Руслана ЛЯШЕВА. Каждая культура - от Бога

Как-то в июне я включила Радио России и попала на передачу «Культурный багаж», посвященную жизни в регионах страны. На сей раз речь шла о Бурятии. С интересом прислушалась: Забайкалье, Бу­рятия - родина моей матери; раньше крестьянские семьи были большие и многодетные, поэтому там до сих пор живет много родни. Несколько лет назад я приехала к двоюродной сестре (сестрёнице) в Улан-Удэ, и Галя с мужем Иваном провезли меня на своем «Жигуленке» по трассе вдоль Селенги, где расположены деревни родственников. В городе мы полюбовались на Дацан, буддийский храм, за городом остановились на перевале и привязали для удачи ленточки на березу (здесь бурятский обы­чай понравился русским и давно ими подхвачен), а затем гостевали в Ильин­ке у тети Тани, останавливались в деревне Вьюгово - осмотрели дом и подворье деда (здесь мама родилась), дед Моисей давно отошел к предкам, в доме, конечно, поселились другие люди - доярка в семьей, но хозяйство до сих пор крепкое, словно только что сработанное из бревен и плах. Зна­ли крестьяне-сибиряки толк в работе... Потом доехали до деревни со смешным (видно, что старинным) названием Таракановка, где и останови­лись у сестреницы Вали погостить подольше, благо ее пятистенок расположен на самом берегу Селенги, а вокруг - сопки и тайга.

Я потому так обстоятельно вспомнила поездку, что тогда увидела родину матери глазами родственников, то есть русских, а пере­дача позволяла взглянуть на родимую сторонку глазами бурят, поскольку была посвящена современному бытованию их культуры. Все было слушать интересно, но особенно зацепило меня за живое название традиционного му­зыкального фестиваля в Улан-Удэ - «Голос кочевника». Национальные

ансамбли выступали в традиционных нарядах, пели на родном языке и игра­ли на своих традиционных инструментах. «Точно, - воскликнула я, - «Голос кочевника!». Дело в том, что я размышляла над книгами, только что одновременно прочитанными, и пыталась понять, что их объединяет? Сборник «Селькупская литература» (Материалы и исследования / Соста­витель Вячеслав Огрызко - М.: Литературная Россия, 2013).

В наследии этнографа Владимира Лебедева остались кандидатская дис­сертация Сформирование и этнокультура северных селькупов» (1988 г.) и монография «Социальная организация северных селькупов ХИН-XIX вв.» (Омск, 1991 г.) Из статьи ученого «Была страна лимония», напечатанной в сборнике «Селькупская литература», приведу большую цитату для полноты ясности об этом народе.

«...Исторической родиной селькупов была Средняя Обь, примерно в границах северной половины Томской области, по рекам Чая, Парабель, Кеть, Тым. Здесь около двух тысяч лет назад одна из этнических групп северных самодийцев оформилась в селькупский этнос. Потом в ХУII веке во времена хана Кучума, побитого Ермаком, и Пегой орды во главе с князем Воней, который не ладил с московской администрацией, сельку­пы начали по реке Вах уходить на Север «в Тазовскую сторону». По дороге они перемешались с кетами и хантами, а на Тазу - с лесными энцами. И получился новый   субэтнос - северные селькупы, говорящие на сель­купском языке, однако культура их - та же, что у елогуйских кетов. И вместе эти два народа восприняли оленеводческую культуру северных са­модийцев: энцев, ненцев, нганасян.

До крещения в представлении селькупов светлое начало находилось в верховьях Оби, где живет вечная старуха Илынты Кота, посылающая чело­веку жизнь. Обь, по их тогдашним поверьям, текла в Латар чесее - в Море мертвых, куда селькупы и отправляли в кедровых лодках проживших свой век собратьев.

После крещения в ХПП веке многое изменилось в их веровании. Свет­лые силы представлялись им теперь па небесах, а под землей Латар чёссе – Море мёртвых, куда селькупы и отправляли в кедровых лодках проживших свой век собратьев.

После крещения в XVIII веке многое изменилось в их веровании. Светлые силы представлялись им теперь на небесах, а под землёй Латар пеляк – Сторона мёртвых. Умерших стали хоронить в ямах, но по старой традиции - в кедровых лодках...

Много испытания выпало на долю селькупов. Голод, когда в первой чет­верти XIX века пропал дикий олень - тогдашний кормилец. Эпидемии оспы, скосившей к середине века половину этого народа. Известный реформатор того времени А. Сперанский разработал стратегию спасения народов Се­вера, создав хлебозапасные магазины, где выдавалось продовольствие как будто в кредит, но на деле - безвозмездно. И к Всероссийской переписи населения 1896 года численность селькупов восстановилась...

