Алексей ЗЫРЯНОВ. Шептание востока
Владимир Костылев. «Однородные обстоятельства». Приморье, г. Арсеньев, 2013, тираж: 500 экз., 119 страниц.
Давно я уже не покупаю книг намеренно в книжных магазинах, а лишь в исключительных случаях через соцсети у автора по той цене, которую он назначает сам. В остальном меня удовлетворяют журналы, мною подписанные бумажные или сетевые. И, отвечая согласием на просьбу редакции интернет-журнала «МолОко» сделать обзор 2014 года по лучшему произведению, которое удивило, я счёл нужным назвать такое произведение - весь сборник миниатюр Владимира Костылева «Однородные обстоятельства», выпущенный в 2013 году. 150 рублей электронным переводом автору - и книга почтой от самого писателя у меня в библиотеке, минуя всякие наценки книжных магазинов, где этой книги я бы не нашёл в Тюмени.
Владимир Костылев многое пишет будто бы по собственным записям, оставленным во время прогулки, настолько они специфичны, что не оставляют иных предположений: они мышлением отпечатаны в пути, они в голове не рассыпались по возвращении домой. Такое ощущение, что автор и тебе их нашёптывает в ухо: так тихо, так медленно, певуче, так щекотливо, что мыслям твоим становится приятно и блаженно. И хочется, чтоб тянулось это дольше. Начинаешь читать очередную миниатюру сборника и ждёшь и ощущаешь чувство приятной щекотки в голове, когда тебя как будто бы гладит по макушке тот, кого ты любишь, кто любит и тебя, кто доверяет тебе свои мысли. Именно на уровне мыслей сливаешься с авторским миром через текст.
Отдалённость от европейской России - вносит в жизнь людей особый склад ума, меняющий представление о важности известности и денежном эквиваленте славы. Жители Дальнего Востока восприимчивы к тонким линиям искусства. Их географическая отдалённость накладывает более душевную конституцию. Здесь нет вынужденных новаций в познании современнейшей мазни или понимании дизайна криворуких гламурных москвичей. Здесь выдержана линия изгиба от природы и духовность запечатана как в камне. У восточных россиян в привычке нет необходимости подстройки под новейший стиль столицы. Они питаются и дышат собственным туманом мыслей и забот. Их быт далёк от мельтешения
Восток России живёт на обочине страны с прогрессивнейшем Китаем, но не боится красного гиганта, а в отпуска на собственных машинах едет за покупками: чтоб поесть экзотики, которая для них давно уж примитивна как гамбургер для москвичей. Здесь пьют сакЭ, закусывают остренькой лапшой из всякой снеди.
Афористичность прозы Костылева настолько абсолютна, что демонстрировать её в одной рецензии возможно только фразами и плотными абзацами, а на некоторые миниатюры легче ссылку дать, чем заполняя ею многое пространство сей статьи, законно вызывая роптание читающей толпы.
Да будет всем известно, Владимир пишет не шаблонно, а скорее, на разрыв всех штампов. Он разговаривает сам с собой, но мы-то слышим его голос, мы - внемлющие его ум и чувства: «...За плотными шторами - полумрак. Впереди - целая ночь и не менее целый - свет, сошедшийся клином на воспоминаниях. Сегодня обязательно сделаю записи в книге сердца. Дай Бог незаёмных мыслей...» («Dies diem docet»).
Мужчинам проза Костылева будет по душе, а женщинам - отдушина.
Миниатюры этого писателя останутся навеки, ведь «...Ничего никогда не кончается...» («Будни. Азиатская версия»). Простая фраза, а в памяти легло как аксиома вечной жизни.
Автор объясняется с Другой, но мы всё понимаем как источник собственной же мысли, как нечто нам родное: «...Словно аравийский самум, пронеслись минуты твоих разочарований, мои месяцы белой тишины. Я научился бегло читать по-французски и разучился доверять тайны друзьям. Ты - кажется - стала ещё лучше разбираться в людях, но забыла о том, что настоящее чтение - это разговор с автором книги.
Каждый из нас познал мудрость...».
//
«...Ночью, когда уснуть нет никакой возможности, не зажигаю бра, хотя и боюсь темноты не меньше одиночества. В тёмной комнате, прислонившись спиной к стене, опускаюсь на пол. Закрываю глаза и ловлю затылком прохладу стены. Борюсь с воспоминаниями, ворующими сон...» («Красный свет»). Мы точно так же представляем себе свою борьбу с воспоминанием. И автор говорит за всех, но не банальными словами, а искусно.
Миниатюры обо всём: о жизни, о любви, о страсти, о природе, об искусстве. Автор открывается со всею теплотой, но большинство тайн его мыслей остаётся вне прочтения. Какие-то мечтания останутся для понимания лишь посвящённым: «...В детстве-отрочестве мечталось о камнепадах. В юности - о разрежённом горном воздухе. В молодости - о дрожащем пении эха в горах. Теперь... теперь помечтать бы хоть о чём-нибудь. О неформатном и стандарты презирающем. И потому - насмотревшись на великих людей до сухости в горле, тороплюсь одолеть наизусть «Мцыри».
А ещё - верится, что однажды солнце взойдёт на Севере...» («15.30»).
Когда писателю есть что сказать, его не остановить: «...Сплошные пустопорожние молчания - не про нас...». И мы покорно следуем за ним, мы соглашаемся: «...Та, которую люблю, давно с другим: ни понять, ни упрекнуть, ни окликнуть...» («Двадцать солнечных минут»).
«...Как хрупок мир иллюзий и как слаб человек в соблазнах, скрывающихся под личиной безусловно глубокого, мнимо неповторимого чувства! Когда бы не со мной случилось, когда бы кто-то равнодушный рассказал перед тем как забыть навеки - разве поверил бы я? А потому - ни себя не жалко, ни потерянного (ненайденного). Всё в жизни имеет свою цену. В том числе - и оплаченный нами чужой покой...» («Кастальский ключ»).
Темы восточной России не обходятся без «правого руля» и транзита из Японии машин. Но автор, как было сказано уже, идёт дорогой нешаблонной: «...Безусловно, японскому автопрому можно посвятить не один мадригал: шесть с половиной сотен километров легко преодолеваются за семичасовое мгновение даже вопреки русским дорогам, во многом схожим с полем боя после ковровой бомбардировки. Автомобильный мир без «тойоты», что джунгли без тигра...» («Становимся мудрее»).
«...Твои пальцы - твои тексты...»
«...Мир - послушный материал, белая глина. Лепи сюжеты, воюй, покоряй, умри, обретая бессмертие...» («Расплываются краски»).
Писатель, в отличие от простого люда, умеет мысль завершать высокой философией природы и простого быта: «...А что нам ещё нужно на земле? Кроме счастья наших детей, кроме благодарного взгляда единственной, не умеющей предать даже в мыслях?
Во вселенной не так много мест, где с нас не возьмут денег за ночлег и скромный ужин.
Благословен хранящий огонь любви в сосуде дружбы.
Мир ему, мир всем...» («Имяславие»).
г. Тюмень
