Вячеслав САВАТЕЕВ. Из «темного прошлого» в «светлое будущее»
У нас сейчас нет недостатка в критике положения с литературой, в том числе с преподаванием ее в школе. В самом деле, какой должна быть программа, кого из писателей «включать» и не включать, надо ли писать сочинение и вообще, какое место должна занимать литература.
Вот и питерский автор Е.Р. Пономарев вносит свой вклад в обсуждение этих вопросов (см. «Общие места литературной классики», НЛО, №2(126), 2014). В этой статье подвергаются кардинальной критике советские школьные учебники разных лет, их идеология, методика преподавания, а в итоге предлагается ответ на вопрос, каким должен быть новый, «правильный» учебник.
Надо признать, Пономарев знает предмет, владеет материалом; однако его статья оставляет общее впечатление какой-то вторичности, необязательности: словно обо всем этом мы уже не раз читали, многое стало вот именно «общим местом», но воз и ныне там. И, думается, не случайно, потому что критика и здесь ведется, как правило, сугубо идеологически, путем простой смены знаков, вытеснения одних имен другими и в итоге мы получаем внешне неудобоваримое, эклектичное, новое как хорошо забытое старое... Положение не спасает уже давно ставший привычным «обвинительный» уклон по отношению к советскому прошлому, который без особого труда укладывается в жесткие либеральные рамки...
Порой кажется, что Е. Пономарев ломится в открытые двери, когда утверждает, что все беды изучения и преподавания литературы, вся методология и методика происходят по причине подчиненности идеологии, которой, стало быть, не должно быть по определению, оставляя в стороне вопрос, возможно ли вообще такое... Автор статьи предпринимает настойчивую попытку «разъять» гармонию, пытаясь «разоблачить» некоторые фундаментальные понятия, свойственные русской литературе с давних лет ее существования. Он приводит немало примеров, чтобы доказать, что эти понятия упрощают, компрометируют само понимание литературы, сводят ее к обслуживанию неких идеологем. В частности, однозначно «примитивно-дидактической» представляется ему воспитательная функция литературы.
Автора «Общих мест...» не устраивает излишнее, на его взгляд, фиксирование патриотизма в учебниках 1930-х и последующих годов, включая современные, наличие «патриотической риторики», навязчивость тезиса о «мировом значения русской литературы» и т.п.; все это якобы не способствует адекватному восприятию учащимися реального значения отечественной русской и советской литературы, а лишь навязывает догмы и шаблоны нашего литературоведения.
Е. Пономарев полагает, что в прежних работах незаслуженно большое внимание уделялось народности русской литературы; он считает, что это понятие излишне тесно связано с марксистско-ленинской методологией, а потому нуждается в уточнении, а еще лучше – в отказе от него. По его выражению, народность – это некий «универсальный шаблон», под который подгонялись многие произведения; к тому же это понятие нередко подменялось партийностью, что уже и вовсе компрометирует его...
Далее автор статьи подвергает критике освещение в школьных учебниках русского реализма, говорит опять-таки о ряде «интерпретационных шаблонов» в связи с этим понятием. С некоторыми из них нельзя не согласиться. Однако и здесь, выстраивая «писательские ряды», Е. Пономарев вновь обращает внимание на якобы форсирование патриотической проблематики (в частности, в случае с Блоком и Есениным). В который раз он высказывает неудовольствие не чем-либо иным, а опять-таки «патриотической идеологией», как будто это едва ли не главный недостаток в школьных учебниках по русской литературе...
В заключение Пономарев делает вывод, что сегодня нет новой концепции истории литературы (а откуда ей взяться, когда этой концепции нет в литературоведении, и такая задача, судя по всему и не ставится)... Нет даже ответа на вопрос, зачем изучать в школе литературу, и не только в школе… Он констатирует «творческое бесплодие педагогической мысли» ( и только ли педагогической?) Впрочем, в этом нет ничего странного, утверждает он, так как современная система образования – это «слегка модернизированная советская система». Согласно этой системе, учитель, методист только реализуют идеи, которые «спускаются» ему сверху. Поэтому и брежневские учебники по литературе, вышедшие после 1991 года, кардинально не изменились (называется лишь два имени, которые, по мнению Пономарева, обещают позитивный сдвиг в данном направлении, – Д. Лихачев и И. Сухих). Далее вывод автора статьи звучит как приговор, не подлежащий обсуждению: «Если раньше речь шла о воспитании настоящего человека, то теперь (с небольшим смещением оценок) при помощи литературы собираются воспитывать российских патриотов и «правильно мыслящих» граждан своей страны». К сожалению, продолжает Пономарев, «школа за двадцать не смогла объяснить ни новой власти, ни своим ученикам, что литература – не инструмент воспитания, а наряду с языком важнейшая составляющая национальной идентичности, что из «русскости» (российскости) нельзя выкинуть ни Михаила Булгакова, ни Константина Победоносцева, а если что-то выкинуть, то мы вечно, как в советском анекдоте, будем двигаться в светлое будущее «на растопырках».
Каюсь, советского анекдота я не знаю и в какое «светлое будущее нам предлагается идти «на растопырках» я сказать не могу. Остаются и еще два вопроса. Первый: почему Пономареву понадобились кавычки для «русскости» и почему русский и российский для него одно и то же: все же русская литература и российская – вещи разные и по смыслу и по объему. И неясно, как в таком случае толковать само понятие «национальная идентичность», на основе которой автор намерен создавать новый учебник?
И второе: непонятно, почему в школьном учебнике по литературе должны быть в одном ряду Михаил Булгаков и Константин Победоносцев (какое выдающееся литературное произведение написал последний, который, как помним слова Блока, над Россией «простер свои совиные крыла»?). Очень сомневаюсь, что подобная методология и методика могут считаться последними достижениями литературоведческой и педагогической науки... Вот уж поистине – «имитация научности и объективности»!
Практика – проверка любой теории. Мне, как и всем нам, приходилось в прошлом учиться по учебникам, которые подверглись ныне остракизму г-ном Пономаревым. Я хорошо помню те свои учебники времен «позднего сталинизма», «оттепели», «брежневского времени. И у меня не осталось тех мрачных впечатлений, которые пытается внушить автор статьи. Эти учебники были трудными, порой суховатыми, но была и молодая умница – учительница по литературе, которая помогала нам проникнуть в ее мир, умела оживить тексты, образы, идеи. И литература – вопреки всем реальным и мнимым «ошибкам» прошлых учебников – на всю жизнь стала для многих из нас помощницей, воспитателем, учебником жизни. Такой и остается.
Вячеслав САВАТЕЕВ, доктор филологических наук, ИМЛИ РАН, член Союза писателей России (Москва)