Но пришли нефтяники и лесодобытчики. Селькупов согнали с обжитых мест, и они растворились среди населения Томской области. Последним носителем селькупского языка здесь остался томский лингвист Ю.А. Морев. Больше этот язык на Оби не знает никто...»

Здесь цитату можно прекратить. В нескольких строках В. Лебедева содержится как бы лаконичный конспект истории селькупов да и самого сборника. Смысл названия «Селькупская литература» можно прокомментиро­вать - как цель исследований ученых Кая Доннера, Натальи Тучковой, Ирины Коробейниковой, Ариадны Кузнецовой и других, а также цель поисков лите­ратуроведов, философов, писателей Вячеслава Огрызко, Ивана Гобзева, Александра Трапезникова и других осмыслить, что такое - селькупская литература? Существует ли такой феномен культуры? Существуют ли в нас­тоящее время селькупские писатели или хотя бы сказители эпоса об Итте и остальных мифов?

Надо признать, что такая почти детективная интрига делает серьезный (я бы даже сказала научный) сборник увлекательным чтением не хуже иного детектива. Оторваться от книги невозможно, пока не «проглотишь» всю от корки до корки.

Закрыв книгу, думаешь: да, цивилизация много дала северным кочев­никам - селькупам (письменность, приобщение к христианству и к русской культуре), превратив охотников и рыбаков в академиков и литераторов. Ну, почти как в Библейской истории Христа, ученики которого из простых рыбаков превратились в Апостолов христианства. К сожалению, надо признать, цивилизация много у селькупов и отняла - их одухотворенное восприятие природы, какое-то органическое единство с ней, даже родного языка почти лишила. Нет-нет, Владимир Лебедев слишком уж усугубил ситуацию, заявив, что кроме лингвиста Морева никто селькупского языка не знает. Знают-знают, селькупы старшего поколения, те, кого сейчас относят к поколению «детей войны». И они уходят вслед за фронтовиками, а молодежь действительно селькупского языка не знает. Как гласит русская пословица о подобной ситуации - не до жиру, быть бы живу! То есть, не до писателей, язык бы хотя сохранился. Ведь язык - это душа любого народа! Будет жив язык, появятся и писатели!

Вот такую проблему северных кочевников обрисовал сборник «Селькупская литература».

Слышен голос кочевников

Потому-то меня и обрадовало название музыкального фестиваля в Улан-Удэ, о котором прозвучал рассказ на Радио России в программе «Культурный багаж». Ну конечно, кочевые народы Сибири, точнее, бывшие кочевники, - северные, как селькупы, южные, как шорский народ в Кемеровской области, или аборигены Забайкалья буряты - все они живы как самодостаточные этносы. О чем свидетельствует убедительно общий интерес к их языческой культуре, модернизировавшейся под влиянием русской культуры. Безусловно, уровень владения своей культурой у них разный. Если селькупы на севере Сибири беспокоятся о сохранности родного языка, то у шорского народа не просто сохранился язык, писатели пишут на этом языке и издают книги. Вот свежий пример - две превосходные книги шорского поэта Т'айаны Тудегешевой: «По ту сторону шорских гор» (Стихотворения. К 70-летию Кемеровской области. ООО ПК «Офсет», 2013) и «Элимай» (Тайана Тудегешева-Каныштарова. Элимай. Стихи о мире природы Горной Шории. Стихи-загадки для детей и их родителей на шорском и русском языках. К 70-летию Кемеровской области. (Кемерово: ООО «Примула», 2013.). Познакомимся со стихами, в этих книгах голос кочевника принадлежит поэтессе, она откроет читателям сокровищницу духовно­го мира своего народа.

О Горной Шории - стихи на родном языке

Если в сборнике северных кочевников читатель вместе с авторами Иваном Гобзевым и Александром Трапезниковым заняты поиском современно­го селькупского писателя, то южные кочевники из ареала Горной Шории избавляют от поисков, сразу обеспечивают ему встречу с настоящим поэтом Тайаной Тудегешевой.

