Нина СТРУЧКОВА. Почтенный возраст
Из письма в редакцию: «…С прискорбием узнали о смерти Ивана Евсеенко. Не знали его лично, но читали. А я в последнее время жила с этим именем. Дело в том, что одна тема мучила меня всю сознательную жизнь. Я решила написать об этом - а получилось только три страницы. Бывает же такое! Но именно Иван Иванович Евсеенко помог мне "закрыть тему". В доказательство прикрепляю эти три страницы. Они не представляют интереса, я писала только для того, чтобы разобраться в себе. И вот теперь восприняли уход как личную трагедию. Искренне скорбим.
Нина Стручкова, Виктор Петров».
Тема эта неблагодарная. Кому захочется читать о старости, если с ней не связано ничего обещающего! Это юность вселяет бодрость и надежду, живит и сулит много интересного. «Страсть» и «старость» - всего-то одна буква лишняя, а какая разница смыслов!
С детства я спешила повзрослеть: «Ой, как нескоро ещё мне будет пятнадцать лет!», «Да когда ещё будет двадцать пять!» И всё же мне казалось, что и 15, и 25 лет – это уже очень много. Казалось, что жизнь вот-вот кончится. Теперь скажу – это была моя самая большая ошибка! Махнув рукой на свою жизнь – всё равно ведь скоро кончится – я пропустила столько возможностей чему-то научиться, совершила столько необдуманных и непоправимых поступков!
С тридцати лет я начала говорить, что мне четвёртый десяток. Я не понимала женщин, скрывающих свой возраст. Зачем? Ведь это только плюс, если выглядишь моложе своих лет, а притворяться девочкой в зрелом возрасте как-то неприлично.
Старость для меня была чуть ли не мечтой. Как это прекрасно – дожить до почтенного возраста, много чего увидеть и узнать, пережить! Я не связывала с преклонным возрастом никаких проблем. Болеют? Да! Но я видела, что за больными пожилыми людьми ухаживают близкие, о них заботятся, их слушают. Бабушка моя долго была прикована к постели, но она никогда не жаловалась, не роптала. Как-то ей удавалось, не вставая с кровати, приглядывать за внучками, высказывать заботы о дочери, чему-то учить нас. Некоторые старушки всё время сидели с палочками на деревенской улице, наблюдая нашу резвую детскую жизнь. Во всём этом было чувство покоя, безопасности, умиротворения.
Первые сильные негативные эмоции по этому поводу я испытала, прочитав книгу Габриэля Маркеса «Любовь во время чумы». Двое пожилых людей, проживших бок о бок всю жизнь, стараются скрыть друг от друга признаки приближающейся немощи. Но они их друг в друге замечают! Её раздражают следы его неловких движений в туалетной комнате. Он протирает стареющее тело одеколоном, чтобы люди не чувствовали неприятного запаха. Меня это поразило, мне даже долгое время казалось, что вся книга именно о проблемах старения. А когда спустя время я перечитала её, выяснилось, что книга – о любви, которая не знает возраста, а тому, что меня поразило, посвящено буквально полстраницы текста.
Я по-прежнему радовалась и удивлялась каждому новому году, данному мне Богом. Но я начала с тревогой смотреть в своё будущее. Немощь. Я стала замечать её следы в людях, которых я знала крепкими, бодрыми – мужчинами и женщинами, а не стариками. Я по-прежнему считала, что старость – это красиво. Но оказалось, что она может быть сопряжена со страданиями, одиночеством, страхами, нищетой. Это давило и угнетало.
Выйдя на пенсию, я даже хотела вести записки под названием «Дневник моего старения», чтобы внимательно отслеживать приметы и признаки возрастных изменений. Ведь, наверное, это беспокоит не только меня? Но такие изменения не происходят каждый день. Вдруг замечаешь, что стала обидчива. То, на что раньше не обращала внимания, теперь поражает своей несправедливостью. Появилась мнительность. Начинаешь присматриваться к близким – не изменилось ли их отношение? Не стали ли они холоднее и равнодушней? Не сквозит ли в их словах пренебрежение к моим заботам? Слабеет память. То, что читала, видела, переживала в юности, помнится крепко. Но могу забыть, что у меня лежит в холодильнике, и купить по второму разу. Или вообще забыть купить необходимое. Если в детстве меня не надо было уговаривать куда-нибудь поехать – в гости или в путешествие, то сейчас не тянет уже никуда – ни в далёкие страны, ни в ближние сёла. Ну что меня там может поразить? С удивлением и белой завистью смотрю на мужа – ему всё интересно, он всё чему-то учится. В играх с детьми он азартен, в спорах с друзьями горяч, в общении с женщинами обходителен. В нём живут мечты и желания. А ведь он старше меня. А у меня желаний всё меньше. Любопытство, которым я и раньше не страдала, покинуло меня, кажется, окончательно. Я перестаю всматриваться в мир, а начинаю всё больше вслушиваться в себя.
Когда-то и я вместе с ровесниками с энтузиазмом пела: «Старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути». Нет, этого я уже не хочу. Пусть меня старость застанет дома, под моей безопасной крышей.
Меня абсолютно не волнует, сколько морщинок появилось на моём лице, сколько сединок добавилось в волосах. Даже в юности я всматривалась в зеркало: «Ну когда же наконец появится хоть одна морщинка?» Я этого ждала, а не опасалась. В своё время я любила цитировать слова итальянской актрисы Анны Маньяни: «Не скрывайте моих морщин. Они мне слишком дорого стоили». Но теперь я понимаю, что гримасы от постоянных болей не лучшим образом изменят моё лицо, а страдальческое выражение не привлечёт собеседников.
Я ещё могу подняться по крутому склону или забраться на дерево. Ну болят косточки – терпеть можно. Что же меня пугает? То, что со временем я могу доставить близким обременительные заботы. И более всего – меня пугает уход. Не сама смерть, которой никому не избежать, а то, что ей предшествует. Сколько бы я ни прожила на свете, всегда останутся недоделанные дела и недосказанные слова. Мужу ли придётся хоронить меня? И как он потом, бедный, будет справляться один? Или мне достанется это страдание?
И вот мне посчастливилось прочитать повесть Ивана Евсеенко «Петр и Февронья». Нет, повесть не о муромских святых Петре и Февронии, олицетворяющих супружескую любовь и верность, а о простых одиноких стариках, доживающих свой век в опустевшей деревне. Никакой физиологии, напугавшей меня когда-то в книге Маркеса. И даже о любви-то никаких слов. И всё же это повесть о любви, о любви по-русски. Муж и жена переживают друг за друга – кому придется первому уходить, кому и как потом хоронить, без помощи и поддержки, и как потом остаться умирать в одиночестве. Никакого хеппи-энда. Печальная, но такая правдивая и такая светлая, высокая повесть! И я перестала бояться.
