Николай ЧЕПУРНЫХ. «Тихая моя родина, Я ничего не забыл…»
В начале мая и «катившимся в июль летом» вновь побывал в родном краю - с. Селечне Суземского района, что на Брянщине.
Перед возвращением в Смоленск, моя младшая дочь Катя сказала: «Папа, наверное, я люблю твою родину больше, чем ты сам!».
Неожиданное, хотя, конечно, имеющее под собой почву – признание.
И хожу я теперь – «давно человек городской» - под впечатлением и, с одной стороны, радуюсь, потому что далеко не каждый ребенок, родившийся и выросший в серых и подчас мрачноватых «лабиринтах каменных джунглей», способен полюбить село или деревню, в которых родились его отец или мать; с другой, - я как будто стал сам не свой, ибо слова эти всколыхнули меня, разбудили «дремлющую» память, возвращают назад, в то время, «когда деревья были большими», а я был маленьким.
Помню, я стою на дороге, по которой идут в школу ученики. Стою и – ни с места - капризничаю. А рядом – мой отец – учитель этой школы; уговаривает меня идти скорее, чтобы не опоздать к началу урока. Школа находилась в небольшом двухэтажном кирпичном здании. Учеников было около 600 человек! Теперь это трудно представить.
Зимой 1969 г. перебрались в новую школу, разместившуюся в только что построенном - огромном трехэтажном каменном здании, со столовой, большим спортивным залом, просторными, светлыми учебными классами. Вспоминается, как перевозили на санях разную школьную утварь; вижу и себя, примостившегося рядом с «земным шаром», то есть глобусом. Мне тогда не исполнилось еще и четырех лет.
В памяти отложилось, как однажды летом - месяц или два я прожил у своей бабушки, в соседнем селе. Было мне уже годов пять - шесть.
Бабушка была весьма набожной. Знала многие религиозные праздники и молитвы. Она и меня научила молиться. И не «просто» молиться, а отбивать перед иконами, которых у нее было два десятка, - поклоны, с вставанием на колени и прикладыванием лба к дощатому, выкрашенному в коричневый цвет, полу. Тогда же я выучил молитву «Отче наш»:
«Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».
Смысла и значения этой молитвы я, конечно, не понимал. Но со слов бабушки знал, что она поможет мне в трудную минуту.
Ну, а бабушкина соседка научила меня во весь голос распевать задорную песенку о трех веселых танкистах – «экипаже машины боевой». Только в песне были изменены слова. Она звучала так: «Три танкиста выпили по триста, а пехота только по сто грамм»...
Вскоре я пошел в первый класс. Кажется, это был солнечный день. Именно солнце и бездонное синее небо чаще всего вспоминаются мне, когда я мыслями возвращаюсь в свое детство. А иногда – дождь, неторопливо и монотонно стучащий по зеленой листве берез.
В это время я получил одно из самых сильных эмоциональных впечатлений. В старом клубе, в который, порой, набивалось столько народу, что многим приходилось смотреть ту или иную картину, стоя в проходе, показывали фильм «Вий», с Леонидом Куравлевым и Натальей Варлей в главных ролях. И я каким-то образом пробрался на вечерний сеанс. Полфильма смотрел, то и дело поворачивая голову назад, потому что смотреть на экран, находившийся от меня на близком расстоянии, было страшно. А когда в конце появился сам Вий и «железным» голосом произнес: «Подымите мне веки: не вижу», - какая-то сила сорвала меня с места и вынесла из помещения наружу. Не чуя под собой ног, бежал я по темной улице домой. Остановился только перед входом в подъезд. И тут случилось нечто еще более жуткое. Я услышал медленный, глухой стук шагов по каменным ступеням. Кто-то – кого я не видел – спускался со второго этажа вниз. Этот кто-то подошел ко мне и – ни живого - ни мертвого – обнял. Это оказалась наша соседка по площадке.
Одно из удивительных воспоминаний – это исполнение мной в 4-м классе, на уроке пения, песни «Гулял по Уралу Чапаев-герой».
Гулял по Уралу Чапаев-герой,
Он соколом рвался с полками на бой.
Мне было жаль гибели отважного героя Гражданской войны.
Река Урал глубокая,
Крутые берега,
А степь да степь широкая,
Там наши бьют врага.
Это был единственный раз за все 10 лет учебы – чтобы я один, «во весь голос», пел эту (и вообще) песню. Я выучил ее по пластинке, которых у нас в доме было множество – песни Революции, Гражданской, Великой Отечественной войн, русские народные, романсы, частушки, современные на тот момент исполнители, вокально-инструментальные ансамбли. Все эти песни я любил.
Кстати сказать, некоторый период у меня были такие «игрушки», объяснить нахождение которых в доме я не могу. Ладно – красноармейская буденовка, офицерский ремень времен Великой Отечественной войны, а то ведь – настоящая, тяжелая сабля или шашка, и настоящая же винтовка, с обрезанным стволом – я до сих пор помню, как игрался с затвором. Потом сабля и винтовка куда-то исчезли.
Зато появились другие, небезобидные «игрушки», которые, чуть повзрослев, мы делали сами, - пугачи, «припальники», стрелявшие дробью или мелкими кусочками проволоки, и тому подобное, делали гремучую смесь, разрывавшую на мелкие осколки бутылки. Однажды один осколок мне насквозь пробил верхнюю губу (шрам остался на всю жизнь), а другой разрезал правую бровь…
А то, вообразив себя средневековыми рыцарями, взялись (мой друг Ю. С. и я) мастерить железные мечи. Смастерили. Стали закалять на огне. А костер развели прямо около дома товарища. Уже начала заниматься огнем краска, которой был выкрашен дом. Слава Богу, пожар предотвратила его бабушка. Кажется, попутно, она хорошенько отходила нас по спинам. Как бы не этими самыми рыцарскими орудиями борьбы…
Запомнилось строительство Дома культуры, с большущим зрительным залом, высокой сценой, где, насколько мне помнится, предполагалось выступление даже артистов цирка. На одной из стен, с внешней стороны, красным выведен профиль головы В. И. Ленина. Правда, в осенне-зимний период в зале было холодно. Что и отразили в песне собственного сочинения студенты-практиканты из Брянска на отчетном концерте:
А в Селечне клуб стоит,
Словно холодильник.