«Уважаемый читатель! - обращается она к тем, у кого будут в руках ее поэтические книги.  - ... Сборник («Элимай») условно делится на две части: 1. «Родина моя». 2. «Стихи-загадки». Для каждого человека Родина - это самое дорогое для сердца, о ней он помнит до последнего дыхания своей жизни. Понятие «Родина» у каждого свое. Но никто не станет от­рицать, что родина - это прежде всего та земля, на которой человек ро­дился. Моя же родина - это таежный мир Горной Шории. Я выросла в тайге, в небольшом аймаке - деревеньке, где с самого раннего утра пели птицы, а на окраине поселения появлялись осторожные звери, где в темноте слы­шались удары крыльев полночного орла и шорох змей, ползающих по камням в темных недрах земли. В детстве ранней весной мы пили сок девственных берез, любовались цветами - кандыками, и пили нектар цветка «Тегри шалтрагы», дарующего богу Ульгену бессмертие».

Тудегешева убеждает читателя, что, если он попытается понять язык тайги, то ему откроется великая книга природы». (Кто же из читателей об этом не мечтает! - Р.Л.) А далее поэтесса слегка приподымает завесу над мифологией своего народа, по большому счету - это наметка её дальнейшего творческого пути: «Тайга – это ещё и вечное обиталище лесных духов, средоточие живых существ, порой невидимых человеческим глазом».

Но и задача, поставленная Тайаной Тудегешевой перед собой в книге «Элимай», тоже огромная. Вот как она озвучена: «Мне захотелось поведать детям и взрослым, живущим в городских каменно-бетонных домах, о другом мире - мире тайги, где тоже идет своя жизнь, и о том, каково отношение шорского народа к таежным обитателям. Шорцы с древнейших времен жили в полном слиянии с природой. Мировоззрение шорского народа сложилось в результате тысячелетних наблюдений, передаваемых из поколения в поколе­ние. Шорцы - это, прежде всего, охотники-следопыты, умеющие расшифровывать язык тайги, тонкие наблюдатели, жизнь которых неразрывно связана с живым миром природы. Потому хочется, чтобы не только шорские дети, но и рус­ские, и дети разных народов познакомились с шорскими названиями, харак­терами «таежных братьев».

Стихи и в книге «Элимай», и в книге «По ту сторону Шорских гор» напечатаны и на русском, и на шорском языке. Поэтому шорские ребятишки, которым родители или учителя откроют страницы этих книг, одновременно с созерцанием поэтических описаний родной природы погрузятся в стихию языка родителей и предков. Душа маленького человека не может не откликнуться эмоционально на такое поэтическое чародейство. Возможно, кто-то и сам вырастет поэтом, но и для всех остальных знакомство со стихами Тайаны Тудегешевой будет благотворным.

Например, стихотворение «Тайна горы Мустаг» - это поэтически вос­созданный миф.

Гора Мустаг, рождая тайный свет,

Глядит в глубь неба миллионы лет.

Ей ведомы миры всех трех небес.

Ей зрим подземный мир, таежный лес.

Мустагу равных нет: средь гор сильна,

Всех выше, неприступнее она.

С далеких, скрытых мглой вершин видна

И властью неземной наделена.

Далее Тудегешева демонстрирует чудо одухотворения явлений природы.

С вершин Мустнга, как туман, светла,

Порой нисходит женщина одна.

Таг-ээзи Тор (хозяйка гор) – зовёт её лесной народ.

У селькупов в северной тайге живет, по преданиям, хозяин тайги. А тут на юге Сибири, словно по выкройке одного лекала - голос кочев­ника! - в тон северянам, обитает хозяйка гор.

Лишь глянет - душу озарит до дна...

Народы Шорни, все племена

К ней шли с мольбой в седые времена.

Жанр другого стихотворения вынесен в название: «Легенда о скале Чедыгыс» (в переводе «Семь девушек»), произведение посвящено необычной скале в окрестностях г. Мыски, Кемеровской области.

О, давно это было...

Та скала Чедыгыс раньше юртой была.

Белокрылой и солнечной юрта была,

С очагом согревающим юрта была,

С очагом негасимым та юрта была.

От притока Мрассу недалеко стояла,

От реки Огузас недалеко стояла.

Круглый день солнце юрту руками ласкало,

Небо Вечное юрту с боков обнимало.

Средь непуганых птиц и весёлых зверей

Жили в юрте отец, семь родных дочерей,

Семь помошниц отца – дорогих дочерей.

Длиннокосых сестёр, семь лесных дочерей.

Но случилась беда, «отцу вороны весть передали» о том, что «враги смерть-войну развязали».

На войну отец быстро собрался,

С дочерьми Чедыгыс попрощался.

Между прочим, актуально звучит старая легенда, ведь каждый год в День Победы газеты публикуют воспоминания и фотографии 1941 года о том, как уходили отцы и братья на фронт. Поэтесса через легенду соеди­нила историю народов России и современность.

