Елена ПУСТОВОЙТОВА. Философия света
6 февраля во Владимирской областной научной библиотеке состоялся вечер «Жизнь художника. Вспоминая Бориса Французова», посвященный 75-летию со дня рождения выдающегося графика, основоположника владимирской школы офорта.
Работы этого художника находятся в Государственной Третьяковской галерее, в Государственном Русском музее, Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике, других художественных галереях России, в зарубежных собраниях. Он Заслуженный художник России. Дипломант Академии художеств. Гран-при и медали на VII международной триеннале графики в Таллине. Лауреат премии на XVII международной биеннале графики в Любляне. Лауреат премии биеннале европейской графики в Варне. Диплом Академии художеств России. Лауреат областной премии…
Для большого художника это не совсем щедро за тридцать лет трудов. Но редкое звание «Поэт российского пейзажа» он единственный имеет и пронес через свою жизнь – не как знамя, чтоб издалека всем было видно, не как орден или медаль на груди, говорящий о том, что вот он, орденоносец, когда-то совершил подвиг. А как каждодневное признание в любви своей земле, камешковской, владимирской, русской, подарившей сердцу художника особый свет, льющийся и сегодня с его картин зрителю.
Родившийся в 1940-м в деревне Камешково Владимирской области, в войну он остался круглым сиротой. Все детство прожил в доме родителей погибшего на фронте отца. Там, в деревне Зауечье Камешковского района Владимирщины Борис Французов и состоялся – как человек, как художник. В этом он признавался потом сам, повторяя каждому из нас знакомую истину о том, что детство есть лучшая часть человеческой жизни. Художественная школа во Мстёре, потом знаменитая Строгановка - Московское высшее художественно-промышленное училище, Московский государственный художественно-промышленный университет имени С.Г. Строганова. Во Владимире возглавил секцию графики, там же и делил свою жизнь между мастерской и домом.
Он начинал как живописец, но открыл тайну офорта и прикипел к нему на всю оставшуюся – и очень короткую, он ушел от нас в 53 года – жизнь. Здесь, во Владимире, его многие помнят – и потому, что жили и работали рядом, и потому, что на их глазах Борис Французов стал признанным лидером владимирских графиков с семидесятых еще годов. И потому, что помог найти себя в творчестве многим молодым художникам, которые тянулись к нему, прежде всего, как к человеку – светлому, искренне-честному. Он оставался таким и в своем творчестве. Французов работал в разных техниках: гравюра на дереве, линогравюра, акварель, пастель, гуашь, масляная живопись. Но именно в классической технике офорта он создал произведения большого художественного значения. Такие, которые и начинают собою галерею «владимирской школы» графики.
«Дал офорту полноценное картинное звучание» - так говорили на этой встрече и почитатели его творчества, и искусствоведы, и художники, знавшие Бориса Французова близко. Собственно, достаточно было человеку неосведомленному подойти к нескольким листам этого художника, выставленным организаторами тут же в зале, чтобы в этом убедиться. Всего несколько шагов навстречу, и ты попадаешь из суетного «сегодня» в иной мир – тут же хочу поправиться, «иной» мир Французова это и мой мир тоже, и, должно быть, мир большинства из нас, выросших под этим небом с несущимися облаками, под сетью грачей, летящих над вспаханным полем, на развилке проселочных дорог, на крылечке избы, несущей в морщинах бревен историю наших веков…
Я тут же поймала себя на том, что я ее знаю, эту бабушку с его офорта «Бабушка». Знаю и это поле, и избу под черемухой у нее за спиной. И тропинку, уводящую к косогору, под которым катила свои мелкие волны наша речка… Мне все здесь понятно. Я знаю прошлое этой бабушки, вписанное в морщинах на лице и в узловатых пальцах… Такие же были и у моей мамы, встретившей Великую отечественную с тремя детьми. Вот это, мне кажется, и открыл в офорте, не самом живописном жанре живописи, художник Французов - говорить проникновенным языком о Родине.
Полнота звучания неба, раскинувшегося в его офортах и даже само отсутствие ярких контрастов и красок, некоторое «угашение живописности» открывает прямую и верную дорогу прямо к сердцу. Стоишь и чувствуешь – это все моё, дорогое.