Если хочешь заболеть –
Приходи кино смотреть…
Было начато строительство собственной пекарни, детского сада. Только, опять же, пекарня так и не начала выпекать хлеб, а в детском саду не зазвенели голоса детей…
Храм в Селечне
По окончании 5-го класса, 12-летним подростком, я со своим другом, целый месяц отработал на т. н. «сушилке» – предприятии по переработке свежескошенной травы в «муку», используемую на корм скоту. Вставать приходилось в пять часов утра. Находилась «сушилка» за селом, примерно в километре, рядом с построенным свиноводческим комплексом. За восемь часов работы мы покрывались «мучной» пылью с головы до пят. А неподалеку было небольшое озерцо – «Ямка», где эту пыль можно было смыть. За месяц мы заработали что-то по 100 рублей на брата – хорошие по тем временам деньги.
С наступлением осени, вся школа, начиная с 4-го класса, выходила на поля, помогая колхозу в уборке картофеля, свеклы. Эти моменты мне особенно дороги.
Старый автобус - медленно и словно нехотя - тащится по ухабистой дороге. Машину то и дело, будто пьяную, мотает из стороны в сторону, подбрасывает, когда колеса наезжают на какую-нибудь неровность.
Я стою в конце салона, у окошка. Крепко держусь за поручни. Передо мной – старшеклассники: парни и девчонки. Им - все нипочем, и ухабистая дорога тоже. Я обращаю внимание, главным образом, на девчонок. Потому что они: во-первых - красивые, во-вторых - поют! О любви. Звонкими, чистыми голосами.
А он мне нравится, нравится, нравится
И для меня на свете друга лучше нет!
А он мне нравится, нравится, нравится,
И это все, что я могу сказать в ответ…
Автобус останавливается. Прямо на поле, имеющем ярко-зеленый цвет. Это свекла. Густая ботва склоняется от собственной тяжести книзу.
Небо - чистое. Солнце поднимается все выше. Становится жарко. Сбрасываем с плеч куртки. Приступаем к работе.
Перерыв! Быстрый обед. Возвращение домой.
И снова – нешуточные девичьи страдания.
Там, где клен шумел над речной волной,
Говорили мы о любви с тобой.
Отшумел тот клен, в поле бродит мгла,
А любовь, как сон, стороной прошла…
После окончания 9-го класса, в начале июня, мужская половина класса, по распоряжению военкомата, была направлена в районный центр - на двухнедельные военно-учебные сборы. В течение этого времени мы должны были познакомиться с азами военной службы.
Озеро близ Селечни
Жили в одноэтажном дощатом бараке. Спали по-спартански - на спортивных матах, на полу, без мягких подушек и простыней. Отбой в 23.00, после вечерней поверки, как в армии, подъем в 7.00. После подъема – зарядка, умывание во дворе, холодной водой, завтрак. Затем - зубрежка воинских уставов, обучение ходьбе строевым шагом, различным строевым приемам, разучивание военно-патриотических песен, маршировка с песнопениями по улицам поселка.
По берлинской мостовой
Кони шли на водопой,
Шли, потряхивая гривой,
Кони-дончаки.
Распевает верховой:
«Эх, ребята, не впервой
Нам поить коней казацких
Из чужой реки».
Казаки, казаки,
Едут, едут
по Берлину
Наши казаки!
Во время сборов мы впервые взяли в руки оружие. Настоящее, боевое. В специально оборудованном месте, за поселком, под бдительным оком сотрудников военкомата, – каждый допризывник сделал три выстрела по мишени «из положения лежа»...
Это было время, когда мы стали больше, а деревья «меньше».
Бывшая школа
Через несколько лет в стране случилась «перестройка». Шквальный ветер перемен достиг и моего села. Хозяйство стало стремительно приходить в упадок. В короткий срок все оказалось разрушено «до основанья». Колхоз лишился 3 или 5-тысячного поголовья свиней, нескольких сотен коров (помещения свиноводческого комплекса, как и моя «сушилка», были разобраны до последнего кирпичика, до последнего листа шифера). На здания Дома культуры и школы нельзя смотреть без горечи и грусти. Поля перестали засеваться. Безработный люд потянулся на заработки в Москву. От 600 учеников осталось одно воспоминание. Сегодня в школе учатся 40 человек. Едва ли не половина домов стоят брошенными, с «пустыми глазницами окон». Перед «ослепшими избами» - густой, высокий бурьян.
Справедливости ради, надо сказать, что некоторым моим землякам не чуждо чувство прекрасного. Они стараются (по мере сил и возможностей) украсить свои дома – внутренне и внешне, на придомовую территорию любо-дорого посмотреть. На полях летом вновь колосится пшеница – это частная инициатива некоторых предприимчивых селян. Но в целом, нового, лучшего, мира не построено.
Разумеется, любовь к отчему краю от всех этих «тектонических сдвигов» не умаляется. Наоборот, она становится крепче, сильнее, возвышенней, хотя и с немалой долей печали.
Не могу сказать, чье чувство сильнее: мое или моей дочери. Они, чувства, в силу разницы в возрасте, других причин - несколько разные. Это естественно. Разубеждать же ее я, конечно, не буду…
Фото автора.
