читателя рассказчик теперь есть и в тех вещах, где он не был назван. Он как бы возвращается в “авторские” повести, незримо присутствует в них. Поэтому рассказчик желаем, ожидаем в очередной вещи. И он не замедлил явиться. Заключительная повесть книги “И тут мы расстанемся с ними” снова возвращает нам рассказчика, прожившего жизнь вместе с читателем, пока тот размышлял над страницами его повестей. Этот финальный аккорд очень силен - эмоционально, художественно, безупречен стилистически, в нем чувствуется стихийность движения, мысли, образа, т.е. здесь мы видим все то, что отличает большой талант. Иной, повзрослевший, много переживший рассказчик предстает перед нами на этих страницах - не подглядывающий за голыми тетеньками парнишка из “Ладана”, а художник, для которого творчество невозможно вне нравственных заповедей. “Низкий поклон вам за это. Низкий поклон… Пусть земля вам будет пухом!” - говорит он своим благородным старикам. Поклон - не этот ли мотив мы находим и в повестях Виктора Лихоносова - “На долгую память”, “Люблю тебя светло”, и в “Последнем поклоне” Виктора Астафьева? Тема благодарного отношения к прошлому, пусть это прошлое - лишь детство и юность одного человека - ведущая тема русской литературы. Руслан Киреев пришел к ней не “сверху”, вооружившись некоей “идеей”, но путем естественного творческого развития. Этим и ценна его книга.
Насколько созданный в книге образ автора приближен к самому Руслану Кирееву? Известно, что всякое я в художественном произведении, в том числе и авторское, есть образ. Образ не равен смертному человеку - образ, если он художественно совершенен, намного переживет своего творца. Специфика литературного, да и всякого творчества такова, что она требует от художника величайшей самоотверженности, духовного возвышения. Образ потому и не равен смертному человеку, что в его создании участвует не только он сам, но и некие высшие силы (философы их называют по-разному). Именно это сопряжение земного человеческого труда и его неземного одухотворения дают долгую жизнь хорошим книгам. Образ автора, не говоря уж об образе рассказчика в книге “До свидания, Светополь”, конечно, не равен реально существующему писателю Руслану Кирееву. Но в заключение своей работы я позволю поделиться наблюдением, в истинности которого вряд ли кто сможет усомниться. Писателю не бывать хуже своих книг, хуже созданного воображением и творческой фантазией своего “образа”. Образ, по Далю, “вещь подлинная, истотная… вещь примерная, служащая мерилом, для оценки ей подобных”. Литература возвышает своих служителей, иногда даже помимо их воли и желаний. Литература, к счастью, раскрывает в человеке и худшее, и лучшее…