Чувства эти не у меня одной, потому что череда гостей, собравшихся в этот день во Владимирской областной научной библиотеке – великое ей и ее работникам спасибо за этот праздник – говорили о том же, что я сама переживала. Графика XX века получила полноценное картинное звучание благодаря ему, Борису Французову. Тональная и композиционная полнота и цельность его работ, достоверность и органическая цельность отдельных элементов картин, совершенное мастерство исполнения, всегда присутствующий в пейзажах Французова свет как раз и рождают то ощущение и светоносности, и многоцветности чёрно-белых офортов художника.
Не могу отказать себе в удовольствии сказать несколько слов в адрес главной хранительницы наследия Бориса Французова, жены художника Юлии Николаевны. Она смиренно приняла на свои плечи и создание Фонда Бориса Французова, и Французовские чтения, и ежегодные встречи, подобные той, о которой я пишу, словно продолжила жизнь и деятельность самого художника.
Память о прошлом, его собственном прошлом и прошлом его страны, жила в нем чувством боли и восторга, вспоминала на этом вечере Юлия Николаевна. Вид из оконца избы на мир, разворачивавшийся бескрайними, почти вселенскими пейзажами Зауечья это и есть кладовая того света и добра, которые понес по жизни художник Борис Французов. Мне кажется, потому ему и не требовались «итальянские школы», парижи, чужие мотивы, чужая история, что он все уже для себя открыл – и в жизни, и в живописи.
«Книги он всегда покупал в нескольких экземплярах, - вспоминает Юлия Николаевна. – Три, четыре, пять… Друзьям дарить. Как-то захожу в мастерскую, смотрю – нет его роскошного антикварного дивана, что стоял у стены: – Яшке отдал! (Художнику Якову Яковлевичу Яковлеву, нынешнему епископу в Нижнем Тагиле). Почему? – Ну, тот ведь мастерскую получил. Или – приходит домой в какой-то чужой, заношенной шапке. – А твоя новая где? – Поменялся. – С кем? – Да, там один в обком партии пошел, как же туда в такой… Ему дали мастерскую на Спасской. Он пришел туда, посмотрел и… - К чему мне такие хоромы-то? Пусть сюда еще Денисов въезжает».
Последние восемь-девять лет лето они проводили в той самой деревне Зауечье. Купили там домик. «Под этюды», конечно, Борис Федорович не одобрял ковыряние на грядках и признавал только то, что годится для натюрмортов. Цветы, лук, чеснок, свеклу… Однажды появилась в его работах целая «тыквиниана», когда лето выдалось урожайным на тыкву.
В деревне его жизнь упорядочивалась. Утром после завтрака – этюды. Деревенские подойдут. Поговорят. Поспрашивают. Кто-нибудь попросит нарисовать свой дом. Рисовал.
«Пейзажи для меня не только просторы и красота, - писал Французов, - но и колыбель русского национального характера. Глубинный свидетель истории. Для меня дыхание времени это осознанные поиски гармонии, вот такой величественной, какая разлита в природе».
В череде вспоминающих «своего Французова» людей на этом вечере памяти, в их искренних, трогательных, а порой и очень веселых воспоминаниях они являлись рядом – человек и художник. Художник, для которого мысль, идея, философия души всегда шли первыми. Форма лишь следовала им. Собственно, как и у всякого настоящего русского художника. И человека. У Французова они выражались в философии света.
Можно сказать, что произведения Бориса Французова воплощают гармонию мира, зовут к согласию, свету, добру. И ты будешь прав. А можно внимательно выслушать самого художника. Он говорил: «Мир, в котором мы живём, - прекрасен. Прекрасно всё: люди, громадная скульптура поверхности Земли, ветер, трава, вода, смена времён года - всё, всё... Но самое прекрасное и загадочное - свет, который везде, и в нас тоже».
Его свет, как надежда, вел по жизни не только его самого, но и тех, кто был с ним рядом. И если рядом с ним сегодня стало еще больше людей, значит его надежды сбываются…
Уже совсем больным, он все спрашивал жену, что там с колодцем? Из колодца в Зауечье ушла вода, и он купил на свои деньги пять колец, чтоб порешать проблему в родной деревне. Вот и беспокоился из больничной палаты – как там? справились?
И в Зауечье колодец есть. Пойдешь к нему по воду, непременно прочтешь памятную табличку с именем художника, которую установили на нем благодарные люди. На долгую память.