И все ждали отца Чедыгыс,

И все плакали семь Чедыгыс,

Неизбывной слезой Чедыгыс,

В безысходной тоске Чедыгыс.

Не дождавшись отца, поседели...

И вот как произошло превращение факта истории в явление природы, другими словами, запечатление жизни в легенде: «Все от солнца уйти сговорились / И тогда юрта окаменела.../ Стала юрта безмолвной скалой…».

Красивая легенда! Охотники-следопыты, оказывается, поэтический народ.

Стихотворение «Хан-медведь и бурундук» воспроизводит народною притчу. Похоже, я со своим прогнозом  запоздала, потому что Тудегешева не ограничивается описанием картин родной природы, но обрамляет живописные пейзажи нравоучениями из народных преданий. Дескать, в старину «ханом леса был бурый медведь». На той (пир) хана-медведя собрались все обитатели леса - стар и мал. Только «Бурундук был ленив, но умен и находчив, / Он поблизости с тоем / в дупле мирно спал». Но, когда отсутствие обнаружилось, ловкий бурундук выкрутился.

Он ответил: «О, Хан мой,

я здесь, только очень,

Понимаешь, устал, -

за три дня и три ночи

Всю «тайгу оббежал,

все гостей созывал!»

Медведь погладил зверька когтистой лапой. «И с тех пор бурундук / со спиной полосатой».

Мораль притчи, как в баснях Крылова, такова:

Помнит «милость и ласку» медвежьих когтей.

После такого талантливого представления бурундука, дети не просто запомнят зверька с полосками на спине, но и нравоучение не пропустят мимо ушей: не надо, ребята, раболепствовать перед сильными мира сего.

«Элимай» - обращена к детям и их родителям, а «По ту сторону шор­ских гор» - рассчитана на взрослых читателей, потому что здесь больше проблемных стихотворений, и проблемы перекликаются с теми, что присущи селькупской литературе. Хотя, казалось бы, вот талантливая поэ­тесса, вот ее стихи на родном, шорском языке. Чего бы вроде еще надо?

Но вот какими заботами делится она в стихотворении «Заклинание».

Пусть не вымрет язык моего народа,

На умолкших страницах, застыв навсегда.

В нелюдимой тиши книг, глядящих строго

В молчаливые лабиринты библиотек.

Пусть не скажут о нас: «На шорском наречье

Говорил в Лету канувший древний народ,

Язык диких птиц и зверей понимавший,

Но забыл он мир духов – священный завет».

Пусть не скажут: «Жил малый народ когда-то,

Он большое слово - древних тюрков - пронес

Сквозь тысячелетия...

Но, в час расцвета России - утратил,

Жаль, потомкам своим передать не сумел».

Пусть сжимает горло нетленное слово,

В поколеньях кочуя, ликуя, скорбя.

Ведь язык - это летопись человечья,

Что идет из столетий в слогах и словах.

Если судьбой народа - малого или большого - озабочен поэт, сохра­няющий и развивающий его язык, культуру, то можно с большой вероятностью предсказать успешное будущее этого племени.

P.S. Кстати, древние культуры не уходят в песок. Первое сопри­косновение с новой наступающей цивилизацией бывает, как правило, не в их пользу. Летом 2014 года на Московском международном кинофестивале - ММКФ - «Приз зрительских симпатий» достался картине «Белый ягель» Вла­димира Тумаева (Россия). Историю безответной любви на фоне северных пейзажей и кочевого быта ненцев журналист Арина Абросимова обобщила как «конфликт традиции и цивилизации, отцов и детей, чистоты и порока, правды и лжи...» (Литературная газета, № 26, 2014). Верно, первое сопри­косновение древнего и нового - это конфликт традиции и цивилизации, но затем приходит пора их взаимного влияния друг на друга. Так, Возрожде­ние вернуло в Европу культуру языческой Античности.

На Радио России в честь 300-летия композитора Кристофа Виллибальда Глюка (1714-1787) рассказали, как он реформировал европейскую оперу, заменив простое мастерство вокала мощными музыкальными спектаклями, и пустили в эфир отрывок из оперы «Орфей и Эвридика»... Музыка великолепная, так и дышит древностью. Античной древностью! Ведь поэт Орфей за умершей Эвридикой спускается в Аид! Как европейская опера сразу глубоко задышала. Потом у Вагнера «Кольцо нибелунгов» перекликается с циклом о Прометее Эсхила (См.: Курт Хюбнер. Истина мифа: Пер с нем.- М.: Республика, 1996, стр. 361). «Весна священная» Игоря Стравинского – это обращение к славянскому язычеству! Ведь каждая культура – общее достояние человечества.